– Не знаю. Сам в первый раз вижу. Может, подбросил кто-то. Глупо пошутил!
Тогда этот третий наставил свой револьвер на жену и ещё щёлкнул курком, когда его взводил. Жена завизжала – очень громко.
– Молчи, женщина! – велел второй.
Жена сразу замолчала. А эти двое переглянулись между собой, но ничего не сказали, а вместе пошли к занавеске. И я тоже туда пошёл. Один из них отбросил занавеску, а второй велел тащить.
Я вытащил генерала. Вид у него, к моему удивлению, был уже не такой страшный, как вначале. И пены на губах уже не было, а вот глаза обратно не вкатились, а так и остались одними белками. Один из новых генералов (а как их ещё назвать?!) перевернул его на бок, осмотрел рану и сказал:
– Как кабана закололи.
– Революционный долг, – сказал я.
Дурень, сердито сказала жена.
– Это верно! – сказал один из генералов и ещё прибавил: – Женщины – это наша сила и наш ум.
После чего положил генерала опять на спину, подумал, глядя на него, а после наклонился и приложил ухо к его груди. И замер. И не поднимался, а слушал!
– Ну, что? – спросил второй.
– Бьётся, – ответил первый. – Что делать?
И, выпрямившись, стал смотреть на нас.
Второй нахмурился, долго молчал, а после очень нехотя сказал:
– Есть одно средство. Надёжное!
После полез под патронную ленту и вытащил из-под неё коротенький деревянный колышек – примерно такой же, какие ставят при офицерских палатках на растяжки.
– Что это? – спросил я.
– Это осина, – сказал он. – На могиле срублено, змеиным салом смазано, в церковь тайком ношено. Должен пробить! – И спросил: – У тебя есть молоток? Неси скорей!
Я быстро встал и принёс молоток. Тогда один из них приставил этот осиновый колышек генералу прямо к груди, к сердцу, а второй взял молоток и осторожно тюкнул по колышку. Генерал даже не дёрнулся. Тогда этот тюкнул посильней. После уже ударил. После ударил ещё крепче! И генерал вдруг как охнет! Как вскинет руки! Как дрыгнет ногами! Первый, который держал колышек, начал кричать:
– Бей! Бей! Скорее!
Второй стал бить наотмашь! А генерал стал дрыгаться ещё сильней! А вот уже стал хыкать! Плеваться! Слюна была кровавая! Эти отскочили от него! А он схватился руками за грудь и так и замер. Мы тоже с места не трогались. Ноги как свинцом налило. А генерал ещё немного полежал и вдруг начал хлопать глазами. А после повернулся на бок, упёрся руками в пол и сел. И посмотрел на своих двойников. А потом на меня. Глаза у него были мутные, но всё равно весёлые! И он сказал:
– Чертовски крепкий у тебя самогон, Второй Номер. Прямо с ног сбил. Как пулемётом выкосил! Ну да ты и есть пулемётчик, очень ловкий, зря ты тогда дезертировал. Сейчас бы дослужился до полковника.
И засмеялся. А мы все молчали. Вот как он тогда ожил, ваша честь! И это видел не один я, а и те двое, и моя жена, и они могли бы…
Что, ваша честь? Ваш фельдшер говорит, что это никакое не колдовство, а обычный принудительный массаж сердечной мышцы? Всё может быть, не стану спорить со специалистами. А генерал, всё ещё сидя на полу, обнял себя руками за голову, а после начал стряхивать с себя, с груди, с пулемётных лент, невидимую пыль. И вдруг заметил кровь у себя на руках!
– Красавица, – сказал он, обращаясь к моей жене, – мне нужно отмыть это. Не могу же я с такими страшными руками садиться за стол. А вы садитесь, садитесь, – сказал он уже нам. – Сейчас и я к вам подсяду.
Мы сели. А он, без посторонней помощи, упираясь руками в пол, встал, прошёл следом за моей женой за печь, и нам стало слышно, как она там лила воду в таз, как генерал пофыркивал, а потом, я это уже видел краем глаза, утирался нашим домашним полотенцем. Про полотенце прошу, ваша честь, обязательно запомнить!
Так вот, он там, за печкой прихорашивался, а мы сидели за столом как на угольях! Ничего не говорили! Я только достал ещё стаканчиков и вытер свой солдатский нож, чтобы им можно было пользоваться для нарезания хлеба. Что один из псевдо генералов и осуществил.
Да, кстати. К тому времени я уже ничуть не сомневался, что они оба поддельные, неизвестно откуда взявшиеся, а этот, в крови – настоящий.
И вот он вернулся к нам, сел за стол, осмотрел его и сказал:
– Как жаль, Второй Номер, что у тебя на столе нет шампанского, а в углу накрученного граммофона. Твоей женщине опять придётся постоять. Негоже ей участвовать в пьянке. Ну да ничего страшного! Всё ещё впереди! Она ещё наслушается граммофонов и напьётся шампанского. Вот за это и выпьем, друзья!
И мы выпили. После он первым поставил стаканчик, посмотрел на моих гостей (а своих двойников) и, усмехнувшись, сказал им:
– А я вас где-то уже видел. Тебя. И тебя!
Они ничего на это не ответили. Но и глаз не отвели. Какие наглецы, подумал я. А генерал продолжил:
– Я знаю, зачем вы сюда пришли. Убить меня. Но ничего у вас не получилось. А вы разве сразу об этом не знали? Ведь сколько раз было про это везде говорено и писано: меня убить нельзя! А вы всё никак не унимаетесь. Нельзя меня убить! Поэтому я и хожу безоружным и никого не боюсь. Меня нож не берёт, правда, Второй Номер?!
Я весь горел от стыда и молчал. А генерал уже опять заговорил:
– Ни нож, ещё раз говорю, и ни осиновый кол, как вы в этом только что убедились, ни пуля. Вот у тебя серебряная пуля, правда? – обратился он к первому своему двойнику. – Ну так стреляй в меня! И мне ничего не будет! Я её поймаю зубами и выплюну. Ну! Давай! – и генерал в азарте даже открыл рот и клацнул зубами, показывая, как он это сделает, и снова открыл рот в ожидании выстрела.
Но первый двойник побледнел и сказал:
– У меня с собой нет револьвера. Я его забыл.
– Стыдно врать! – строго сказал генерал. – Очень стыдно! – И, повернувшись ко второму двойнику, уже не предложил, а приказал: – Давай! Ты стреляй! – и опять открыл рот.
Второй помолчал и сказал:
– Не могу.
Генерал покачал головой и сказал:
– Какая молодёжь пошла! Ну, ладно. Давай, я тогда сам застрелюсь. К одному уху приставлю, выстрелю, и пуля из другого уха вылетит. Не веришь? Дай! Или, если ладонью второе прикрою, то пуля там и останется, в ладони. Ну, или дай мне револьвер, или тогда сам стреляй! Чего тянешь?!
Второй двойник не шевелился, лоб у него стал мокрый. Генерал едва заметно улыбнулся и продолжил:
– Не берут меня пули, хоть тресни. А это всё оттого, что в детстве меня поили живым молоком. Не живой водой, как в сказках, а молоком, как в жизни. Стреляй!
Второй двойник ещё сильнее побледнел, достал револьвер и начал целиться в генерала, прямо ему в лицо. Генерал сидел, не шевелясь, и улыбался. А рука у двойника сильно дрожала, ствол так и трясся, как кисель.
– Нет, не могу, – наконец сказал второй двойник и опустил револьвер.
– Тьфу! Просто смотреть противно! – сказал генерал. – С кем я должен иметь дело! Даю сюда! Я сам!
Этот дал. И генерал, не разворачиваясь, а только согнув кисть руки, перевёл револьвер на первого двойника и выстрелил ему прямо в лоб! Первый упал со стула на пол. Он даже испугаться не успел. А генерал перевёл револьвер на своего второго двойника и продолжал:
– Вот видишь, что бывает с лжецами? Зачем он врал, будто у него нет револьвера? И за это ему пуля в лоб. Пусть теперь лежит обезображенный. А тебе, за то что ты вёл себя честно и благородно, пуля в сердце! – и он ещё раз выстрелил. В сердце, как и обещал. Второй двойник тоже упал.
А мы с женой стояли (я вскочил из-за стола) ни живы, ни мертвы. Генерал усмехнулся, положил револьвер рядом с собой на скатерть, стволом вперёд, и попросил:
– Налей мне немного, Второй Номер. Уж очень я разволновался, когда стрелял. Грязная это работёнка – убивать людей. Ну да куда от неё денешься!
Я ему налил, он выпил, закусил ветчиной, прожевал и продолжил:
– Нет, это просто невозможно. Сидишь как в морге. Кругом трупы! Надо их прибрать, я думаю. А ты как думаешь, хозяйка?
Жена молча закивала.
– Ну, вот и прекрасно, – сказал генерал. – И чтобы честь по чести, в землю. У тебя лопаты есть?
– Есть две, – ответил я.
– Этого нам будет вполне достаточно, – сказал он. – Принеси их. Живо! А чего откладывать? Дождь кончился, а завтра утром у нас могут быть дела и поважнее. Шевелись!
И я пошёл за лопатами.
Потом было так: генерал ходил с лопатами, носил их через плечо, как ружья, а мы с женой вначале вытащили трупы во двор, туда, где лежал наш убитый Дружок (генерал при виде его вполголоса сказал: какое варварство!), а после мы, по-прежнему вдвоём с женой, перетащили трупы дальше, за ворота, где, как я знал, мягкая земля, положили трупы на траву и начали копать им одну общую яму.
А генерал стоял рядом и курил сигару.
Но вскоре он не выдержал, велел жене подержать сигару и показал, как надо правильно копать.
Потом мы их положили, засыпали землёй, но никаких знаков на могиле генерал нам ставить не позволил, потому что, сказал он, предатели – это как самоубийцы, они сами себя приговаривают к смерти. И он бы ещё долго говорил, по нему было видно, что ему очень хотелось сказать значительную речь… Но тут он увидел, что небо уже начинает светлеть, приближается утро, и он торопливо сказал, что ему некогда, после чего велел жене принести ему его картуз и накидку, которые, наверное, уже высохли. Жена ушла, а он протянул мне сигару и сказал, что я могу её докурить. Но я сигару не взял, а только молча затряс головой.
– И это правильно, – сказал генерал. – Курение – вредная привычка, никак не могу бросить, нет у меня силы воли. Могу только дать другому докурить, и это всё, на что меня хватает.
И он тяжко вздохнул. Но тут как раз пришла жена, принесла его вещи, и он их надел. Я молчал. Он спросил, почему я не удивляюсь тому, что он не спрашивает у меня дорогу.
– Потому что вы мне больше не доверяете, – ответил я.
– Верно! – сказал он. – Лучше самому пропасть от собственной неудержимости, чем от чужого предательства. Да и к тому же я уверен, что когда идёшь куда-либо с добрыми намерениями, тогда тебе сам Господь Бог дорогу показывает. А тебя, – вдруг сказал он, – Господь Бог ещё накажет, Второй Номер, за твоё предательство.
Тут он развернулся и пошёл по тропке в лес. Вот по этой тропке, верно. И быстро скрылся за деревьями. Ну, не совсем, конечно, быстро. Было ещё время, и жена мне говорила, что мне нужно сбегать домой за ружьём. Но я не побежал, сказал, что уже видел, чем кончаются попытки убить генерала – скорей сам убьёшься!
И мы, уже не спеша, вернулись в дом. Я был весь грязный и сказал, что будет не худо, если жена польёт мне на руки. Мы зашли за печь, жена стала поливать, я вымылся, а после взял полотенце, то же самое, и начал им вытираться.
А дальше было вот что. Вначале жена смотрела на меня без всякого интереса, а потом лицо её стало такое перекошенное, будто её кто укусил, и она ещё вдруг приказала: стой, скотина! – и вырвала у меня из рук полотенце. Я спросил, что случилось, а она: а ты посмотрись в зеркало, какая рожа у тебя теперь! Я подумал, что, наверное, размазал кровь по щекам, руки же у меня были все в крови после того, как я потаскал этих покойничков. Но когда я глянул в зеркало, то с ужасом увидел, что я теперь и сам стал генеральским двойником! Господи, сразу подумал я, что мне теперь делать, теперь же все будут думать, что я и есть генерал, и меня казнят, а его искать уже не будут. Вот как он меня перехитрил, скотина! Но, тут же подумал я, а ведь могло быть и хуже, потому что ведь даже страшно подумать о том, что было бы со мной, если бы я ещё взял у него сигару и закурил! У меня тогда, наверное, мозги размякли бы и я стал думать, что я и есть генерал – настоящий! А ещё я, глядя в зеркало, подумал, что теперь понятно, откуда взялись эти генеральские двойники – это были такие же несчастные, как я, которых он раньше обманул.
Что вы говорите, ваша честь? Как это они совсем на него не похожи? А вот этого не надо! Я сам всё видел, своими глазами, и генерал бы это подтвердил, если бы он здесь сейчас присутствовал. И так же моя жена, она была тоже не слепая, смею вас уверить.
Ну и что, что вскрывали могилу, осматривали трупы и засвидетельствовали в протоколе, что нет никакой похожести. И правильно, её теперь и быть не может! Я же ещё раз говорю: несчастные, которых он околдовал, изначально на него похожи не были, а просто были так околдованы, чтобы превратиться в двойников, а как только он их убил, колдовство сразу лишилось своей силы, и смерть всё расставила по своим местам. То есть им вернулся их исконный внешний вид, ибо перед Господом все предстают в своём настоящем обличье. Вот вам и вся ваша эксгумация! Курам, извините, на смех!
Но мы отвлекаемся, потому что вскрытие могил, как я понимаю, происходило совсем недавно, может, всего час назад, а то, о чём я вам тут рассказываю, случилось ещё до рассвета. Так вот, а дальше тогда было так: я стою возле умывальника и с ужасом смотрю на себя в зеркале, а жена мне говорит очень серьёзным голосом: куда ты теперь с такой рожей, контрреволюционный генерал! А я ей в ответ…
Просто вырвалось!..
А я ей в ответ:
– Нет, это они контрреволюционеры, твои городские дружки, а он как раз и есть настоящий революционер, от земли, хотя я его и не люблю, и никогда не любил, и потому и дезертировал из его армии!
Да, у меня, кстати, об этом даже справка есть от нашей нынешней власти. Вот что я тогда запальчиво воскликнул. А жена жестоко засмеялась и ответила: будут смотреть не в справку, а на твою рожу, а по роже ты вылитый генерал, заочно приговорённый к расстрелу за узурпацию власти, подтасовку результатов выборов, пытки вождей оппозиции и что там ещё?!
А я:
– Поменьше бы ты читала газет и побольше занималась домашним хозяйством, тогда бы у нас у каждого было бы своё индивидуальное полотенце, и тогда всякий приблудный генерал не хватался бы за предметы моей личной гигиены! Да у нас даже в казарме пулемётных курсов у каждого курсанта было своё полотенце! Вот какой был порядок при господине генерале, не то что у вас на гражданке – куда ни повернись, везде помойка и бардак!
А жена в ответ: ну так если он такой хороший, чего ты тогда не поцеловал его в задницу, когда он здесь целый вечер сидел, а вместо этого ты, как законченный бандит, всунул ему, спящему, нож в спину!
Ну, тут у меня окончательно лопнуло терпение, и я опять схватился за свой солдатский нож. А он мне очень дорог! Когда я дезертировал из армии, мне вначале нужно было, чтобы добраться до пожарной лестницы, снять часового. И я вот этим ножом…
И об этом у меня тоже есть справка, прошу, ваша честь, присовокупить её к делу, чтобы мои потомки, а у меня два внука в городе, могли этим гордиться и при опросах и во всех анкетах…
Ну, ладно! Да, так вот, я схватился за нож…
И вдруг мы с женой слышим: заржали лошади! Где-то ещё очень далеко. И затарахтел мотор. У жены лицо опять перекосилось и она мне злобно говорит: свинья, ты разбил мою жизнь, мать говорила мне, что я совершаю самую страшную ошибку в своей жизни, выходя за тебя замуж! А теперь лезь в погреб, она говорит, а я их отведу.
– Нет, – сказал я, – в погребе они меня сразу найдут. Они первым делом всегда лезут в погреб. Я лучше спрячусь в лесу.
Она: там давно уже никого нет, одни оттуда вышли, а других там, как тетеревов, перестреляли.
А я говорю:
– Тогда я буду там сидеть один, буду первым, а после ко мне потянутся все недовольные…
Нет, ваша честь, искать в лесу генерала я не собирался. Не с моим лицом такое делать, сами понимаете. Он бы только за одно это наше сходство сразу вышиб мне мозги. А потом ещё это моё дезертирство, о котором он, оказывается, за все эти годы не забыл, вот я о чём тогда подумал.
А лошади, слышим, все ближе! И автомобиль тоже. Жена побежала во двор, а мне напоследок сказала: собирайся скорей, не копайся, как всегда, как баба, ох, говорила моя мать…
И выбежала.
А я…
Вот как Господь Бог лишает разума, когда хочет кого-нибудь наказать!..
А я сунулся к печке, загрёб золы и вымазал себе лицо и руки, чтобы со стороны казалось, что я негр. Но пока я это делал, вдруг слышу крики. Я кинулся к окну и вижу: ваши уже приехали, одни сошли с лошадей, другие вышли из автомобиля. А моя жена тогда ещё стояла на крыльце, сложив на животе руки. Она думала, что ваши пойдут сразу к ней, к крыльцу, как они обычно это делали.
Но тут вдруг замычала наша корова. Мы же не только держим и колем свиней, но также держим корову. От неё у нас сыр, молоко и творог на продажу, в хозяйстве подспорье. Мы коровой очень дорожим и даже не думаем её колоть.
А тут вдруг один из ваших!
– О! – говорит.
Как это клевета?! Никакая не клевета! Ну и что, что он клялся под присягой?! Я тоже, если будет такая надобность, в чём угодно поклянусь! Хоть под тремя присягами! И так же и все ваши другие. Да и, в конце концов, ваша честь, я излагаю свою версию событий, так что позвольте мне говорить дальше, а там уже решайте, давать веру моим словам или нет.
Так вот, этот ваш человек, младший сержант, воскликнул:
– О! – и снял с плеча винтовку со штыком, передёрнул затвор и пошёл прямо к коровнику. Жена кинулись ему наперерез. А все ваши остальные, на это глядя, начали смеяться. А этот младший сержант уже подошёл к воротам коровника и стал дёргать их. Он думал сразу их открыть. Но у нас во дворе всегда всё на запоре, мы же живём на отшибе, мало ли кто может попытаться залезть куда ночью. Для этого же у нас был и Дружок – для сторожевой службы. А тут он был уже убит. Моя жена подбежала к тому младшему сержанту, и с криком: поганый негодник! – хотело его оттащить. А он оттолкнул её, как муху, и она упала. Но сразу же вскочила и опять кинулась к нему. Тогда он пырнул её штыком! В грудь! И она упала вместе с винтовкой, потому что этот младший сержант не удержал свою винтовку. Вот как учат новобранцев в нынешнее время! Даже самого простого штыкового приёма провести по-человечески не могут!
Но это я сейчас так подробно рассуждаю, а тогда я ни о чём не думал, а только видел, что какой-то негодяй убил мою жену! Так это что, вернулись генеральские порядки?! И я как стоял возле окна, так через него и выпрыгнул к нам в палисадник, а так перескочил через заборчик и побежал по двору, вырвал у одного из солдат его винтовку, тоже со штыком, и всадил тому младшему сержанту штык прямо в горло! Я специально туда бил, чтобы он кровью изошёл.
И развернулся, а на меня уже со всех сторон бежали, и я начал их колоть! Они закричали:
– Негр! Сумасшедший негр! – и стали разбегаться кто куда.
А я прямо как помолодел! У меня было много сил и ещё больше резвости. Я бегал за ними и колол их как свиней! А потом вдруг разворачиваюсь, вижу: автомобиль! А на капоте стоит пулемёт, и он на меня поворачивается. Я кричу:
– Давай, первый номер, не зевай! А то заколю!
И кинулся на него! А он тыр-пыр – ленту заклинило. И я его тоже достал. И повернулся ко второму номеру, а там молоденький такой солдатик, каким я сам был когда-то…
И не пошла у меня рука, я засмотрелся на него, задумался, может, на долю секунды…
И этого вашим хватило. Ударили меня по голове, по затылку сзади, наверное, прикладом, и я стал падать.
После, когда я уже лежал на земле, я ещё слышал, как надо мной говорили. Первый сказал:
– Негр! Сумасшедший!
Второй:
– Нет, генерал!