– У меня генератор забарахлил. Я весь белый и потный от страха, не знал, куда приткнуться. До технической станции было еще переть и переть. Я же в свободный поиск тогда пошел. Думал еще, дурачок, лет за восемь до Ивери добраться. Ага, раньше столько путь занимал. Но с такой поломкой об Ивери я мгновенно забыл. Я думал, как бы выжить. Сам же не полезешь ремонтировать. И отключать на ходу нельзя – размажет в кисель при выходе в обычный космос. Пришлось медленно в течение недели тормозить, чтобы не подавать излишнюю нагрузку на компенсаторы, связанные с генератором. Извини, что слишком подробно. Ну так вот, я, значит, погасил скорость и завис в совершенно чужом и незнакомом космосе. Карты этого района еще не были рассекречены. А карты трассы до Ивери тогда даже у военных не у всех были. Я летел по опубликованным маршрутным схемам экипажа Вернова. Мою карту, по которой мы сейчас идем, кстати, буквально за день до этого вот полета рассекретили. Прикинь, как я тут себя чувствовал тогда? Ведь, остановившись, больше я не мог начать ускорение. Может, и мог бы, да только страшно было. Причем я помнил такой тип поломок и даже теоретически знал, как его устранить. Решился наконец и попытался вскрыть генератор. Без толку. Все механизмы и устройства сложнее спектроскопа по правилам обязаны были еще на заводе быть зализаны, чтобы только ремонтники и гарантийщики могли их вскрыть. Я промучился с кожухом дня два и уже готов был просто распилить его, но в это время корабль поймал излучение от двигателей приближающегося транспорта. Грузовик явно шел ко мне, гася скорость. У меня уже больше недели в космос "девятки" бились. Девятки – это призыв о помощи. Любые девять подряд сигналов двигателем испускаешь, и весь космос ближайший попрет к тебе. Короче, транспортник не долго думая прикрепил меня к своему корпусу и потащил к, как они назвали, недалекой базе. Этой базой оказался Багрянец. Голая планета с одним-единственным поселком на ней. А в поселке было, только не смейся, меньше тысячи жителей. И я застрял. Вот тут я волком взвыл с тоски. Заняться в поселке было абсолютно нечем. Корабль мой ремонтировать было некому. Да и денег особо не было. Чтобы не свихнуться и подзаработать, я устроился в поселковой администрации геологом. Благо, эту специальность я освоил одной из первых после пилота. Тогда-то я и начал местные горы и выходы пород изучать. Короче, за полгода, что я тут вынужденно прохлаждался и жил у одного строителя, я исползал на планете все мало-мальски интересное. Составил подробные карты выходов ископаемых на поверхность. Провел несчитанное количество бурений по наводке со спутника. За такие трудовые подвиги я даже был к медали представлен администрацией Багрянца.
– А как выбрался-то? – улыбаясь моему хвастовству, спросила Катя.
Я отмахнулся и, смеясь, сказал:
– Да как обычно… Чуть что, я к армии прибиваюсь. Я тут деньжат подзаработал неплохо. На новый генератор хватало, да еще и оставалось. А уж сколько у меня в трюме было всякого добра, что я, не особо скрывая, грузил себе… К примеру, я утащил отсюда почти сотню килограммов осмиридия и самородной платины. Около десяти килограммов золота и серебро не считая. Зачем я его потащил, имея столько осмиридия, так и не понял. Наверное, жадность. Но, естественно, улететь я не мог. А в это время к Ивери шла адмирал Орни с эскадрой. В полете у них что-то там случилось с одним из тральщиков, и он вместе с ремонтником застряли здесь на орбите. Узнав об этом, меня уже нельзя было остановить. Я связался с ремонтником, и его командир сначала долго артачился и не хотел спускать платформу. И только когда я лично пообещал ему кило платины, он погнал сюда техвзвод и нужные мне запчасти. Они мой корабль разве что не вылизали. С планеты я улетал уже самостоятельно. Но, понятно, после такого потерянного времени я уже к Ивери не полетел. Да и опасался, честно говоря. Я же понятия не имел, чего туда военных понесло. Мало ли, может, там опять войнушка с кем-то. А на Земле я получил медаль за старания и к ней официальный диплом геолога. Им же не вписать было в реестр месторождения, выявленные частным лицом без образования. На деньги, полученные от Королевского географического общества за подробнейшее изучение планеты, и за продажу золота и осмиридия, модернизировал весь двигательный отсек. Новые движки пошли в серию. Я подождал, пока бум пройдет, и только цена упала, купил себе. У вас, кстати, в Новосибирске купил.
– Это не у нас, – улыбнулась Катя.
Я отмахнулся и сказал:
– Неважно. В Русском домене. Главное, что не дорого. Кто-то шутил, что мне проще списанный кораблик у военных купить, чем новый модуль к своему жилому приделать. Но за деньги можно все. Вот так. Кстати, когда принимали планету в сообщество, комиссия основывалась на моих пленках и на моих данных. Кто-то шутил, что на Багрянце мне должны памятник поставить. Но вот видишь, меня тут никто не помнит, а таможенники только обобрать хотят.
Я улыбнулся, видя, как Катя с улыбкой качает головой.
– Да, ты приключения себе всегда найдешь, – сделала она заключение.
– Боюсь, это они меня находят, – сказал я. – Завтра, если все будет о’кей, я тебе покажу самые красивые места на планете. Тебе понравится.
С самого утра я позвал ее на завтрак, сразу после которого мы сняли в гостинице машину и полетели смотреть достопримечательности. Красные от оксидов железа горы Багрянца и дали планете название. Вот только красный цвет как-то растворялся и блекнул при приближении. Но все равно красота этих безжизненных скал поражала любой незамутненный разум. Мы высадились на четырехтысячнике, далеко не самом высоком пике горного массива. И Катя долго и зачарованно осматривала окружающих великанов.
– А почему на них нет снега? – спросила она меня.
Пожав плечами, я ответил:
– Меньше влажность, больше солнца. Да и состав атмосферы не позволит тут сейчас образоваться льдам. Вот лет через десять-двадцать, когда изменят состав, тогда да. Могу спорить, что зимой тут будет горнолыжный курорт. Смотри, какой спуск далекий…
– Как красиво… – сказала она, слабо прислушиваясь к моим объяснениям.
– Угу, – согласился я. – На других планетах я тоже люблю в горах бывать, но Багрянец мне нравится знаешь чем?
– Чем же?
– Своей нетронутостью и еще, наверное, тем, что, кроме нас с тобой, тут, наверное, никого никогда не было… Раньше это было только мое место. Теперь оно наше.
– Наше? – чуть удивленно и одновременно с восхищением спросила Катя.
Я, всматриваясь в ее глаза за прозрачной маской, кивнул. Тогда-то я и сказал, что мне нравится ее взгляд. Она улыбнулась слегка и отвела глаза.
Катя осмотрелась, словно не слыша меня. Чуть прошла к отвесному обрыву и села на огромный валун, всматриваясь в даль. Я проследовал за ней и уселся прямо на нагретые солнцем мелкие камушки у ее ног. Посмотрел туда, куда вглядывалась Катя, и, ничего там не заметив примечательного для себя, стал бросать камушки по одному в бездонную пропасть перед нами.
– Алекс? – позвала меня Катя. Я повернулся к ней, отбросив горсть камней, и она продолжила: – Ты хороший парень. Ты это знаешь?
М-да. Такого мне ни одна девушка не говорила. Говорили они многое и разное, но всегда какие-то крайности: либо "люблю", либо "пошел вон". А вот так… ни то ни се: "хороший парень"… Она догадывается, сколько мне лет? Я даже не знал, как реагировать. Пожал плечами, ничего не ответив.
– Правда, Алекс. Ты не такой, как другие, с кем я знакома, – сказала она с улыбкой.
– Странный? – спросил я, усмехаясь.
Она кивнула, глядя мне в глаза.
– Почему? – спросил я, грустно улыбаясь.
– На Земле, там, где я училась, каждый парень, каждая девчонка знали, что вот они станут теми-то и теми-то. Представь себе, именно так. Но, наверное, с класса седьмого я не слышала от ребят, что они хотят стать свободными пилотами. С возрастом эта глупая романтика у них выветривалась.
– Это глупая романтика? – спросил я, откровенно забавляясь и обводя руками горизонт.
– Нет, я не так сказала. Они стали считать ее глупой. Детскими мечтами, от которых быстро избавляешься. Вот, к примеру, многие хотели стать пилотами ВКС. Даже был у меня знакомый, который хотел стать "ассенизатором космоса": чистить орбиты от мусора, заниматься астероидами. Но свободным пилотом… Нет, таких уже не было.
– А почему?
– Не знаю. Скорее из-за неустроенности их жизни. Из-за большой смертности. Из-за бедности. Большинство таких, как ты, все, что зарабатывают, вкладывают в свой корабль. В свой дом. А на планетах зачастую даже угла не имеют. И они… они почти всегда одиноки.
– Ну, это да, – кивнул я. – Никто не согласен ждать по пять-шесть лет возвращения друга или мужа. И не важно, что пять лет пролетают быстро. Важно другое. Мы меняемся за полет. Зачастую в корне. Вернуться может совершенно другой человек, не тот, который улетал. Говорливые становятся как рыбы – слова не вытянешь. А те, кто раньше был молчалив, становятся экстравертами. После стольких лет разговоров самих с собой… Да и вообще. Ну, сама прикинь: законом запрещено сажать человека в одиночные камеры больше чем на три месяца. А тут люди сами себя запирают на годы. Я сознаюсь: мы ненормальные. Мы даже, можно сказать, больные. Нормального человека держат дома привязанности. Ну, родные там или женщины. А вот те, кто бросает все, что любят, ради космоса… Он либо не человек, либо ненормальный человек. Тот, кто добровольно становится изгоем, не может считаться полноценным членом человечества.
– Ты слишком жестоко говоришь об этом, – мягко остановила меня Катя. – Не надо так. Вы не больные. Вы просто другие. Вы те, кому общество почти не нужно. Ты вон вообще самодостаточен. Я посмотрела в игротеке список прочитанных тобой книг за последние восемь лет – получается, что ты глотал по две-три книги в неделю. Я также посмотрела твои журналы исследователя. Ты начал казаться мне просто трудоголиком. Я себя даже неудобно почувствовала. Я же вижу, что я тебя отвлекаю, не даю заниматься своими делами.
– Да брось ты, Кать, – возмутился я. – Неправда.
– Не обманывай меня, – попросила она. Помолчала и добавила: – Я все прекрасно вижу. И еще я вижу, что ты влюбился в меня.
Я промолчал, смотря ей в глаза, что вроде и на меня смотрели, и вроде как мимо. Словно она о чем-то думала, говоря со мной.
– Алекс. Я хочу тебе сказать одну вещь. Только обещай, что выслушаешь.
У меня защемило где-то в груди в предчувствии чего-то очень плохого. Но я кивнул. А что прикажете делать? Сказать, что нет, я не буду слушать?
– Дело даже не в том, что на Ивери меня ждет друг. Это тут вообще ни при чем. Просто ты обо мне ничего не знаешь. И я боюсь, что я тебя погублю, если ты влюбишься окончательно и бесповоротно. А ты мне ничего плохого не сделал. Наоборот, я давно ни с кем так себя не чувствовала. Но, если ты влюбишься в меня, это будет плохо. Очень плохо.
Я хотел что-то возразить, но она мне не дала.
– Выслушай, Алекс, – попросила она мягко. – Пока не поздно, просто возьми себя в руки. Одерни себя. Я не пара тебе. Просто сексуальные приключения меня не прельщают. А серьезные отношения со мной тебя погубят. Ты хороший человек, и я не хочу твоей гибели.
– Ты о чем, Кать? – спросил я, переставая понимать и чувствуя, что краснею от таких разговоров с ней.
– Тебе не стоит даже знать этого. Это тоже смертельно опасная информация. Тебе надо просто мне верить. Верить тому, что я опасна для тебя. Даже то, что ты везешь меня на Иверь и об этом знают, уже ставит тебя под удар. Но так… у тебя есть хоть шанс. А полное знание тебе шансов не оставит. Потому я и попросила здесь приземлиться. Вовсе не потому, что я захотела посмотреть на эту планету. Мы за два месяца так сблизились, что дальше уже и мне сложно себя сдерживать, и ты далеко не монах… Я видела счета из портов разных планет с кодом "спецобслуживание". И эта близость не дает мне положить тебя под топор. Я думала, что смогу просто провести с тобой восемь месяцев и, спокойно десантировавшись на Ивери, забыть о тебе и твоей дальнейшей судьбе.
– Десантировавшись? – переспросил я в изумлении от этого слова, не вязавшегося никак с образом Кати.
– Ну, высадившись, – сказала Катя раздраженно и посмотрела пристально мне в глаза. – Не обращай внимания. Сейчас тебе надо будет меня отвезти в город. Там я останусь в гостинице. А ты улетай. Улетай быстрее… И не стоит лететь на Иверь.
Она протянула руку и положила ее мне на плечо. Даже сквозь ткань комбинезона я чувствовал ее пальчики, что сжались на моем плече. Она чуть толкнула меня от себя, совсем легонько, словно это был какой-то символический жест.
– И тебе обязательно надо показать, что ты улетаешь один, – сказала она, снова глядя мимо меня. Чуть погодя она добавила: – Только это тебя потом спасет. А я останусь. Подожду твоего отлета. Потом найму другого свободного пилота. Я видела, они в порту стоят. И уже он дотащит меня до Ивери.
Господи, как сжалось у меня сердце в те мгновения. Казалось, весь воздух вышел из легких, и они отказались набирать новый глоток. Я, с трудом сдерживаясь, сказал как можно мягче:
– Катюш, я не знаю, во что ты ввязалась. Но я не дурак. Я начинаю понимать. И твой друг, участвовавший в бунте и погибший. И твое отношение к полиции. И даже твоя насмешка над моей помощью политразведке. Мне кажется, что ты как-то относишься к мятежникам…
– Тс-с, – прижала она пальчик к маске и укоризненно покачала головой.
Меня это не остановило, и я продолжил:
– Но это для меня ничего не значит. Честно. Да, я сторонник Короны. Но скорее по классовой солидарности. Если так можно сказать обо мне, бродяге. И я противник мятежей. Я знаю, как Корона их гасит. Как топит их в крови. Гибнут тысячи невинных людей. Но я… ты…
Я замолчал, не зная, как продолжить. Потом сказал как есть:
– Я правда люблю тебя. Влюбился чуть ли не в первую неделю полета. И за два месяца чуть с ума не сошел. Я боялся и сказать тебе, и поступить подло по отношению к твоему избраннику. Пусть я его не знаю. Но он достойный человек, раз ты к нему летишь. Так я считал тогда. Сейчас я даже не уверен, что там тебя ждет твой жених. И вот сейчас, когда… ты просто гонишь меня от себя. Да не могу я лететь никуда, кроме Ивери! – воскликнул я и со злости бросил камень в пропасть. – А мог бы, то сделал бы совсем по-другому. Схватил бы тебя в охапку, как больную, которой нужна помощь, но которая от нее отказывается, и ушел бы в дальний поход. Пока все не утихнет. Потому что если вольные пилоты больны на голову, то мятежники – просто буйные сумасшедшие. Я увез бы тебя к себе домой. Спрятал там бы, пока все не успокоилось, и женился бы на тебе.
Я даже покраснел от последних слов… А Катя улыбнулась грустно. Я собрался с силами и продолжил:
– Но я обязан лететь к Ивери. Хочу я того или нет. Я пилот, и на моем корабле груз. А сотни людей на Земле ждут моего отчета об Ивери. О ее природе. О ее тайнах. И я сломаю и так свою не ахти какую карьеру вольного пилота, если не выполню хотя бы одно из этих двух заданий. Мне просто не будут верить. Это мой долг. Это моя работа. И если я все равно полечу туда… То зачем ты гонишь меня? От последствий пособничества мятежникам не спасет ни родословная, ни малое участие. Так зачем? Мне терять особо нечего. Зачем ты хочешь нанять кого-то другого? Да и не представляю, как я смогу дотянуть до Ивери с осознанием, что бросил тебя тут.
– У меня столько денег, – сказала, словно пытаясь меня успокоить, Катя, – что я могу эскадру свободных пилотов нанять.
Я разозлился на ее непонимание:
– Тогда переведи все, что ты мне должна за полет к Ивери, в фонд пострадавших от погромов и мятежей! – Я повернулся к ней спиной и добавил негромко: – А я тебя и так дотяну туда. Общество щедро платит помощникам. И высажу, если ты не передумаешь. Но я там буду почти полгода, поэтому считаю: если ты не одумаешься, то… друг на планете тебе будет не лишним.
Я слышал, как зашуршал ее комбинезон, но не встал, а так и продолжал зло рассматривать красноватую дымку горизонта. Катя опустилась сзади меня на колени и обняла за плечи. Глухо стукнули маски, когда я неуклюже повернулся к ней. Мы смотрели в глаза друг другу. Долго и без слов. Я знал, что моя жизнь рушится. А она, наверное, жалела, что втянула меня в эту историю.
На том четырехтысячнике мы пересидели время до ночи, почти не говоря, и только берегли ту близость, что возникла между нами. А над нами возвышались горы, которым было глубоко наплевать и на нашу любовь, и на мои страдания, и на то, что где-то гибнут люди ради им непонятных идеалов. С тех пор я разлюбил горы. За их бесчувственность и надменность.
Ночь мы провели в гостинице в одном номере. Не скажу, что так уж свыкся с мыслью, что я стал сообщником самой страшной напасти нашего века. Я всю ночь до утра искал выход, как спасти ее и себя. Или какими словами отговорить ее от этого дела. Но она лежала на моей руке, и я, чувствуя ее тихое дыхание у моей шеи, начинал понимать, что ради этой женщины я пойду не только на мятеж. Если будет надо… я пойду с атомной гранатой на боевого десантного робота и с шутками войду в газовую камеру. Я собой расчищу ей путь к ее цели. Я умру, сражаясь за нее. Я поведу свой корабль на таран эсминца в безнадежном рывке, когда не спасают компенсаторы и ускорение превращает тело в жидкость, расплескивая его по стенам рубки. Я пойду на это… Если это спасет ее…
Ей надо на Иверь. Я доставлю ее на Иверь. Но я же ее оттуда и вытащу.
Глава 7
Зал совета. Я, как обычно, когда никого не было, развалился в своем кресле и закинул ноги на стол. В руках у меня была все та же недомученная мною книга профессора Хенке. Когда вошла Ролл, тихо отодвинув портьеру, двери закрытыми не были, я даже не сразу ее заметил.
– Привет, – сказала она, привлекая мое внимание и закрывая за собой дверь.
Я с неохотой опустил ноги на пол и отложил книгу.
– Привет, Ролли, – сказал я. – Садись. Будем разговоры разговаривать.
– Давай, – сказала она, улыбаясь.
Я смотрел на нее и не знал, с чего начать. Ну что же ей в лоб заявить, что она, давя на мужа, пытается втравить нас в кровавую баню за никому не нужные, кроме Ордена и нее, интересы? Но начала первой она:
– Видно, разговор будет и правда серьезный, раз ты отослал моего мужа настолько далеко, что он сказал к ужину его не ждать.
Я кивнул, прикидывая, что ответить. Куда предусмотрительно свалил Игорь, я даже не представлял.
– И что ты мне хочешь сказать?
Я пожал плечами и с грустью произнес:
– В любви к тебе признаваться поздно, так что будем не о любви.
Она улыбнулась и кивнула, соглашаясь.
Я решил говорить прямо и честно:
– Зачем тебе нужна война с дикарями Запада?
Она ожидала, что я буду медленно подходить к этому вопросу, и, видно, была не готова сразу вот так отвечать. Промедлив с ответом и выдержав паузу, она наконец сказала:
– Мне нужен мой Апрат. Я не хочу видеть в своих землях правящего Вождя.