На лугу просыпались цветы - чистые, вымытые росою, они тянули к солнцу разноцветные радостно распахнутые ладони - синие, лазоревые, сиреневые, желтые… Желтых было, пожалуй, больше всего. И еще - сиреневых, точнее сказать - пурпурно-багряных. Иван-чай, лютики, васильки, ромашки… Вот, словно желтая дорожка, а вот - посреди зелени луга - сиреневое озерко ирисов, Миша и не знал раньше, что эти цветы здесь растут… хм… здесь-то растут, здесь еще не то растет. А это что там сверкает ярко-синим? Бутылка из-под немецкого вина? Ха… Вот, у реки, на ольховой ветке…
Михаил подошел ближе, нагнулся…черт побери! Браслетик! Синий стеклянный браслетик новгородской работы, но - "киевский" - таких Миша много видал в мастерских и на торгу. Откуда он здесь? Видать, потерял кто-то - вещица нередкая… Хотя… Нет, не потерял - уж слишком аккуратно повешено. И даже можно сказать - как-то торопливо-аккуратно: можно ведь было и вон на ту веточку примостить, повыше, тогда бы видней было… да, и с ладей наверняка заметили бы. Странно…
Миша повертел браслетик в руке - без всяких узоров, обычный. Но как играет на солнышке, ух ты! Нет, верно, местные девушки обронили, пошли вот, купаться, или так, на луг вить венки, и потеряли. А кто-то - пастух ли, рыбак ли, купец - нашел да повесил на ветку - увидят потеряшку, так подберут, да спасибо скажут доброму незнакомому человеку. Да, так, верно, и было… На местном диалекте говорят - "правда и есть"!
- Эгей, Миша!!!
Михаил вздрогнул - ага, звали уже! Повесил браслетик обратно, да поспешил обратно в лагерь. А там уже собирались, да и вчерашние гости пришли - прощаться. Не одни пришли, с бражкой… и сколько же у них этой браги, интересно? Немереные, похоже, запасы. Цистерна на ладье, что ли? Такое впечатление - да.
Простившись с пречистенскими, продолжили путь по Сяси-реке, только Михаил на этот раз плыл недолго - высадили у погоста Липно, да сказали - как к погосту Пречистенскому выйдешь, от Доброни поклон передашь. Тут-то, в Липне, и сыскал Миша позовника - Ермолая-бирича. Мыто переписать да собрать, суд творити от княжьего имени - за тем Ермолай-бирич на дальние погосты и ехал. Сам в Ладоге жил, с Рангвальдом Сивые Усы приятельствовал - и Мишу приветил. Какой разговор? - сказал, - надо тебе, так едь с нами. До Паши-реки - на телегах, дальше - на ладьях-насадах, еще дальше - в верховьях уже - на ройках. Доберемся, в первый раз, что ли?! Уже ближе к вечеру, под хмельком - похвастал, мол, и у самого небольшое сельцо в той стороне имеется, совсем маленькое, так, починок. Маленькое - но свое! Так и зовут - Биричево.
А Мишу-то что волновало? Да все тоже. Вот и спросил, далеко ль от того села до Долгого озера?
Ермолай усы пожевал:
- Долгое озеро недалече, да только путь зело худ - чащи одни, урочища да болота. Ктой-то у тебя в этаку даль забрался?
- Так, знакомец один…
- По чьему праву на княжьей земле сидит?
- Думаю, сговорился с князем…
- А грамота на то у него есть?
- Да есть, сам видал.
Про грамоту Михаил, конечно, соврал - откуда ему знать-то? Просто надоел уже не в меру дотошный бирич - ишь, пристал, выспрашивает.
- Как доберешься, вели, пущай грамоту к зиме приготовят и мыто. Ужо доберусь по зимникам и до тех краев, а как же! Здесь по всей земле - княжий суд да княжья воля!
- Так нету в Новгороде князя-то, - не выдержав, ляпнул Миша.
Ермолай глазами сверкнул:
- То есть как это - нету?
- А так. Прогнали его на вече - и все тут. Сказали - путь чист!
Бирич неожиданно расхохотался:
- Ну, одного прогнали, так позовут другого. Никогда Новгород совсем уж без князя не жил… а не будет князя - владычные приберут землицу. Приберут, приберут, я уж их знаю… За себя не боюсь - опытные позовники-биричи всякому надобны! Ну, что смотришь? Пей вот, да расскажи, что там еще на Новгороде деется? Свеев, говорят, разбили?
- Конечно, разбили! - уж тут Михаил рассказать мог, и рассказывал, куда там монастырскому писцу Мекеше или школьным учебникам! Всему место нашлось - и битве, и пиру, и князю, и разному прочему люду. Бирич и люди его слушали, уши растопырив.
А Мишу несло уже - не то что видел, что читал - рассказывал, врал вдохновенно, как академик ученый:
- И возложи бискупу Спиридону печати на челе острым своим копьем!
- Кому возложил? Бискупу?
- Какому еще бискупу?
- Так ты сам только что сказал!
- Послышалось. Не бискупу - Биргеру, ярлу… тьфу… королевскому зятю.
- Хо! Самому зятю?!
- А вы что думали? Станет Александр-князь просто так тешиться?
Понял уже Михаил - заканчивать со всем этим надо, язык от меда стоялого заплетался, а ноги не несли, не сойти с лавки. Так там спать и улегся, в старостиной избе, на лавке - сыт, пьян и доволен. Еще бы не доволен, шел-то ведь - к цели!
Утром, сотворив молитву, отправились в путь - не столь дальний, сколь трудный - до Паши-реки верст немного, однако ж дорожка та еще, можно сказать - и вообще никакой нету, мимо болот, лугами, лесами, рощицами едва заметно тележная колея тянется. Бирич Ермолай - мужчина осанистый, видный, при бороде черной - впереди, верхом - неохота в возу-то трястися. Сразу за ним - воины ладожские числом в полсорока (в новгородской земле все по сорокам считали), кольчуги днем, по жаре, сняли, щиты в телеги сложили, а рогатины все же держали в руках, да и мечи с пояса не снимали.
- Всяко может быть, - обернувшись, пояснил Мише бирич. - Прошлолетось емь с набегом пришла… пожгла много. Да и местная-то весь… мирные-то они мирные - одначе осторожка не помешает.
До Паши-реки ехали долго, муторно - возы часто застревали в болотинах, приходилось вытаскивать, и это еще хорошо, что давненько уже не было дождей - вторую седмицу стояло вёдро. Не шибко-то велико и расстояние - верст тридцать - а шли чуть ли не два дня. К исходу вторых суток добрались, обрадовались, завидев сливающиеся, сверкающие отраженной синью, воды двух рек - Паши и Капши. Здесь же, на мысу, у слияния, расположилась уютная деревенька, небольшая, в один двор - рубленная в обло изба на подклети, овин, амбары, баня. Вся усадьба была обнесена частоколом, распахнутые настежь ворота покосились и явно нуждались в ремонте, о чем, распекая выбежавшего навстречу тиуна, не преминул напомнить бирич.
- Ты воротца-от поправь, человеце, - неодобрительно качал головой Ермолай, - нешто плотников средь челяди нету? Нет, так ближних весян попроси - уж не откажут.
- Справим, справим воротца, батюшка, - кланяясь, заблажил тиун - небольшого росточка хитроглазый мужичок с редкой рыжей бородкой. - Мы ить третьего дня хотели, да не смогли - леший в деревах завелся, не пустил к весянам, у них-то плотники знатные, не то что наша челядь. От, как леший уйдет, так и справим!
- Леший, говорите? - поднимаясь по узкому крыльцу в избу, бирич неодобрительно скривился. - Что ж часовню не срубите? Помогла б от нечистой силы.
- А, пожалуй, что и надо часовенку-то, - согласно кивнул тиун. - Ты, батюшка, входи, входи… Отдохнем, покушаем… Служки как раз баньку истопят.
- Банька - это хорошо, Офонасий, - Ермолай сменил гнев на милость. - Но ворота все ж таки исправь… Смотри, как обратно поеду - взыщу!
- Исправлю, исправлю, батюшка! Вот, как уйдет леший.
Дался им этот леший!
Бирич тоже заинтересовался - пока воины располагались, уселся на крыльце, на скамеечке:
- Что за леший такой? Когда объявился?
- По ночам шастает. Огромен зело, злой - а глаза, как плошки горящие! И воет - у-у-у, у-у-у!
- Так это, может, волк тут у вас воет?
- Не, батюшка, волк не так.
Тут прибежал служка, доложил - банька на бережку готова, стоплена. Тиун заулыбался - пожалте, мол, на полок, гости дорогие. Аль сперва поснидать?
- Потом поснидаем, как вымоемся, - бирич поднялся на ноги, позвал: - Пойдем, что ль, попаримся, Миша?
Михаил пожал плечами:
- Пойдем.
И в самом деле, неплохо было сейчас - в баньку. Первым бирич Ермолай пошел, с Мишей да двумя воями - ух, и задали же пару, черти! Уж так наподдавали, Михаил вылетел - едва жив! - да, чуток дух переведя - с разбега в реку - бултых!!! Уххх… Отпустило…
Вынырнул, поплавал - да в баню, чего зря морозиться-то? Как выходил, в песке ногой за что-то зацепился… Глянул - браслетик синенький!
Однако!!!
Воин уже сзади вылезал, отфыркивался. Михаил оглянулся:
- Чего это тут в песке-то валяется?
- А что? А… браслет. Видать, молодуха какая обронила.
- Да какие тут молодухи?
- Есть… или так, волною прибило. Тут бывает, еще и не то прибьет… - воин потянулся, подставив заходящему солнцу могучую грудь. - Эвон, за излучиной горку видишь?
- Ну.
- Так там, сказывают, и завелся леший. Ночью третьего дня приходил, ухал, сверкал глазом…
Михаил про себя усмехнулся - а не той ли породы здешний леший, как давешний новгородский водяник? Любопытно стало - и чем таким леший сверкал? Глазами? А может, факел это был - путь ладьям тайным указывал?
Спросил после бани тиуна - давно ль леший окрест бродит?
- Почитай, третье лето, - подумав, отозвался тот. - Раньше не слыхивали. И тут - аккурат третьего дня был, как раз перед вашим приездом.
За день, значит, ага… Наверное, и браслетик тот синенький тоже в это же время появился. Хотя… может, он и впрямь - здешний.
- Не, это не наш, - внимательно рассмотрев украшение, тиун отвернулся. - Наши все желтые да зеленые носят, а этот… Да с лодки обронил кто-нибудь, вот водою и принесло.
- А леший-то за излучиной ходит?
- Там… Ух, и глаз у него - горит, прямо как пламя адское, спаси, Господи, и помилуй!
Хм - глаз. Не леший, а циклоп какой-то…
Михаил был заинтригован, однако переться за излучину на ночь глядя не стал, благоразумно дождавшись утра, благо этот день выдался для него свободным: бирич Ермолай "творил на починке закон" - сиречь принимал челобитчиков из ближайших селений.
Испросив ройку, Миша, не спеша, отчалил от берега и поплыл к излучине, стараясь, чтоб в лодку не попадала поднятая вдруг налетевшим ветром волна. Река была как река - ничего необычного - темная болотная вода, каменистые отмели, плесо. Приткнув лодку между камней, Михаил - по камням же - пробрался к берегу, и, протиснувшись сквозь густые заросли ивняка, поднялся на кручу.
Круча как круча. Обычный, поросший орешником и рябиною холм, с вершины которого - ежели хорошенько раздвинуть ветки - открывался великолепный вид на починок. Присмотревшись, Миша даже обнаружил следы! И примятую траву, и отпечаток чьей-то ноги на глинистой осыпи… обычный отпечаток, ничуть не похожий на лапу лешего…
А вот - еще один отпечаток… И - вот! Тут босая нога… девушка… или подросток. Судя по всему - бежал! Ну да - через весь холм - к плесу, к починку…
Господи!
Михаил напряг зрение - кажется, в густых зарослях папоротников на склоне холма что-то лежало. Что? Какая-то колода, что ли? Внимательно оглянувшись по сторонам, молодой человек на всякий случай выхватил из-за пояса узкий кинжал, приобретенный еще в Ладоге, и, напряженно прислушиваясь, спустился по склону. Нагнулся…
Тело!!!
Тело мальчишки, подростка, на вид - лет двенадцати - в рубахе из грубой холстины, в рваных портах… Парнишка лежал лицом вниз, под левой лопаткой его, посреди бурого пятна запекшейся крови, торчала стрела. Похоже, подстрелили на бегу… Ну да - еще чуть-чуть - и нырнул бы, поплыл бы к починку, к людям…
А рубаха-то - явно с чужого плеча…
Вытащив стрелу, Михаил осторожно перевернул труп на спину… детское испуганное лицо, широко распахнутые глаза… рваный шрам на левой щеке, у самого носа…
Шрам… Господи! А не юный ли это утопленник часом? Тот самый, пропавший с усадьбы тысяцкого Якуна…
Вот так леший на этой горе! Вот так леший…
Глава 12
Сентябрь 1240 г. Нагорное Обонежье
Браслетики, ямы…
Аще челядина убиет, яко разбойник, епитемию приметь.
Заповедь ко исповедующимся сынам и дочерям. (Церковные правила о челяди, холопах, изгоях, смердах)
Шрам от рыболовного крючка! Ну точно. Один из пропавших с усадьбы тысяцкого Якуна "утопленников"… как бишь его? м-м-м… Якся, что ли? Наверное, так… Михаил не был уверен насчет имени парня, однако во всем остальном - и примета, и возраст, и одежка с чужого плеча… Отрок явно попытался бежать, бежать на погост, к людям - выпрыгнул из ладьи (или они пристали к берегу), бросился через мыс, напрямик, и… и словил спиною стрелу. А тот, кто стрелял - спец! Попасть в бегущую мишень, да еще в сумерках… или - уже под утро? Тогда злодеи - кто бы они не были! - где-то здесь, рядом. Браслеты! Дешевые девичьи браслеты из синего стекла - теперь ясно, что их оставляли не зря, подавали знак. Этакий немой крик о спасении.
Девушки, подростки… оптимальный выбор для торговцев людьми. А не "водяники" это, часом? Кнут и его людишки. Нужно быть осторожным - эти готовы на все. А потому - немедленно сообщить о страшной находке старосте погоста и биричу Ермолаю. Немедленно!
К удивлению Миши, свежий, пронзенный стрелою труп не произвел особого впечатления ни на того, ни на другого. Староста, осмотрев стрелу, уверенно пробурчал, что здесь такое бывает, бирич же с ним полностью согласился.
- Вестимо - холопей на дальние погосты везли, судя по стреле - емь или весяне. Вишь, - он показал на оперение - крестиком. - Емь и весь так делают.
- А зачем им холопи? - качнул головой Михаил. - Что, в окрестных селеньях народу мало? Нельзя ближе найти?
- Вот то-то и оно, что мало, - внимательно осматривая труп, усмехнулся бирич. - Да, скорее всего - холоп. Вон, одет как…
- А если он своеземец? Или пусть даже изгой - ведь тогда нужно искать убийц!
- Не нужно, - Ермолай поскучнел лицом - похоже, его не очень-то интересовала судьба несчастного отрока. - Вот, ежели заявит кто. Ну, те, из чьего он рода…
- Не заявят, - вытерев руки о росу, цинично высморкался староста. - Не наш это парень, говорю - не наш.
Бирич хохотнул:
- Ну, вот видишь. Похороним его по хрестьянски… а там видно будет. Может, шепнут что весяне местные.
Оба - староста и Ермолай - размашисто перекрестились.
- А если не шепнут?! - Миша был возмущен подобным отношением к человеческой жизни, пускай даже холопьей. - Что же, у княжеского бирича не хватит воинов провести следствие? Установить правду, наказать убийц.
- Да хорошо бы наказать, ты не думай, - Ермолай неожиданно положил руку на плечо Михаила. - Просто по опыту знаю - безнадежное это дело. Похоже, в вотчину дальнюю отрока везли - значит, тут концов не сыщешь. И никто не скажет - откуда он? Новгородский, ладожский?
- Новгородский, - вздохнув, Миша помог перенести труп в лодку. - Вишь - примета: щека крючком разорвана… С усадьбы тысяцкого это челядинец сманенный…
Бирич и староста удивленно переглянулись:
- Да ты его знаешь, что ли?
- Когда-то знал.
- Ну, раз такое дело…
Покрепче привязав лодку, все трое тщательно осмотрели берег. Вот здесь - на песке - смазанные следы - видать, бежали. Отпечатки босых ног - беглеца - а вот - сапог… еще один, круглоносый… - погоня.
- Вон видишь, челнока след, - подойдя к Мише, негромко сказал Ермолай. - Не туда смотришь, вон… за папоротниками.
Михаил кивнул:
- Ага, вижу. Выходит, парень-то - из ладьи выпрыгнул.
- Выходит - так.
- То-то ночесь собаки лаяли, - задумчиво протянул староста. - Мстилось - на лешего. Он в этих местах бродит, леший-то…
- Так ты говоришь, отрок этот убитый - самого тысяцкого Якуна собственность? - снова - в который раз уже - переспросил бирич.
Миша кивнул:
- Его, его… Не знал бы - не говорил. Слышь, Ермолай, - он вдруг встрепенулся. - А там, на ладье этой, еще и другой паренек должен быть, чуть постарше - тоже с Якуновой усадьбы! Вот бы нам ту ладью нагнать!
- Нагнать-то можно, - Ермолай почесал голову. - А потом что?
- Как это что? - изумился Миша. - Вот - ладья, а вот - убитый! А вот - в ладье - пленники. Поспрошать - они все и расскажут.
- Ну, расскажут, а дальше? - возмущенно сорвал травину бирич. - Экий ты не понятливый, Мисаил! Это ведь все слова - а им подтвержденье, доказательства-то в Новгороде искать надобно. Где Новгород - а где мы? И те, людокрады, они ведь тоже не полные дурачины - наверняка и грамоты кабальные на всех холопей имеются. Нет, голыми руками их не возьмешь - я уже сталкивался, обжегся. Тут хитрее действовать надо.
- То так, то так, - охотно поддакнул староста.
Честно сказать, на Михаила эти слова произвели впечатление отговорки. Явно было видно - не очень-то хотел княжий бирич ввязываться во все это дело - больно уж муторно, да и барышей больших не заработаешь, вообще никаких не заработаешь - на холопях да изгоях-то! Но тем не менее - хоть порядок-то в здешних местах-то должен быть! Бирич ведь - человек князя, и суд здесь тоже княжеский… А князя-то, кстати, прогнали… М-да-а-а…
- В открытую нагонять не будем, - усаживаясь в лодку, резюмировал Ермолай. - Мы так, тайненько поглядим, скрытно. Через рыбаков, через охотников… Что-нибудь да придумаем.
Михаил лишь сплюнул - ага, придумаете вы, как же! Жалко было убитого паренька, жалко было и всех прочих, попавших под руку людокрадам-водяникам. Водяникам… мать их за ногу. И тут тоже, говорят, шляется какой-то леший. Наверное, такой же, как водяник?
- Что за леший? - обернулся в лодке староста. - Так я ж рассказывал. Шастает тут по холмам - глазами сверкает, далеко видать. Ох ты, страсти какие, Господи!
- Глазами сверкает… далеко видать - а не факелы ли это, часом? В темную пору на реке ладьям знак подает - чтоб мыс прошли да на мель не сели? Выловить бы этого "лешего" да поговорить вдумчиво…
- Выловить? Что ты, что ты! - староста испуганно замахал руками. - Как можно? То ж нечистая сила.
Убитого отрока схоронили вполне по-людски, на кладбище близ погоста. Красивое было место - сосны, аккуратные могилки, невысокая, аккуратно сложенная из камней, ограда. Нашелся и священник…
Закопав, сняли шапки, помолись еще разок, потом сели за стол, помянули… А потом начали собираться в дальнейший путь, благо - по словам Ермолая - немного уже осталось.
Сели в ладьи-насады, поплыли… кое-где пришлось вылезать, перетаскивать по отмелям…
- Ничо, скоро вообще их бросим, у плеса, - обнадежил бирич. - Там дальше токмо пешком сподручней.
К плесу добрались уже вечером. Вокруг заметно сузившейся реки теснились высокие сосны и хмурые разлапистые ели. Деревья лиственных пород - береза, осина, липа - встречались редко, все больше по холмикам, или - как ольха и рябина - жались к воде.
Днем жарило - до духоты, до пота, а вот вечером становилось прохладно, даже до холода, так, что, если бы не костер - так зуб бы на зуб не попадал. Ну, это и хорошо - не было уже ни мошки, ни слепней, ни оводов, да и комары - зудели иногда, - но так, раз два и обчелся. Славно!
Чужую ладью обнаружили на другой стороне плеса, уже когда шли пешком. Вместительная, с плоским дном, она лениво покачивалась на поднятых внезапно налетевшим ветром волнах. И конечно же оказалась пустой. Правда, рядом обнаружилась и сторожа, - варили себе ушицу человек пять… нет, десять…