Вспомнив об этом, Грулк остановился и достал кинжал из рукава. Он всегда носил кинжал в рукаве, это же очень удобно: только тряхнул локтем – и ты уже вооружён. Грулк так сейчас и сделал, кинжал соскочил ему в ладонь, он крепко сжал его, и почему-то сразу подумал о том, что повар называл кинжал ножом, а после ещё утверждал, что не могли у нас построить такую высокую каменную стену, никогда у нас таких стен не было, да и вообще ничего у нас из камня никогда не строили. А вот и строили! Грулк помнит! Дед ему рассказывал! Он говорил, совсем недавно это было. Ну, может, сто лет назад здесь, на месте нынешней господской усадьбы ещё стояла высокая каменная башня, на которой горел сигнальный огонь, и это означало, что всё спокойно, никто нам не угрожает. А вот если пойдёт дым, то это означало бы, что случилась беда – где-то очень-очень далеко, в Большой Стене, открылись ворота, и на нас напали чужеземцы. Но, правда, говорил дед, он никогда не видел ни дыма на башне, ни чужеземцев, также и его отец не видел, и его дед, и его прадед, и так до восьмого колена, а из более ранних времён воспоминания не сохранилось. То есть та каменная башня уже давным-давно стала никому не нужной и долго стояла пустая, а потом её разобрали, и на её месте дед нынешнего господина поставил усадьбу. Так эта усадьба теперь и стоит. Но почему тогда усадьба деревянная, если башня была каменная? Грулк остановился и оглянулся. Потом, как будто что-то вспомнив, взялся за рукоять кинжала – и на месте деревянной усадьбы сразу же увидел каменную! Грулку почему-то стало страшно, он же знал наверняка, что усадьба деревянная, а если ему видится каменная, то он сходит с ума. Или он что, видит совсем другую усадьбу – в том, ином мире? Вот та усадьба и в самом деле была каменная! И там был подъёмный мост, и ров с незамерзающей водой, а во дворе стоял каменный колодец, возле него всегда дежурил стражник. А в окне…
Нет, испуганно подумал Грулк, ничего этого никогда не было! Не должно такого быть! Вот же привяжется! Грулк отвернулся и сел в снег. Потом лёг. Приставил кинжал к горлу и замер. Лезвие было холодное, и это должно было Грулка успокоить. Но ему наоборот стало жарко! То есть это даже не ему самому стало жарко, а это воздух вдруг стал жаркий, стало очень трудно дышать. Или это я сейчас умру, подумал Грулк. Нет-нет, какие глупости, чего ему здесь бояться смерти, если он здесь не рождался? Он родился в другом мире, а тот мир – не его! И он нажал кинжалом на горло…
И в самом деле, ничего страшного не произошло, а даже наоборот – он увидел себя, лежащего навзничь. Было довольно темно, но Грулк всё же рассмотрел себя – он был одет в дорогие одежды и борода у него была аккуратно подстрижена, не то что сейчас. А так он лежал в той же позе – прижав кинжал к горлу и улыбаясь. Вокруг была сухая, потрескавшаяся от зноя, земля, и было очень темно. Грулк сильнее надавил на горло кинжалом – и вновь увидел себя самого, но теперь он уже не лежал, а, одетый ещё богаче, сидел на дорогущей лошади, в одной руке у него был меч, во второй щит, на голове берет с пером, а рядом с ним ехали его прислужники, их было несколько, все они были очень прилично одеты и на приличных же конях, и было очень солнечно и по-хорошему жарко, а не то что как здесь – всегда снег и холодно. Грулк ещё раз надавил кинжалом, кожа лопнула – и по шее потекла тёплая капля крови, а Грулк уже увидел себя, сидящего за пиршественным столом, рядом с ним сидела очень красивая госпожа, оба они держали в руках хрустальные кубки с вином и улыбались, слуги стояли рядом, слуг было очень много, они даже создавали толчею между собой. Грулк усмехнулся и нажал ещё, подумал: это я, это я в той жизни за Стеной, я…
А дальше не успел подумать, потому что лопнула артерия, кровь хлынула струёй, Грулк пробовал зажать её рукой, но тщетно. И он умер.
Назавтра его чуть нашли. Он лежал, наполовину засыпанный снегом. Рядом лежал его кинжал. Кинжал отнесли господину хозяину. Когда же к господину хозяину на следующий день приехали гости, то все они неподдельно восторгались кинжалом, а почтенный господин Круан даже хотел его выкупить и предлагал немалые деньги. Но господин хозяин отказался.
И с тех пор он начал сохнуть. А на горле у него, возле артерии, видны маленькие чёрные точки.
Мемориал господина Джуко
… А зимы здесь столь продолжительны и суровы, что на пять месяцев в году жизнь в Исконии замирает вовсе, и тогда на дорогах можно встретить только королевских гонцов или разбойников, которых здесь имеется в преизрядном количестве. Однако же неправду пишут те, которые утверждают, будто бы на зиму исконцы ложатся в спячку. Местные жители умеют строить очень тёплые деревянные дома, в которых они без труда пережидают самые жестокие морозы. Дерево здесь ценится смехотворно дёшево, ибо практически вся страна покрыта лесом, а посему даже самого последнего бедняка исконцы хоронят в крепком древесном гробу. Из камня же они строят только храмы, а кирпичей не знают вовсе.
Любимой забавой исконцев является травля медведей. Каждый, даже самый малый ребёнок, носит при себе нож, который обычно держат в голенище сапога. И вообще, по природе своей народ исконский столь дик и злобен, что только суровое правление ныне здравствующего короля и позволяет держать их в повиновении.
Что же касается самого короля, то он по нраву своему есть истинный сын сей жестокой и мрачной страны. Дайвен суров и подозрителен до крайности, он не доверяет даже собственным сыновьям. Да это и неудивительно, потому что редкий месяц здесь проходит без того, чтобы гвардейцы не раскрыли очередной заговор, направленный против королевской особы. Дайвен примерно расправляется с бунтовщиками. Казни в Исконии проводят только в праздничные дни, на них стекается великое множество народа. Люди надевают свои лучшие одежды и ещё с раннего утра стараются занять места получше. Подобные зрелища заменяют исконцам театр. А если представляемая казнь кажется Дайвену скучной, то он приказывает хватать новые жертвы прямо из толпы. Народ трепещет перед Дайвеном и зовёт его Неукротимым.
В злобном и подозрительном нраве Дайвена Неукротимого мы смогли убедиться уже при первом нашем посещении его великолепного дворца. Лишь только нас ввели в огромную и величественную Аудиенц-залу, как мы остановились, словно громом поражённые… А, впрочем, так оно и было! Вверху, под самым потолком, раздался страшный скрежет – и тотчас перед нами опустилась толстая чугунная решётка, которая и разделила залу надвое. По одну сторону решётки стояло, обнажив головы, наше посольство, а по другую на высоком золотом троне восседал сам король. Говорят, что когда предыдущее посольство отказалось снять перед ним шапки, то Дайвен пригрозил, что он прикажет снять с них шапки вместе с головами… Итак, мы, обнажив головы, стояли перед чугунной решёткой и молчали. И в зале тоже было очень тихо, поэтому я даже сразу не заметил, что в нём полным-полно исконской знати и генералитета. Вот уж действительно страна рабов! Дайвен под корень истребил немало знатнейших фамилий, разорил города, распустил парламент, обложил торговлю непосильными налогами – и тем не менее все будут с жаром убеждать вас, что давно уже не было в Исконии такого мудрого и справедливого государя, как Дайвен Неукротимый. Возможно, всё это происходит оттого, что повсюду полно королевских шпионов…
Однако я отвлёкся. Итак, наша первая аудиенция оказалась неудачной. Король, тот и вовсе не пожелал с нами разговаривать, а главный государственный секретарь просунул руку через решётку, принял у господина посла верительную грамоту, долго рассматривал её и наконец сказал, что его не устраивает печать. Печать, сказал секретарь, слишком маленькая, а в прошлый раз была большая. Я попытался объяснить, что это личная печать королевы, и это куда более почётно, нежели просто государственная печать, пусть даже большая по размерам. Однако секретарь мне на это ничего не ответил, а ещё раз осмотрел грамоту и на сей раз придрался к тому, что в приветствии указан сокращённый или, как он выразился, усекновенный титул его любимого короля. Дайвен Неукротимый, сказал секретарь, нынешней весной овладел ещё двумя городами, а их в титуле нет. Я с трудом сдержал раздражение и сказал, что сия грамота была написана давно, ещё до этих славных событий, да и к тому же дорога в Исконию заняла весьма много времени, а посему… Но секретарь и слушать ничего не хотел, и мы ушли ни с чем. Известное дело, исконцы прирождённые крючкотворы и при желании они легко могут запутать самое простое дело. Так что, я думаю, напрасно господин посол выговаривал мне за неудачный перевод его речей.
Итак, после того как наша первая встреча с Дайвеном закончилась совершенно безрезультатно, рота королевских гвардейцев проводила нас обратно, в те самые апартаменты, о коих я вам уже рассказывал, и на протяжении ещё целых пяти дней никто о нас не вспоминал. Лишь на шестой день к вечеру мы были вновь допущены во дворец. Вот только с той встречи и начались настоящие переговоры. Правда, обычно это выглядело так: нас приводили в Малую Рабочую Залу и заставляли ждать, потом примерно через час являлся кто-нибудь из членов королевского совета и, даже не удосужившись принести извинения за своё опоздание, начинал задавать вопросы. А иногда нас принимал и сам лорд-канцлер, здешний фаворит. Он, говорили, метит в принц-протекторы, но, зная строгий нрав ныне здравствующего короля, никто не принимает это всерьёз.
Лорд-канцлер, как и прочие члены королевского совета, весьма богатый человек. Кроме того, у него имеются весьма обширные поместья на юге страны и многочисленная партия приверженцев в столице. Однако здесь, в Исконии, власть и успех – это довольно призрачные понятия. В любой момент Дайвен может разгневаться и лишить любого из своих подданных не только благополучия, но и самой жизни. Здесь всё подчинено одной лишь его прихоти. Три раза за последние десять лет король разгонял парламент, а затем набирал туда тех, кого хотел. Пять губернаторов провинций закончили свою жизнь на плахе, шестнадцать генералов были затравлены медведями единственно из-за злобного характера короля. Родной брат Дайвена, и тот не избежал печальной участи… И все молчат! А почему? Да потому, что ни у кого из них нет потомственных владений, все они получают поместья из рук короля – и он же потом эти поместья у них отнимает. Отсюда происходит, что Искония – это единственная страна, где нет сословий. Люди здесь делятся на тех, которые служат королю, и тех, которые не служат. Но даже те, которые находятся на службе, не получают жалования, правда, зато поместья отдаются им в полное самоуправление. Здесь это называется "кормлением с удела" и являет собой пример крайнего беззакония.
В виду всех этих ужасов судьба исконского крестьянства мне кажется просто удивительной. Крестьяне свободны! Хотя своей земли у них нет, но за ту, которую они соглашаются обрабатывать, обычно назначается невероятно низкая арендная плата. А если же вельможа попытается притеснять крестьянина, то тот и не подумает вступать с ним в судебные тяжбы, а просто убегает на восток страны. Постоянной же восточной границы в Исконии нет – там расстилаются бескрайние и никому не принадлежащие богатейшие чернозёмные земли. Беглые крестьяне постепенно населяют эти благословенные места, страна с каждым годом расширяется на восток примерно на семьдесят миль, и это очень выгодно казне. Вот почему Дайвен непрестанно поощряет вельмож к притеснениям, а крестьян к бегству. Крестьяне весьма довольны своим королём и слагают о нём хвалебные песни…
И вдруг этой зимой в среде крестьян пронёсся слух, будто их любимый Дайвен обречён! Само по себе это очень удивительно, ибо король отличается завидным здоровьем. Однако как только этот слух дошёл до Дайвена, то он, в силу своей природной подозрительности, немедленно призвал к себе самых искусных чернокнижников. Чернокнижники подтвердили, что планеты и действительно расположились на небесах самым неблагоприятным для короля образом, а посему его ждёт скорая смерть от разложения крови. Услыхав такое, Дайвен пришёл в неописуемое бешенство и приказал немедленно сжечь чернокнижников на главной площади столицы. Что и было исполнено всего лишь за один день до нашего прибытия.
Мы же смогли узнать о чернокнижниках только на тридцатый день переговоров. Где и как нам удалось почерпнуть эти сведения, я здесь сказать не могу. Скажу лишь то, что господин посол сразу пришёл в ужасное волнение и начал проклинать тот час, когда он согласился ехать в эту ужасную страну.
И тут нам доложили, что к нам прибыли гвардейцы короля.
Мы приняли их в нашем главном кабинете. Гвардейцы прямо с порога отказались от вина, а один из них указал на меня пальцем и спросил:
– Ты лекарь Жук?
– Джуко, господин лейтенант, – с учтивым поклоном поправил я этого наглеца. – И, к тому же, я не лекарь, а секретарь и переводчик.
– Хватит болтать! – вскричал гвардеец. – Собирайся.
Я сдержанно попрощался с господином послом и вышел вслед за гвардейцами.
Прибыв в королевский замок, мы, как и положено по здешнему этикету, спешились в сорока шагах от дворца… но затем двинулись не к Главному Подъезду, чего я ожидал, а обогнули здание и вышли к высокой золочёной лестнице, вдоль которой на каждой ступеньке стояли стражники в ярких парчовых мундирах и с алебардами в руках. Я сразу догадался, что передо мной то самое так называемое "Золотое Крыльцо", которое, как говорят, ведёт прямо к покоям короля. По этому крыльцу, шутят исконцы, очень трудно подняться, а уж спуститься вместе с головой по нему и вовсе невозможно.
У подножия Золотого Крыльца нас встретил один из здешних генералов. Он лично обыскал меня и велел следовать за ним. Гвардейцы, доставившие меня в замок, остались внизу, а мы с генералом поднялись по лестнице, потом долго плутали по тёмным и скрипучим коридорам, где на каждом повороте стояли стражники, и наконец очутились в небольшой приёмной. Здесь нас уже обоих обыскали, и генералу приказали ждать, а мне позволили войти. Превозмогая страх, я открыл дверь, переступил порог…
И оказался в королевском кабинете. Король, одетый по-домашнему – в златотканом пушистом халате, – сидел в глубоком кресле. Вдоль стен – в полном молчании, не шевелясь – стояли члены королевского совета. Я низко поклонился королю и не разгибался до тех пор, пока он мне этого не позволил. Дождавшись разрешения, я поклонился ещё раз, потом сказал, что моя повелительница безмерна счастлива тому, что столь великий и славный король позволил ей прислать к нему посольство. Дайвен согласно кивнул. Но только лишь я попытался напомнить ему о цели нашего приезда, как король тотчас же бесцеремонно прервал меня, сказав:
– Мы, Дайвен Неукротимый, король Великой Исконии и всех близлежащих земель, шлём добрые слова вашей король-девице. Нам её земли не нужны, пускай она о них не беспокоится.
Я промолчал, не зная, что и отвечать на подобные дерзкие речи. Дайвен прищурился. У него были красивые, чуть-чуть навыкате голубые глаза, высокий лоб, прямой нос, аккуратно подстриженная русая борода, а под маленькой золотой шапочкой, которую он никогда не снимал, скрывалась, как говорили знающие люди, лысина. Налюбовавшись моим смятением, Дайвен продолжил:
– Негоциантов ваших мы не грабим и не грабили. А в том, что их товар гнилой, кто виноват? Вот мы и положили за него такую цену.
– Но… – только начал было я, как Дайвен усмехнулся и сказал:
– Мы их в зиме отпустим. Если они ещё будут живы.
Я промолчал. Король, строго нахмурившись, спросил:
– А ты чего хочешь? Ты тоже хотел бы вернуться?
Я лишь пожал плечами. Тогда король спросил:
– Я слышал, что ты ловкий лекарь, Жук.
– Я… – начал было я…
– Не спорь! – перебил меня Дайвен. – Я это знаю! Ты, сказали мне, лекарь особенный. Ты можешь предсказать, кто отчего умрёт. Подойди ко мне!
Я побелел как снег и подошёл, и опустился перед ним на колени. Дайвен, поморщившись, подал мне руку. Я лишь едва дотронулся до его горящих огнём пальцев, посмотрел в его широко открытые глаза, и сразу увидел…
Маленькую комнату, стены которой были сплошь увешаны коврами. Король, одетый лишь в простую белую рубаху до пят, сидел на краю постели. Перед ним стоял шахматный столик, у столика застыл коленопреклонённый лорд-канцлер. Дайвен что-то сказал, криво усмехнулся… и начал расставлять фигуры. Вот он поставил на доску одну пешку, вторую, затем потянулся за королём, взял его, повертел в руках, неловко укололся пальцем об острую корону фигурки, вздрогнул, застыл… потом вдруг скорчился, вскочил… и – уже бездыханный – рухнул на пол. Комната погрузилась в темноту, исчезла – и я вновь увидел перед собой настороженного короля.
– Ну! – громко сказал Дайвен. – Говори!
Я осторожно осмотрелся. Вельможи были по-прежнему неподвижны, один лишь лорд-канцлер едва заметно склонил голову и оттого я не смог встретиться с ним взглядом.
– Ну! – выкрикнул Дайвен. – Живей! Не томи!
И я дрожащим голосом сказал:
– Я видел вас, лежащего в постели. К вам подходили сыновья, за ними внуки.
– Кто?! – вскрикнул Дайвен. – Внуки?
– Да, государь, – сказал я. – Именно внуки. Три мальчика и девочка.
Король задумался. Вельможи начали улыбаться. Дело в том, что у Дайвена нет внуков, его старшему сыну сейчас только четырнадцать лет, а младшему и вовсе три. Следовательно, своим предсказанием я обещал королю ещё довольно-таки долгое благополучие.
– Жук! – грозно обратился ко мне Дайвен. – А можешь ли ты доказать мне правдивость своих слов?
Но я уже был вполне готов к подобному повороту событий, и поэтому вполне уверенно сказал:
– Да, государь. Я видел вас, лежавшим навзничь. Голова ваша была бела как снег…
– Где это было? – торопливо спросил он.
– Постель, на коей вы лежали, – сказал я, – была устроена с балдахином на четырёх резных кипарисовых столбах, возле окна стоял большой поклонный крест, вдоль стены два сундука, обитых золотом, за ними потайная дверь…
– Жук! – злобно крикнул Дайвен. – Замолчи! И уходи! И немедленно забудь о том, что видел!
Ну, ещё бы! Ведь в опочивальню к Дайвену не допускают даже многих членов королевского совета, а тут вдруг какой-то нечестивый иноземец!