* * *
Ни пуха ни пера, сказал себе капитан Гудимов. И сам же себе ответил: к черту.
- Он сказал "Поехали", он махнул в Израиль! - пошутил майор Востряков. Вместе засмеялись. Самолет тяжко тронулся с места по бетонной ленте, пополз вперед, набирая скорость и теряя тяжесть…
Летим бомбить Сары-Булат. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Вот тебе и мирное присоединение, и белка, и свисток…
- Воздушная тревога, - прозвучало в наушниках. - Воздушная тревога…
А, черт! Белые!
Заметались над авиабазой прожектора, в небо, как в копеечку, ушли несколько ракет…
- Трах-тарарах этих стратегов! - заорал Востряков. Вчера вечером сказали, что бояться нечего: все крымские аэродромы разрушены во время боев, в воздух понимаются только "Харриеры" ПВО.
- Двести девяносто первый, взлет! - забился в наушниках вопль руководителя полетов. - Двести девяносто второй, взлет! Взлет, еб вашу мать!
Словно карающий меч, прошел над ВПП четырехкратный железный рев. Мелькнули стремительные силуэты - и прямо впереди взлетная полоса вздыбилась, брызнула в небо бетоном, огнем, щебнем и черт знает чем еще.
Точка возврата была уже пройдена самолетом. Гудимов теперь мог только взлететь или погибнуть.
На себя! Штурвал - на себя!
В метре от рваного края ямы передние колеса шасси оторвались от земли, самолет круто пошел верх, и тут же дернулся от попадания ракеты. Не дожидаясь, пока накренившаяся земля сомнет его в смертельном объятии, капитан Гудимов дернул Тот Самый Рычаг. Пиропатроны отстрелили фонарь кабины. Стотонное небо навалилось на грудь, выжимая легкие, как тряпку. Гудимов потерял сознание и не услышал грохота взорвавшихся баков и боекомплекта своего Су-24.
Этот взрыв спас ему жизнь: горячим ветром ударной волны его отшвырнуло почти на безопасное расстояние. Майору Вострякову повезло значительно меньше - его раздавило в столкновении двух ударных волн.
Но хуже всего пришлось тем летчикам, чьи самолеты, едва выведенные на летное поле, угодили под удар второго звена "корсаров". Эти люди успевали осознать весь ужас своего положения и всю меру своей обреченности прежде, чем погибали от взрыва вражеских и собственных бомб.
Coup de grace оказался взрыв топливных складов - случайно туда угодила бетонобойная бомба. Авиабаза в Бердянске вышла из строя самое меньшее на три дня.
Налетчиков догнали над самой серединой Чонгарского пролива, где давний спор между штурмовиками и истребителями получил основание для перехода в открытую вражду, хотя файтеры не были виноваты - их ракеты "воздух-воздух" имели меньшую дальность поражения, чем Р-40 советских МиГ-25, вылетевших из Днепропетровска. Стормеры, в общем-то, сами расслабились и опоздали с противоракетным маневром. Двое из них получили свое, и пилотам, успевшим катапультироваться, пришлось несколько часов проболтаться в еще довольно-таки холодной морской воде, ожидая спасательного вертолета. Конечно, истребители устремились в погоню, но у МиГов и скорость была выше, так что победили они всухую.
…С большим или меньшим успехом, но двенадцать аэродромов, где сгруппировались самолеты первой ударной волны, были серьезно повреждены в этот утренний налет, о чем командующий ВВС Николай Скоблин доложил на утреннем брифинге полковнику Адамсу.
- По предварительным данным, потери СССР в технике составляют до восьмисот боевых машин…
- Делите на два, - заметил полковник Кутасов.
- Да, я как раз хотел сказать, что реальные потери - порядка четырехсот самолетов… Наши потери: сорок три самолета. Из них наибольшие - среди "Миражей", наименьшие - среди "Беркутов". Удалось спасти восемь пилотов… Самые большие потери - двадцать семь человек - приходятся на долю летчиков-резервистов. Самолеты второй волны… - полковник Скоблин, уже третий за последние двое суток командующий ВВС Крыма, посмотрел на часы, - уже пошли.
- Тактическая победа, - резюмировал полковник Шевардин.
- Еще одна такая тактическая победа - и мы останемся без авиации, - отрезал Адамс.
Шевардин как будто не заметил ядовитой реплики.
- Ответ с их стороны напрашивается сам собой: дальняя бомбардировочная авиация и ракетный обстрел. Прошу также обдумать возможность нанесения ядерного удара.
- Маловероятно, - сказал капитан первого ранга фон Берингер. - Здесь находятся в плену четыре дивизии Советской Армии. Не будут же они подставлять под ядерный огонь своих солдат.
- Nevertheless, - сказал Адамс. - Когда начнется операция "Трезубец", мне хотелось бы быть спокойным за наше небо. И нашу землю. Господин Воронов, за какой срок красные смогут восстановить свои аэродромы?
- Компьютерное моделирование указывает на срок от двух до пяти суток.
- Большое спасибо, полковник. Будем предполагать худшее: завтра. Третий удар, господин Скоблин, - нас на это хватит?
- Хватит, сэр. Потери были… в рамках расчетных, так что нет смысла отказываться от выполнения третьей части плана… Конечно, нужно посмотреть, чем закончится вторая часть… Удар по тыловым аэродромам будет нанесен в ближайший час. Предполагается накрыть Днепропетровск и Краматорск. Но, конечно, так легко мы не отделаемся. Расчетные потери - 21 %.
- А что насчет третьей части плана? Чернобаевка и Каховка…
- Родная винтовка, - пробормотал Шевардин.
- Вот план по Каховке, - неодобрительно покосившись на дроздовца, Скоблин взял распечатку. - Выглядит немного дерзко, сэр… Ожидаемые потери - до шестидесяти процентов в технике у противника, до пятнадцати - у нас…
- Я разберусь… Скажите, Ник, а это правда, что перед важным вылетом "Вдовы" смотрят "Касабланку"?
- Да, сэр. И не только "Вдовы". Это традиция со времен турецкой кампании. Я не знаю, откуда она пошла, но считается, что это приносит удачу. Перед важным вылетом вся Кача смотрит "Касабланку"…
- Ну что ж… Хорошая традиция. Пусть капитан Голдберг готовит кассету, господин полковник. Удача ей пригодится…
* * *
Кинозал офицерского клуба был битком набит, и кондиционеры еле справлялись с той массой углекислого газа, которую выдыхали люди, сидящие друг у друга чуть ли не на головах.
"Вдовы", пилоты "Летучих Гусар" и коммандос из качинского полка молча смотрели на известную да последней запятой историю любви Рика и Ильзы. Феноменально, подумал поручик Бурцев, казалось бы, что здесь выдающегося? Банальный "любовный треугольник", несколько искусственные антифашистские мотивы, неизменно прекрасная в своей кристальной чистоте Ингрид Бергман, неизменно ироничный и язвительно-печальный Хэмфри Богарт… Несколько удачных фраз, сентиментальная песенка "As time goes by", и все это затерто до пролысин… Но вот почему-то каждый раз удается, глядя на экран, расслабиться перед важными учениями или - как теперь - перед настоящим боевым вылетом. Отпустить поводья натянутых нервов…
Но на этот раз экзотическая Касабланка, где стоит самый высокий в мире минарет, не просто служила для Бурцева источником расслабления. Платиновая блондинка Ингрид Бергман будила в нем мысли о темноволосой сероглазой летчице, сидящей теперь в четвертом ряду и прекрасно ему видной. Тамара Уточкина…
Is it a cannon fire, or my heart pounding?
Хороший вопрос, господа.
Разве мало в Каче красивых баб?
Длинноногих глазастых девчонок, мечтающих об офицере-коммандо, эталоне мужественности?
Совершенно гражданских девчонок, которые не рискуют свернуть себе шею по три раза в день?
Девчонок, которых, черт возьми, не трахали советские десантники…
Разве их мало в Каче, Евгений Бурцев?
Тогда почему же тебя интересует эта "Вдова", которая имеет все шансы не дожить до ближайшего утра? Женщина-военнослужащая, по всей вероятности - неисправимая феминистка? Женщина, которая, ко всему, несвободна - Рахиль сказала, что она встречается с каким-то корниловцем, горным егерем…
Но, во-первых, горный егерь - это такая же вредная по нашим временам профессия, как и коммандо… Во-вторых, некоторые мужчины… имеют, скажем так, довольно патриархальные взгляды… То есть им противна сама мысль о том, что их женщина спала с кем-то еще… Тем более, если этих "кого-то" было несколько… даже если ее мнения никто не спрашивал… Вот, просто не могут преодолеть отвращения…
Господи, о чем я думаю! Вылет - в течение этой ночи, сложная и дерзкая операция, с которой любой из нас (он так и подумал - любой из нас) может не вернуться, а у поручика Бурцева в голове одно: как отбить бабу у корниловца…
Он знал, что не решится подойти к ней сейчас, сразу после фильма. И знал - если что-то случится, он никогда не простит себе того, что не решился…
* * *
Этот день, без сомнения, принадлежал крымским ВВС. Советский Союз огрызнулся дважды: сначала попытались прорваться штурмовики и истребители из Ростова-на-Дону, потом - дальняя бомбардировочная авиация, "тушки" из Полтавы и Прилук. Патрульные самолеты ПВО отбили их - не без труда, но все же отбили.
Последним, завершающим аккордом должен был стать налет на авиабазу в Каховке - уничтожение советских вертолетов в порядке страховки от нового десанта.
Надо сказать, что в этот день "Вдовы" получили хороший заряд адреналина - поздним утром на рейде показались советский крейсер "Феликс Дзержинский" и три эсминца. Тамары в этот момент не было на базе, ее эскадрилья прочесывала горы в поисках затаившихся там остатков советских войск. Это больше напоминало охоту, чем войну, хотя их один раз обстреляли из ручного пулемета.
Когда они вернулись в Качу, все уже было кончено: половина жилого городка лежала в руинах, "Железный Феликс" с повреждениями (сработали ребята с базы береговой обороны) ускрипел обратно в Николаев, а один из эсминцев торчал поплавком, усевшись кормой на дно. Второй, как сказали Тамаре, затонул. Туда ему и дорога, ответила она.
Под вечер, уже после второго патрульного вылета - на этот раз ей выпало патрулировать побережье, - пришел приказ, после которого все кинулись сначала чинить поврежденные машины и проверять системы (нужно было поднять в воздух все, что способно летать), а потом пошли смотреть "Касабланку" - примета такая, на удачу.
- Суевернее альпинистов, наверное, только пилоты.
- А ты суеверный?
- Ну… Если бы я курил, я бы, наверное, не прикуривал третьим от одной спички…
Проклятый фильмец окончательно растравил душу. Весь полет до Армянска, где нужно было дозаправляться, Тамара собирала себя в кулак. Теперь, накручивала она себя, уже не важно, вернется она или нет. Важно сделать то, за чем их посылают: смешать с землей базу Каховка. Это имеет значение, больше - ничего.
Они пересекли линию берега и теперь шли над сушей, ориентируясь по железной дороге, насыпь которой тянулась по земле внизу бесконечным шрамом. Лунный блик бежал по рельсам вдогонку за небесной стаей. Ясная, тихая украинская ночь, та самая, когда "видно - хоч голки збирай", рвалась под винтами, было отлично видно во все стороны, так что засечь их было проще простого. На той малой высоте, на которой они шли, невидимые для локаторов больших ЗРК, их легко обнаруживали малые комплексы, поэтому маршрут прокладывался в стороне от расположения советских военных баз, и все равно нужно было смотреть в оба…
Там, где Днепр раздулся, подавившись бетонной дамбой, был последний, самый важный ориентир. Каховское водохранилище.
Тамара только усмехнулась, увидев впереди мятущиеся лучи прожекторов, бесплодно тающие в темно-синем небе. Группы "Дженни" и "Сид" поднялись, увеличили скорость и рванули вперед, прямо на эти прожектора, в то время как тяжеловесные "Теды"-транспортники, едва не задевая колесами шасси верхушки холмов, под шумок расползлись по округе. Мальчики - направо, девочки - налево.
Тамара выбрала себе объект для атаки - зенитную установку - и направилась прямо на нее. Когда выпускаешь два пакета НУРов, четырнадцать ракет, есть аж четырнадцать шансов куда-то попасть. Чудо, но в зенитку они попали. Рита переключила оружие и для верности добавила из пушки, после чего "Ворон" пошел над советской авиабазой, паля по всему, что было похоже на позиции зенитных систем. Да нет, даже не так избирательно - просто паля по всему.
Вот сейчас бы, подумала Тамара, запустить "Полет Валькирий" из динамиков во всю мощь, как у Копполы. Чтобы испугались еще сильнее, чтобы еще беспомощнее суетились между зданиями, паля из своих дурацких "калашей" в белый свет как в копеечку. Вот только девочки-еврейки этого не одобрят: с Вагнером у них очень стойкие и неприятные ассоциации.
- Дженни-Пять! Дженни-Пять, что там с Девятой?
Тамара поискала глазами Девятую. Только что была здесь, намного впереди справа - а где теперь?
Ого! Ничего себе, вот это не повезло!
* * *
Удар о землю был жестоким. Леа не пришла в себя, изо рта текла кровь - кажется, прокушен язык. Сама Фатма была изрезана осколками лобового стекла, но это не самое худшее. Самое худшее - что-то с ногами. Она их не чувствует. Словно их нет вообще.
Неудачная посадка. Во всех смыслах. Очереди из пулемета вполне достаточно, чтобы разбить бронестекло "фонаря" и, даже не задев пулей, вывести из строя пилота, на несколько секунд инстинктивно зажмурившего глаза. А этих нескольких секунд вполне достаточно, чтобы вертолет накренился, задел винтом какую-то мачту и ткнулся в землю носом, обламывая лопасти и превращаясь в шейкер для пилотов.
Резкая керосининовая вонь. Пора выбираться.
- Леа! Лей!
Стон.
Новая автоматная очередь: они бегут сюда. Дерьмо, неужели снова попасться к ним в руки?
Только не это!
Фатма завыла от отчаяния: огонь вести невозможно, загорится керосин. Нужно убираться отсюда, но Леа! И ноги!..
Рев винта над головой, вой, в который сливаются отдельные выстрелы авиапушки.
- Девятая! Фатма, вы живы? Отвечай!
- Живы!
- Мы идем к тебе! Слышишь? Продержись там немного, Пятая-Седьмая идут к тебе!
Тамара посадила "Ворона" так близко к борту-девять, как только могла.
- Леа! Леа, очнись! - Фатма толкнула своего пилота несколько раз. Наградой ей был еще один долгий стон и мутный взгляд. Уже что-то.
Маленькая фигурка, которую при всем желании нельзя было принять за мужскую, побежала, пригибаясь, от пятого вертолета к "девятке". "Семерка" висела над головой, готовая прикрыть огнем, если что.
- Фат! Леа! - это была Рита О’Нил. - Вылезайте!
Леа сделала движение головой, которое можно было принять за отрицание.
- Не можем, - выдохнула Фатма.
- Fuck! - Рита ножом разрезала ремни безопасности, вытащила Леа из машины - та повисла на ней мешком. - Выползай, Фат! Что ты сидишь, как засватанная?
- Но-ноги… Заклинило…
- А-а, холера! Попробуй что-нибудь сделать, я сейчас вернусь.
- Сейчас к вам подойдут коммандос, девочки! - сказал мужской голос. - Мы вас видим, не волнуйтесь.
Фатма проследила взглядом Риту и Лею - Аллах, как медленно! Она собралась с силами и посмотрела вниз, на свои ноги.
Кровь. Разорванная ткань. Что-то белое торчит наружу.
"Это кость. Мои ноги сломаны. Мне должно быть очень больно".
И через миг ей стало очень больно.
Не помня себя, она ударила по замку аптечки, нашарила ампулы-шприцы и горстью выгребла их оттуда. С трудом различила синюю - анальгетик, - сорвала зубами колпачок и вонзила иглу в бедро, выжимая капсулу.
В секторе было сравнительно спокойно: штабс-капитан Перельман прикрывала эвакуацию пушечным огнем. Испортить погоду могла только случайная пуля, и Фатма, следя глазами за подругами, молилась о том, чтобы этой пули не было…
Вот они бегут - качинские коммандос, ефрейтор и двое солдат. Сейчас ее вытащат. Сейчас они подойдут и заберут ее.
Господи, только бы не было случайной искры в поврежденной рации! Только бы не загорелось топливо!
Быстрее! Быстрее, шайт!
Откуда взялся этот пулеметчик? Почему именно в это окно он высунул рыло своей машинки, почему именно их избрал целью?
Рита, уже выбежавшая было на помощь, кинулась обратно в машину. Вертолет оторвался от земли, и Фатма закричала в отчаянии: ее бросали здесь! Бросали одну!
Она отложила пистолет и взяла гранату. Лучше подорваться на своей гранате, чем сгореть заживо.
Ближе всех к ней успел подбежать ефрейтор. Умирая, он цеплялся руками за полоз.
Фатма завыла от муки и отчаяния. Одна, одна, все погибли, и как больно!!! Почему-то ей показалось, что эти коммандос - последние на советской базе, и вертолетов прикрытия больше не существует, что она предана, брошена всеми!
Советские солдаты, ободренные огнем пулеметчика, приближались. Она уже видела одного совсем близко. Поняла, что он распознал в ней женщину. Прочла по губам: "Сука!"
Ближе!
Ближе…
Кольцо гранаты поддалось неожиданно легко. Так же легко разжалась рука. Сквозь кружение алых пятен и гул в ушах донесся стук железа о железо.
Мучиться осталось не более пяти секунд. Это немного утешало. А главное - ни живой, ни мертвой ее больше не коснется мужчина.
Ни один.