Что интересно, в ЗСВ большая часть из этого действительно попадала. Сергеев лично знал несколько человек из числа аборигенов Ничьей Земли, которые с превеликим удовольствием работали сразу на все три разведки, благополучно получая отовсюду деньги и благодарности. И забавнее всего было то, что донесения от них читали его бывшие коллеги, окопавшиеся в теплых местах по разные стороны границы.
Богдасик и Шалай - во Львове. Истомин - в Москве. И Сергеев не исключал возможности, что и разведки других стран возглавляет кто-нибудь из его сослуживцев. Мир, конечно, тесен, скуп на таланты и богат на неприятности, как сказал когда-то Дайвер, но ребята из Конторы служили талантливо и новым хозяевам. Если те могли удержать их в руках…
Рассказ Сергеева был лишен эмоциональных подробностей и более походил на отчет, каковых он в свою бытность сотрудником Конторы написал бесчисленное множество. Но все это было только преамбулой к основному разговору. Не Истомин слушал его сейчас - ушами Конторы его слушала Империя и, возможно, сам Александр Александрович Крутов. Редко, ох, как редко в Контору приходило настолько доверенное лицо с той стороны "колючки". А, может, и зря считал себя Сергеев "фигурой равной Черчиллю" - и слушали его из вежливости, не более. Но думать об этом никак не хотелось. Не из тщеславия, разумеется. Просто другого плана у него не было.
Важнее всего было сформулировать цель своего появления в Москве. Сформулировать правильно, не дав Истомину почувствовать, что вовсе не для того, чтобы служить Конторе дальше, Сергеев затеял этот разговор.
Еще десять лет назад Сергеев засмеял бы любого, кто предположил бы, что сможет заставить Контору служить своим целям. Сейчас подобная мысль уже не казалась ему абсурдной. Успех такого начинания был сомнителен, но предпринять попытку все же стоило.
У Империи были свои интересы на Ничьей Земле. У Конфедерации были свои интересы на Ничьей Земле. У Сергеева были свои интересы на Ничьей Земле. Михаил был уверен, что этот список далеко не полон - мало ли кто имел в Зоне свои интересы?
А жители Ничьей Земли просто хотели выжить. И нуждались в помощи.
В такой расстановке сил необходимо было использовать любой шанс. Сыграть свою игру, используя то, что буферная зона была интересна каждой из сторон для решения своих задач влияния. И то, что ни одна из сторон не хотела показывать истинной степени своей заинтересованности.
Победа в такой игре тут, в Москве, означала половину успеха. Вторая половина выигрышного билета находилась во Львове, в руках у гетмана Стецькива. И только договорившись там и тут, Сергеев получит свободу для маневра.
Это было очень важно - получить поддержку и возможность договариваться с каждой из сторон. Важно, потому, что позволяло выжить еще кому-нибудь из тех, кто непременно бы умер в Зоне. Важно, потому что заставив двух недругов перетягивать канат, проходящий через его руки, он сможет использовать их в борьбе друг против друга, на благо себе и своим землякам - в этом и заключается суть челночной дипломатии.
И, наконец, это было важно еще и потому, что Сергеев все-таки считал Ничью Землю своей новой родиной.
Глава 7
Вот теперь Блинов испугался. Сергеев его понимал - кто бы не испугался в такой ситуации? Две спокойные ночи, коридоры полные охраны. Заверения милицейских бонз, что след взят и исполнители и организаторы преступления, как испуганные дворняги, поджав хвосты, несутся по направлению к границам независимой Украины и думать забыв о том, что в Феофании лежит неоконченное дело.
Неоконченное же дело, которое откликалось на имя Владимир Анатольевич и лежало на койке все загипсованное и перебинтованное, несмотря на жизненный опыт, в слова милициантов верило. А верить было не надо. Глупо и опасно верить в такие сказки.
Раз в день, обычно к обеду, как часы, появлялась Маргарита Леонидовна Блинова, в сопровождении водителя с сумкой полной разных деликатесов и домашних вкусностей. Когда с почтенной супруги Блинчика слетала спесь она оказывалась отличной бабой - компанейской, шумной, глуповатой, но достаточно непосредственной и не лишенной обаяния. Жаль, спесь слетала редко. Во всяком случае при посторонних.
Безо всякого расписания, пробивая стену секьюрити в любое время - даже после 21.00, в их палату вламывалась бесцеремонная Плотникова, таща с собой ворох свежей сегодняшней прессы и несколько завтрашних газет. Газеты о них писать пока не устали - больно хороша была новость. Тем более, что обошлось без написания некрологов на ответственных лиц - смерть нападавших была не в счет.
Каждый журналист, во всяком случае достигший среднего уровня популярности, считал делом своей чести начать расследование обстоятельств покушения на одного из лидеров НДПУ и высокопоставленного чиновника МЧС.
Теории и версии были разные.
В редакционной статье "Ведомостей" писали об открывшейся внезапно связи между МЧС и НДПУ и давали целый список фирм и компаний, в которых Сергеев с Блиновым предположительно были партнерами. Назывался даже предполагаемый заказчик преступления - выступавший под именем М. Как причину покушения указывали какой-то спорный отвод земли, принадлежащей ранее МЧС в пользу НДПУ. Намеки, вроде, были вполне откровенными, но даже Блинов с Плотниковой недоуменно пожимали плечами - кого имел в виду автор определить было невозможно. Сергеев же предполагал, что никого автор не имел в виду, просто так - туману нагнал, для интриги, но молчал, чтобы не показаться параноиком.
В "Киевском Бульваре" небезызвестный Сидихин, вообще, смешал все в кучу - не разобраться. Он даже намекнул на любовную связь, между Блиновым и Сергеевым, из-за которой, якобы, и состоялось покушение. Тут же в статье, Сергеев в неявной форме изобличался в коррупции, Блинов - в участии в масонском заговоре, а группа убийц оказалась клонированными десантниками ВВС США.
Особенно удачные пассажи Сидихина Плотникова зачитывала вслух, отчего Блинов начинал хохотать, повизгивая от боли в перетянутых бинтами ребрах, а Сергеев укоризненно качал головой.
Бизнес-издания повели себя более сдержанно - версии, если и были, то очень осторожные, биографии - точны (в доступной их части), комментарий лоялен. Писали, в общем-то, такую же чушь, как и в "Киевском Бульваре", но с тактом и деликатностью, что многое делало простительным.
Телевизионщики, которые поняли, что в палату к Блинову и Сергееву им не пробиться, все время показывали на общем плане окна Феофании, в той части, где по их предположениям находились Блинов и Сергеев, давали в эфир комментарии милицейских чинов, аналитику по покушениям начиная с 1991 года. Иногда - баловали зрителя несколькими особо эффектными фотографиями с Бориспольского шоссе.
Каналы, контролируемые национал-демократами, показывали интервью с Сидорчуком, короткий спич гневно заклеймившего с трибуны организованную преступность Титаренко, произнесенный на специальном заседании Верховной Рады и новостную съемку с места события. В их распоряжении были даже архивные планы самого Владимира Анатольевича - остальные телевизионщики моментально растащили их на цитаты. Сергеев в кадре присутствовал в виде фотографии из личного дела ("Ничего фотка - заметила Вика, но в жизни ты лучше". Блинов хихикнул и поморщился от боли) и нескольких кадров хроники, где он молча маячил за спиной Криворотова.
Каналы принадлежащие "Рабочей партии" показывали интервью с Левицким, каналы недавно принадлежавшие партии Ивана Павловича Кононенко с посконным названием "Вече", а ныне "Блоку Региональный выбор" - интервью с Региной Сергиенко. Каждый из депутатов спешил высказать свое возмущение произволом и беспределом - то ли обеляя себя, то ли задирая заднюю лапу на вальяжного не в меру министра внутренних дел.
Около полуночи Вика ушла, поцеловав Сергеева в щеку и помахав Блинову ручкой на прощание. В палату, сразу после ее ухода заглянула дежурная сестра и тут же пришла санитарка для выполнения вечерних гигиенических процедур. Сергеев, уже полностью ходячий, удалился в туалет самостоятельно, а Владимир Анатольевич, матерясь в полголоса таки воспользовался уткой и мокрыми салфетками.
Потом в дверях обозначился старший ночной смены охраны - молодой сухощавый парень с круглыми, как у филина, глазами, ощупал все недоверчивым взглядом профессионального милиционера, пожелал спокойной ночи - и исчез.
В больничных коридорах уже царила сонная тишина.
Блинчика, а заодно с ним и Михаила, охраняло семь человек. Пятеро расположенных на этаже - они перекрывали единственный путь к палате от лестницы и лифтов. Еще двое дежурили в нижнем вестибюле.
Помимо партийной Службы Безопасности в здании работала штатная служба и система видеонаблюдения, соединенная с пультом и системой сигнализации. Швейцарский банк, конечно, охранялся надежнее, но на то он и швейцарский банк.
Блинов, убаюканный заботой о своей драгоценной персоне и милицейским пересказом сказок Андерсена о бегущих в панике заказчиках, чувствовал себя в полной безопасности. Сергеев, который, если признаться честно, мог покинуть больничные стены еще вчера, и пролеживал бока, чтобы не оставлять Блинчика одного (ну, и еще потому, конечно, что Плотникова за ним так трогательно ухаживала) не мог заставить себя поверить в то, что все кончилось.
- Так не бывает, - шептала ему на ухо противная тетка-интуиция, - ты же знаешь, Сергеев!
- Они что-нибудь придумают! - вторил ей седой до последнего волоска опыт.
А придумать было что и помимо выстрелов по окнам из гранатомета. Вариантов было пруд пруди - используй, что хочешь. Еда, питье, лекарства и уколы, которыми их пичкали в изобилии, баллон с газом, притаившийся в ведре санитарки, рассыпанный ею же порошок - смерть могла быть везде. Предусмотреть все возможные пути было очень трудно, хотя начальник СБ Титаренко - Васильевич, старался, как мог. Но в таких случаях все решалось или техникой или деньгами. Или тем и другим вместе. Уж кто-кто, а Сергеев о насильственной смерти приходящей на цыпочках знал многое. И эти знания заставляли его печалиться.
Они притушили свет от бра, оставив работать только подвешенный к стенной консоли телевизор, поболтали еще минут десять и Блинчик начал похрапывать прямо во время разговора. Михаил нащупал на столике, стоявшем между ними, пульт управления и отключил приемник. Щелкнуло реле и экран погас, оставляя в комнате легкое, почти на пределе видимости, серебристое свечение.
Сергеев спать не хотел. За эти несколько дней он належался и выспался на многие годы вперед. Он лежал на постели с открытыми глазами и слушал шум города, доносящийся через приоткрытое для проветривания окно. Самого города почти не было видно, он угадывался по электрическим огням и глухому гулу автомобилей где-то за заборами больницы.
Хотелось курить.
Сергеев уже несколько лет ограничивал себя в курении. От разрекламированных сигарет его разбирал кашель. Сказывалась привычка к хорошему табаку. Уж что-что, а табак на Кубе был превосходен. В Киеве такого днем с огнем не сыскать. Очень редко удавалось купить настоящие кубинские сигары, но сигары - удовольствие для сибаритов. Сигару не курят второпях, она не приемлет спешки и метушливости. Сигара требует особого настроения, полумрака курительной или кабинета. Хорошего коньяка оставляющего на стенках пузатого бокала маслянистые следы или выдержанного виски, но ни в коем случае не кукурузного! Вот тогда будет к месту тяжелый и ароматный сигарный дым, такой густой, что хочется ухватить рукой пролетающие мимо кольца, солидное бульканье янтарного напитка, льющегося в тонкостенные, прозрачные бокалы и основательная, неторопливая беседа о политике, искусстве и деньгах.
Здесь, на родине, в основном курили сигареты. И никто, ну, почти никто, не умел вести такие неспешные беседы, закутавшись в сизый и плотный сигарный дым. Не было ни традиций, ни необходимости. Сигары были чем-то из другой жизни, как сальса и сиеста.
Михаил встал, поправил легкое одеяло на похрапывающем Блинчике, нашел в столике вскрытую пачку сигарет, принесенную Викой и гладкий цилиндрик разовой зажигалки.
Через приоткрытое окно с больничного сквера веяло прохладой и запах дождя, пронесшегося по улицам Киева перед закатом, еще наполнял воздух. К пощипывающему озоновому аромату добавлялся слабый запах цветущих кустов сирени и Сергееву, почему-то стало тоскливо.
Он любил Киев и поэтому сам выбрал его из множества вариантов, которые ему предлагались. Он любил широкое течение Днепра, мосты, раскинувшиеся между берегами. Зелень парков на кручах и золото церковных куполов, тонущее в ней. Ему нравилась та смесь цивилизованной Европы и дикой Азии, которая вызвала это город из небытия полторы тысячи лет назад и по-прежнему не давала ему примкнуть ни к одной из сторон. Город, породивший все славянские народы, давший им общий язык и византийскую религию, лежал никому не нужный на краю Европы, бессильно раскинув руки улиц и проспектов на все стороны света. В нем не было холодного, каменного величия надменной Москвы, простоватой ширины проспектов Минска, интимной тесноты маленьких улочек Таллинна и Риги. Он был лишен чеканного Петербургского профиля - и хорошо, что лишен! У этого города был свой образ, который не могли испортить уродливые кубы панельных многоэтажек, огромные массивы "хрущевок", нарывы заводов и фабрик на берегах Днепра, промзоны, разрезающие прибрежные парки.
Город выглядывал из-под рубища, натянутого на него за три четверти столетия, как выглядывает из-под плохого асфальта уложенная на века брусчатка. Он все время норовил показать свое истинное лицо - вот за кованой решеткой и густыми деревьями притаился причудливый особнячок. А здесь, посреди сквера, уткнулась в голубое небо маковкой купола церковь.
Рано или поздно, каждый человек открывает окружающим свое истинное лицо. С городами, как ни странно, случается то же самое. Но пока этого не происходит, настоящее лицо города видят только те, кто его по-настоящему любит.
Михаил видел и любил много городов. Но выбрал, все-таки, именно этот, переливающийся сейчас ночными огнями и пахнущий возможной только в мае смесью запахов: сирень, дождь и цветущие каштаны.
Пока Сергеев курил у приоткрытого окна, к приемному покою, без труда преодолев КПП у въезда, подкатил автомобиль "скорой помощи". Санитар и врач, вышедшие из нее, быстро выкатили из кузова носилки, с лежащим на них человеком. Через несколько секунд они исчезли внутри здания, а "скорая", выехав из-под козырька, замерла в отдалении.
В коридоре их встретил дежурный врач, пожал старшему из приехавших руку и ушел с ним в приемное, быстро глянув на оставшихся в коридоре через плечо.
Лежащий на носилках вскочил, отбросив простыню, оправил оказавшийся на нем белый халат и кивнул санитару. Они надели на себя извлеченные из карманов "бейджи" с именами и фотографиями, достали из-под простыни на носилках короткие автоматы с кургузыми стволами, и мгновенно, как привидения исчезли в боковом проходе, ведущем внутрь здания.
На глазах у многочисленной охраны они пересекли вестибюль, не прерывая чинную беседу, и поднялись на второй этаж. Лестница выше второго этажа охранялась больничной службой безопасности, но эти двое подниматься дальше не стали, а вошли в отделение кардиологии.
Сидящая за столом в коридоре отделения дежурная сестра хотела спать. День выдался неспокойный, зато на дежурстве было тихо, отчего желание положить, наконец-то, тяжелую голову на руки и задремать стало навязчивой идеей. Сестра краем глаза увидела входящих мужчин в белых халатах, глянула на них мутным взглядом и, заметив что они пошли к дверям ординаторской, в которой уже мирно кемарил на диване дежурный врач, отвела взгляд. Когда она опять посмотрела в ту сторону, в коридоре уже никого не было.
Но двое в белых халатах в ординаторскую не заходили. Зашли они в туалетную комнату, расположенную перед ординаторской. Тот, который ехал на носилках - более рослый и угловатый, быстро распахнул настежь окно, выглянул из него, далеко, почти по пояс, высунувшись наружу. Потом мягким кошачьим движением вскочил на подоконник и без паузы перескочил на пожарную лестницу, проходившую в метре от окна. Напарник, крепкий, словно гриб-боровик мужчина ростом ниже среднего, повторил маневр так точно и ловко, как это бы сделал цирковой акробат.
Когда внизу показалась охрана, они уже достигли седьмого этажа. Нужное им окно, примыкающее к пожарной лестнице было приоткрыто. Коренастый посмотрел на высокого, осклабился и в один миг оказался на подоконнике, слегка громыхнувшем под его ногами. Следующее мгновение - и оба оказались внутри здания. Эта комната тоже была туалетом.
Коридор был пуст. Они выскользнули в слабоосвещенный вестибюль, а оттуда на лестничную клетку. Лестница охранялась частной охраной Титаренко и Блинова - этажом выше были слышны их голоса. Высокий и коренастый переглянулись и синхронно двигаясь накрутили на кургузые стволы пистолетов-пулеметов длинные трубы глушителей. И снова спрятали оружие под халаты. Коренастый достал из-за спины небольшой баллон вороненой стали с редуктором странного вида на горле, провернул рубчатый регулятор на одно деление, нажал сверху до щелчка и, воспользовавшись тем, что высокий его "подсадил", просунув руку в узкую щель между пролетами, уложил баллон на одну из верхних ступенек следующего лестничного марша.
Напарник бесшумно опустил его вниз. Переглянувшись, они достали из карманов легкие маски типа "лепесток", разве что немного более массивные, и надели их на лица, став похожими на физиков-ядерщиков из старых советских фильмов. Потом высокий посмотрел на часы и кивнул.
В ту же секунду баллон, лежащий на ступеньках еле слышно щелкнул. Временная задержка кончилась - невидимая струя газа под давлением вырвалась из металлической капсулы. Газ не имел ни запаха, ни цвета, но действовал очень быстро. Двое охранников на площадке этажа не просто почувствовали сонливость, а уснули мгновенно. Один их них, сидящий на стуле, обмяк и сполз на пол, как тряпичная кукла. Второй, ухватился за стену, пытаясь устоять на подламывающихся ногах, но соскользнул по ней и так и остался лежать ничком, с неловко повернутой головой. В углах его рта выступила желтоватая пена.
Высокий и коренастый, двигаясь совершенно бесшумно в своей обуви на резиновых подошвах, взлетели на площадку где лежали тела, держа автоматы на изготовку. Стрелять было не в кого.
У дверей, ведущих в вестибюль, они остановились, прислушиваясь. Потом высокий осторожно приоткрыл дверь и через образовавшуюся щелку оглядел вестибюль. Охранник, стороживший выходы из лифтов, сидел на диване перед телевизором спиной к ним.
Коренастый показал глазами на автомат и покачал головой. Высокий кивнул и извлек из одного из внутренних карманов второй баллон - двойник того, что минутой ранее открыл им путь на лестнице. От дверей до дивана было около пяти метров. Контейнер с нервно-паралитическим газом прокатился по ковровому покрытию совершенно бесшумно и сработал через десять секунд. Любитель вечерних телепрограмм даже позы не поменял, просто поник головой.