Она протянула книжку Эндрю. Он бережно взял сброшюрованный томик, просмотрел страницу, задумавшись, как же она справилась с печально известным зигзагообразным почерком Чака, писавшим так небрежно. Она засунула руку в карман передника, вытащила пачку бумаг, тщательно развернула, и разложила их на столе. Это не была связка бумаг, а скорее большой одинарный лист чертежной бумаги, полдюжины футов поперек и несколько футов шириной, занявший большую часть стола. Эндрю только что заметил, как плохо выглядели ее руки, также обгоревшие, два из пальцев ее левой руки были небольшими обрубками.
Когда он просматривал бумагу, то увидел, что половина ее была детализированной картой, другая половина была покрыта различного вида приписками Чака, простой кусок с записями, немного вычислений, остальное комментарии со стрелками, тянувшимися к карте, в то время как у дальней правой стороны листа был нарисован эскиз дирижабля.
- Я сделала, - поколебавшись, сказала она, - расчеты. Я думаю это возможно, но вот шансы? Или все или ничего, мы или победим или потеряем все.
Эндрю поднялся и подошел к ней сбоку, остальные собрались вокруг него. Он стоял молча, рассматривая карту, потом написанный план и, наконец, расчеты. Это были детали плана, которые Винсент отправил ему прямо перед атакой. Он посмотрел на Винсента; в уголках его рта прослеживалась слабая улыбка.
- Невозможно, - резко заявил Вебстер, нарушая тишину.
Эндрю посмотрел на Ганса и увидел сияющий блеск в глазах товарища, и ощутил укол страха, точно зная, что это означает.
- Я отверг эту идею, менее недели назад, - наконец объявил он.
- То было неделю назад, - ответила Варинна. - А сегодня это сегодня, день после поражения. Всего несколько минут назад я слышала, что вы признали, что мы проиграем войну. Если мы должны проиграть войну, то этому плану самое место.
- Почему, - спросил Эмил, наклонившись над столом и изучая линии на карте. - Я думаю любой, кто пойдет на это, особенно в операции с дирижаблями, обречен умереть.
- Поскольку в этом случае это не будет иметь никакого значения, - спокойно заявила она. - Те, кто пойдут, так или иначе погибнут, если останутся дома. Если они отправятся туда и погибнут и проиграют, тогда здесь будет тоже самое. Если они отправятся туда и погибнут, но изменят путь войны к победе, то тогда это жертва, которая стоит того.
Эндрю поразился ее холодной точной логике, которая отсекла лишнее и перешла прямо к сути дела. Как будто на большом расстоянии он услышал напольные часы, пробивающие очередной час - наступила полночь. Все ждали, что он скажет. Он разрывался. Он так отчаянно хотел ухватиться за этот шанс, зацепиться за него, чтобы видеть, что это принесет изменение в их судьбу. Однако он также и боялся этой возможности, и все то, что она предлагала и содержала, особенно для Ганса.
- Это то, о чем я мечтал все время, я говорю - я иду, - наконец сказал Ганс, нарушая молчание.
Эндрю повернулся и снова посмотрел в его глаза. Наконец Эндрю кивнул.
- Сделаем это. Начинайте приготовления.
* * *
"Кто это был?" Калин неловко пошевелился, боль ошеломляла, но он знавал похуже, когда потерял руку, или избиения старого боярина Ивора, который им распоряжался, может быть его душа горит в аду. "Тем не менее, кто это сделал?"
Он открыл глаза. Его жена, сидящая на кровати у него в ногах, пробудилась ото сна и начала подниматься со стула. Она была бледна, ее тяжелые щеки выглядели одутловатыми при свете свечей. Он показал ей сесть обратно, но она уже была рядом.
- Воды, муж мой? - прошептала она.
Он начал качать головой, но боль была слишком сильна.
- Нет, не надо.
- Я приготовила говяжий бульон, как ты предпочитаешь.
- Нет, пожалуйста, не надо.
Он огляделся в комнате.
- Эмил?
- Он вышел. Сказал, что я должна сходить за ним, если ты захочешь.
- Куда?
- Он в доме у полковника.
- А, я понял.
Он знал, что она будет приставать к нему со своим вниманием, пока не сможет сделать хоть что-нибудь, поэтому, он, наконец, позволил ей подбить одеяла, даже притом, что ночь была такой жаркой.
Он остался один, уставившись на свечу, когда она, наконец, уселась обратно на стул и подняла свое вязание, которое упало на пол, когда она спала на ходу.
"Почему Эмил у Эндрю? Они что-то планируют? Не Эндрю. Никогда Эндрю. В начале, он очень легко мог сам стать боярином. Никто бы не возразил, я меньше всех", размышлял он. "Я был всего лишь крестьянином, он уже был офицером, словно дворянин, и он был освободителем. Вместо этого он поддерживал меня, обучал и сделал меня президентом. Но все происходило таким образом, что я всегда мог следовать тому, чего он желал. Бугарин же сказал так, что янки никогда не смог бы управлять долгое время и поэтому выбрал немого крестьянина, и использовал его в качестве щита". На мгновение в своих думах он остановился на этой мысли. "В этом была определенная мудрость, поскольку в конечном итоге я никогда не шел вразрез с тем, чего желал Эндрю; следовательно, при этом способе он действительно управлял без всего этого беспокойства".
- Не Эндрю, - прошептал он.
Она пошевелилась, готовая снова встать, и он быстро закрыл глаза. Она уселась обратно на стул.
"Бугарин? Логично. Возложить ответственность за это на Флавия. Я мертв. Флавия растерзает толпа, Бугарин становится президентом, а потом снова боярином. Так, нужно принять меры против Бугарина. Но, ведь, в конце концов, это мог быть Флавий. Однако если бы я умер, то он не прожил бы и часа в Суздале. Кто тогда?
Я потерял Конгресс. У Бугарина есть голоса тех, кто хочет положить этому конец. Римские конгрессмены в ужасе, потерянные после новостей о смерти Марка. Если я продолжу войну, как этого хочет Эндрю, то они заблокируют это решение, раскалывая Республику. Если я попытаюсь остановить ее, то, что сделает Эндрю?
Дюйм правее, сказал Эмил. Один дюйм и я бы не беспокоился обо всем этом. Я бы предстал перед Пермом и его блистательным сыном Кесусом, забыв обо всём. Но Таня бы осталась здесь, внуки со своим полусумасшедшим отцом Винсентом. Ага, здесь есть мысль. Винсент является сторонником военной конфронтации. Может ли он быть маской позади маски? Эндрю бы никогда этого не сделал, но Винсент был способен. Если бы Бугарин решился на переворот, то Эндрю воспрепятствовал бы ему, но мог бы также погибнуть. Тогда это был бы Винсент. Нет. Как же это назвал Эмил? Слово, в котором слишком много страха". Это беспокоило его, и он не мог заснуть.
* * *
Тот факт, что он попросил о встрече, застал его врасплох. Идя в главный зал Капитолия, он остановился, смотря на право, по отношению к его собственным палатам. Строение было пустым за исключением одинокой военной охраны, размещенной под открытой ротондой. Его начали строить за год до начала войны с бантагами. Хотя Кин настаивал на том, что строительство должно продолжаться, не смотря на военные действия, купол был закончен менее чем на половину и теперь стоял покрытый холстом. Он повернулся налево и пошел в зал заседаний Палаты представителей. Много раз он слышал громкие звуки дебатов, доносящиеся из зала, они были ему неприятны, шумное смешение чужаков и низкородных крестьян. По крайней мере, пятнадцать членов Сената были, за исключением одного или двух, надлежащей крови, даже тех же римлян, несмотря на то, что они были проклятыми язычниками.
- Сенатор Бугарин. Благодарим вас за то, что вы пришли.
Стул позади стола повернулся и на него уставился тщедушный Флавий. Он был худощавым и жилистым, простой слуга в доме Марка, а теперь Спикер. Хотя он ненавидел такой типаж, Бугарин чувствовал, что Флавий был солдатом до мозга костей, тот, кому могли доверять ветераны, которые преобладали в Конгрессе, были ли они с Руси или из Рима. И так как язычники были в большинстве, конечно же, их человек будет управлять этой половиной Конгресса. Бугарин промолчал. Он просто приблизился к стулу, ожидая, что этот язычник встанет перед ним и проявит вежливость. Флавий, как будто ощущая игру, ждал, а затем медленно встал, поддерживая свою правую ногу, делая незначительный поклон головой в признании человека, который управлял другой половиной законодателей.
- Я перейду прямо к сути, - сказал Флавий по-русски, его акцент резанул по ушам Бугарина. - Мы оба знаем, что бедный солдат, убитый сегодня, не имеет никакого отношения к попытке убийства.
- Откуда вы это знаете? - вежливо спросил Бугарин.
Флавий протянул свои руки в жесте раздражения.
- Мы можем не соглашаться по многим важным вопросам, но нападению на президента. Никогда.
- То есть вы говорите, что он действовал один?
- Вы прекрасно знаете, что я говорю. Парень не виновен. Он должен был стоять в этих палатах, и получать медаль вместо того, чтобы быть повешенным толпой русских.
- Таким образом, вы утверждаете, что мы убили его?
- Черт тебя побери, - ругнулся Флавий на латыни, но Бугарин словно почувствовал, что тот сказал и ощерился.
- Республика гибнет; мы по-прежнему можем ее спасти, - продолжил Флавий, возвращая контроль над своим вспыльчивым характером.
- Республика? Она уже мертва, - рявкнул Бугарин. - Она умирала, когда ваши солдаты бежали у Капуа, неспособные даже вернуть себе свою же землю.
- У меня был брат в Одиннадцатом Корпусе, - холодно заявил Флавий. - Если он мертв, он умер, сражаясь, а не бегая. Я был солдатом большую часть моей жизни, и я знаю своих людей. Они настолько же хороши в битве, как и русские солдаты. Мне жаль, что я не могу задушить своими руками любого, кто бы ни начал эти слухи, про эту ложь о моих людях.
- Понятно, как бы вы реагировали в таком случае.
Флавий остановился на минуту, не уверенный в том, что говорить дальше.
- Это все, что вы хотели обсудить? - надменно спросил Бугарин.
- Нет, конечно нет.
- Тогда выкладывайте. Уже поздно, а у меня есть другие обязанности.
- Вы будете настаивать на выходе Руси из войны?
- Моя позиция хорошо известна.
- И что?
- Сейчас войну невозможно выиграть. Мы должны искать выход из нее.
- И это означает продажу Рима бантагам?
- А разве вы не рассматривали то же самое соглашение с Джураком?
Флавий замолчал на минуту.
- У вас есть шпионы, также как и у меня. Я знаю, что Марк, перед своей смертью, тайно встречался с послами, прежде чем они отправились в Сенат. И не забывайте, Флавий, что проблемы войны и мира лежат на Сенате. Великий полковник придумал такое разделение обязанностей между палатами, разве не так?
- Здесь больше не о чем говорить, - холодно ответил Флавий.
Бугарин улыбнулся.
- Это была слабая попытка, - рискнул сказать Бугарин, в то время как он начал поворачиваться, чтобы уйти.
- Что? - в выбранном тоне Флавия появился холод.
- Только то. Очень жаль, что вы промахнулись.
Когда Бугарин повернулся, в зале заседаний прошелестел звук вытаскиваемого кинжала. Бугарин развернулся, также выхватывая кинжал.
- Ну, давай, ты, низкородный ублюдок, - проревел Бугарин. - Кровь прольется здесь и покажет, насколько лживо это место.
Флавий стоял словно статуя, с опущенным кинжалом. Наконец, он расслабился, позволяя кинжалу скользнуть в ножны.
- Да, это правда, я не знаю своего отца. Мое рождение вне брака - это рождение, а не поведение.
Бугарин напрягся, готовый прыгнуть, но зная, что до того как он пересечет несколько футов, разделяющие их, старый ветеран вернет клинок обратно, и со всей силы воткнул кинжал в ножны. Выдавив улыбку, Бугарин отступил на несколько футов.
- Это будет улажено достаточно скоро. Я думаю, что вопрос теперь в том, кто кого предаст первым.
- Как я и предполагал, Сенатор, - сказал Флавий с улыбкой.
Глава 6
Эндрю сбавил скорость, когда они проезжали мимо станции. Ему пришлось осадить на минуту лошадь, чтобы позволить проехать длинной процессии карет скорой помощи. Санитарные поезда прибывали в течение ночи, более чем три тысячи солдат за последнюю неделю, и с каждым выгруженным пострадавшим выбалтывалась новая история о поражении у Капуа. Он знал, что в предрассветной тьме никто бы его не узнал. В прошлом, он бы остановился, чтобы пообщаться с ранеными, когда их бы выгружали из вагона, предлагая поддержку, но только не этим утром. Очень многое нужно было сделать этим утром до того, как взойдет солнце. Ганс, ехавший рядом с ним, откусил жевательный табак и протянул плитку Эндрю, который кивком головы поблагодарил его и взял кусок горького табака. Они ехали молча. Ганс сгорбился в седле, бережно держа карабин одной рукой. Эндрю посмотрел на него, задумавшись, так много желая сказать, и не зная как это сделать.
- Ганс?
- Да?
Его голос звучал таким умиротворенным.
- Ты боишься? - прошептал Эндрю.
Ганс улыбнулся.
- У раба нет такой роскоши, как страх. Помнишь, я был рабом, а потом освободился, по крайней мере, телом. Интересно, является ли это тем же, что чувствовал Лазарь , видя то, что было там, когда он умер, а потом вернулся в мир живых.
Он покачал головой как будто мрачные мысли о годах, проведенных в неволе, давили на него.
- Каждый день, который у меня был с тех пор, я считаю подарком. Настала пора оплатить этот дар.
- Я хотел бы, что бы было по-другому.
- Я понимаю сынок. И все же, все в порядке, - успокаивающе произнес Ганс. - Ты был тем, кто должен был принять решение сделать это, теперь ты несешь ответственность за наши жизни. Вполне возможно, что это было самое трудное решение, которое ты принимал когда-либо в качестве командира.
Эндрю кивнул.
- Как только мы совершим взлет, такой шум, конечно же, заметят и тебе придется объясняться с Конгрессом. Если мы проиграем - со смешком произнес он - ну, тогда, как я полагаю, исчезнет последняя надежда.
Эндрю даже думать не хотел о такой возможности. Это означало бы, что каждый дирижабль и броневик будут потеряны. Без них, Джурак проскользнет через оборонительную линию у Капуа, как нож сквозь масло. Теперь операция стала реальностью, и даже если бы он пересмотрел свое решение, то правдой было то, что Джурак мог прорваться в любом случае.
- Чертовски трудное решение, - сказал Ганс, - а ты еще волновался, что потерял самообладание.
- Непосредственно перед тем, как мы вошли в Капуа, я солгал тебе, Ганс.
Ганс усмехнулся и сплюнул.
- Ты имеешь в виду о желании принести меня в жертву, если бы это принесло победу.
- Да, я жертвую слишком многим. Я по-прежнему думаю, что мне следует отправиться вместо тебя.
- Ты можешь говорить по чински? - спросил Ганс. - Как насчет диалекта бантагских рабов, или даже самого бантагского языка?
Эндрю вздохнул и покачал головой.
- Хорошо, таким образом, вопрос улажен, не так ли?
- Да, я знаю.
- Эндрю. Иногда стоять позади всего и ничего не делать является самым сложным делом из всех.
Они остановились, поскольку мимо прохрипел миниатюрный паровоз, старой 440-й модели, толкая вагон, загруженный двумя свежеиспеченными десятифунтовками, заряжающимися с казенника.
- Я тоже думал об этом, - сказал Эндрю.
- О чем?
- О ничегонеделании.
Ганс хохотнул.
- На самом деле, мой друг, учитывая мой выбор, я рад, что иду, вместо того, чтобы оставаться здесь и иметь дело с этим змеиным клубком политиков.
Эндрю не мог не улыбнуться, после того, как поезд проехал мимо, они пришпорили лошадей и отправились дальше. Оставив станцию в стороне, они поскакали через ряды грубо сработанных кирпичных домов, где разместили тысячи рабочих, которые трудились внизу в долине реки Вины.
Они продолжили подъем на холм, проехав мимо одного из могильников тугар, Ганс остановился на минуту, чтобы посмотреть на адский дым и пар, каскадом вздымающиеся от литейного завода как раз когда новую партию жидкого металла опрокинули из котла.
- Это почти восхитительно, - воскликнул Ганс, указывая на высокие облака дыма, освещенные первыми лучами зачинающегося рассвета.
Эндрю внутри себя согласился с ним. Это заставило его подумать о художественной школе, там, в старом мире, тех, кто поклонялся красоте природы и написал пейзаж долины реки Гудзон. Дым и пар были такие же по своему виду, как и растущие полуденные кучевые облака, скрывающие вершину горы, но эта гора была рукотворной, такими же были и облака. Однако освещение было внеземным, глубокие утренние красные цвета, уникальные для этого мира. Он улыбнулся мысли о слове "внеземной", внеземной для того мира, а теперь эта планета стала домом, после всех этих лет такой солнечный свет стал нормой, обычным стало наличие двух лун, и более легкое ощущение веса, тоже было обычным.
- Я понимаю так, что вчерашняя сессия с Сенатом была неудовлетворительной? - спросил Ганс.
Эндрю кивнул.
- Это - тупик. Калин в тяжелом состоянии, хотя и вне опасности. Флавий отказывается вступить в должность временно исполняющего обязанности президента, так как это будет означать, что его место займет сторонник мира, а Бугарин изводит всех тем, что необходимо подписать соглашение, представленное чинскими послами.
- Ну, через час я буду вне всего этого, - заявил Ганс.
- Я знаю, - прошептал Эндрю.
- Возможно, не делая ничего вообще, ты мог бы делать лучшее из возможного, - сказал Ганс.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Ты это поймешь.
Ганс усмехнулся, и Эндрю понял, что его друг подарил ему кое-что для размышлений, и не собирался ничего больше говорить по этой теме.
Их путь проходил через местность, которая когда-то была рощей, где он впервые признался Кэтлин в любви, давно срубленной и заставленной складами и еще большим количеством кирпичных домов. Наконец, они добрались до дороги, ведущей вдоль насыпей водохранилища, и покинули новую часть Суздаля. Вода в озере была неподвижна, зеркальная поверхность отражала утреннее небо, ласковый и манящий вид. Непосредственно впереди стояли несколько низких зданий, обшитых вагонкой, накрытых камуфляжной сеткой, и окрашенных в темно-зеленый и коричневый цвета. В окнах по-прежнему пылали лампы, и внутри кипела суматошная деятельность. Вокруг зданий люди десятками носились взад-вперед. Подъехав, Эндрю и Ганс соскочили с лошадей и привязали их.