- Жаль, певица Джани уехала. Такой разгул, и без актриски… Её бы червонцами засыпали.
- Молода ещё! выгоды не понимает… Голосок - птичка райская!
- А ножка - загляденье!..
- При такой красе иметь дурня-импресарио - беда.
- Не скажите. У неё турне по Синей половине - сперва в столичном Руэне, потом в Эренде, и везде аншлаги. Сам император…
- …а в Эренде - принц опальный, ха-ха! Вся царская семья полюбуется.
Свечерело.
Солнце прокатилось колесом над большим городом - опалив черепичные крыши цвета кофе и стены жёлтого песчаника, строгие шпили церквей и звонниц, оно алым шаром опустилось к морю. Пылал закат, волны пламенели словно кровь. Дышала теплом брусчатка мостовых, остывали крепостные валуны. Последние лучи солнца легли тусклым бликом на купол морской биржи.
Из курительных притонов веял сладковатый дух - там, не таясь от полиции, макоманы вдыхали дым вейского зелья, закатывали глаза, растворяясь в грёзах.
А улицы кишели нарядной публикой! а музыка и песни взлетали выше крыш!
- Эй, девицы! Верите в Бахлу? - наступал одетый пиратом. Речь его звучала с чужеземным, даже не вейским акцентом - кто он такой? поджарый, темноглазый, сильный как горный кот. Может, полукровка? или нарочно изменил говор?..
- О, да! - щебетали хохотушки, одетые баханками. Смуглые пираты с повадками котов - лица скрыты шёлковыми платками, лишь очи блестят… интересные парни. Можно и пококетничать.
- Тогда идём к бутам! Всё - сон; мир нам только кажется… а мне кажется, что ты красивая. Или я ошибся? покажи лицо.
- Ах, чего захотели!
- Возьми её в плен, - с тем же акцентом приказал темноглазому ухарю пиратский капитан, молодой и высокий. Как золотой волк среди смуглых шакалов.
Его наряд песочного цвета подпоясан алым шарфом, светлая кожа тронута загаром, низкий тюрбан - из палевого шёлка. Пшеничные брови походили на крылья солнечной чайки, а бледно-голубые глаза магически притягивали.
"Ой! наверняка он коварный… и нежный?"
- Я сдамся только Алому Шарфу!
- Безумно рад. Давно мечтал о белокожей деве. Ты станешь жемчужиной моих покоев.
- Хи-хи-хи, Даяна - Жемчужина!
- Бедняжка, тебя увезут к вейцам!
- Она будет любимой наложницей! вся в серебре и самоцветах…
- …с кольцом в носу!
- Ну и что? Изысканное украшение! - спорила девица, спутанная кушаком пирата. - Господин Алый Шарф, пожалуйте мне кольцо с рубином!
- Как захочешь, о лазурь моего ожерелья. Разуйте её. Красота ног - отрада для глаз.
- Зачем? - недовольно бросил его спутник, худой и бледный, чьи глаза были окружены синеватыми тенями, а сабля на боку казалась настоящей. - Мы идём в музей, это обуза…
- В музей! - рассмеялись девушки, шутливо теребившие Даяну. - Выбирать кольцо Жемчужине!.. Ради праздника вам продадут. Будем просить именем Калаван Яра!
- Я беру всё, что само идёт в руки, - жёстко ответил Алый Шарф бледному парню и прибавил тише: - Устрой остальным угощение… дай им конфет.
Веселясь и заигрывая, компания двинулась к музею, а худой спутник капитана на ходу раздавал шарики в разноцветной сладкой глазури. Лакомства и удовольствия - закон праздника!
Сарцина кутила, заливаясь молодым вином.
Из всех земель южного континента - кроме полуостровов-"зубцов" с их каучуковыми влажными лесами, - лишь этот край лежал в благодатных субтропиках и мог похвастать самым ранним сбором винограда. Даже на златках, здешних монетах, чеканили знак изобилия - спелую виноградную гроздь и стебель с листьями, точь-в-точь Золотая Лоза банковского картеля.
У кабацких столов собирались поклонники винного бога.
- Розового или красного изволите? - спрашивали у солидных господ, сидевших с газетами на террасе.
- Красного. И принеси-ка луковый пирог, да поживее, малый. А то зальёшься - ан ноги-то обмякнут.
- Стареем. Смолоду, помню, хлебнёшь сусла - и в пляс…
- Говорят, Лоза ходатайствует перед президентом, чтобы ей дали пропинацию по всей Делинге - курить хлебное вино, варить пиво, торговать, и только им одним. Де, казна захлебнётся доходами, а республика озолотеет.
- Ещё чего. Сами позолоту наведём. Пусть только сунутся с этим в парламент… Чтобы цену нам на "солнечный сочок" сбивали? Не допустим.
- Что пишет пресса?
- На будущей неделе, в барич-день, ожидают падения "тёмной звезды".
- Эти шары - как поезда, по расписанию валятся. Только астрономы путают с прибытием. Уже дважды ошибались. Надо отписать в империю: "Ваши Величества! Задержите звездочётам жалованье, пока не научатся верно считать!" В старину лживых астрологов вешали… Куда на сей раз грянет?
- На имперскую землю, в Красную половину. Тысяча триста миль южнее.
- Опять мимо, слава богу! значит, Красному царю гостинец.
- Поделом. У Яннара дочка…
- Будет вам, любезный! Зря на принцессу наговаривают.
- Отнюдь нет. Она летает? Возносилась даже днём, все видели. А инцидент на броненосце? Явилась с визитом - в тот же день взрыв двигателя, с жертвами. Пятый месяц о ней ни слуху, ни духу - почему? Ответ ясен - ведьма, дар её возрос. От Эриты порча волнами расходится, вот и засадили в башню, в безымянный замок.
- Бросьте! Это зависть да интриги с Синей половины.
- Выпьем за то, чтобы звезда упала подальше. Нам старого Шрама хватает…
Звякнув бокалами, господа невольно взглянули в южную сторону.
Там, в полутораста милях, на предгорье, невидимый отсюда, но памятный всем, лежал Шрам - заросший кратер. В оцеплении запретной зоны, под надзором патрулей и глубоко врытых чутких приборов кратер выглядел вполне мирно. Теперь туда ездили на экскурсии, даже - умаслив стражу - устраивали пикники на склонах Шрама.
А в первую звёздную войну, когда обрюзгшие ныне седые господа были полными сил мужчинами, из города в ту сторону смотрели с ужасом.
Там столбом поднимался чёрный дым, словно над жерлом вулкана. У предгорья гремела артиллерия; туда шли батальоны добровольцев, а возвращались - обозы с ранеными, обожжёнными, безногими. На суда грузились беженцы, чтобы плыть к островам Вея. Разуверившись, люди метались - падали ниц перед Бахлой, исступлённо молились Безликому. Кто угодно, хоть царь тьмы - защити, спаси!
Дрожа от болезненного любопытства, платили десятки златок, чтобы первыми взглянуть на ещё мокрую фотопластинку - трофей репортёра, подкравшегося с камерой к кратеру и разрезанного лучом дьяволов.
Исполинская черепаха на восьми ногах шла, рассылая из носовой и кормовой башен жгучие спицы света.
Чудищам оставалось пройти миль двадцать до Сарцины, когда республика отчаялась и позвала на помощь империю. Царские солдаты в красно-бурой форме - где паровиками, где впрягаясь сами - доставили тяжёлые береговые мортиры и сверхоружие - жидкий перечный газ.
Всё осталось в прошлом. В самом деле - будто сон, как учил Бахла.
Когда наладилась торговля, расплатились по счетам с империей.
Честная сделка - главная добродетель торговца!
- В конце концов… Не так страшны дьяволы, как их малюют.
- Правда, красятся гуще наших "цветочков".
- Давно пора с ними договориться.
- …и подсказать - пусть выберут себе другие земли.
- Только не Вей. Он нам нужен для торговли.
- Пусть летят в Фаранге. Пока там будут воевать, мы укрепимся…
- …зальём их фосфорным газом! О-хо-хо! Тост за науку, господа!
- Подземных дьяволиц - оставить. Все, кто встречался с ними…
- …исключительно покорны. Необычайно искусны.
- Что вы говорите? а сколько стоит завести чертовку?
- Золотая Лоза дорого просит - товар особый…
- Да-а, лозовикам работорговля не в новинку. Издавна этим промышляют, поднаторели. С ними не поторгуешься. Лучше без посредников, прямо у дьяволов брать…
- Они берут плату не деньгами - химикатами. И людьми.
- С людьми сейчас трудно. Кое-где ещё можно купить, однако цены…
- А сонный Вей для чего? Заказать - и доставят.
На улице долгогривый проповедник пристал к пьяным гулякам, шлявшимся из кабака в кабак:
- О, горе! Гром и молния на нас! Ересь заморская проникла в души, чужеверие царит в сердцах, нечестие и болвохвальство! Вы, снявшие с себя Очи Божьи - куда идёте?
- В трактир, честный отче! Пошли с нами! говорят, там даром наливают.
Бражники грянули здешний девиз:
- Ближе к солнцу!
В своих излюбленных кондитерских гуляли юноши и господа, которых звали "цветочками". Свобода нравов и торговли терпела их наравне с иноверцами. "Цветочки" считали Сарцину своей клумбой или дивным садом; сюда из империи и восточных краёв слетались всякие шмели, чтобы вкусить нектара и искупаться в душистой пыльце.
Пыхая движком, к кондитерской подъехала трёхосная мотокарета - с шоффёром и водителем в ливрее на высоком передке, оба в венках. Из распахнутых дверец кареты высыпалась целая ватага разодетых в пух и прах "цветочков" - иные пели, другие изображали танцевальные па, третьи целовались на виду всей улицы. Из прохожих кто хохотал, кто аплодировал или свистел, а кое-кто плевал и торопился миновать вертеп.
Фонарщик, шедший от светильника к светильнику - мужик порядком угостился, на лице блуждала хмельная ухмылка, - гикнул, вскинул свой запальник:
- Э-ге-ге, мальчишки! Кому лампу зажечь?
- Пошёл к дьяволам, ошмёток, керосинная душа!
- Ты, могильный дух с крюком!
- Солнце с неба, тьма на двор! - запел фонарщик, приплясывая. - Звёздочки летят, летят, куда звёздочки падут? На звезде летит нечистый, пал и цветик раздавил!
- Возьмём его? Пусть нам станцует!
- Будем швырять в него пирожными.
- А Хрусталь? - допытывался юноша у "цветочка" постарше, обвив его руками. - Он приедет?
- Нет, у него проблемы, - хмурился приятель. - Сплошной ужас. Сначала дом обокрали, потом сделка сорвалась… Говорят, всё из-за дружка, имперского барона. Вот и водись после этого с аристократами.
- Какие подлецы в империи! Можно подумать, барон - сокровище…
- Хрусталь - делец. - Приятель подмигнул как заговорщик. - Через барона выйдет на большой заказ… Телескоп для космической станции, несметный барыш.
- Где же любовь? всюду корысть и низость… - поникнув, удручённо вздохнул юноша, но сразу встрепенулся, округлив глаза. - Станция? это как - станция?..
- Железный шар, вроде маленькой луны. Он должен вращаться вокруг Мира, а внутри - люди. Астраль доставит туда телескоп, чтоб следить за пришельцами.
- О-о!.. наверно, жутко дорого?
- Вот и спорят, на что тратить деньги - на космос или межконтинентальные ракеты.
- Меж-кон-ти-нен… похоже на бред. Воистину, мир - череда снов. Мы спим без пробуждения…
- А надо ли нам, милый, просыпаться? Здесь вечный праздник, страна весны. Один цветок, другой - порхая, ты пьёшь мёд, забыв о времени…
- Я страшусь одного - вдруг праздник закончится?
B. Огненная ночь
Быстро спустились сумерки, тёмная синева окружила Сарцину. Но город не сдавался ночной тьме - он сиял тысячами огней, словно лежащее на берегу яркое созвездие. В небе распускались букеты искристых фейерверков, неровный гул празднества говорил о том, что жизнь в городе кипит как никогда бурно.
Хотя лето сменила пора урожая, ночь на этой широте была тёплой, и полная луна улыбалась над заливом, будто лик Бахлы.
Конфеты, которые помощник Алого Шарфа доставал из потайного кошеля, действовали безотказно. Девица игриво принимает сладкое угощение, отправляет в свой коралловый ротик, смакует - а экстракт "листвы пророка" растворяется в слюне, впитывается, веселит и туманит сознание.
Варакияне-пустосвяты верят, что пророк Валак именно так достиг высшего неба, где живёт Безликий. Важно вернуться с высоты - если принять листвы больше, чем следует, душа останется на небе, а тело без души умрёт. Но рабы Безликого упорно курят, варят и процеживают узкие ядовитые листья, чтоб повторить полёт Валака. Поэтому в стране Витен так ценятся "аптекари листвы" - они умеют взвешивать листву и знают, сколько в ней яда.
В этом искусстве Алый Шарф был мастер. Одна конфета - один взлёт.
Веселясь, девицы теряли понятие о том, куда они идут, зачем идут, забывали путь обратно, отбивались от компании и брели в переулки. Их никто не удерживал.
Таков он, день Калаван Яра! Многие упьются, многие накурятся, многих до безумия закружит вихрь любви, и не все утром проснутся в своих постелях. Кто-то очнётся на задворках, битый и обобранный до нитки, другой в сточной канаве, третья в трюме на судне работорговцев, а кого-то придут опознавать на леднике, в мертвецком доме.
- Хватит их тащить, - обронил Алый Шарф, мельком взглянув на "пиратов", которые вели под руки двух сомлевших девиц. - Отнесите в тень и бросьте.
- Слушаюсь, господин Мосех.
- Последнюю тоже оставить бы, - намекнул худой спутник.
- Она моя. Развяжите её - это уже лишнее.
Одуревшая от зелья, Даяна в полусне пыталась что-то спросить, но язык не слушался. Проулок в глазах размывался - синева, тени, мутные пятна фонарей. Тротуар под босыми ногами, казалось, залит тёплой водой - всё течёт, просто река, а в воздухе плавают рыбы… Гул, плеск в ушах, голоса еле слышны.
Её держали под локти, не давая пошатнуться и упасть.
Быстро, молча прошли по проулкам и вскоре вывернули к музею Коммерческого общества. Служитель-сторож - старый, сердитый - на долгий стук лишь приоткрыл смотровое оконце в толстенной двери:
- Какая выставка? Вы ошалели, господа хорошие! В гулящий день - да провались он! - наш музей закрыт. Ясно же сказано - закрыт!.. Проспитесь, завтра придёте.
Алый Шарф отступил от двери, осмотрел крепкую стену, окна с массивными ставнями, затем постучал вновь.
- Опять вы?.. разве непонятно говорю - завтра!
- Я заплачу хорошие деньги.
- Ни златки мне от вас не нужно. Даже за тысячу не впущу. Маскарадных пропойц - да в приличный музей? Ступайте, развлекайтесь! а музейное собрание - оно для трезвых, понимающих господ. Будете дальше ломиться, так у меня кнопка есть, вмиг полицию вызвоню.
Обернувшись к своим "пиратам", Алый Шарф тихо сказал:
- Ставьте бомбу под дверь. Укройтесь и спрячьте девушку.
- Слушаюсь, господин Мосех.
Рванул заряд, вздулись клубы дыма, створки двери вылетели градом щепок.
- Двое - стеречь у крыльца, остальные со мной.
В едком дыму вестибюля быстро отыскали оглушённого, растрёпанного сторожа.
- Ты слышишь? Хорошо. Смотри - вот пистолет. Веди в хранилище.
- Золото… золото в залах… - бормотал старикан, глядя в ужасное дуло.
- Мне нужно хранилище. Комната-сейф.
- Там железная дверь, замки… ключи у распорядителя!
- Я найду, чем открыть. Веди.
Прокатившись по улочке, взрывная волна погасла. Кое-где приоткрылись окна, выглянули озабоченные лица - что там громыхнуло?.. Какое странное эхо! - на гремучий резкий звук издали отозвался глухой раскат грома и задрожал воздух.
Во дворе баханского храма танцевали девушки - и даже молодые дамы! - одетые вейками. Храмовый двор цвёл в ночи, будто волшебный сад призрачных огней, звучал чарующей музыкой и пел переливчатыми голосами.
Из-за домов доносился шум празднества. Летняя ночь дышала вином и пряностями, прозрачная прохлада веяла со стороны моря. Играли флейты, лился сладостный звук ксилофона. Развевались в танце газовые ткани, вскидывались зовущие руки - а парни в нарядах заморских купцов, моряков и разбойников увивались вокруг. Выделывая замысловатые фигуры танца, они старались как бы невзначай прикоснуться к танцовщицам.
Ночь обещала райскую негу, восхищение любви и молодости.
В первый миг никто не понял, что произошло. Сперва неясная вибрация земли и воздуха… Затем толчок - танцоры сбились с ритма, замерли, недоумённо озираясь.
Тут земля вздрогнула, словно в ней шевельнулся кит. Стены затрещали. На дворе вспыхнуло смятение, раздались вопли, все ринулись к воротами, на улицу. Под ногами колыхалась, вспучивалась мостовая - земля ожила, перестала быть верной опорой.
- Мама, что такое? А-а-а-а!
Храм содрогался, по его стенам побежали трещины; закачались и начали падать из ниш статуи святых бутов. Улыбаясь, держа руку поднятой для благословения, они валились вниз и с сухим стуком разбивались на плитах, - отколовшись, покатилась каменная голова.
Истошные крики, пронзительный визг и плач - кого-то задело, разбив плечо, рука залита кровью, - а улица колебалась, как море. В ресторанчике напротив кренился навес, балясины балюстрады вылетали словно кегли, начала проваливаться крыша и покосились стены.
Гомон веселья над Сарциной сменился шумом хаоса и суматохи. Крики сливались в прерывистый вой, волнами нёсшийся со всех сторон. Музыка оборвалась, зато слышался издали грохот осыпающихся стен - и какой-то медленный пульсирующий гул: "Уууммм. Уууммм. Уууммм". Словно по городу шли гигантские быки и мычали над крышами.
Стена ресторанчика - трррах! - повалилась на проезжую часть, рассыпая камни, подняв тучу пыли - и накрыв несколько человек. Из порванных труб гейзерами ударила вода. Где-то поблизости взорвался паровой котёл - богатый дом со своей котельной стал кучей кирпичей и брёвен.
Будто от взрывной волны, начал рушиться соседний особняк - перекрытия этажей хрустнули, ломаясь; из кухонной печи вихрем вырвался столб искр. Следом жарко полыхнул запас керосина - в разливанном огне занялась изломанная мебель, вспыхнули портьеры. Жар-птицами взлетали, обращаясь в гарь, шёлковые занавеси и салфетки.
Посреди огня из руин начало подниматься нечто вроде громадной раковины - грязно-бронзовое, острым гребнем вверх, раздвигая тушей обломки кирпичных стен, досок и балок. Уцелевшие гуляки вначале прянули от упавшей стены, а затем кинулись врассыпную - куда глаза глядят, лишь бы подальше от ужаса!
А там, за поворотом - в клубящейся пыли, роняя с броневых боков остатки рухнувшего дома, - медленно вставало новое чудовище!
- Спокойно! - заорал унтер-полицейский, махая руками. Его властный рык сдержал мятущееся человеческое стадо. - Все за мной! дворами к заливу!..
Которые послушались - кинулись в темноту дворов, прочие - куда попало. Кое-кто застыл, как парализованный, глядя на чудо-юдо. Оно целиком поднялось из ямы, возникшей там, где минуту назад был дом с жильцами, а теперь - груды дымящегося хлама, косо торчащие куски стен.
Махина, похожая на изжелта-серый гребенчатый шлем, горбом высилась над ближними крышами. Из-под сжатой с боков раковины панциря, будто корни, выступали толстые кольчатые ноги. Передвигая опоры, махина смела остатки дома и ступила на улицу. Спереди на гребнистом корпусе загорелись косые щели, словно глаза; туша повернулась, устремляя взгляд вслед бегущим, а над панцирем выросли как бы улиточьи рожки.
"Всё идёт по плану, - с удовольствием отметил пилот бронехода. - Возьмём пьяных махом, на испуг!"
Опустив на голову шлем-говорун, он вошёл в перекличку машин:
- Я пятый, поднялся на поверхность. Начинаю охоту.
- Хорошо, пятый. Сгоняй скот на площадь. Отсекай пути отхода, круши здания.
- Эй, на ловцах! - не оглядываясь, окликнул пилот тех, кто сидел у систем захвата. - Гляди в оба, червяги! Хватать самок, на самцов не отвлекаться.