Должны они это увидеть! Может, это и не Земля, но цивилизация тут есть, люди тут живут! Самолёты строят, летают на них!
От наших воплей все лесные шорохи как-то отошли в тень. По-моему, даже комары переполошились и разлетелись. Если нас какой-нибудь хищник и выслеживал, то, я думаю, ломанулся подальше от нестерпимого ужаса. И кто-то из наших покричал оттуда, где фонарь.
Я как-то сразу успокоился и развеселился. Фонари, самолёты… нормальная цивилизованная страна. Подумаешь, две луны!
И тут вдруг Серёга сказал:
- И чё мы разорались, как идиоты?
- Так люди! - говорю.
Смотрю на него - а у него лицо… худо ему, в общем.
- Динька, - говорит. - А с чего мы взяли-то, что они - люди, если мы, бляха, на Марсе или где там? А если это не самолёт, а ихняя летающая тарелка?
И меня накрыло. Точно же!
А Серёга говорит мрачно:
- Поймают нас - и сдадут в лабораторию для опытов. А может, и не будут ловить, а сразу макнут - им и потрошёные тушки на опыты сгодятся.
И тут всякая дрянь как полезла мне в голову! Чужие! Хищники! Инопланетяне, у которых пасть не поперёк, а вдоль башки, как в "Ловце Снов"! Серые! Зелёные! Со щупальцами!
Хорошо ещё, что мы услыхали, как парни бегут по песку - почти по воде, судя по звуку. Живы, по крайней мере.
Выскочили из кустов на наш пляжик. И Витя сразу спросил:
- Чего орали?
И Серёга сказал, уже совсем другим тоном:
- Самолёт видели, - но они, вроде, не так уж и удивились. Они были чем-то страшно озабочены.
Артик подошёл к костру и вытащил сук, горящий на конце - а я увидел на его белой брючине какие-то тёмные полосы.
Пригляделся поближе - и меня немедленно снова скрутило.
Это были пиявки. Три штуки, каждая длиной сантиметров по двадцать и толщиной в палец - но раздувались на глазах. Артик ткнул одну головешкой, она зашипела и отвалилась, а белая ткань сразу стала красной.
Через секунду уже все смотрели, как Артик отцепляет пиявок. Отцепив последнюю, он задрал мокрую брючину. В его ноге остались три дырки, каждая - с булавочную головку, и кровь текла струйками.
Серёга присвистнул сквозь зубы:
- Вот же с-сука…
- Ах, ты ж… Кассандра… - сказал Витя с досадой, но как-то печально. - Про себя предсказывать не можешь?
- Я контролировать предсказания не могу, - сказал Артик с напряжённым лицом, зачерпнул листом остатки кипячёной воды из нашей ямки и вылил на ногу. Я видел, как ему мерзко.
- Больно? - спросил я совершенно некстати.
- Не очень, - сказал он и вылил ещё воды. - Они, похоже, выделяют в кровь обезболивающие вещества и антикоагулянты.
- А эти анти - это что? - спросил Сергей.
- Мешают крови свёртываться и помогают гадам вкусно питаться, - сказал Артик и попытался улыбнуться. - Видишь - не останавливается… Вот же чуял я, что тут есть пиявки…
- Как они прокусили штанину? - спросил Витя.
Артик сорвал ещё один лист и подобрал дохлую пиявку. Меня передёрнуло от гадливости.
- Вот смотри, - сказал Артик каким-то научным, слишком спокойным голосом, как диктор по телевизору, - они отличаются от земных пиявок. У них - хоботки, рты, скорее, как у земных комаров, чем как у земных червей… заострённые на конце. А вокруг хоботка у них - присоска, вот она. Прокололи ткань - и присосались к коже. Ты видишь, как они высоко прицепились? Они сидели на ветках кустарника, а не в воде и не на земле, - но тут ему, похоже, стало нестерпимо, и он зашвырнул листок с пиявкой в кусты. - Теперь заболело… Как мне остановить-то… Сильно течёт.
Я схватился за себя - и сообразил, что остановить и верно, нечем: ни ремней у нас нет, ни шнурков. Даже не перетянешь ногу. А кровь лилась тремя ручейками; Артик попытался зажать ранки ладонью, но кровь протекала сквозь пальцы.
- Ша, - сказал Витя. - Артик, снимай майку… Стой, дай, я.
Артик хотел перевязать майкой ранки, но Витя мотнул головой и затянул её чуть выше икры.
- Сейчас… немножко утихнет - и перевяжешь… Так что вы, говорите, там увидали?
Мне вдруг стало очень стыдно.
- Самолёт, - говорю. - Только Серёга думает, что это летающая тарелка. Высоко летело - не рассмотрели толком. Просто огонёк двигался.
Витя сел рядом с Артиком и стал смотреть на его ногу. Кровь почти перестала.
- То есть, вы не знаете, что это было такое, - сказал он. - То ли самолёт, то ли летающая тарелка, то ли фонарик на верёвочках, то ли спутник вообще. Так?
Серёга возразил:
- Не, не фонарик точно. Фонарики так высоко не летают. Всегда разглядишь хорошо - а тут только огонёк двигался, ёлки… - и задумался. - Не, вот. Вроде как несколько малюсеньких огоньков в одну линию. Или продолговатый такой… типа как иллюминаторы в самолёте или, в натуре, летающая тарелка, блин.
- Ага, - говорю. - Похоже.
Артик ослабил узел на майке, подождал немного - и замотал майкой ранки. Кровь уже не лилась, а так, слегка сочилась.
- Знаете, господа, - сказал он, - меня это очень обнадёживает. Кто бы тут ни жил - они цивилизованные существа. Не бегают с дубинами по лесу в поисках добычи. Следовательно, у нас немало шансов с ними договориться.
Витя усмехнулся.
- Как ты там говорил? Фальшивая логика? Вон, Калюжный - цивилизованное существо, телевизор смотрел, компьютер понимает, в школе кончил не меньше трёх классов… много у тебя было шансов с ним договориться, что в армейке, что на гражданке? Тем более что он вполне с дубиной бегает.
Серёга сразу вскинулся:
- Чё сразу я-то?
А Витя:
- Ты-то - то, что сперва кулаками машешь, потом думаешь, хоть и цивилизованный… Нет, пацаны. Пока мы их не увидим в подробностях, рассчитывать нам особо не на что. Какие бы они ни были - вряд ли нас тут ждали с оркестром. Не обольщайтесь. И вообще - всем поспать надо. Я дежурю первый. Разбужу следующего, когда большая луна вон от той хрени в пупочках сдвинется на кулак. Ясно?
И никто больше не возразил. Артик сказал:
- Хорошо. Спокойной ночи, господа, - и стал устраиваться около костра, а рядом и я пристроился кое-как. Серёга ещё вытаскивал какие-то палки, бормотал, что жёстко, что ему песок за шкирку сыплется - но я уже слышал это как-то издалека…
Испытатель №24
Как же было холодно-то, ёлки!
Главное дело, к костру придвинешься - печёт от костра, прямо подрумяниваешься, а отодвинешься подальше - чувствуешь, как задница инеем покрывается постепенно. От комаров всё везде чешется, песок повсюду забился. А спать хочется. И во сне снится не муть инопланетная, невероятная, а что одеяло сползло с дивана, сука, и на пол упало, и дверь на балкон открыта, а на балконе - октябрь, ёлки.
Начинаешь искать одеяло спросонья, дотронешься до чего-то вроде тряпки - а это Динька дрыхнет, ты его за рукав тянешь. Вот же паскудство…
В конце концов стало так холодно, что я окончательно проснулся. Зуб на зуб не попадает, да ещё щека особо, блин, чешется и болит, будто где-то там, внутри, кусочек иголки застрял и покалывает. И живот режет. И глаза не разлепить. Не жизнь, а малина земляничная…
Кругом - темень, хмуро как-то, сыро, ветрено, туман лентами ползёт. Песок мокрый, трава мокрая, я весь мокрый. Костёр мечется под ветром - пламя маленькое. Около костра Артик сидит, мелко трясётся, обхватил себя руками, тоже хочет согреться. Рядом с ним - Витёк: руками обнял колени, на них же положил голову, непонятно, то ли спит крючком, то ли так… Только Динька - в полном отрубе, но опять же свёрнут буквой зю.
- Чё так темно-то? - говорю. - Утро же, вроде?
Артик проглотил зевок, отвечает:
- Тучи. Плохи наши дела, Сергей.
Сам зеваю - спать охота, ёлки, сил нет - но холодрыга, спать нельзя. И соображаю со скрипом, мозги будто заржавели.
- Какие, - говорю, - тучи в Индии, нахрен?
А Разумовский, этак печально:
- А это и не Индия, Сергей. И не тропики. Умеренные широты, как я и предполагал. Будет дождь. Так что поспи, пока можешь - потом не получится в принципе.
Тут Витя поднял голову:
- Хорош трындеть уже… - и зевает. - Ни днём, ни ночью от вас покоя нет…
И тут мне на башку - кап! Не капля, а прям чайная ложка холодной воды, блин! Ну вот и выспались.
- Сволочь, - говорю. - Падла. Эта Индия сволочная вместе с Марсом.
И пока я говорил, на меня капнуло раза три. И вокруг начался мерный такой шелест - ясное дело, дождь пошёл.
Динька вздрыгнулся и говорит, чуть не плача:
- Да что ж это за жизнь-то?! Только заснул… - и глаза трёт.
Но главное дело - костёр шипит. Шипит мой костёр - и я вижу: погаснет. Кирдык нашей ухе, ёлки.
Хорошо ещё, что камушек - тот самый, главный камушек, серенький такой, вроде как с кусочками слюды вплавленными - у меня в кармане, рядом со сложенным ножичком. Костёр зажжём, конечно. Но ведь - когда? Дрова-то будут сырые, блин, и земля сырая - дождь зарядил только так. И рыбу в дождь ловить - тоже не факт, что хоть что-нибудь поймается.
Что делать… Отошли от нашего пляжика поглубже в лес, думали - под деревьями меньше льёт. Щас! Стоим, смотрим, как наш костёр заливает. Пяти минут не прошло - огонь совсем погас, а мы промокли до нитки. Артик закашлялся - и кашлял, и кашлял. Витёк ему по спине врезал, а Артик сказал:
- Так ты только синяков мне наставишь, - и снова закашлялся. - Я слегка простужен, по-моему. Мы вчера вечером вымокли и так и не высохли толком, а сегодня похолодало и дождь пошёл…
Витёк чутка подумал. Он вообще командира из себя строил изо всех сил, но долго не думал. Мыслитель, фиг ли… Так вот, минуты не прошло - решил уже:
- Так. Ша. Сейчас - бежим по берегу по направлению к фонарю. А потом решаем, куда дальше.
Динька спрашивает:
- З-зачем бежим-то? - а у самого губы синие, и зубами лязгает, как шакал.
А Витёк:
- Затем, что замёрзли все. Побежим - и согреемся. Только к кустам не подходите близко - там пиявки могут быть.
Артик и тут разулыбался. Хоть поленом его лупи - смешно дураку, что нос на боку…
- Я бы, джентльмены, откровенно говоря, предпочёл пробежке горячий кофе с мёдом, лимоном и свежими булочками… нет, с бутербродами…
Нашёл момент о жратве гнать! Я уже хотел ему двинуть - Витёк остановил:
- Стоп. Сменили тему - и бегом марш!
Ладно. Побежали.
Где - по песку, где - по воде. Вода холодная. С одной стороны, движения, вроде, греют, с другой - вода холоднущая, ноги мокрые, сверху льёт, в животе крутит… Куда бежим, зачем - нихрена не понятно; серое кругом всё такое, мутное, между деревьями - туман… Я не против, чтобы побегать - но так погано я никогда не бегал. Просто так погано, что прямо лёг бы и помер.
Только другим-то, гляжу, хуже моего, ёлки.
Артик всё кашлял, откашляется - и дальше. Динька быстро начал отставать - и Витя выдохнул:
- Легче, пацаны. Не олимпиада, - и все чутка притормозили.
Добежали до поворота реки минут за десять, я так думаю. И Артик остановился.
- Фонарь, - говорит, - господа.
И все остановились. Смотрю, на другом берегу странная штуковина. В "Икее" продаются такие абажуры японские, блин, или китайские, я не разбираюсь - вроде как из бумаги, что ли. Неровные такие, шершавые. Вот такая там была штуковина на столбе. Неровная. Не совсем круглая, а кривая какая-то. И на вид шершавая.
Витёк говорит:
- Прикол… вчера круглым казался.
А Артик откашлялся и говорит:
- Из-за света. Какая странная лампа… она ведь не стеклянная и, кажется, не пластмассовая… Из чего это сделано? Если бы не было смешно, я бы предположил, что из папье-маше.
- Чего это? - говорю.
- Мятая бумага, - отвечает. - Смачивают в клейстере, придают ей форму, она засыхает и становится довольно твёрдой… Но это неподходящий материал для фонаря в лесу.
Витёк говорит:
- Как хотите, пацаны, а я сплаваю. Надо посмотреть поближе, - а Артик головой крутит молча, нет, мол.
И тут Динька, который фонарём как-то слабо заинтересовался, а прошёл немного вперёд, крикнул:
- Мужики! Мост!
И Артик тут же:
- Не надо в воду! Сейчас перейдём туда по мосту!
Обрадовался он охрененно. Прямо камень у него с души свалился, блин. И они с Витей переглянулись и побежали к мосту, а я - за ними.
До меня начало потихоньку допирать кое-что.
Из-за Артиковой пидорской манеры мне всё время казалось, что он - ссыкло последнее. Дёрганый он был - никого такого дёрганого на "Игле" я больше не видел, да и вообще, народ старался себя в руках держать, а этот - нет. Но я сейчас случайно поймал евонный взгляд - как он на Витьку смотрел - и вдруг подумал, что он ещё дома на меня смотрел почти так же.
Он же в натуре припадочный, Артик. А когда у него припадок - тогда у него предчувствие. Это не трусость. Он просто знает.
Когда ТПортал проходили, он один заранее знал, что в задницу лезем. И сейчас - знал, что Витьке в воду нельзя. И мандраж у него этот случался, когда он боялся, что не послушают. Не зря боялся, ёлки.
Ёкарный бабай…
Мост маячил впереди, нам пришлось ещё с полкилометра пробежать, и я думал, что далеко возвращаться придётся. Не хотелось возвращаться, не знаю, почему. Когда бежишь вперёд - думаешь, что прибежишь на место, в конце концов. Домой, типа.
Дурь какая-то. Тут-то совершенно всё равно, куда - вперёд, назад, блин, хоть как. Но в башке сидела идея, что сзади мы уже всё видали, а впереди - нет ещё. И впереди может оказаться лучше. Вот и гонит - вперёд, вперёд, вперёд, бляха-муха… Беспонтово.
Но Витёк сказал:
- Где мост - там люди.
- Про фонарь ты то же самое говорил, - говорю. - Хрень это всё.
А Витёк:
- Нет, тут - точно. Где мост - там дорога.
А Артик кашлянул и выдохнул:
- Ага!
Но это вправду оказалась хрень.
В смысле, ни хрена не мост. То есть перейти-то можно, даже очень - но совсем не так, как по-человечески.
На нашем берегу росло два дерева - и на том берегу росло два дерева, но корни у них высовывались из земли, переплетались друг с другом и с ветками, протягивались туда, вперёд. И из этих переплетённых корней получалось что-то вроде моста, даже с перилами, шириной метра в три. Само собой, в общем. На корнях росло зелёное, как тина, свисало вниз, и вся эта хреновина мне показалась какой-то ненастоящей. Как в кино бывает.
Но, главное дело, к ней и правда вела дорога! Она выходила из леса - и на том берегу тоже виднелась. И дорога эта была - такая же хрень, как мост, такая же ненастоящая.
Я думал, она вымощена камнями - издали показалось. Подошли поближе - какие же это камни, ёлки! Это фигня какая-то!
Я на корточки присел, потрогал. Оно было - как мокрая упругая резина, но не резина. Какие-то, блин, плиты или что - неправильной формы, скруглённые, очень глубоко вкопанные; я пальцем покопал, потом - ножом: не достать, где кончается, а режется тяжело, как качественный литой каучук. На века сделано, но между плитами кое-где - зазоры в палец, в зазорах растёт что-то мелкое, зелёное.
Мужики, на меня глядя, тоже расселись вокруг, давай эту штуку, из чего дорога, пальцами тыкать.
- Чё это за хреновина, не пойму, - говорю.
Артик кашлянул и говорит:
- Это, вероятно, прозвучит безумно, но, на мой взгляд, оно похоже на литопсы.
Вот ещё идиотская черта у него - выдумывает всякие слова, которых нормальные люди не знают. Небось, спецом в энциклопедиях искал, умник хренов…
Динька говорит:
- А что это - литопсы?
А Артик:
- Растения. Это какая-то невероятная технология. Мост скручен из воздушных корней, а дорогу, похоже, посеяли… высадили… как рассаду, понимаете?
Витёк говорит:
- Нет. Как это - "высадили", ёпт?
- Какие, нахрен, растения? - говорю. - Ты посмотри, они же вкопаны в…
И тут до меня доходит. Эти плитки… они - типа кактусов, только без колючек и с плоским верхом. Колобашки такие… у одной бабы на подоконнике видел. А ихние листья или что там - это зелёное между, в швах.
- Тёма, - говорю, - они что, растут, что ли? Там, внизу - корни?
Ну, ёлки, стоит ему сказать два слова попросту - тут же лыбится, урод:
- Ты делаешь успехи, Сергей. Каждая такая плитка - это отдельное растение. Эта дорога - нечто, вроде колонии, или клумбы, если хотите… Удивительно, как она держит форму, не разрастается…
Динька говорит:
- Я такие в цветочном магазине видел. Только те были не такие плотные.
Витёк попрыгал на этих дорожных растениях и говорит:
- По-моему, они и машину бы выдержали. Ни хрена себе - клумба!.. Да ляд с ними - пойдёмте по дороге, пацаны. Выйдем к жилью, стопудово.
- Интересно, - говорю, - а мост выдержит?
Артик посмотрел.
- Машину? Не знаю, но возможно. Нас выдержит точно.
Мы зашли на мост. Охрененно прочный мост, вот что я скажу. Ведь, если идёшь по дощатому мосту - да хоть бы даже не по дощатому, а по железному - он как бы вибрирует, трясётся под ногами, что ли. Чувствуешь, как от шагов подаётся. А тут - как по земле идёшь. Монолит, бляха. Не шелохнётся. Я на нём прыгал - ничего. При том, что из корешков сплетён, в несколько слоёв, правда. По этим корешкам автобус проехал бы легко - и мост этот, ёлки, даже не дёрнулся бы.
Мы эти корешки, где они в сплошную массу не срослись, тоже трогали. Как чугун, не шелохнуть.
А посередине моста, с двух сторон, на перилах, тоже вроде как из тех же корешков - эти шары, бляха. Как Артик сказал - "папье-маше". Сероватые, шершавые. И Динька говорит:
- Мужики, фонари!
А Витёк:
- Ну вот, щас и узнаем, на батареях они или на чём, - и грабки тянет.
- Легче, - говорю, - ковыряйся там. Мокрое же всё - током дерябнет, ёлки - и поминай, как звали.
Но тут Артик говорит:
- Что-то в них не то, ребята. Совсем не то. Это очевидно такие же фонари, как тот, что на излучине реки… но они совершенно ненормальные. Хотя бы потому, что…
Взял руками один этот шар, серый такой, мокрый - и поднял! Шар этот не привинчивался, ничего - просто стоял в такой, вроде, нишке между корней. И никаких тебе проводов, никаких батарей. Просто серый шар у Артика в руках - неправильной формы, ёлки - а в шаре, внизу, маленькая дырка. Вот если большой палец сцепить с указательным - между такая дырка и выйдет.
Витёк спрашивает:
- Лёгкий?
Артик его, вроде, взвесил на руках.
- Лёгкий, - отвечает. - Очень. Почти ничего не весит… Знаете, уважаемые граждане, что это за шар? Это, дорогие друзья, высушенный плод. Растения, напоминающего тыкву.
- Чего?! - говорю. - Какую, нахрен, тыкву?!
Артик поднял шар повыше и пальцем показывает:
- Видишь, Сергей - вот тут, похоже, сторона, где на нём раньше рос цветок. Вот в этой ямочке он и рос, потом отвалился. Потрогай… чувствуешь, какая поверхность? Это высохшая кожура… только мокрая. Но она уже так засохла, что влага с неё скатывается, не впитываясь. А отверстие - на месте ветки… черешка, быть может, или плодоножки… как называется то, на чём этот плод вырос.
Перевернул эту штуку и ладонью от дождя прикрыл, чтобы вовнутрь не капало. И все, как бараны, уставились на эту дырку.
Витёк говорит: