- Хозяин питейного заведения со своими слугами. Когда я оставил тебя в таверне, направившись за помощью, чтобы доставить тебя сюда, они воспользовались твоей беспомощностью и всласть повеселились.
Конан с тревогой еще внимательнее прислушался к своим ощущениям. Хвала Крому, мстители не дошли до непоправимых грубостей. Следует быть осторожнее с простолюдинами.
- Суд состоится завтра утром, - сообщил знакомый и скрылся из поля зрения.
Лязгнула дверь.
- У-у, - снова подал признаки жизни слабоумный.
- Если хочешь что-то сказать, говори яснее! - раздраженно отозвался Конан.
Человек приблизил свое лицо к лицу киммерийца и открыл рот, показав туда пальцем. Во рту было пусто как в кошельке нищего. Главное сокровище - язык - отсутствовало.
* * *
Утро ознаменовалось тем, что безъязыкий страж Конана погасил масляную лампаду, накрыв ее медным колпаком. Рассвет был тусклым. Освещение стало гораздо хуже, чем при горящей лампаде.
Зато Конан чувствовал себя куда лучше, чем накануне. Страж ослабил путы, и к Копану вернулось ощущение конечностей - он мог слегка двигать ими, разминая их и не давая застыть крови. Он занимался этим целый день и всю ночь.
Лязгнула дверь.
- Ты готов? - осведомился телохранитель Линфаня.
За ним стояли его соратники с суровыми, угрюмыми лицами.
- Если я скажу "нет", меня, что, отпустят? - поинтересовался Конан.
- Нет, - сказал телохранитель.
Конан, как мог, пожал плечами. Его принялись вязать. К уже имеющимся путам прикрепили веревки. За четыре свободных конца ухватились телохранители Линфаня. Конан быстро был поставлен на ноги и принужден идти.
Он внимательно запоминал путь. Коридоры, повороты, лестницы, звуки и запахи, доносившиеся из-за приоткрытых дверей. Это жилой дом. Значит, Линфань поместил его в темницу в собственном доме.
Сам хозяин уже ожидал пленника во дворе, сидя в паланкине. Занавески были отодвинуты, и Конан смог в полной мере полюбоваться на проявление радости при своем выходе. Лисья мордочка Линфаня излучала довольство.
- Твой язык - враг твой! - заявил Линфань, ожидая, что пленник ужаснется смыслу сказанных слов. По мнению Линфаня, он был неглуп и понял намек в виде его ночного стража.
На лице Конана не дрогнул ни один мускул. - Ты, я вижу, подрастерял свое красноречие, варвар! Но ничего, больше оно тебе не понадобится! - Линфань расхохотался.
На базарную площадь вышли сотни рабов, принявшихся собирать мусор, чинить опрокинутые навесы, шатры и помосты. Они быстро справились со своим делом. Еще до того, как солнце нагрело крыши домов города Шеват и разбудило господ, отправившихся торговать на рынок.
Конана провели по базару. Мальчишки были уже тут как тут и восприняли появление узника, как повод от души повеселиться. Они прыгали вокруг него, как бесноватые, и пытались ударить его палкой.
Камнями кидаться не пробовали. Никто не хотел получить от стражей такой подзатыльник, от которого сознание приходит в упадок, и мозги через нос проливаются на мостовую. А все знали, что стражи не преминут ответить подобным образом, если какой-нибудь из камней заденет их.
Палка в этом отношении была гораздо более безопасным инструментом. Ею можно нанести удар с близкого расстояния. Главное - не попасть под путы и избежать встречи с ногой узника.
Рабы смотрели на Конана сочувственно. Торговцы плевались в его сторону, но достаточно равнодушно - просто так полагалось по ритуалу. Если бы они вели пленника, то другие тоже бы стали плеваться в знак солидарности.
Линфань высовывался из паланкина и кивками благодарил самых влиятельных людей. Линфаня знали все, и он знал всех.
От угла храмовой стены прошли по северной улице и двинулись напрямую ко дворцу. Дворец был окружен стеной, внутри которой располагались ходы для военных нужд и на город смотрели узкие бойницы.
Широкие западные врата были открыты, и люди непрерывным потоком входили во дворец и выходили из него.
Возле западной башни находилась площадь суда, выложенная коврами и уставленная сосудами с благовониями. По углам ее были воздвигнуты рамы, обернутые шелком с надписями старинным письмом. От вершины северной башни спускался канат, увешанный разноцветными флагами.
Площадь суда была заполнена самым разным народом. Были здесь и вендийцы в белых одеждах и с темной кожей, и кхитайцы р желтых и черных одеждах, и какие-то мрачные люди в грубо сшитых шкурах, и даже соплеменники Конана с одухотворенными лицами и тяжелыми посохами, которые обычно использовались для защиты, а не для того, чтобы опираться на них при ходьбе. Сейчас они праздно лежали у ног своих владельцев. Находилось здесь также несколько женщин и рабов.
Царица появилась на троне под полупрозрачным покрывалом. Трои несли двенадцать телохранителей. Они поставили трон на возвышение и уселись вокруг, поджав под себя ноги.
К трону приблизился человек с лысой головой, на которой выделялись непомерно большие уши. Он встал на колени и наклонил голову к Ыарице.
- Я - речь царицы Аринны, дочери этого города, - объявил он.
Тень на троне под покрывалом пошевелилась.
- Я знаю, - сказал человек, объявивший себя "речью царицы", - что первым делом на сегодня назначено важнейшее дело министра Линфаня, хранителя тайных покоев. Я знаю, что он считает себя оскорбленным чужеземцем, которого повстречал у ворот города. Так ли это, Линфань?
Линфань вышел вперед, поклонился и ответил:
- Да так, ваша мудрость!
- Скажи, Линфань, опора нашего города, любезный нашему сердцу человек, какие именно слова сказал чужеземец, осмелившийся оскорбить тебя?
- О, царица, я не могу произнести их, ибо они позорят трон!
- Разве наш трон столь слаб, что его могут опозорить слова какого-то чужеземца? Неужели его жалкие слова сильнее нашего трона?
- Но царица… - Линфань покраснел и обвел глазами присутствующих.
Улыбнулись только киммерийцы и две женщины с непокрытыми головами, в зеленых одеждах с блестками. Остальные смотрели на Линфаня с вниманием охотника, выглядывающего из засады.
- Царица… - повторил Линфань. - Уста мои не в силах сказать правду. Но солгать я не могу и поэтому отвечу правдой, облеченной в слова, которые, может быть, не столь сильно и опасно ранят слух присутствующих здесь граждан. Этот чужеземец, которого вы видите в путах, назвал меня, министра Линфаня, хранителя тайных покоев, тем словом, что обычно обозначает то, что выходит у человека через рот, но не является словом, добавив к этому слову эпитет, относящий его к тому разряду животных, на которых возят тяжести крестьяне.
Тень на троне иод покрывалом вздрогнула, и до присутствующих донесся смех царицы. Из вежливости все стали смеяться, хотя и не понимали, над чем.
- Что, что? - сказал человек, исполнявший роль "речи царицы". - Что ты сказал? Мы совершенно не поняли! Мог бы ты изъясняться попроще? Мы совершенно не понимаем, как такое витиеватое выражение вообще может кого-нибудь оскорбить!
Линфань стал красным, как заходящее солнце.
- Не могу не объявить правды, - произнес он. - Чужеземец назвал меня блевотиной осла.
Аринна снова засмеялась.
- И с этим ты пришел сюда, мой министр? - спросила она, с трудом подавив хохот. - Я не вижу в сказанном преступления. Чужеземец, возможно, ошибся, но когда он говорил это, он всего лишь говорил то, что думал в тот момент… Он свободно высказал свое мнение… Освободите чужеземца!
Телохранители Линфаня сняли с Конана путы.
- Мы доказали несправедливость твоего обвинения, уважаемый Линфань, - заявила царица. - Ты теперь должен возместить убытки, которые причинил обвиняемому. Он причинил тебе какие-нибудь убытки, Конан?
- Верните ему меч, - приказал Линфань. Один из телохранителей отправился к министру домой за мечом. Ему вручили флаг царского гонца, и он, выкрикивая "Дорогу! Дорогу!", понесся по улицам. За ним с гиканьем устремились мальчишки.
- Что касается моральных убытков… - заговорил человек-речь Аринны. - Какого возмещения, Конан, ты потребуешь?
Конан не ощущал особых моральных убытков, причиненных его достоинству. Он посмотрел на Линфаня и подумал, что не стоит требовать с него никакого возмещения. Министр был красен лицом и зол. Лучше уж лишний раз не дразнить тигра.
- Я полностью удовлетворен, - сказал Конан. Линфаня его великодушие разозлило еще пуще.
* * *
Линфань вернулся домой в жутком настроении. Ему хотелось немедленно содрать с кого-нибудь одежду и подвергнуть несчастного суровому наказанию. Едва министр успел войти к себе во двор, как на глаза ему попался старый раб о чем-то с улыбкой беседующий с наложницей. Линфань тотчас рассвирепел.
- Ты, червь, смеешь разговаривать с моей женщиной! - завопил он.
Телохранители немедленно бросились вперед и схватили обоих.
Линфань приказал носильщикам опустить паланкин и составить живую дорогу. Это было исполнено. Пока Лифань стоял на одном теле и делал шаг на следующее, тот человек, с которого он сошел, бросался вперед и вновь ложился под его стопу. Идти было не очень удобно. Тела колыхались, и через десяток шагов Линфаня охватило неприятное головокружение, но перед ним уже стояли пойманные преступники.
- Червь! - повторил Линфань. - Я прикажу содрать с вас обоих кожу.
Наложница побледнела, ноги старика подкосились, и девушка была вынуждена поддержать его. Линфань почувствовал облегчение.
- Отец! - со стоном в голосе проговорила девушка, обращаясь к старику и не глядя на господина.
Она не смогла удержать старика, и он осел на землю, а потом и повалился наземь, словно бурдюк с водой.
- О, господин! - опомнилась девушка, оставив старика и обратившись к Линфашо. В глазах ее стояли слезы. Она обняла обувь господина и принялась покрывать ее поцелуями. - О, господин!
Линфань сошел со спины носильщика, вырывая свою ногу у наложницы, которая потащилась за ней, не в силах отпустить.
- На этот раз я не буду приказывать содрать с вас кожу. Богиня милостива к слугам своих возлюбленных чад, но учтите, что все ваши прегрешения записываются в небесную книгу, и вам обязательно будет воздано по заслугам.
- О, благодарю, господин! - возопила наложница.
- Снимите с нее одежды и дайте ей десять ударов мягкой плетью по бедрам, - распорядился Линфань.
Ярость и гнев сменились желанием плотно пообедать. Линфань прошел в любимую из своих комнат, из окон которой можно было видеть снежную вершину горы Тасса.
Крики наложницы, доносившиеся со двора, ублажали его слух. Запахи, доносившиеся из кухни, возбуждали его аппетит. Он приказал своему флейтисту сыграть что-нибудь нежно-грустное, и велел принести сладкого вина.
Не успел он сделать, как следует, первого глотка - густое вино только начало течь по языку - как вбежал привратник и, бросившись на колени, доложил:
- К вам посетитель. Требует встречи с вами! - с этими словами привратник положил к ногам господина золотой брусок в мину весом.
- Хм, - вымолвил Линфань. - Пусть войдет. Перед Линфанем предстал высокий человек в богатой одежде. Лицо его чуть не лопалось от гордости и непомерной спеси. Он равнодушно скользнул взглядом по роскошной обстановке и прелестному виду из окна, но с почтением остановился на хозяине.
- Я - Ривал, брат Валлара, - сказал посетитель.
- Садись, я готов разделить с тобой свои мысли, вино и пищу! - ответил Линфань.
Ривал коротко поклонился и сел.
- Не буду скрывать своих намерений, - сказал он. - Лучшего момента не сыскать. Я пришел издалека. Много лет не было меня в нашем благословенном городе, и маленькая принцесса, которой я втайне восхищался, будучи несмышленым юношей, выросла за это время и стала царицей. О, да! Мои юношеские грезы словно сбылись. Я столько раз представлял ее…
Линфань будто невзначай уронил золотой кубок, и вино выплеснулось па пушистый ковер из шкуры единорога.
- О, я вижу, теперь я вижу, что слишком далеко зашел! - воскликнул гость. - Не буду, не буду… Я лишь в восхищении закрываю свой рот, не способный вымолвить о царице и слова правды, но и мое молчание достаточно красноречиво… - Гость замолк.
Служанки заменили приборы и шкуру. На этот раз единорог был сероватый с изысканными разводами.
- Я бы больше хотел услышать о ваших намерениях, чем о красоте царицы, - заговорил Линфань.
Ривал всплеснул руками.
- Что я слышу? Неужели газелеокая чем-нибудь прогневила вас?
- Ничуть, - ответил Линфань, но в его голосе не было искренности.
Она заставила вас вновь пережить мучительный стыд? Она предпочла грязного молодого варвара своему учителю и наставнику? Она посмеялась над вами?
Линфань спрятал глаза за большим золотым кубком в форме льва.
- Я знаю, что, может быть, огорчу вас, снова напомнив об этом, но она начала свой путь вниз с сегодняшнего суда. Такого позора не вытерпел бы старый царь, - сказал Ривал.
Линфань поставил кубок и внимательно посмотрел Ривалу в глаза.
- Да, - объявил Линфань. - Это правда. Суд был ужасен.
- Следовало бы прервать ее падение. Остановить в самом начале. Чтобы она не сломала себе кости, не порушила то, что творилось многими поколениями. Ей требуется хороший муж. Тот, кто сумеет обуздать ее страсти. И, боюсь, что супруг нужен царице немедленно. Иначе она может объявить своим мужем этого чужеземца.
- Она не посмеет…
- Посмеет. И вы, господин министр, знаете это не хуже меня.
- Кого же вы предлагаете?
Ривал взял кубок и пригубил вино. Взгляд его остановился на вершине горы Тасса.
- Себя, - объявил он. - Я - единственный, кто по-настоящему пригоден к этому делу. Я сумею обуздать царицу.
* * *
Аринна быстрой летящей походкой прошла по коридору к тайным покоям, где под надежной охраной обрел предпоследнее пристанище ее отец. Остановившись перед тяжелой окованной дверью, царица отослала телохранителей и служанок. Они удалились лицами к ней и непрерывно кланяясь.
Аринна осталась одна - и внезапно с ней произошла разительная перемена, словно из нее вынули внутренний стержень. Царица опустила плечи, голову, уголки губ. Вся она представляла теперь воплощенную скорбь - и неизвестно было, какой из образов был настоящим: тот, в каком она представала на людях, или тот, в каком она собиралась явиться перед отцом.
Она приблизила губы к отверстию в ухе демона-стража и прошептала тайные слова. В двери глухо стукнуло, раздался возглас приказа, слов которого невозможно было разобрать, и заработал механизм отпирания двери.
Царица отступила на шаг. Дверь дернулась, и створки распахнулись внутрь тайных покоев.
Аринна вздрогнула, когда огромный лохматый пес с лаем и горящими глазами бросился к ней. Она никак не могла привыкнуть к нему, хотя он приветствовал ее на входе в тайные покои, сколько она себя помнила.
Пес остановился в нескольких шагах от порога, поднял голову и завыл. Аринна прошла внутрь и потрепала пса между ушами. Он продолжал выть, потом в нем что-то щелкнуло, он опустил голову и начал с еле слышным жужжанием двигаться назад вдоль щели в полу, не поворачиваясь и не сгибая ног.
Призрачный свет струился с ажурного потолка, закрытого желтоватыми стеклами. Он падал на десятки тысяч серебряных листьев, дробился и распадался на мелкие пятна, медленно вслед за солнцем ползущие по саду. Медные стволы и медные ветви не могли шевелиться.
В этом саду не было ветра, который мог бы играть с ними. Птицы, сидевшие на ветвях, умели двигать только головами и открывать клюв, когда наступал определенный час. Четыре раза в день они начинали свое движение - и тогда сад наполнялся чириканьем, свистом, щелканьем. Но проходило несколько мгновений, и все замолкало - до следующего обозначенного часа.
Говорили, что можно обозначить другие часы, повернув что-то в главном механизме, но никто - ни царь, ни нынешняя царица - этого пока пи разу не сделали.
Кроме деревьев и птиц, в саду были маленькие пруды, в них плавали рыбы, которые непрерывно шевелили плавниками и двигались. Рыб не нужно было ни кормить, ни заводить - они плавали сами по себе. Садовник объяснял, что двигается вода, подчиняясь скрытым среди кораллов и камней лопастям, а рыбы устроены так, что плавники у них шевелятся от течения воды.
Отец сидел в кресле из витого дерева. Его тонкие пальцы свисали с подлокотников, кожа была серой, словно пергамент. Он безучастно смотрел вниз. Губы застыли в гримасе улыбки. Двигались только глаза. Нижняя половина его лица была парализована - он не мог ни говорить, ни есть. Его кормили через трубку, вводя в пищевод жидкую кашицу.
- Я рада вас видеть, отец! - воскликнула Аринна, опускаясь перед ним на левое колено и целуя руку. Пальцы его чуть заметно шевельнулись.
- О, отец! Сегодня я видела странный сон, пересказывать который не решаюсь. У меня было такое чувство, что кто-то близкий обманывает меня, и что я тоже лгу. Ложь опутала меня в этом сне, отец. Я боюсь. Неужели это правда? И неужели мне предстоит что-то неприятное, ужасное?
Отец запрокинул голову и закрыл глаза.
- Ты не хочешь слушать, отец? Ты осуждаешь меня? Я не должна была тебе ничего говорить? Если это так, кивни, если я ошиблась, качни головой. Сделай, как было прежде между нами условлено! Отец, ответь мне хоть чем-нибудь!
Аринна почувствовала раздражение и на мгновение закрыла глаза, чтобы мысленно сказать себе, что нужно быть спокойной - отец не обязан понимать, ее с полуслова. Она несколько раз вздохнула, прежде чем открыть глаза.
Что-то в окружающем было не так. Аринна вскочила и собиралась крикнуть стражей тайных покоев, но слова застряли у нее в горле. То, что она увидела, было настолько невозможным, что она отнюдь не сразу приняла это за реальность.
- Да кто вы такие? - грозно спросила она. Голова механического пса валялась возле ног
человека в зеленой одежде. За ним стояли мрачные личности, одна другой отвратительнее. Они разглядывали царицу с нескрываемой похотью, они буквально раздевали ее глазами. Так на нее еще никто не смотрел.
- Убирайтесь! - крикнула царица. Они захохотали.
Человек в зеленой одежде медленно подошел к ней и дотронулся до ее плеча. Аринна возмущенно отдернула руку.
- Да что вы себе позволяете! Стража! - вскрикнула царица.
- Я рад, что вы так бурно воспринимаете мое появление, - сказал человек. - Меня зовут Ривал, и я думаю, мы теперь долго, очень долго будем вместе…
- Стража! - повторила Аринна, но никто не отозвался.
- Я буду вашей стражей, - заявил Ривал. - Я буду охранять ваши сны и ваше земное тело. Я буду вам опорой в пути и повозкой, которая доставит вас туда, куда вы захотите. Разумеется, при одном-единственном условии - вы станете моей супругой…
Аринна едва не задохнулась от возмущения. Лицо ее покраснело, как закатное солнце.
- О, нет! Я не тороплю вас с ответом. Недельку я подожду. Может быть… - сказал Ривал. - Унесите старика.
Двое воинов взяли кресло с отцом Аринны и потащили его. Он сидел безучастно. Руки его безвольно лежали на подлокотниках.
- Отец! - вскрикнула Аринна. - Вы не посмеете! - Она сделала шаг за отцом, но Ривал встал на ее пути и покачал головой.