– Сходим на окрестности глянем, – предложил Костя, у которого рот тотчас наполнился слюной. – Чего сидеть-то?! – И первым спрыгнул на щебенку, заросшую бело-розовым вьюнком.
Телепень схватил "тулку" и громыхнул в одно касание по лестнице. Припекало солнце, сделалось тепло, сквозь белые облака проглядывало голубое небо. Над ярко-желтыми лютиками кружились пчелы. Необычайно крупные ромашки разбегались во все стороны. Лето нагоняло весну.
– Подождите! – крикнул Семен, высовываясь в окно. – Сами не найдете!..
– Чего не найдем?.. – обернулся Костя, пряча в карман "менингитку".
Ветер из тайги взъерошил ему волосы. Приятно было почувствовать под собой твердую почву, а не шаткий пол вагона.
– Там у реки… – Семен торопливо закрыл кабину паровоза на замок. – Я покажу…
– Чего покажешь-то? – насмешливо спросил Чебот, обозревая окрестности, и его маленький боксерский нос выражал крайнюю задиристость. – Чего показывать? Деревня как деревня, похуже нашей будет. Девок нет, танцев нет, скукотища!
В голосе его послышалось вечное теленгерское зазнайство, хотя, действительно, здесь в некоторых местах вместо изб высились холмы мусора, поросшего лебедой. Да и другие избы были не лучше – с черными провалами окон и гнилыми крышами. Печать запустения лежала на всем. Бывшее футбольное поле рядом с бывшей школой давно превратилось в осиновый лесок с кочками ярко-зеленого мха. Дорога, хотя и асфальтовая, заросла березами и липами. Под ногами вилась узкая тропинка. Чудно, думал Костя, от цивилизации ничего не осталось, словно ее и не было. Через десяток лет здесь вообще встанет непроходимый лес и звери будут глазеть на человеческие дома. А народ вымрет. Словно и не было великой страны.
– Место плохое покажу, – ответил Семен, проверяя, хорошо ли запер дверь, и ловко спрыгивая на щебенку.
Он прихватил с собой карабин, из которого давеча целился в Костю.
– А не уведут? – пошутил Костя, кивая на паровоз.
– Не уведут. Некому здесь уводить, народу-то раз-два и обчелся. Бабы и дети. Мужики на "промысле". Теперь все только "промыслом" и живут. Другого заработка нет.
– Ну веди, Сусанин, – с легким сердцем сказал Костя. – Чем же ты нас удивить хочешь?
Семен загадочно хмыкнул, мол, сейчас, погоди, но особого веселья не выказывал, словно речь шла о чем-то мрачном, не допускающем веселья. Холодок дурного предчувствия пробежал у Кости по спине.
Идти пришлось совсем недолго, вначале по заросшей дороге, потом через площадь, тоже зарастающей со всех сторон травой, где от сельского магазина осталась одна косая вывеска "Промтовары", до лощины, которая спускалась к полноводной реке. Было тепло и безветренно, лето быстро брало свое. Доцветала черемуха, от зарослей елей тянуло прохладой. Трясогузки ловили бабочек и кормили выводок. Песок под ногами был чистым и ярким.
В густых зарослях веха и болиголова, которые казались больше обычного и к тому же были ядовито-зелеными, Костя увидели нечто странное. Что за ерунда… – удивился он. Странные бугры. Чебот ткнулся ему в спину и тоже замер с открытым ртом. Телепень, который шел последним, тянул шею, как рассерженный гусак:
– Чего там?.. Чего там?.. Дайте мне посмотреть! Ну дайте!..
Хотел Костя сказать, что сам не понял, а потом у него глаза на лоб полезли, потому что он увидел черепа с черными глазницами – много черепов в касках и без них, улыбающихся и мрачно свернутых набок, так много, что они тянулись ровными рядами вдоль лощины до самой реки, а до реки той было не меньше полутора километров.
– Что это?! – воскликнул он и побежал вниз, чтобы убедиться, что глаза его врут.
Он бежал по узкой тропинке, цепляясь плечами за головки болиголова, бежал прямо по зеленовато-белым костям, и они хрустели под ногами, бежал по черепам, и они пружинили под ногами. А справа и слева, насколько хватало глаз, лежали трупы, сквозь которые проросла гигантская ядовито-зеленая трава с белыми и розовыми, огромными, как зонтик, венчиками, и на этих ядовитых цветах беззаботно жужжали пчелы. Нет, оторопело думал он, так не бывает. Это ж сколько народу! Тысячи, а может, даже и миллион! В его представлении, это было очень много, так много, что невозможно было сосчитать, да и считать казалось кощунством. Запыхавшись, его догнали остальные. У реки трупов было даже больше, насколько хватало глаз – под елями, в глубине леса – все эти странные бугры, занесенные песком, большие и маленькие, переплетенные растениями и накрытые многолетней листвой и ветками деревьев.
– Святые угодники… – произнес Чебот, и лицо у него из недоуменного сделалось испуганно-глупым.
Должно быть, он не находил связи явлениям, а приписывал им мистическое объяснение.
– Армия лежит… – философски и очень мрачным тоном заметил Семен.
Он один остался спокоен. Даже Чебот разволновался и сдернул с головы кепку. Телепень щелкал зубами, как аист клювом. Грудь у него от волнения ходила ходуном. На глаза навернулись слезы.
– Скорее всего… – уточнил Костя, озираясь по сторонам, – дивизия…
– Дивизия! – воскликнул Телепень. – Мать моя женщина! А это много?..
– Не знаю, – пожал плечами Костя. – Наверное, много. Ты же видишь.
– Да, – согласился Телепень, – народу побольше, чем в нашей деревне. Слышь…
– Чего?
– Научишь меня своей грамоте? Я тоже хочу во всем разбираться. Я тоже хочу знать, что такое дивизия, а что такое полк.
– Научу, – пообещал Костя.
– Я тоже хочу, – буркнул Чебот, стесняясь того, что обращается к своему недавнему врагу, тем самым признавая его главенство.
– Говорят, – сказал Семен, – что дальше на юг таких кладбищ миллионы.
– Кто же их смог так быстро убить? – поеживаясь, спросил Телепень и еще раз оглянулся на мрачный лес, словно он знал ответ.
– Если бы я ведал… – признался Семен.
– Кто-кто? – сказал Костя. – Наверное, кайманы. Больше некому.
– Нет, – возразил Семен. – Кайманы хоть и опасны, но не так умны и могучи.
– А кто могуч? – спросил Костя с тайной надеждой побыстрее разобраться в этом мире.
– Я не знаю. Но народу здесь побито немерено. Говорят, полстраны вот так убили. А может, и больше.
– Даже оружие не забрали, – сказал, заикаясь, Телепень, но за ржавым "калашом", который торчал из-под листвы, не полез – то ли побоялся, то ли побрезговал, то ли потому, что этот "калаш" все еще сжимала чья-то рука.
– А кто будет забирать? Деревня тоже повымирала, пять домов осталось, – сказал Семен. – Здесь их по окрестным лесам знаешь сколько лежит? Все, что можно, уже растащили. Остальное без надобности. "Время-марь", однако. – И вздохнул тяжело, как на поминках.
Гулять им расхотелось, и до самого состава они плелись молча. Залезли в кабину, и Телепень высказался, усаживаясь прямо на уголь:
– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день.
Костя взялся было за дневник старшего лейтенанта Брагина, но перед глазами все еще стояли кости погибших, и он подумал, что после таких катастроф цивилизации не возрождаются, что от былого могущества страны, о которой все вспоминали, как о сказке, ничего не осталось и что они, должно быть, являются свидетелями гибели человечества и только чудо может возродить этот мир.
* * *
Дядя Илья явился довольный и веселый. От него пахло самогоном и селедкой.
– Ну что, пацаны, едем дальше? – спросил он. – А чего такие грустные?
– Я их водил к мертвякам, – объяснил Семен.
– А-а-а… – отозвался дядя Илья, поднимая пары. – Тогда понятно. Эпидемия здесь случилась, ребята. Чахомоткой называется. Спасения от нее нет. Из-за этой болезни все наши беды. Говорят, что американцы во всем виноваты, что они ее в своей Америке и сотворили. – Он крикнул сыну: – Подкидывай! – И распахнул топку.
Семен с разворота кинул в нее лопату угля. Оттуда ударило жаром. Дядя Илья закрыл топку. Семен набрал грабарку угля, и снова дядя Илья на секунду распахнул топку, и снова оттуда ударило жаром, как из преисподней.
– А зачем эпидемия? – удивился Костя.
В голове у него не укладывалось: жили бы себе мирно дальше и жили. Зачем какие-то чахомотки разводить?
– Так… На всякий случай – отозвался дядя Илья, поглядывая на манометр, – чтобы нам жизнь малиной не казалась.
– Это как если бы у нас поссорились два соседа и один второму в огород соли накидал? – спросил Костя.
Дядя Илья не ответил, ответ был очевиден.
– Америка – это где? – спросил Чебот и покраснел, совсем как Дрюндель, потому что ему вдруг стыдно стало, что он такой темный.
– На другой стороне земного шара, – пояснил Костя, прежде чем дядя Илья открыл рот.
– Тю-у-у… – с презрением произнес Телепень. – А бают, что Земля плоская.
Семен засмеялся, но так, что Телепень совсем ничего не понял, а Чебот покраснел еще больше и стал походить на спелое яблоко. Он сообразил, что Телепень опозорился с головы до ног.
– Круглая, круглая, – подтвердил дядя Илья и посмотрел на них с удивлением: – У вас что, школы нет?
– Нет, – безмерно стыдясь, признался Чебот.
Раньше он на такие мелочи не обратил бы внимания. Подумаешь, нет в деревне школы, ну и что? Кого это волнует? Атамана Рябого точно не колышет, а других жителей Теленгеша и подавно, главное, чтобы живот был набит да зимой выжить.
– У нас школы тоже нет, – сказал дядя Илья. – Но я знаю, что Земля круглая.
Он повернул регулятор давления. Паровоз окутался паром и дымом, паровая машина провернула колеса, и состав тихонько двинулся вперед на малом клапане. Дядя Илья открыл следующий клапан, и паровоз стал набирать скорость. Косте сделалось немного жутко.
– Какая же круглая, если везде ровно? – усомнился Телепень, выглядывая для проверки в мутное окно, за которым мелькали сосны и ели.
– Это потому, что она очень большая.
Телепень недоверчиво покосился на дядю Илью, но ничего не сказал, хотя по лицу было видно, что он не поверил. Он долго и сосредоточенно молчал, а когда они собрались уходить в свое купе, выдал:
– Как же она круглая? Если здесь плоская, значит, плоская и там, и там, и там. А море?.. – Телепня осенило. – Оно же выльется!
– Насчет этого ничего не знаю, – сказал дядя Илья, – но то, что круглая, это научно доказанный факт.
До вагона Телепень добирался молча, потрясенный открывшейся ему истиной. Лицо его выражало всю гамму будоражащих его чувств, оно становилось то недоуменным, то, наоборот, просветленным, как у его отца, когда тот бывал трезвым. Телепня снова одолевали сомнения, глубокие морщины появлялись у него меж бровей. Чебот, напротив, принял сведения о Земле как очевидный факт и не сомневался ни секунды. Сказал старший, что Земля круглая, значит, круглая, о чем здесь спорить? Да и какая, собственно, разница? От этого факта не жарко и не холодно.
До самого Петрозаводска ничего примечательного больше не произошло. Правда, Телепень чаще обычного смотрел в окно, а когда за ним мелькало море с белыми облаками, то вообще приникал к стеклу и пялился во все глаза, стараясь уловить момент, когда море исчезнет. Но море, естественно, не исчезало, и Телепень, устав, прикорнул у стенки вагона и уснул. А когда проснулся и обнаружил, что море все еще на месте, высказался следующим образом:
– Умные люди, однако, придумали, что Земля круглая. Мать моя женщина! – подумал он и добавил: – Мудрено сотворено!
– Конечно, круглая, – подтвердил Костя, показывая на "Справочник молодого моряка" с нарисованным на обложке земным шаром.
– Почему? – Телепень отнесся к справочнику с большим подозрением, считая, что все в жизни надо пощупать своими руками, а потом только верить.
– А потому, что если бы она была плоская, как ты говоришь, то мы разглядели бы противоположный берег моря. И даже отсюда могли бы увидеть Москву.
На это Телепень ничего возразить не мог, а только еще крепче задумался, сопоставляя очевидные противоречия, но у него ничего не получалось.
– Ты ему больше ни о чем таком не рассказывай, – посоветовал Чебот со смехом, когда они от нечего делать вышли в заплеванный тамбур, – а то он еще свихнется.
* * *
Народ, который ехал в купейном, лишний раз носа в коридор не высовывал, а если и высовывал, то шмыгал мышкой – быстро, юрко, как тень. Было такое ощущение, что все чего-то боятся, все с тревогой поглядывали в окна. Костя старался не обращать на них внимания. Больше всего его поразил туалет с железным умывальником и стульчаком. После этого мир, в который он стремился, представился ему еще более привлекательным, наполненным всякими чудесами. Сколько же в нем всего таится, думал он в предвкушении неизведанного, и жажда познания все больше овладевала им. В такие мгновения ему казалось, что он может сделать в жизни что-то большое, значимое. И это ощущение наполняло его одновременно и гордостью, и тревогой.
Когда стали подъезжать к городу, к ним пришел дядя Илья, подтянутый, в выцветшей железнодорожной фуражке, в рубашке и кителе, который он отчистил от куриных перьев и соломы:
– "Плазматрон" выдаст вас с головой. Я такого оружия сроду не видал. Ясно, что оно непростое и принадлежит кайманам, поэтому вы его обмотайте тряпками или вообще спрячьте, оставьте у нас, от греха подальше. Потом заберете. На кой леший оно вам сдалось в городе-то? Твой пистолет тоже надо убрать, – дядя Илья показал на желтую кобуру, – а то за версту видно, что ты его слямзил у кайманов. Нож спрячь, – посоветовал он Чеботу, – нечего гусей дразнить. А вот "тулку" оставьте, выдадите себя за охотников. Дам я вам пару рябчиков да утку. Продадите на базаре, сегодня как раз воскресенье, торговый день.
– А этот самый… базар далеко? – спросил Костя.
Боязно ему было идти в город, как-никак, место неизведанное. Хорошо хоть втроем, а не один, подумал он.
– В центре, не промахнетесь, – заверил дяди Илья. – К нему все дороги ведут.
Договорились, что если через три дня они не появятся или не дадут о себе знать, то состав уходит назад в деревню.
– А приду я через две недели, – сказал дядя Илья. – Припасов на первое время дам, а потом, если застрянете дольше, сообразите сами. Не маленькие уже. – И подмигнул Косте, давая понять, что он помнит об их разговоре и что ключ к его тайне лежит в городе. Только где его найти?
Костя вышел проводить его в тамбур.
– Ну, а где искать людей, которые о тебе знают, даже подсказать не могу, – озабоченно почесал затылок дядя Илья. – На рынке потолкайтесь, но осторожней. Город это. Шпаны полно, особенно по окраинам, и вообще… Так что лишний раз варежку не разевайте. Ты старший, поэтому думай за всех троих. Чуть что, сразу же бейте в дыню, чтобы смелость показать, а лучше ноги в руки и бегите.
– Спасибо, дядя Илья, – сказал Костя, протягивая ему "плазматрон". – Спрячьте у себя.
– Ну ладно, с Богом, – вздохнул дядя Илья и добавил: – Запомни, если передумаете, то я еще буду три дня стоять, а в четверг утром уйду.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил его Костя, чувствуя, что в сердце у него поселилась тревога, а зубы начинают ныть, словно он их застудил.
Начался пригород – пустынный, с огромными, как показалось Косте, домами, с разноцветными дивными автомобилями, брошенными на улицах, с выгоревшими кварталами, памятниками и еще с какими-то сооружениями непонятного назначения. За крышами и деревьями под голубым небом и ярким солнцем то и дело мелькала озерная гладь. Чудно все, думал он, такой огромный мир, а я сидел в деревне. Надо бы Верке все это показать, вот удивится.
– Гляди, гляди! – орал Чебот, тыкая пальцем в стекло и показывая на очередную пяти– или девятиэтажку. – Как соты у ос. Неужто в них люди живут? Как они наверх лазают?
– Жили… – поправил его Костя, который давно обратил внимание, что людей в городе раз-два и обчелся и что они шныряют опасливо, как тараканы, да и вид у домов нежилой, заброшенный, кое-где даже с провалившимися крышами и с выбитыми стеклами в окнах.
– А это?.. Это что?.. – Телепень смотрел, раскрыв рот, на проплывающую где-то в облаках телевышку. – Мать моя женщина…
Чебот тоже засматривался, но так, чтобы никто не мог уличить его в невежестве, и поглядывал на Костю, как тот оценит вновь увиденное.
Костя был потрясен не меньше них. В самых смелых его фантазиях областной центр представлялся ему чем-то вроде деревни, но только очень большой, с длинными-длинными улицами, чуть ли не до горизонта, и почему-то с огромными трубами, из которых валил дым, наверное потому, что зимой в избах всегда было прохладно, особенно по утрам. А здесь такие дома, и все разные, а главное – каменные, высокие, с колоннам и без оных, с балконами, с не по-северному огромными окнами и большими парадными. А дороги – ровные и гладкие, как стекло, убегающие к озеру Онега. Сколько же такой город строить надо? Лет сто, не меньше. Вот что значит цивилизация, думал он с завистью ко всем тем, кто возвел такое чудо и жил в этом удобном и прекрасном месте.
Потом из-за деревьев выплыл вокзал с куполом и шпилем – монументальный, как огромный сарай, и тотчас еще более яркие воспоминания, словно давний сон, проснулись в Косте. Ему показалось, что он когда-то уже видел этот город – огромный, шумный, и ходил с родителями по его улицам, и они вместе обедали в доме с бархатными шторами на окнах. Больше ничего вспомнить он не мог, ни деталей, ни куда они шли и зачем. А еще он помнил, что у них была такая штука, по которой можно было, приложив к уху, разговаривать с кем угодно. В памяти всплыло слово – телефон. Вот бы поговорить с Веркой, подумал Костя, испытывая одновременно тревогу и сладостное чувство новизны ощущений.
Вроде бы народу в поезде ехало много, а когда он высыпал на перрон со своими рюкзаками, клетками, баулами и туесами, то через пару минут весь куда-то рассосался, как в воду канул. Костя не успел оглянуться, как к ним уже лениво подошли два каймана с "калашами" и с красными повязками "Комендант" на рукавах:
– Кто такие?!
Костя растерялся. Сказать, что они из села Теленгеш, у него язык не повернулся, черт его знает, чем это обернется, а соврать он не сообразил. Телепень едва не задал стрекача. Чебот тоже молчал, только заискивающе улыбался. Костя тоже улыбнулся. Даже легче стало, как будто эти двое поняли его без слов.
– Чего молчите?! – грозно спросил тот, что постарше, хотя Костя давно обратил внимание, что возраста у кайманов вроде бы и не было, вне возраста они были, вечные какие-то, с одним и тем же напряженным выражением на лицах. Ну да, подумал он, это регенерацией называется.
– Глухонемые что ли? – спросил тот, что помоложе, с белыми усиками и бугристой, как у жабы, кожей, и положил руку на цевье автомата.
Телепень за спиной Кости закряхтел, что было признаком, что он на грани терпения.
Выручил их дядя Илья.
– Бургазов! – крикнул он, высунувшись в окно. – Альберт! Да из Чупы они! Из Чупы! Нашенские. Хотят мир посмотреть.
– Здорово, Петрович! – радостно отозвался Альберт Бургазов. – Земляков привез?
В его голосе слышалось уважение, это уважение распространилось и на знакомых дяди Ильи, за которых он поручился.
– Привез, привез… – степенно кивнул дядя Илья. – Прямо из тайги пацаны. Не смотри, что они такие дикие, хорошие пацаны, хорошие. Ты их не пугай, Альберт. А если заглянешь ко мне, я тебе кое-чего налью, привез свою личную, клюковкой называется.