– Странный ты человек…
– А я не умею служить, понимаешь… Только работать. Я – как кошка, которая гуляет сама по себе. И нет в этом мире никого, кому я был бы действительно многим обязан. Предпочитаю обходиться мелочами.
Она несколько мгновений задумчиво молчала, потирая ладонью бедро, ушибленное о выступ на дверце. Впрочем, пока машина гарцевала по лесной дороге, курсантка успела ушибить не только бедро, но и обе руки, правое плечо, колено, щиколотку и голову. О потолок.
– Наверное, трудно тебе жить, никому не обязанному?
– Почему? – искренне удивился он. – Наоборот, легко. Долги отягощают жизнь.
– Долги зачастую говорят об эмоциональных связях. Человек, лишенный привязанностей и связанных с ними, прошу прощения, обязанностей, одинок.
Рейр помолчал немного. Можно было подумать, что он внимательно следит за дорогой, ни на что другое не решаясь отвлечься, и вообще, всецело погружен в водительское ремесло.
– Ты имеешь в виду семью?
– Почему именно семью? Между друзьями зачастую возникает куда более глубокая привязанность. Тем более у людей, которые столь панически боятся любить.
– Почему ты думаешь, что я боюсь любить?
– Думаю, ты считаешь глубокую привязанность к женщине для себя обременительной. Да и к любому другому существу тоже.
– Теперь тебе следует поставить мне диагноз. Изречь уверенное предположение, что была у меня в жизни трудная неразделенная любовь, девушка вела себя неподобающе, и это меня озлобило.
– Не-а! – Кайндел не удержалась от улыбки. – Ты позабыл о женской солидарности. Наоборот, это ты вел себя отвратительно по отношению к девице, не желаешь в этом признаваться, и всю вину возложил на нее. Тебе проще признать всех вокруг баб стервами, нежели допустить, что ты не прав.
– Да, этот момент я упустил. Так что? Вердикт вынесен и обжалованию не подлежит?
Им было, на удивление, легко общаться. Казалось, не было только что опасной и нелегкой погони, не было и между ними сложных, до сих пор невыясненных отношений. Они, словно два старых друга, сидели спокойно в каком-нибудь уютном пивном заведении, цедили светлое или темное пиво, закусывали тостами с сыром и чесночком и ни о чем плохом не думали. Отдыхали, словом. Общность их душ девушка почувствовала с пугающей остротой, однако объяснила это тем, что теперь они принадлежали к расам куда более близким друг к другу, чем альвы и люди.
– Почему же вердикт, – спокойно ответила она. – Я не считаю себя существом, сильно подверженным стереотипам. Однако в силу специализации вынуждена руководствоваться определенного рода стереотипами. Как человековед…
– Отменно! Это будет новая наука – человековедение!
– Возможно. Так вот, в силу своей специальности я опираюсь на всевозможные стандарты, многие из которых оправданны более чем в девяноста девяти процентах случаев. В данном случае ты резко выпадаешь из стандарта, являясь при этом необычайно целостной личностью.
В полной темноте неосвещенного салона она заметила, что мужчина улыбается. Правда, не польщенно, скорее так, как может улыбаться отец очаровательным в своей глупости выходкам любимой дочери. Умиляясь.
Сама Кайндел при этом столь явно покровительственному отношению совершенно не обиделась. Наоборот, умилилась в ответ.
– А ты всерьез полагаешь, что цельной может быть лишь стандартная натура? – полюбопытствовал он. – Я думал, эти заблуждения никто, кроме человеков, не разделяет…
– Вообще-то стандарты – не такая уж и глупость. Если раскидать представителей каждой расы по типажам, то ты увидишь, что они верны в большинстве случаев. Остальные примеры вполне укладываются в разряд исключений. Я знаю, что не только стандарт может быть цельной личностью, но ему этого значительно проще добиться.
– Значительно проще поверить, что он таков, это да. Но вообще я понял, о чем ты говоришь. Если бы было возможно разложить человеческую натуру по полочкам, структурировать и описать, это здорово упростило бы жизнь тем, кто способен понять и воспринять эти тонкости. И больше никогда не сталкиваться с неожиданностями.
Девушка пожала плечами.
– Здесь нет ничего действительно сложного. По крайней мере, для существа моей специализации.
– А разве ты не сталкивалась с неожиданностями, выстраивая отношения с самым близким человеком?
Произнеся это, он бросил на нее полный сомнения взгляд, который Кайндел даже не поняла, а почувствовала – собеседник, еще только произнося фразу, уже сомневался, стоило ли испытывать терпение спутницы, теперь же сомнения укрепились. Впрочем, ее-то вопрос, явно касающийся бывшего мужа, оставил совершенно равнодушной.
– Это ситуация, явно укладывающаяся в стандарт, – спокойно ответила она. – Я не хотела понимать, что именно происходит между нами – я и не понимала.
Рейр снова покосился на девушку с сомнением, но продолжать расспросы не стал. Совершенно неожиданно он свернул с шоссе на боковую лесную дорожку, проехал вглубь соснового леса несколько километров, еще раз свернул, на этот раз на разбитую тропинку, куда автомобиль вписался едва-едва, и вскоре остановился у сумрачного ельника, на ровном, густо присыпанном хвоей участке земли, заглушил мотор.
– Тебе надо поспать, – сказал он, отстегивая ремень безопасности. – Я откину тебе спинку кресла, будет удобно. В багажнике есть подушка и одеяло, сейчас дам. Есть хочешь? Пить?
– Воды, если можно.
– Можно. Ложись. – Он ловко откинул спинку ее кресла.
– А ты?
– А я ходовую посмотрю. Потихоньку, мешать не стану.
– Да мешай, пожалуйста. – Курсантку зевнула. Спать хотелось настолько, что автомобильное кресло в машине, принадлежащей, по сути, врагу, показалось удобнейшим и безопаснейшим в мире ложем.
Засыпая, она слышала, как он осторожно возится снаружи, и лишь успела пожалеть его, что ей – смотри-ка, отдых, а ему – работа…
* * *
Она проснулась оттого, что лицо овеял поток холодного, пахнущего грибами и влажным мхом воздуха. Приоткрыла глаза и увидела напряженное лицо Рейра, разыскивающего что-то у нее над головой, на полке за задними сиденьями. Заметил, что она проснулась, кивнул ей.
– Поднимайся. Пора.
– Который час?
– Шесть утра. Самое-самое зябкое время. У меня есть несколько яблок. Будешь?
– Пожалуй. – Она зевнула и передернула плечами – со сна утренний воздух казался не просто холодным, а пронизывающим, как стальная игла.
Девушка неловко выбралась из машины и, вздрагивая, принялась ходить вокруг машины. По ощущениям можно было подумать, будто вокруг никак не меньше десяти градусов мороза, хотя в действительности вряд ли наскреблось и на ноль – роса, густо усыпавшая пожухлую траву и многоцветные листья, едва-едва схватилась изморозью, лужицы не замерзли. Каждая иголка была унизана крохотными капельками, которым предстояло радужно заискриться под первыми лучами солнца. Но пока до них еще надо было дожить.
Кайндел знала, что для согрева нужно подвигаться, поэтому принялась нарезать круги вокруг машины, подергивая плечами от холода. Помогало плохо, тело оставалось расслабленным и ленивым, озноб пробирал до костей. Наверное, стоило оплеснуть лицо холодной водой, хотя бы из лужицы или с веток ближайшей елочки, однако заставить себя это сделать она не смогла.
Мужчина молча возился в машине – что-то искал, потом приводил спинку кресла в исходное положение и еще что-то подправлял. Потом вынырнул, сжимая в руке черный сверток.
– Кстати, я твою финтифлюшку завернул в серебряную фольгу, чтобы не отсвечивала. Проверь-ка, что там с ней. Я переложил ее в багажник и тряпочкой накрыл.
– Как умудрился-то только, – пробормотала девушка, открывая багажник и сонно шаря глазами – серебряный сверток, прикрытый кусочком домотканого шелка, не сразу бросился ей в глаза. – Я ничего не слышала.
– Еще бы! Ты просто отключилась, не слышала и не ощущала ничего. Как под действием магии. Вижу в этом знак твоего доверия и неимоверно горжусь.
Она пожала плечами, осторожно извлекла сверток и попыталась развернуть фольгу. Та была явно штампованная, но по тому, как она проминалась под пальцами, чувствовалась ее химическая чистота. Чем чище металл, тем лучше он экранировал магию, это Кайндел хорошо знала. Как понимала и то, что фольгу следует беречь, мало ли что из магических предметов еще надо будет прятать от посторонних глаз.
Чаша была в полном порядке, и магия, наполнявшая ее, буквально опалила лицо девушки, стоило ей отогнуть краешек фольги. Однако, судя по всему, изолированная от магического фона окружающего мира (не полностью, потому что едва ли какой-то из металлов мог действительно изолировать столь мощный артефакт), вещица функционировала нормально, так что здесь все обстояло замечательно.
– Теперь в город? – уточнила курсантка, на мгновение забыв, с кем она, собственно, разговаривает, и что в сложившихся обстоятельствах пора бы поразмыслить над тем, как унести ноги от мейстера Смерть, от Палача.
– Нет. Не получается, – Рейр вынырнул из салона автомобиля и плотно затворил дверь. – Что с чашей? Порядок?
– Да. А что с машиной-то случилось?
– С машиной-то все нормально. Только ехать нельзя. Видишь ли, как я понимаю, ребята из Дозора поняли, кто спер чашу. Они блокировали все дороги в город, и там мышь не проскочит, что уж говорить о нас с тобой на машине. – И мужчина задумчиво похлопал средство передвижения по крылу. – Давай решать, что делать. Видишь ли, пока изоляция в виде простой серебряной фольги поможет, но когда мы окажемся вблизи одного из патрулей, они почувствуют местонахождение своего артефакта, причем неизбежно. Давай думать. Как понимаю, уговаривать тебя оставить игрушку – дело бесполезное?
– Абсолютно. Скажи, а ты мог бы доставить меня в Выборг?
– Нет. Во-первых, с севера дороги тоже блокированы, а во-вторых, я туда соваться не собираюсь. Дружинники Владимира и он сам Рейра во мне опознают в один миг, как бы я ни шифровался. А до божественной мощи мне еще далеко.
– Я сумела бы тебя отмазать.
– Не обманывай себя, тебе это не идет. Ты никого не сможешь "отмазать". Тем более меня, Палача и мейстера Круга.
– Хм… – только и нашла, что сказать Кайндел.
Она отлично понимала, что собеседник прав, и ей не удастся оградить его от негативной реакции как дружинников, сторонников ОСН, так и самих оэсэновцев. Ее никто слушать не станет, Рейра просто убьют – и, что самое интересное, будут совершенно правы. Потому что он-то ведь не собирается оставлять Круг, он будет продолжать служить Ан Альфарду, и он – чрезвычайно опасный человек. Здравый смысл подсказывал курсантке, что смерть ее спутника, временного помощника, решила бы множество проблем не только Организации, но и ее собственных.
Но все равно не хотела его смерти. И неприятностей для него не хотела. Своему намерению честно попытаться выручить мужчину из сложной ситуации (осложнившейся, кстати, по ее же собственной вине, как ни крути) она давала логичное объяснение – просто вернуть долг. Он спас ее, она поможет ему, и дальнейшие их взаимоотношения начнутся считай что с чистого листа. Причем явно в прежнем же духе.
– Ну, так что? – спросил Рейр. – Идеи есть? Куда направимся, что придумаем?
– А вот там что? – девушка показала вперед, туда, куда вчера и доехала их машина.
– Там Ладога. Я о том, чтобы уйти по воде, думал тоже, но лодочной станции поблизости, кажется, нет. Сельцо хочешь поискать?
– Надо подумать. В прибрежных поселениях всегда есть какие-нибудь лодочки. По крайней мере, куда-нибудь можно добраться.
Он пожал плечами.
– Я не советовал бы особенно активно шарить по побережью. Во-первых, в поселке Краськово – это на юге – явно есть чужие…
– Откуда ты знаешь? Ты что, туда ходил? – Она увидела выражение его лица и удивленно приподняла бровь. – У тебя что, есть осведомители в окрестных поселениях?
– Каждый выживает, как может. Для меня информация – это больше чем хлеб. Это оружие. А как я ее получаю – мое дело.
– Ясно. Мне нужно было лишь сообразить, насколько достоверно то, что ты говоришь.
– Вполне достоверно. Я продолжу, если позволишь. Значит, на юге чужие, а на севере, недалеко от полуострова Далекого, расположилась стоянка господ реконструкторов. Что за клуб или дружина – мне неизвестно, но они там при корабле, и, судя по всему, стоянка временная.
– Дружина выборгская? В смысле, та, которая постоянно проживает в замке? Или какая-то другая? Выборжцы вполне могут здесь оказаться, и корабли у них есть, я знаю. Однако не они одни здесь пользуются лодьями.
– Не знаю. Не видел.
– Мне кажется, стоит посмотреть. Если ребята будут настроены благожелательно, если среди них нет никого, кто знает тебя, то мы могли бы попросить их доставить нас куда-нибудь, хоть в Петербург, хоть, может быть, в Приозерск. Оттуда можно попробовать добраться до города на большегрузном корабле типа баржи.
Мужчина задумчиво смотрел на спутницу.
– Ты ведь понимаешь мое нежелание иметь дело с реконструкторами, не так ли?
– На свете, да и даже в Петебурге, множество реконструкторов, в том числе и тех, кто едва ли знает в лицо Ночь, что уж говорить о тебе. Давай сперва посмотрим, кто там стоит, на этом полуострове, и решим. У нас ведь, кажется, особого выбора нет, так ведь?
– Ладно. Попробуем. Но учти – если там стоит дружина, с которой я не желаю иметь дело, ни я, ни ты туда не пойдем. И спорить будет бесполезно.
Кайндел развела руками.
– Я уже поняла, что спорить бесполезно. И уже почти смирилась.
– Лучше тебе смириться полностью. Садись.
Машина бойко выбралась на дорогу и по ней уверенно понеслась вперед на скорости, которую девушка, если б сидела за рулем, сочла бы опасной, тем более на такой, очень уж посредственной дороге. Сильно трясло, несмотря на отличные амортизаторы, зато деревья мелькали мимо с завидной бодростью, и можно было надеяться, что путешествие не затянется. Девушка взяла яблоко. Она пыталась придумать еще что-нибудь, однако в голову ничего не приходило. На таком расстоянии от города не приходится надеяться на собственные ноги, да и местность она знала довольно плохо. По озеру плыть – тоже не вариант.
Значит, надо хотя бы попытаться.
Потом дорога стала намного хуже, Рейр снизил скорость. Он хорошо ориентировался в местных дорогах и тропках, и курсантка сделала вывод, что за ночь он успел тщательно изучить карту. Доев одно яблоко, она взяла другое. Яблоки были чуть кисловатые, но вкусные, и, заметив, что фрукты пришлись Кайндел по вкусу, мужчина указал ей на пакет, где лежали другие яблоки.
– Не отвлекайся! – живо напомнила она. Сонливость отступила, и вместе с ней – озноб. Стало тепло, хотя, возможно, здесь поспособствовала и включенная в машине печка.
В какой-то момент дорога вывернула почти на берег Ладоги, и вдали показались светло-серые палатки, разбитые на возвышенности, водруженный на сухое дерево флаг, который Кайндел разглядела лишь с трудом, и корабль у берега. Ехать до нужного места надо было еще изрядно, однако уже теперь она повеселела и вопросительно взглянула на спутника. Тот не отрывал взгляда от дороги, неизвестно, видел ли он вообще этот стяг.
– Ты заметил?
– Да.
– Это дружина выборгских реконструкторов, но не дружина Владимира. Я забыла, как она называется. Ребята перебрались сюда из Карелии, сравнительно недавно. Тебя в лицо они знать не могут… Ну, так что?
– Ладно, – проронил мужчина сквозь зубы. – Я более чем уверен, что здесь не только карельская дружина, но и бойцы из других дружин. Карельских реконструкторов не хватило бы на такую лодью, на все весла, такелаж и руль. Ну ладно, рискну. Попросишь их. Кем ты меня им представишь?
– По ситуации, – Кайндел отложила пакет с яблоками и посмотрела на собеседника испытующе. – Ты веришь, что я не буду выдавать тебя, попытаюсь сделать так, чтобы ты не пострадал?
– Верю, разумеется. Даже не верю, а вижу.
Она улыбнулась его словам, хотя ее улыбки он не увидел, и отстегнула ремень безопасности. Ожидая, когда автомобиль проберется к месту, где можно будет встать и дальше идти пешком, она пыталась сообразить, что бы такое убедительное сказать хозяевам корабля, как бы сформулировать свою просьбу, чтобы не смогли отказать и поторопились. Между делом она вспоминала, какой такой зуб могут иметь бойцы Владимира и сам предводитель выборгской дружины на Рейра, но не могла вспомнить.
Как оказалось, до лагеря реконструкторов можно было добраться без особенных проблем. Мост через реку, многозначительно отчеркнутый чернилами на топографической карте, был явно подремонтирован, так что машина въехала на него без опасений, а дальше потянулась хоть и плохонькая, но асфальтовая полоса. Правда, этим удобством наслаждались недолго – адепт Круга резко крутанул руль, и автомобиль скатился на влажную траву и кочки. Скачки, которые он совершил прежде, чем остановиться, не смогли сгладить даже амортизаторы. И встал.
Стоянка реконструкторов была оборудована хоть и не по всем законам фортификации, но предостерегающе. Видимо, за неимением времени они не стали рыть ров и насыпать вал, соорудили только небольшую водоотводящую канаву, да озаботились оградой из вкопанных бревешек и прибитых к ним досок и шестов. Кое-где эта немудреная конструкция была оплетена колючими ветками то ли ежевики, то ли крыжовника, словом, перелезть или протиснуться иначе как в ворота стоило бы немалого труда. На пятачке, отделенном от луга таким вот образом, притулились четыре больших шатра и две маленькие палатки вполне современного вида, накрытые брезентом, видимо, чтобы не мозолить глаза.
Корабль, построенный в духе старины, был вытащен на берег, но, судя по его виду, отправлялся в плаванье регулярно. И в кольце ограды, и перед воротами недостатка в людях не было, и все они с почти одинаковым выражением лиц смотрели на подъезжающий автомобиль – настороженно и выжидательно. Безоружных тут не было, и по первому впечатлению казалось, будто на берегу сейчас собралось уж по меньшей мере пятьдесят крепких мужчин, а то и больше, поэтому лучше сюда не соваться.
Кое-кого из присутствующих Кайндел не то чтобы знала – видела пару раз в Выборгском замке, и могла надеяться, что они ее тоже видели. А одного из них помнила даже по имени – реконструктор был немолодой, опытный, звали его Егор, в своей же среде он именовался Готье, из чего можно было сделать вывод, что занимался он изучением средневековой Франции. Пару с лишним лет назад по общему согласию и во имя выживания разные клубы исторической реконструкции почли за лучшее объединиться. Кто там какой исторической эпохой увлекается, никого не интересовало, надо было банально держаться вместе, чтобы выжить, а потом так и прижилось.
Девушка поспешила выбраться из машины раньше спутника (тем более что лобовое стекло уже держали под прицелом два лучника, еще один арбалетчик торопливо готовил свое оружие к стрельбе) и приветственно подняла руку. Смотрела она только на Егора-Готье, интуитивно угадав, что он здесь если и не главный, то, по крайней мере, один из главных.