Шаттл ворвался в верхний слой атмосферы. Заскользил сквозь газовый бульон, теряя скорость. Удивительно, но на этой высоте уже было полно пыли: из-за низкой гравитации ее забрасывало ветром с поверхности планеты почти что к самим звездам. А ветры над прокаленной дневной стороной Забвения бушевали безжалостные. Скарлетт, поигрывая желваками, смотрела через щель фронтального иллюминатора на то, как нос челнока рассекает клубящуюся мглу. Где-то внизу, но уже - рукой подать как близко, бродили среди причудливых выветренных скал обитатели этого мира - многокилометровые воронки ураганов.
Неожиданно Раскин почувствовал, что коалиты в его ушах уже не болтаются, словно морская капуста в океанском течении. В блуждающем мирке посадочного шаттла вновь появился "верх" и "низ". Здравствуй, гравитация!
За считаные минуты они промчались через бесхитростный пыльно-красный день Забвения. Свет вокруг них стал меркнуть, наливаться багрянцем; и вот внизу снова превалируют серые безликие оттенки. Ветры утихомирились, у скал исчез напыщенный вид барочных башен, они превратились обратно в посеченные метеоритами хребты.
- Приближаемся к цели, - сообщила Скарлетт. - Связь… да, возвращается связь… "Микадо"? "Ретивый"?
Голос Шнайдера прозвучал неожиданно четко и так громко, что Раскин вздрогнул:
- Скарлетт, внимание! Внизу - тишина. Хронодатчики молчат! Повторяю: хронодатчики молчат!
- Принято "хронодатчики молчат", - ответила Скарлетт озадаченно. - Запускаю маршевые, выхожу на следующий виток.
Раскин, предчувствуя недоброе, попытался развернуть зажатую креплениями руку так, чтобы увидеть показания индикатора кислорода. Но в темном шлюзе ему не удалось разглядеть ни шкалы, ни проклятой стрелочки. Пришлось перевести глаза в режим ночного зрения, но и он не помог. Циферблаты стали выглядеть яркими размытыми кругляшами.
В свою очередь, Скарлетт запустила программу пересчета расхода топлива. Беззвучно чертыхнулась, увидев результат.
- Отставить новый виток! - включился в разговор Козловский. - Продолжай торможение! Закладывай вираж и начинай спиральный спуск!
- Принято.
- Не опускаться ниже двух километров!
- Принято. Приступаю к маневру.
Шаттл накренился. Началась болтанка. Раскин крепко приложился затылком об шлем, на секунду забыв о своих пробах следить за потреблением кислорода. Центробежная сила заставила его подобрать колени.
Челнок обогнул точку высадки по широкой дуге. Лишь над дальней стороной Кратера Скарлетт удалось развернуть шаттл носом к цели. Цифры на экране альтиметра беспристрастно уменьшали свое значение. И опять они пронеслись мимо цели и закончили разворот уже в западном полушарии, на кромке заката. Скарлетт поставила метку на дисплее расхода топлива. Когда пока еще зеленый столбик опустится до указанного уровня и станет желтым, решила она, шаттл отправится обратно в космос.
А тем временем посадочный модуль ввинчивался в скудную атмосферу Забвения все глубже и глубже. Два километра - говорят, что выше этой отметки "смещение" еще ни разу не фиксировали, однако никто не брался утверждать, что аномалия действует только на поверхности планеты. Сейчас у них была прекрасная возможность проверить эту гипотезу. Альтиметр показал три тысячи метров над грунтом.
Раскин твердо решил, что если не высадят его сейчас, то во второй раз он черта с два согласится на эту авантюру. Больше всего ему захотелось подбросить забрало шлема и вставить в зубы сигарету. Хотя, еще накануне был уверен, что никотин не имеет над ним власти.
- Ушелец, мы сейчас над целью, - заговорила Скарлетт, - мы прямо над "скаутом"! Я сбрасываю скорость, выхожу на новый вираж, опускаю машину на двухкилометровую отметку…
- Есть сигнал! - закричал Шнайдер. - "Смещение" прекратилось!!!
- С богом, ребята! - включился Козловский.
- Повторите, хронодатчики работают? - Валькирия не стала разделять энтузиазм тех, кто находился в тысячах километрах над ними.
- Хронодатчики функционируют отлично! В эфире гимн СССР! - подтвердил Козловский и сразу же добавил: - На орбите работает шаттл "номер два". Ровно через двадцать четыре минуты он опустится на поверхность Забвения и эвакуирует Ушельца.
- Ушелец, держись! - заскрипела зубами Скарлетт.
И ему пришлось держаться.
Те перегрузки, которые он испытал на орбите, показались детским лепетом по сравнению с тем, что Скарлетт устроила при посадке. Корпус стонал, двигатели ревели; едва завершив последний разворот, она бросила шаттл в сторону мерцающей на навигационном мониторе точки. Она не знала, сколько времени даст ей Забвение на посадку и отступление: полчаса, десять минут или же тридцать секунд. Опускаясь ниже двухкилометровой отметки, она непроизвольно задержала дыхание.
Включила гравитронику и зажгла прожекторы: внизу от горизонта к горизонту тянулись каменистые гребни. Скорость челнока упала до минимальной. Теперь он плыл в собственном гравитационном поле, готовый зависнуть над подходящей для посадки поверхностью.
Над головой Раскина зажегся предупреждающий сигнал: шлем с поднятым забралом - в круге, перечеркнутый крест-накрест. Значит, Скарлетт начала стравливать в шлюзе давление, чтобы, когда откроется выход на планету, его не выбросило из шаттла вместе с воздухом, словно снаряд из пушки.
Раскин подобрался. Вот-вот, и пилот объявит касание. Ушелец отсоединил рацию от корабельной сети, в тот же миг в динамике захрипело и завыло - с качественной связью можно было распрощаться. Покрепче схватился за рычаги - слева и справа от себя, - чтобы убрать крепления, как только… как только…
Челнок скользнул брюхом по гребню. Скарлетт выругалась, зло ткнула пальцем в монитор контроля бортовых систем, выпуская наружу телескопические стабилизаторы. Вверх взлетели исполинские клубы пыли, похоронив под собой место посадки, а также надежду его разглядеть.
Шаттл сурово дернулся. Освещение в шлюзе вошло в прежний, красный, режим. Раскин понял, что Скарлетт сообщает ему о посадке, хотя не разобрал сквозь шум помех ни слова.
"Десять-пятнадцать секунд", - напомнил себе Раскин. А лучше - и того меньше. Ведь в любой миг шаттл может накрыть "смещение": убить Скарлетт, уничтожить челнок.
Натужно загудели сервомеханизмы, опускающие трап, засвистели, вырываясь наружу, остатки воздуха. Раскин рванул рычаги, поднимая крепления, выскользнул из кресла.
…Он еще не находился в состоянии ускоренного метаболизма, однако все происходящее вокруг казалось ему донельзя медленным, изматывающим. Вот крепления: еле-еле поднимаются вдоль направляющих вверх; вот трап: все еще ползет навстречу грунту…
Он в два шага пересек шлюз, решительно вышел на трап, в пыльную кутерьму, мечущуюся в лучах прожекторов. Прыгнул вперед, умело сгруппировался в половинной силе тяжести, и приземлился на ноги уже среди серых валунов.
Ха! Раскин с изумлением понял, что он едва не смеется от радости. Высадка-то прошла на "пятерку"!
В этом вонючем лесу снова появился волк! Несмотря на возраст, он не потерял своих навыков и крепко стоит на лапах! Он по-прежнему молодец, он по-прежнему - Ти-Рекс, а не какой-нибудь дряхлеющий Ушелец!
Но нет, то ли с ним сыграла злую шутку инерция, то ли попросту что-то подвернулось под ноги; Раскин потерял равновесие, отчаянно взмахнул руками и затем на глазах у Скарлетт и всех тех, кто наблюдал за высадкой с "Ретивого" и "Микадо", позорно рухнул. Упал так же ловко, как мешок с навозом…
"Не хватало только разбить забрало об камень, - чтобы глаза наружу вывернуло…" - успел подумать он, врезаясь головой в закругленную вершину валуна.
Ему повезло, на стеклянном щитке не осталось ни царапинки. Скафандр собрали на славу.
Перевернулся на спину и минуту-другую лежал, наблюдая, как к звездам поднимается доставивший его шаттл. Слава богу, Скарлетт удалось убраться с этой планеты живой.
Присел. В левой щиколотке пульсировала тупая боль. Правое колено тоже ныло. Но в целом серьезную травму получило лишь его самолюбие.
Первым делом он выставил перед собой обе руки и проверил, что показывают его любимые циферблаты на наручах. Как всегда, ни черта не понял. Перед десантом у него так и не нашлось времени как следует изучить эти приборы. Неуверенно пощелкал переключателями газового смесителя за спиной: стрелочка на индикаторе "О2" дернулась в сторону нулевой отметки. Раскин поспешно вернул переключатели в предыдущее положение и зарекся к ним прикасаться до окончания миссии.
В динамиках по-прежнему хрипело. Хваленая рация и ее пьезомеханизм либо не стоили выеденного яйца (как Раскин и предполагал), либо сломались в минуту его позора, - когда он проверял прочность скафандра среди здешних глыб. Сколько ни верти неудобную верньеру, сколько ни изводи себя рычагом на бедре - эфиром распоряжалось лишь реликтовое излучение.
Тик-тик-тик - постоянно капало сверху. А идиотский хронодатчик функционировал - как назло. Наверное, и впрямь - самый надежный прибор в скафандре.
Кстати, время бежало, пора было приниматься за работу. Раскин огляделся: он находился в узкой, петляющей ложбине. Удивительно, как Скарлетт ухитрилась посадить сюда челнок! Слева поднимался крутой склон высотой в два - два с половиной человеческих роста. Справа, шагов через двадцать, начинался пологий подъем. Это были пресловутые каменные гребни, которыми встопорщилась лавовая долина после удара астероида. Все, как один, повернуты пологой стороной к Кратеру, крутой - ко всему остальному Забвению.
Раскин тремя прыжками поднялся на ближайший гребень. Взгляду предстал мертвый, но одновременно удивительный пейзаж. Застывшая страна каменных волн, бесконечная череда подъемов и спусков; ни тени движения, лишь унылая пыльная поземка текла вдоль дна впадин между гребнями. Горизонт так близок, что, казалось, можно было вытянуть руки в стороны и соединить север с югом. Над долиной - усыпанное звездами небо, полупрозрачные хвосты комет цепляют взгляд. Их возле 61-й Лебедя крутится - что мух возле сладкого. Небо подсвечено красным, словно заревом близкого пожара. На востоке чернел скальный хребет - ближняя стена Кратера. На западе звезды пропадали на фоне встающей стеной зари. 61-я Лебедя оставалась невидимой, но над горизонтом, словно инопланетный цветок в воспаленном обрамлении, извивалась нить протуберанца. Тонкая нить, словно гиф грибницы.
- Так вот ты какой, цветочек аленький… - пробормотал Раскин.
Неожиданно его внимание привлекло движение среди гребней на юге. Поднялся ветер. Он натянул и заставил трепетать полотно, непонятно как очутившееся здесь. От полотна вглубь расщелины тянулись перепутанные стропы. Парашют?
Раскин оттолкнулся от края гребня, пролетел метров пятнадцать, болтая ногами, и на этот раз смог мягко приземлиться на середине соседнего склона. Подпрыгивающей походкой взбежал на его вершину - он уже почти адаптировался к пониженной гравитации - и по щебенистой насыпи спустился в расщелину. Здесь он обнаружил прикрепленный к парашюту существенно помятый шар из тусклого металла. Шар был диаметром примерно в один метр и выглядел очень тяжелым. Сквозь дыру в округлом боку Раскин увидел переплетение толстых медных жил. Что это: один из тех радиопередатчиков, что установил в долине экипаж "Ретивого"? Зонд, отправленный исследовательским кораблем при царе Горохе, в пору тотального увлечения темпоральным ребусом Забвения?
Однако долго изучать находку ему не пришлось. Размеренное "тик-тик-тик" у виска вдруг изменило ритм.
Тикитикитикитик!
"Смещение"!
Раскин бросился вниз, на щебень.
Вот оно! Капкан Забвения захлопнулся. Теперь бы не сплоховать!
Он сжался в позе эмбриона и отпустил внутреннюю пружину.
Ну же! Распрямись! Мгновенно! Со взрывом!
Он всегда ощущал себя на грани. Он мог включать форсированный метаболизм рефлекторно. Обычно хватало легкого толчка, какой-нибудь ерунды, и мутация сразу напоминала о себе: "Угроза? Метаморфозу?.." Теперь же потенциальная энергия его организма неохотно трансформировалась в кинетическую.
Электроны вяло кружили вокруг унылых атомных ядер. Аминокислоты образовывали непрочные пептидные связи. Мир погружался в гомеостазис.
Перед глазами появились лица ребят из его старой группы. В мельчайших подробностях. Он, как наяву увидел, задорные глаза Ли Вэя и волосатую родинку на его подбородке; в ушах зазвучал холодный голос с хрипотцой - это Элдридж читал вслух газету, речь шла о новой политике Солнечной Федерации в связи с укрепляющимися добрососедскими связями с цивилизацией Треугольника. Он вновь услышал отвратительный звук - так Кайзер с пристрастием скреб лезвием подмышку; от этого типа всегда разило на три версты, несмотря на дезодоранты. Как он только не задыхался в своем скафандре…
Надо же! А он был уверен, что образы этих людей навсегда стерлись из его памяти.
Тикитикитикитик!
Зато они не забыли его.
Тикитикитикитик!
Они ждали все это время.
Здесь, на Забвении. Ждали, когда он спустится. К ним. На встречу.
Их тела перегнивали внутри скафандров, превращались в прожаренные рентгеновскими лучами и ультрафиолетом безгубые мумии, а их души терпели и лелеяли надежду о том, что когда-нибудь он попадет к ним в руки.
Теперь здесь были все. Вся группа. В тех самых тяжелых роботизированных скафандрах, в которых испустили дух, но почему-то без шлемов, - да и зачем покойникам воздух? Они обступили его - исполины, полубоги над жалким, скорчившимся у их ног человечком. Они стояли, покачивая почерневшими головами. Они не одобряли его тщеславия и самоуверенности. Как он мог подумать, что у одного - одного! - выйдет то, что не получилось у всей группы?
В какой-то миг ему показалось, что у него и в самом деле ничего не выходит. Что он не может разогнать свой организм до скорости "волны". Он скрипел зубами и глухо стонал от отчаяния и охватившего его животного ужаса. С губ свесились клейкие тяжи слюны. Он бился затылком об шлем. Он умирал. Он был один под красным небом, на этой планете. На планете, которая убивает людей.
- Есть такое восточное изречение: если ждешь друга, не принимай стук своего сердца за топот копыт его коня…
О боже! Кто это говорит? Чей монотонный голос рождает слова под шлемом белого керамического скафандра с неотвратимостью и скукой хозяйки, развешивающей на веревки белье?
- Мы ждем контакта, но пока нет ни одного достоверного факта, который бы указывал на то, что мы - не одиноки. Что, кроме нас, в этой Вселенной существуют живые организмы, наделенные разумом, свободой воли и жаждой познания. Равные нам по могуществу и способные на обмен информацией.
Раскин понял, что это продолжает читать газету дружище Гордон Элдридж. Ага, ври больше. Ничего эдакого там не писали. Помним-помним! Не проведешь! Да и сам ты сейчас стоишь истуканом, черный, как головешка, и страшный, как смерть, а не читаешь. Не можешь читать. И газета та истлела давным-давно, как истлел твой мозг, приятель…
- Если существуют сверхцивилизации, то почему они до сих пор не установили с нами контакта?..
У его забрала возник обтянутый остатками серой пергаментной кожи череп. По характерному запаху - как мог запах проникнуть через скафандр? - Раскин понял, что это наклонился Кайзер. Вонючка и при жизни отличался настырным характером.
- Тик… Тик… Тик… - отщелкала трещина рта. - Вот так и Шестой… - выдохнул почти что нежно. - Группа… в комплекте… Тик… Тик… Тик…
И все закончилось.
Раскин понял, что хронодатчик в шлеме отсчитывает секунды непозволительно медленно и с благородным "цокающим" звуком, который скорее подходил бы массивным каминным часам. Стало быть, скорости объективного и субъективного времени опять разошлись. Теперь он обгонял всепланетный временной поток.
Раскин осадил метаболизм. Его плотно сомкнутые губы разжались, наружу вырвалось облачко пара - как на морозе, которое тут же осело пеленой на внутренней поверхности щитка шлема.
Вернувшись в одну фазу с Забвением, Раскин осознал, что по его лицу текут слезы. Он рыдал. То ли потому, что перегруженная нервная система требовала немедленной разрядки, то ли потому, что лица его бывших товарищей - и живые, и мертвые - привиделись уж очень реальными. Как говорится: чего греха таить? Он испугался до смерти. Но в Большом Космосе какая только чертовщина ни случалась, и страх - не то чувство, которого стоило здесь стыдиться. Так считал и сам Раскин, и большинство его коллег. К счастью (или к несчастью), рация не работала, и у него была возможность дать себе волю.
Но и это прошло тоже.
Он поднялся на ноги. Сквозь запотевшее забрало с опаской оглядел обступающие его склоны. Нет, он был один. Никаких мертвецов. По крайней мере - ходячих. Посмотрел на звезды. Ликуют ли сейчас на "Ретивом" и "Микадо"? Ведь наверняка уже все знают, что он выдержал "смещение".
А, черт с ними! Пусть хоть бьются об заклад: сколько он еще продержится. Но все же, чувствуя себя идиотом, он поднял руку и помахал космосу. Смотрите, мол, этот каменный шарик с дыркой его не сломал!
Раскин сделал несколько шагов. Баллоны с кислородом становились все легче и легче. Запотевшее забрало шлема постепенно очищалось.
И все-таки Забвение его надуло, как мальчишку. Фальшивое было видение, понял он с облегчением. Элдридж не расстался с жизнью на этой планете. Совершенно точно: американца, полумертвого Раскина и еще одного парня, дай бог памяти, Леньку Почечуя (или это было его прозвище, а не фамилия?) забрало "перо": большой десантный челнок. Так что дух Элдриджа не мог бродить среди каменных волн.
Или мог?
А вдруг его тоже заставили вернуться сюда, как сегодня - Раскина?
Ха! А вдруг после смерти они все попадают на Забвение и на этой планете, сожги ее солнце, находится их персональный ад? Тот неудачный эксперимент в прошлом, он стал своего рода проклятием, которое предопределило место их кончины, а также то, где они будут находиться после нее. И чем заниматься.
И, да-да, когда придет время, он опять окажется здесь. В своем старом скафандре. Без шлема.
Шестой доукомплектует собой группу.
Раскин помотал головой. Обычно он не был склонен к фантазиям подобного толка. Но сейчас они выпрыгивали одна за другой, словно чертики из табакерки. Неужели он все время носил эту гадость в подсознании?
Гнать прочь эти мыслишки! Гнать! Если, конечно, он не собирается свихнуться на том же месте и провести остаток своей жизни - примерно полчаса, - пуская слюни и наслаждаясь прыжками в условиях пониженной гравитации.
Потянулся губами к никелированному мундштуку. Втянул в себя добрую четверть галлона питательного пойла. Аминокислотный сироп, по консистенции - как кисель, прокатился по сухой, словно пустыня Гоби, глотке и беспокойному тоннелю пищевода, снимая боль, утоляя жажду, убирая тошноту.
Когда температура тела снова стала нормальной, он неожиданно понял, что внутри скафандра очень жарко. Вот тебе раз! Очевидно, этот термос - палка о двух концах. С одной стороны, он не пропускает холод Забвения, но с другой - не отдает наружу побочное тепло, что было образовано форсированным метаболизмом.