- …Он просил меня не обижать вас. Его последние слова были о вас. Вспомните, в день казни Дэя я пытался помешать коммандеру Джеймсон арестовать вас. Но вы, Джун, делаете все, чтобы помочь вам стало почти невозможно. Вы нарушаете столько правил. Как и Метиас. Та ночь на приеме - когда я посмотрел на вас… - Его голос ломается. - Я думал, что смогу вас защитить и лучше всего это сделаю, держась к вам поближе, пытаясь вас завоевать. Не знаю. Даже Метиасу с трудом удавалось приглядывать за вами. Каковы были мои шансы не дать вам пропасть?
Вечер казни Дэя. Может быть, Томас и правда пытался мне помочь по пути в подвал, где хранятся электронные бомбы? Что, если коммандер Джеймсон готовилась меня арестовать, а Томас пытался первым схватить меня? Для чего? Чтобы устроить побег? Не понимаю.
- Послушайте, я ведь любил его как брата, - говорит Томас.
Я все молчу. Он напускает на себя показное ухарство, этакий псевдопрофессионализм. И все же я слышу печальные нотки в его голосе.
- Но я солдат Республики. Я должен исполнять свой долг.
Я отталкиваю столик в сторону и бросаюсь на Томаса, хотя и знаю, что прикована к стулу. Томас отпрыгивает назад. Оковы останавливают меня, я падаю на колени и успеваю лишь схватить его за ногу. За что угодно, лишь бы схватить. Ты больной! Ты просто ненормальный! Я хочу убить Томаса. Никогда в жизни не хотела чего-нибудь так сильно.
Нет, неправда. Сильнее всего я хочу, чтобы Метиас был жив.
Солдаты снаружи, видимо, услышали звуки борьбы: они вбегают в помещение, и я моргнуть не успеваю, как меня скручивают, сковывают еще одной парой наручников, отстегивают от стула. Поднимают на ноги. Я лягаюсь, как безумная, вспоминаю все силовые приемы, которым меня обучали в школе, бешено пытаюсь освободиться. Томас так близко. Всего в футе.
Томас только смотрит на меня. Его руки безвольно висят.
- Любой другой способ был бы для него куда как мучительнее, - оправдывается он.
Я знаю: он прав, и от этого тошнота подступает к горлу. Если бы Томас не убил Метиаса в том проулке, моего брата наверняка запытали бы до смерти. Но мне все равно. Я ослеплена, от ярости и замешательства перехватывает дыхание. Как он мог убить человека, которого любил? Как он мог даже попытаться оправдать свой поступок? Что с ним такое?
Что он чувствовал вечерами после смерти Метиаса в одиночестве своего дома? Скидывал ли с себя маску? Выходил ли из роли солдата, чтобы по-человечески оплакать друга?
Меня вытаскивают в коридор. Руки дрожат, я пытаюсь выровнять дыхание, успокоить рвущееся из груди сердце, затолкать Метиаса в безопасный уголок моего разума. Какая-то часть меня до сего дня надеялась, что я ошибаюсь насчет Томаса. Что не он убил моего брата.
Следующим утром Томас без тени эмоций на лице сообщает, что денверский суд узнал о моей просьбе встретиться с Президентом и решил перевести меня в тюрьму штата Колорадо.
Меня переводят в столицу.
Дэй
Мы садимся в Ламаре, штат Колорадо, точно по расписанию. Стоит холодное дождливое утро. Рейзор уходит со своим отрядом. Мы с Каэдэ ждем в темном лестничном пролете, куда попали через заднюю дверь кабинета Рейзора. Наконец звуки снаружи стихают, бо́льшая часть экипажа покидает воздухолет. На выходе обходится без проверки - без сканирования пальцев и предъявления документов, так что мы можем сойти по пандусу сразу за последними солдатами. Мы смешиваемся с толпой военных, которые прибыли на фронт, чтобы сражаться за Республику.
Корка ледяного дождя покрывает плацдарм, мы выходим из пирамидального дока в немыслимую серость дня. Небо затянуто бурлящими грозовыми тучами. Вдоль улицы, залитой потрескавшимся бетоном, в обоих направлениях тянутся зловещие ряды посадочных доков - огромных черных пирамид, скользких от ледяного дождя. Воздух застоялый и влажный. По улице туда-сюда курсируют набитые солдатами джипы, раскидывая по асфальту грязь и гравий. У местных солдат по глазам от уха до уха нанесена широкая черная полоса. Вероятно, какая-то идиотская военная мода. Впереди вырисовываются очертания города - серые небоскребы, которые, видимо, используются как казармы; некоторые с ровными стенами и затонированными стеклянными окнами, другие в щербинках и ямках, словно их постоянно обстреливают из гранатометов. Некоторые превратились в прах и руины, у других осталась одна стена, устремленная в небо, словно сломанный монумент. Никаких тебе милых домиков, лужаек и пастбищ с овечками.
Мы быстро шагаем по улице, подняв жесткие воротники в бесполезной попытке защититься от дождя.
- Город что - бомбили? - вполголоса спрашиваю я у Каэдэ.
Зубы с каждым словом отбивают дробь.
Каэдэ открывает рот в напускном удивлении:
- Ой-ой. Да ты просто гений! Ты в курсе?
- Не понимаю. - Я разглядываю разваливающиеся здания на горизонте. - Откуда здесь следы артиллерии? Там дальше и в самом деле идут бои?
Каэдэ подается ко мне, чтобы другие солдаты на улице нас не слышали:
- Колонии ведут активные действия на этой части границы. Знаешь, сколько уже лет? Мне семнадцать было, когда они начали. В общем, не первый год. Они, вероятно, на добрую сотню миль продвинулись за ту линию, которую Республика называет границей Колорадо.
Правда после многих лет постоянной бомбардировки пропагандой потрясает.
- Ты хочешь сказать, что Колонии выигрывают войну? - спрашиваю я, понизив голос.
- Уже некоторое время. Ты только узнал? Еще пара лет, парень, и Колонии будут у тебя на заднем дворе.
В голосе Каэдэ слышится отвращение. Может, у нее какая-то давняя неприязнь к Колониям.
- Думай, как хочешь, - бормочет она. - Я здесь ради денег.
Я размышляю над ее словами. Колонии станут новыми Соединенными Штатами. Неужели война после стольких лет все же подходит к концу? Я пытаюсь представить себе мир без Республики - без Президента, Испытаний, чумы. Колонии - победитель. Нет, это так хорошо, что не верится. А если удастся убить Президента, победа может приблизиться. Я очень хочу вытянуть из Каэдэ еще что-нибудь, но та шикает на меня, едва я успеваю открыть рот. Дальше мы шагаем молча.
Через несколько кварталов мы поворачиваем и идем вдоль двух железнодорожных путей. Кажется, проходим чуть не милю. Наконец останавливаемся на углу улицы вдали от казарм, здесь, в тени полуразрушенного здания, царит полумрак. Время от времени мимо бредут одинокие солдаты.
- Боевые действия приостановлены, - шепчет Каэдэ, глядя, прищурившись, вдоль путей. - Вот уже несколько дней. Но скоро все начнется снова. Ты еще порадуешься, что примкнул к нам, - когда посыплются бомбы, никто из солдат Республики не сможет похвастать такой роскошью, как подземное укрытие.
- Подземное укрытие?
Но внимание Каэдэ уже переключилось на солдата, идущего прямо на нас вдоль путей. Я мигаю, чтобы стряхнуть воду с ресниц, стараюсь приглядеться к нему получше. Он одет так же, как мы, - в мокрый кадетский мундир с диагональной лентой, закрывающей часть пуговиц, и единственной серебряной полоской на каждом плече. Его темная кожа влажная от дождя, короткие кудряшки прилипли к голове, дыхание клубится белыми облачками. Он приближается, и я вижу, что глаза у него до жути бледные. Бледно-серые.
Он проходит мимо, никак не реагируя на нас, лишь подает едва заметный знак Каэдэ - раздвигает пальцы на правой руке буквой V.
Мы пересекаем железнодорожные пути и шагаем еще несколько кварталов. Здесь здания стоят почти вплотную друг к другу, а улицы такие узкие, что разойтись на них могут лишь два человека. Вероятно, прежде здесь жили гражданские. Многие окна выбиты, кое-какие закрыты драными полотнищами. За ними в свете мигающей свечи я вижу человеческие тени. Если ты живешь в этом городе, не будучи военным, делать ты должен то же, что когда-то делал мой отец, - готовить, убирать и обслуживать солдат. Отец, вероятно, жил в таком же убожестве, когда наступил его черед отправляться на фронт.
Каэдэ прерывает поток моих мыслей, резко сворачивая в темный, узкий проулок.
- Давай шевелись, - шепчет она.
- Эй, забыла, с кем говоришь?
Она игнорирует мой вопрос, опускается на колени у стены рядом с металлической решеткой, вытаскивает здоровой рукой крохотный черный прибор и быстро проводит им по металлическому краю. Проходит секунда, после чего решетка поднимается на двух шарнирах и беззвучно отъезжает в сторону, открывая черный проем. Как я понимаю, решетку намеренно состарили и испачкали, на самом деле она скрывает потайной вход. Каэдэ опускает внутрь ноги и прыгает. Я за ней. Мои ботинки плюхаются в лужу, а решетка наверху становится на место.
Каэдэ хватает меня за руку и ведет по туннелю. Дух здесь застоялый - старый камень, сырость и ржавый металл. Ледяная вода капает с потолка на мои промокшие волосы. Мы проходим всего несколько футов и резко поворачиваем направо, теперь в туннеле едва ли не полная темнота.
- Почти во всех прифронтовых городах имелись целые мили таких туннелей, - шепчет Каэдэ в темноте.
- Правда? А для чего?
- Ходят слухи, что через старые туннели восточные американцы, спасаясь от наводнений, пытались проникнуть на запад. Еще до начала войны. Так что все туннели проходят под линией фронта между Республикой и Колониями. - Каэдэ делает скользящее движение рукой, правда я едва его вижу в сумраке. - После начала войны оба противника стали использовать их в оборонительных целях, а потому Республика уничтожила все входы со своей стороны. Так же поступили и Колонии. Патриотам удалось тайно откопать и восстановить пять. Мы воспользуемся туннелем между Ламаром…
Каэдэ делает паузу и показывает на протекающий потолок.
- …и Пьеррой. Есть такой город неподалеку.
Я пытаюсь вообразить, как туннель выглядел прежде, когда не существовало ни Республики, ни Колоний, а была единая страна, занимавшая почти всю Северную Америку.
- И никто не знает об этих сооружениях?
Каэдэ фыркает:
- Думаешь, мы могли бы ими пользоваться, знай о них Республика? Даже Колонии не знают. Но они очень важны для акций Патриотов.
- Значит, Колонии финансируют вас?
Каэдэ чуть улыбается:
- Кто еще может себе позволить содержание таких туннелей? Я не видела наших спонсоров - с ними контактирует Рейзор, но деньги поступают, значит они удовлетворены тем, что мы делаем.
Некоторое время мы идем молча. Глаза уже привыкли к темноте, я вижу ржавчину на стенах. Струйки воды прорисовали узоры на металлических сводах.
- Ты рада, что они выигрывают войну? - спрашиваю я спустя несколько минут в надежде, что Каэдэ готова продолжить разговор о Колониях. - Они ведь практически вышвырнули тебя из страны. Почему ты вообще захотела уехать?
Каэдэ издает горький смешок. Шлепанье наших ботинок, расплескивающих воду, эхом отдается по туннелю.
- Пожалуй, я здесь счастлива, - говорит она. - А какие есть варианты? Наблюдать, как выиграет Республика? Скажи мне, что лучше? Но ты вырос в Республике. Кто знает, какие у тебя представления о Колониях. Может, ты считаешь, что там рай земной?
- А есть основания думать иначе? - отвечаю я. - Отец рассказывал мне о Колониях. Он говорил, что там города залиты электрическим светом.
- Твой отец работал на Сопротивление?
- Не уверен. Вслух он ничего такого не говорил. Но мы все считали, что он занимается чем-то в этом роде за спиной Республики. Он привозил всякие… штуковины, связанные с Соединенными Штатами. У обычного человека такие вещи вряд ли увидишь. Он говорил, что хочет всех нас вывезти из Республики. - Я замолкаю, погрузившись на несколько секунд в воспоминания; медальон на шее тяжелеет. - Думаю, я так никогда и не узнаю, что было у него на уме.
Каэдэ кивает:
- Понимаешь, я выросла на Восточном побережье Колоний у самой Южной Атлантики. Я не бывала там много лет… и теперь вода наверняка отвоевала у берега еще десяток футов. Но я поступила в воздухоплавательную академию и стала одним из самых многообещающих пилотов.
Я недоумеваю: если в Колониях нет Испытаний, как же они отбирают людей в свои школы?
- И что случилось потом?
- Убила одного типа, - отвечает Каэдэ.
Она говорит будто о самой обыденной вещи. В темноте она приближается вплотную и смело заглядывает мне в лицо.
- Что такое? Нет, не спеши записывать меня в убийцы - это произошло случайно. Он завидовал мне, любимице наших летных инструкторов, а потому попытался столкнуть меня с воздухолета. Я сильно повредила глаз во время нашей стычки, а потом нашла этого гада в раздевалке и врезала как следует. - Каэдэ с отвращением сплевывает. - Оказалось, что я слишком сильно приложила его по голове, он так и не очухался. Спонсор после этого происшествия, запятнавшего мою репутацию в корпорации, отказался от меня. Но не потому, что я кого-то убила. Кому нужен одноглазый наемник - пилот истребителя? Мне даже операция толком не помогла.
Она останавливается и показывает на свой правый глаз:
- Повреждение оказалось серьезным. Я стала бракованным товаром. Моя стоимость резко упала. Как бы то ни было, после того как от меня отказался спонсор, из Академии меня исключили. Откровенно говоря, обидно. Из-за того негодяя отчислили с последнего курса.
Мне не совсем понятны некоторые слова Каэдэ - корпорация, наемник, - но я решаю спросить о них попозже. Я наверняка буду все больше и больше узнавать о Колониях. А пока я хочу узнать побольше о людях, на которых работаю.
- И тогда ты примкнула к Патриотам?
Каэдэ беспечно отмахивается от меня и вытягивает вперед руки. Тут я вспоминаю, какая она высокая, какие широкие у нее плечи - не у́же моих.
- Откровенно говоря, Рейзор мне платит. Иногда даже удается полетать. Я здесь, приятель, ради денег, и пока мне платят, я буду из кожи вон лезть, чтобы возродить Соединенные Штаты. Если из-за этого рухнет Республика - отлично. Если в результате победят Колонии, черт их забери, - тоже неплохо. Пусть уже закончится война и начнутся Соединенные Штаты. Пусть люди заживут нормальной жизнью. Вот что меня волнует.
Ничего не могу с собой поделать, но все это кажется мне забавным. Каэдэ пытается выглядеть неангажированной, но, очевидно, она гордится Патриотами.
- Знаешь, ты, похоже, нравишься Тесс, - говорю я. - А значит, ты хорошая девчонка.
Каэдэ разражается непритворным смехом:
- Должна признать, она такая лапочка. Я рада, что не убила ее в том уличном бою. Еще увидишь - нет ни одного повстанца, кому она бы не понравилась. Ты сам не забывай время от времени проявлять немного любви к своей маленькой подружке. Я знаю, ты втрескался в Джун, но Тесс влюблена в тебя без памяти. Если ты сам еще не допер.
Улыбка сходит с моего лица.
- Пожалуй, я никогда не думал о ней в таком ключе, - бормочу я.
- По-моему, с ее-то прошлым она заслуживает хоть чуточку любви.
Я протягиваю руку и останавливаю Каэдэ:
- Она рассказывала тебе о своем прошлом?
- А тебе никогда не рассказывала? - недоуменно смотрит на меня Каэдэ.
- Мне ничего не удалось из нее вытянуть. Она всегда уходила от разговора, и я в конечном счете отступал.
Веселость мигом слетает с ее лица.
- Вероятно, она не хочет, чтобы ты ее жалел, - говорит Каэдэ. - Она была самой младшей из пятерых. Кажется, ей тогда только исполнилось девять. Родители не могли прокормить их всех, а потому как-то вечером выставили ее из дома и больше не впустили. Она еще много дней приходила и стучалась в дверь.
Не могу сказать, что я слишком уж удивлен. Республика так ленива, когда речь заходит о детях-бродягах, что редко кто из нас удостаивается ее второго взгляда. Кроме любви моей семьи, никакой иной опоры у меня не было в первые годы уличной жизни. Тесс явно лишили и этого. Неудивительно, что она так вцепилась в меня, когда я ее впервые встретил. Вероятно, я один во всем мире пекся о ней.
- Я не знал, - шепчу я.
- Ну, теперь знаешь. Держись за нее, вы хорошая пара. - Каэдэ ухмыляется. - Чертовы оптимисты. Ни разу еще не встречала такой жизнерадостной команды среди отребья трущобных секторов.
Я не отвечаю. Она, конечно, права: я никогда не задумывался, но мы с Тесс хорошая пара. Она всей душой понимает, откуда я вышел. Умеет поднять мне настроение в тяжелые дни. Ощущение такое, что она родилась в абсолютно счастливой семье, а не в такой, о которой только что рассказала Каэдэ. На сердце теплеет при мысли о том, с каким нетерпением я жду встречи с Тесс. Я иду туда, куда она. И наоборот. Мы одного поля ягоды.
А еще есть Джун.
Стоит подумать о ней, как у меня перехватывает дыхание. Собственная реакция чуть ли не смущает меня. Хорошая ли пара мы с Джун? Нет - именно это слово первым приходит в голову.
И все же.
Наш разговор выдыхается. Иногда я оглядываюсь через плечо, отчасти надеясь, что увижу свет, отчасти - нет. Темнота означает, что туннель не проходит под сливными тротуарными решетками на виду у прохожих. К тому же туннель, кажется, уводит нас все ниже и ниже. Стены сужаются, смыкаются вокруг, и я заставляю себя дышать ровно. Черт его побери, этот туннель. Чего бы я только ни отдал, чтобы снова оказаться под открытым небом.
Мы идем целую вечность, но наконец я чувствую: Каэдэ резко останавливается. Отзвук наших шагов по воде меняется, - кажется, теперь впереди твердая поверхность. Может быть, стена.
- Раньше здесь размещался бункер для отдыха беглецов, - поясняет Каэдэ. - От задней стены бункера туннель тянется до самых Колоний.
Она пытается открыть дверь маленьким рычагом, а когда ничего не получается, тихонько стучит по двери костяшками пальцев - сложный ритм десяти или одиннадцати ударов.
- Ракета! - выкрикивает она.
Мы ждем, дрожа от холода. Никакого ответа. Потом в стене появляется небольшой тусклый прямоугольник, и на нас, моргая, смотрят желто-карие глаза.
- Привет, Каэдэ. Воздухолет прибыл вовремя? - спрашивает девушка за дверью, потом замечает меня, прищуривается. - Кто твой друг?
- Дэй, - отвечает Каэдэ. - А теперь закрой рот и открой дверь. А не то я сейчас в ледышку превращусь.
- Проверить-то я должна.
Ее глаза осматривают меня с головы до ног. Удивительно, что она вообще что-то видит в такой темноте. Наконец прямоугольник света исчезает. Я слышу несколько бипов и второй голос. Стена отъезжает в сторону, и я вижу за ней узкий коридор с дверью в другом его конце. Прежде чем мы успеваем сделать хоть шаг, из-за стены появляются три человека и направляют пистолеты прямо в наши головы.
- Входите, - гавкает один из них - та самая девица, которая открывала окошко в стене.
Мы подчиняемся. Стена за нами закрывается.
- Пароль на эту неделю? - спрашивает она, громко щелкая жевательной резинкой.
- Александр Гамильтон, - нетерпеливо отвечает Каэдэ.
Теперь все три пистолета нацелены только в мою голову.
- Значит, Дэй? - Девица раздувает пузырь из резинки. - Точно?
Я не сразу понимаю, что второй вопрос адресован не мне, а Каэдэ. Та раздраженно вздыхает и ударяет девицу по руке:
- Да Дэй он, Дэй. Кончай уже.
Пистолеты опускаются. Я снова дышу, хотя и не заметил, как задержал дыхание. Впустившая нас девица показывает нам на вторую дверь, а когда мы доходим до нее, проводит маленьким прибором (вроде того, что есть у Каэдэ) по левой стороне двери. Раздается еще несколько бипов.