Ну да, подумал Калита с удивлением, что еще можно было ожидать? Они стояли перед классической избушкой на курьих ножках. Избушка эта переминалась с ноги на ногу и даже, кажись, добродушно кудахтала.
– Вы не смотрите, что она неказиста. Внутри она даже очень и очень уютная, – пояснила Марья Ивановна, поднимаясь по скрипучей лестнице, а они втроем за ней.
Поясок, между прочим, она с них так и не сняла. Калита потом долго гадал, было ли это главной причиной их безропотного подчинения, или нет.
– А почему избушку не разбомбило? – не очень вежливо поинтересовался Жора, оглянувшись на унылый пейзаж, который на горизонте украсила парочка-другая огненных разрывов, и пронеслись какие-то черные самолеты.
Вокруг, сколько хватало глаз, тянулись дымящиеся развалины. Только избушка торчала у всех на виду.
– Кто ж ее разбомбит? – удивилась старуха. – Она ж волшебная, – и распахнула скрипучую дверь. – Проходите гости дорогие, проходите. Стол уже накрыт. Скатерть-самобранка расстелена.
Они и шагнули в темную прихожую, а когда дверь за ними захлопнулась, то поняли, что очутились в каком-то овраге. Была ранняя осень, и татарник, росший поверху, краснел фиолетовыми цветами. И было утро, потому что на траве лежала холодная роса. 'Трикстера' по имени Мария Ивановна, конечно, рядом не было и в помине, и избушки на курьих ножках тоже.
– Ты о чем расспрашивал старуху? – словно между делом поинтересовался Калита.
– Ни о чем… – упавшим голосом сообщил Дубасов. – Спросил, далеко ли до 'шара желаний'.
– Далеко? – иронически спросил Калита, взглянув еще раз на гребень оврага.
– Андрей Павлович, ты же понимаешь… – начал оправдываться Дубасов.
Жора тоже добавил:
– Шли себе мирно, шли… А теперь?!
***
Первым проснулся Гайдабуров и потянулся к 'лекарству':
– Голова болит…
– А рецепт у тебя есть? – ухмыляясь, спросил Березин, налил ему полстакана спирта и себя, любимого, не обидел.
– Хорошая у меня болячка, – пошутил Гайдабуров, чокаясь, а потом закусывая тушенкой. – Век бы так болеть, – и взглянул в зеркало – уменьшилась или не уменьшилась тень на лице. Но лицо, конечно же, не посветлело. Хорошо хоть не потемнело, успокоил он себя, потому что видел людей в последней стадии заболевания. Лица у них были абсолютно плоскими, черными и бездонными. И были эти люди не умнее травки, но генерала Лаптева слушались беспрекословно.
Был он женат. Но по причине колоссального проступка, о котором мы говорить не будем, только намекнем, что краше, чем у Чепухалина с его ракетами для Пентагона, Гайдабурова перевели в эту дыру. Хорошо хоть жена верной оказалась и ждала, как верная армейская подруга. Мне бы только вылечиться, мечтал он. Уйду из армии, стану фермером. Буду работать на земле. Лошадей заведу, кур. Буду холостить хряков и стричь овец. Чем не жизнь после такого кошмара? А?
– Типун тебе не язык, – Березин влил в себя, как в цистерну, спирт, вздрогнув от пяток до макушки. – Не обязательно. Я вот пью, и не болею.
Спирта у них было немерено. Таким количеством спирта можно было напоить средний городок, и еще бы осталось на опохмелку. Тушенка, рыбные консервы всех видов, масло в банках, колбаса, сгущенка, вобла, и много еще чего – всем этим у них было завалено полмашины.
Березин просто засовывал руку в эту кучу, что-то вытаскивал, а потом восторженно кричал:
– О! А это мы еще не пробовали!
Все это богатство досталось им очень просто. Перед тем, как покинуть военный городок, они ворвались на территорию складов и не разбирая, хватали все, что попадется под руки, пока не опомнились синие человеки и не стали палить почем зря.
– Все равно все разбомбят, – сказал Бараско, забрасывая в кунг последний ящик с баночным пивом.
Он вел вездеход РПН. Они менялись с Березиным через каждые три часа. Костя после всех приключений спал часов двадцать кряду. Они уже раз пять останавливались 'до ветра', раза два бегали за водой к ближайшей речке или ручью. Даже сварганили жирный и густой, как оконная замазка, суп. И тут же сожрали его. А Костя все спал.
Дорога становилась все паскуднее. Не дорога, а сплошные зубы дракона. Поэтому скорость была черепашьей. К тому времени, когда они взобрались на перевал, солнце два раза присаживалось над горизонтом. Становилось все холоднее и холоднее. Дорогу перегораживали языки грязного льда. В пропастях голубели озера. Снежные заряды прилетали все чаще и чаще. Внезапно небо на севере озарилось до небес. Земля под ногами вздрогнула. Через минуту донеслись раскаты, похожие на гром, а потом пришла ударная волна вместе со снегом.
– Капец комплексу… – прослезился Березин и капнул себе спирта, не запивая, прямо в рот.
Бараско остановил вездеход РПН, и они выпили. В этот момент и проснулся Костя. Сел, посмотрел на их печальные морды и спросил:
– Про меня забыли? За что пьем?
Ему тоже налили, объяснив причину застолья.
– Хороший был генерал, – весело заметил Костя и сразу помрачнел, вспомнив о своем горе.
– Хороший, – согласился Березин, – только долго меня жизни учил.
– А меня… а меня… – Костя всхлипнул и схватился за раненную руку, – а меня в зомби превратил. Что я теперь маме скажу? И на работе не признают.
Он даже подумал о Ирке, которой пренебрегал два года и у которой были обалденные ноги. И понял, что для Ирки он теперь не то что не жених, а она с ним даже на самую туфтовую тусовку не пойдет. Хотя, с другой стороны, у кого есть жених без лица? В этом вопросе надо было еще разобраться.
Костя с надеждой посмотрел на себя в зеркало. Березин с Бараско тяжело вздохнули и тактично потупились.
– Костя, ну чего волнуешься? – успокоил Березин. – Вот майор уже белеть стал.
– Да, – согласился Гайдабуров. – Говорят, что эта болячка теперь в Европе лечится, называется то ли туляремия, то ли тулямия, не помню.
– Чем, – неудачно пошутил Бараско, – спиртом?
– А-а-а… – воздохнул Костя, – вам-то хорошо говорить…
И такая у него подкупающая тоска прозвучала в голосе, что Березин воскликнул:
– Ну хочешь?! Хочешь?! Обними меня! Черт с этой душой, и я тоже буду монстром!
– Иди ты к черту! – сказал Костя и посмотрел в окно: вокруг простилась холодная, тоскливая пустыня.
Они выпили еще: Бараско и Березин для профилактики, Костя и Гайдабуров – в лечебных целях.
Костя отвернулся к стене и стал ждать, когда у него возникнет непреодолимое желание обнять кого-нибудь. Но в организме ничего не происходило, только в носу чесалось, и Костя пару раз чихнул. Интересно, Гайдабуров чихает? – подумал он и прислушался. Нет, не чихает, а храпит, как пожарник, демонстрируя железную психику. Костя даже позавидовал ему. Мне бы такую, подумал он, и постепенно от спирта и монотонности движения уснул.
Через час Березин сменил Бараско и спросил:
– А куда мы, собственно, едем?
– Как куда? – удивился Бараско. – Мы же все время об этом говорили. За 'шаром желаний'.
– Это неплохо, – быстро сообразил Березин. – Попрошу всемирной славы, – принялся вслух мечтать он. – Пусть меня переведут на сто двадцать пять языком мира, включая папуасский. А? Ха-ха-ха! – и сам же удивился собственным фантазиям.
– Кто ж спорит, – добродушно хмыкнул Бараско.
– А они?.. – мотнул головой Березин в сторону кунга.
– А что они?..
Бараско на мгновение заподозрил Березина в намерении зарезать обоих. Но тут же прогнал эту мысль. Все-таки как-никак Гайдабуров друг Березина.
– Спирт рано или поздно кончится. Озвереют на пару, мало не покажется.
Бараско удрученно вздохнул:
– Черт его знает? Может, как раз 'шар желаний' и спасет?
– Тоже правильно, – согласился Березин. – Значит, за 'шаром желаний'?
– За ним родимым, – сказал Бараско и пошел спать.
За перевалом начался спуск. Если бы Березин в свое время не попотел на полигонах, если бы не крутил баранку до мозолей, то не справился с вездеходом РПН. Было это когда Березин ходил в лейтенантах, а генерал Лаптев не слезал с него живого, пока Березин не сдал все нормативы по вождению. Через полгода все повторилось. А через полгода еще. Так что Федор Дмитриевич знал возможности машины, как хороший батюшка требник.
После перевала дорога стала лучше, и пейзаж изменился. Появились ели, правда, убогие, как вся природа вокруг. Но зато берега горной реки сплошь были покрыты стлаником.
В виду морской базы Березин выскочил на трассу и выжал из вездехода РПН все, на что тот был способен. Костя проснулся оттого, что трясти перестало, и сел на место пассажира.
– О! – удивился Березин, – Да ты вроде как посвежел.
Косят посмотрел на себя в зеркало заднего обзора. Действительно, сон пошел ему на пользу. Пропали темные круги под глазами, да и сами глаза стали яркими и блестели. Лоб посветлел, и усы, которыми Костя так гордился, воинственно торчали во все стороны. Костя их пригладил и отвернулся, боясь сглазить судьбу.
В этот момент они и влетели на всем ходу в черный 'аттракт'. Удар был смягчен тем, что вездеход РПН протащило еще метров тридцать.
Костя повис до пояса в люке стрелка. Березин едва не сломал себе руку, но сумел вытащить Костю за волосы, к счастью, не коснувшись поверхности 'аттракта', с виду совершенно не похожего на опасную субстанцию.
Вначале погрузилась водительская кабина. Краска на бортах горела. Внутри машины что-то трещало и рвалось. Вот когда пригодился антигравитатор 'куни-кори'. С его помощью Бараско лихо прыгал туда-сюда, спасая оружие, боеприпасы и самое необходимое – еду. Когда действие 'куни-кори' закончилось и казалось, что всему конец, пьяный Гайдабуров дико заорал:
– А спирт?!! – И сиганул через 'аттракт' без всякого 'куни-кори' прямо в распахнутую дверь кунга. Только ноги мелькнули.
С минуту его не было. Вездеход погружался рывками. Вот пропала передняя ось с колесами, вслед за ней – вторая ось. Вездеход РПН встал на попа. Внутри него что-то загремело, и он скользнул в черную, маслянистую пасть 'аттракта'. Лобовое стекло лопнуло так, словно взорвалась гранат. У всех невольно вырвался крик ужаса. Однако веселый и пьяный Гайдабуров с двумя бутылками в руках появился в задней двери.
Березин крикнул:
– Бросай мне!
Внезапно по самые колеса просела и задняя часть, и момент был очень удобный – кузов почти накрыл 'аттракт', но еще не загорелся. Гайдабуров, не собираясь никому доверить лекарство, сиганул так, что перепрыгнул через черную пасть 'аттракта' и кубарем покатился по дороге. Как он при этом умудрился не разбить бутылки со спиртом, так и осталось тайной. Но оказалось, что за пазухой у него еще две бутылки, а в карманах брюк еще две. Но этого было ничтожно мало для полного выздоровления.
– Вот и наступил полный писец! – выругался Гайдабуров и тут же хлебнул на всякий случай спирта.
Антенна вездехода РПН долго не хотела погружаться в пасть 'аттракта'. Но и она поддалась. Вспыхнула сразу со всех сторон и пропала. Через пару минут 'аттракт' затянулся коркой, похожей на асфальтовую поверхность, а еще через пару минут ничто не говорило, что на дороге лежит самая смертельная ловушка Зоны – в отличие от 'ведьминого студня', который горел язычками голубоватого пламени, демаскируя себя.
Костя пришел в себя, когда все уже закончилось. Бараско дал хлебнуть ему спирта и перевязал голову. Березин занимался тем, что бросал в 'аттракт' камни, приговаривая:
– Вот тебе, падла! Вот тебе, падла! Столько продуктов сожрала!
– Смотрите, смотрите! – вдруг закричал Гайдабуров.
Дорога спускалась в долину, слева голубело озеро, а между ним и правым склоном долину перегораживало горизонт что-то черное.
Березин долго разглядывал в бинокль.
– Не соображу… – с удивлением пробормотал он, – какая-то стена черного цвета.
Бараско все сразу понял.
– Дай бинокль. Слава богу, – обрадовался он, – дошли!
– Куда? – спросил Гайдабуров.
– До 'шара желаний'!
– А я думал, что это все абстрактное понятие.
– Какое абстрактное! – радовался Бараско. – Это Сердце Дыры. Там находится 'шар желаний'. Вы с Костей вылечитесь, я свою Мартышку вылечу. Федор напишет замечательный роман и прославится.
– Какой, на фиг, роман, – заметил между тем Федор Березин. – Насколько я слышал у 'шара' всего три желания.
– Ну я же и говорю, – согласился, не слушая его, Бараско и вдруг до него дошло: – Да, действительно три… Хм… Так во всех сказках говорится.
– Ну вот видишь, – сказал Костя. – Я не пойду. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Не верю я в 'шары желаний'.
– Что значит, не верю?! – удивился Бараско. – Тебе как раз больше всех нужно!
– Я не пойду! – заявил Березин. – Роман я и так напишу. Ну не стану всемирно знаменитым. Ну и что? Подумаешь! Таких писателей пруд пруди. На свой кусок хлеба с маслом я заработаю.
– Нет, так не пойдет! – закричал всегда спокойный Бараско. – Надо что-то придумать. Например, одно желание на двоих. Закажем одно желание на тридцать три миллиона рублей и поделим поровну. Никто не хочет стать миллионером? Ах, да, никто… – стушевался он. – Черт! Почему так всегда сложно?!
– Я лишний, – смело заявил Березин. – Я ухожу домой!
– Стойте! – закричал Гайдабуров. – Мы делим шкуру неубитого медведя. Кто вам вообще сказал, что там есть 'шар'? Даже если он есть, вдруг нас опередили? Желающих целая Зона!
– Едрить твою налево! – воскликнул изумленный Бараско. – Точно! Надо вначале пойти посмотреть, а на месте решим.
– Кинем жребий, – придумал Березин.
– Естественно! – согласился Бараско.
– Так чего мы тогда стоим? – спросил Костя. – Разбираем вещички, и вперед.
Ему досталось тащить любимый автомат АК-74М с магазинами и гранатами. Рука у него так разболелась, что он даже не дал ее перебинтовать.
На подходе к стене стали попадаться приметы боя: гильзы, обгорелая трава и деревья, использованные трубы от 'мух' и даже от 'корнета' – оружия более чем серьезного. Первый труп они увидели, как только дорога вильнула вниз к озеру. Он лежал головой в сторону стены. Вернее, голова у человека отсутствовала, а все вокруг было залито кровью. Человек попал в засаду, с него сняли разгрузку и забрали автомат. С других убитых уже ничего не забирали, из чего Бараско сделал вывод о том, что бой принял ожесточенный характер. А потом они вообще увидели то, что предпочти бы не видеть: мертвого спецназовца, и тоже без головы, упакованного по всем правилам, даже с автоматом 'вал', который никто не подобрал.
– Это значит, – сказал Бараско, – что спецслужбы пронюхало о 'шаре желаний' и нам мало что светит.
– А автомат-то дрянцо, поэтому и не взяли, – со знанием дела заметил Березин, пригибаясь.
– Почему? – спросил Костя.
– Предназначен для специальных операций. Для реального боя не годится. Патроны для него дефицитные, затвор лязгает, как грузовик на колдобинах, и дальность стрельбы маленькая, хотя пуля тяжелая и убоистая.
Тогда Костя сказал фразу, на которую никто не обратил внимания:
– Не зря они без голов…
Бараско двигался на правом фланге. Он полагал, что правшам несподручно стрелять влево, а значит, есть шанс уцелеть даже после первого выстрела. Эта спасало его не раз. Плохо, что Костя неопытен, а Березин и Гайдабуров не служили ни в спецназе, ни в пехоте. Хорошо уже то, что никто из них не лезет куда не надо. Оробели, что ли? Приходилось всю работу выполнять за них. А это не дело командиру находиться впереди группы. Он мог их бросить и уйти один. У него все чаще возникало это желание. Но вряд ли это было бы честно. Что-то его удерживало. Возможно, 'анцитаур' по старой памяти через Костю предупреждал не спешить. А возможно, чувствовал, что здесь что-то не так, как надо. И на этот раз все было сделано правильно, и не потому что так хотел Бараско, а потому что повезло. Сильно повезло. Впрочем, черному сталкеру всегда везло, хотя Бараско сам себя так никогда не называл.
Они уже прошли половину долины, которая постепенно перешла в ущелье. Миновали шлагбаум и будку, разбитую вдребезги. За будкой были наспех вырыты окопы. Валялся брошенный ПКМ с пустыми магазинами, и трубы от использованных 'мух'. Бинты со следами крови. Фляжка. А Бараско все никак не мог понять, что же находится в горловине, перед самой стеной, потому что все: бункеры, ДОТы были словно то ли в дымке, то ли в паутине. Не удавалось разглядеть ни в бинокль, ни через оптический прицел 'американца'. Это 'оно' не излучало тепла и не двигалось. 'Оно' просто затаилось. Нет, не затаилось, понял Бараско, 'оно' здесь жило, было частью местности, отлучилось, а потом вернулось и застало людей. Бараско будто разговаривал с ним. Нет, 'оно' не охотилось, может быть, дремало, а тут приперлись мы и нарушили его одиночество. Стоп! Он вдруг понял, что с ним общаются. Ненавязчиво, но уверенно. Не на языке, а на уровне чувств 'Великой тени'.
– Костя! – почему-то позвал он, и сам удивился, зачем он ему?
Костя, который давно сообразил, что они вляпались, скромно держался в арьергарде, к мертвецам не подходил и вообще, смотрел больше под ноги, но и не забывал склоны горы и горловину ущелья, которую он боялся. Боль в левой руке дергала так сильно, что Костя порой терял ощущение реальности. Даже спирт помогал на короткие пять-десять минут.
Он тут же, придерживая руку, которая дергала, не хуже зубной боли, пересек дорогу и подбежал к Бараско.
– Слушай, – попытался объяснить Бараско так, чтобы это не выглядело бредом сумасшедшего. – Мне показалось, что кто-то назвал твое имя…
– Конечно, – сказал Костя, вперившись взглядом в дорогу, которая терялась между кустами и каким-то укреплениями. – Я знаю…
– Что ты знаешь?
– Не знаю, но я знаю… – Костя с трудом оторвался от горловины ущелья, словно она его завораживала. – Как тебе объяснить. Это такое чувство, словно ты разговариваешь сам с собой.
– Точно! – подтвердил Бараско. – Со мной то же самое. А я думал, что схожу с ума.
– А у тебя нет такого ощущения, что ты завел подружку?
– Скорее, друга, – сказал Бараско.
– Я имею в виду 'Великую тень'.
– 'Великую тень'?! – очень сильно удивился Бараско. – Ты что, спятил?
Костя поморщился: рука болела так, что порой он терял нить разговора.
– Если бы, – сказал Костя. – Я ее один раз видел.
– Видел? – изумлению Бараско не было предела.
Вот почему я его выбрал, понял он. Он не просто везунчик, он избранный.