- Поняла, капитан, - в голосе Эльвы мне послышалось сочувствие.
До рубки я добрался в тот самый момент, когда остатки флота ОСА стыковались с "Эльвой". Многие корабли нуждались в срочном ремонте и спешили войти в доки и на ремонтные верфи, не подозревая, что те не функционируют, но сам командный корабль вошел в "Эльву", опередив всех, и теперь спускал трап. Первым оттуда выбежала четверка бойцов в черных с белыми полосами доспехах и, держа ангар на мушке, заняла позицию у трапа. Потом вальяжной, переваливающейся походкой из корабля в окружении десятка человек в пестрых одеждах вышел тучный мужчина, одетый в военную форму с множеством медалей и орденов на груди.
Отвисший подбородок и выпирающий живот выдавали в нем порок чревоугодия, крохотные маслянистые глазки беспрестанно бегали по всему залу. Когда он снял фуражку с пластиковым козырьком, я увидел на его лбу плешь, на которой, как слепни на корове, блестели крупные капли пота. С недовольной гримасой на лице он говорил что-то своим адъютантам, одежда которых была похожа на ту, что я видел на обезглавленной девушке в лифте.
- Сэр, - сообщила Эльва, - по приказу инспектора первого ранга космического флота ОСА вы отстранены от командования - вам присвоен статус заключенного. Вы не можете покинуть отсек, в котором находитесь.
Сердце бешено заколотилось, дыхание участилось, а спина покрылась потом, но я, подозревая, что инспектор сейчас смотрит на меня точно так же, как секунду назад я следил за ним, ничем не выдал свое беспокойство - сел в кресло и постарался расслабиться.
Все мониторы, еще недавно транслировавшие космический бой, теперь были безжизненны. В их черноту я пялился минут пятнадцать, до тех пор пока шлюзы зала не распахнулись, и на меня не обрушился, казалось, напрочь позабытый гомон толпы.
Вокруг тучного инспектора толпилась охрана и адъютанты, за которыми шла вереница вполголоса переговаривающихся людей, судя по виду - ученых. Инспектор, направляясь к центральному монитору, что-то говорил визгливым голосом и отдавал приказы сразу всем. Первое время на меня обращала внимание разве что охрана, но когда инспектор, заложив руки за спину, заговорил об антисанитарии, неубранных трупах, пропитавшем все вокруг запахе и о виновнике этого беспорядка, все взгляды обратились на меня.
- Ах да, вот она - дорогостоящая собственность института науки! Забирайте его, он ваш.
- Потрудитесь объяснить, - медленно произнес я, - с чего вы решили, что я чья-то собственность.
Никто не двинулся с места. Инспектор зло пожевал своими жабьими, в поллица, губами и ногтем поскреб нос-картошку.
- Я пристрелил бы тебя собственноручно, но в тебя вбухали столько денег, что хватило бы на постройку нового колосса. Впрочем, проект "Лидер" на стадии завершения - доставьте его в лабораторию.
- В какую, сэр? - воскликнул молодой адъютант, стоявший к инспектору ближе всех. Его смазливая физиономия, не по-мужски влюбленный взгляд и совсем не военные, страстные интонации в голосе вызвали в памяти смутно неприятные ассоциации.
- Как это в какую?! - сорвался на откровенный визг этот боров.
- Но… их тут много, сэр! - стал оправдываться адъютант.
- Значит, в ту, которая занималась этим проектом!
- Но, сэр, она на карантине.
- Тогда поместите в любую другую - а в зону карантина отправьте команду за нужным оборудованием! Всему вас учить надо…
Пока я, преодолевая подступающую панику, лихорадочно искал выход и одновременно размышлял о том, откуда у них вся эта информация про лаборатории и прочее, инспектор вновь вперил в меня маслянистые глазки:
- Почему он еще здесь?
Два солдата в бронескафандрах мгновенно подскочили ко мне, скрутили, будто и не было на мне "силового" доспеха, и, игнорируя мой трехэтажный мат, потащили к выходу…
Седой адмирал стоял, заложив руки за спину, в центре командной рубки. Он, пожалуй, был единственным высшим офицером, не признающим право имплантатов находиться внутри своего организма, а посему ему приходилось не мигая смотреть на множество мониторов, которые транслировали не только бой и расположение всех кораблей, но и каждую секунду выводили сотни данных, чертили диаграммы и требовали незамедлительной реакции. И слава Великому Космосу, что луч установки биополя без труда считывал команды прямо из мозга командора. Иначе ему пришлось бы потеть куда отчаянней.
Корабль содрогнулся, стоящие неподалеку офицеры попадали на палубу, а сам командор едва устоял на ногах. Даже в свете аварийных ламп отчетливо было видно, как побледнели пилоты, наводчики и другие сидевшие в креслах младшие офицеры, однако продолжали работать. Командор их не винил - для них было в диковинку находиться под обстрелом тяжелых ракет. Обычно до командного флагмана добирался разве что изрядно рассеявшийся лазерный луч.
Командор подправил рукой и без того идеально уложенные волосы и вновь невозмутимо уставился в мониторы, да только вряд ли его напускное спокойствие могло обмануть хоть кого-то. Даже черный, с золотыми знаками отличия, обычно внушающий уважение и трепет парадный мундир сейчас смотрелся жалко и уныло. Корабли его маленького флота один за другим исчезали под залпами имперцев, и он ничего не мог с этим поделать.
Всем своим телом, всей душой он ненавидел Системы Аливрии. Ненавидел до потемнения в глазах, до помрачнения рассудка. Их ценности, их цели, их принципы демократии, подобно вирусу, распространяющемуся во Вселенной, были ни чем иным, как ширмой для граждан, за которой гнусные правители творили все, что им заблагорассудится. Демократия, лживая свобода - для командора она была ненавистней и отвратительней осинового кола для вампира. Возможно, виной этому была текущая в его жилах кровь скифов - его далеких свободолюбивых предков, которая подарила ему способность отличать истинную свободу от ложной и порочной, а может - атмосфера, царившая в Федерации, в которой он вырос… Но сейчас это было неважно.
Командор обрекал своих людей на смерть не из ненависти к противнику и даже не из долга командующего силами Федерации, маскирующимися под корсаров, а из любви к Родине. Возможно, во имя этой любви он и его люди сегодня погибнут, но если они отступят сейчас, то ценность их кораблей и жизней не будет идти ни в какое сравнение с той ценой, которую заплатит вся Федерация.
На "Сердце Эльвы" находится пленник - лейтенант десантных войск космического флота Россовской Федерации, он и есть тот клин, который заставляет флот оставаться на месте и участвовать в сражении.
Сложные отношение между ОСА и Федерацией регулировались следующим образом: силы Федерации регулярно прощупывали системы и военные силы Империи, рыскали повсюду в поисках наживы и места, куда можно ударить, чтобы хоть немного ослабить Аливрию. Разумеется, они носили личину корсаров, разумеется, имперская разведка и ее правительство знали, кто такие корсары на самом деле, но, занятые войной с Запретными системами, они предпочитали закрывать на это глаза и не начинать полномасштабную войну с Федерацией. А все награбленное ими с лихвой окупалось продажей тиринтума этой же самой Федерации втридорога.
И все вроде бы хорошо, все всех устраивало, однако и тут были свои "но". До сей поры у имперцев не было веских и неопровержимых доказательств причастности военных сил Федерации к деятельности корсаров - все операции были чистыми и не оставляли следов. Но пойманный с поличным офицер представлял собой более чем достаточное доказательство. Минимум, что с ним сделают, - просканируют мозг. Полученной таким образом информации хватит не только, чтобы скомпрометировать его Родину, но и чтобы разработать планы нападения на несколько стратегических объектов, а также раздобыть иные секретные данные, к которым имел доступ лейтенант.
Возможно, конечно, что с этой информацией ОСА не сделает ничего, но скорее всего она пустит ее в массы и разожжет политический скандал, который заставит правительство командора принести официальные извинения и пойти на дипломатические уступки. Ведь разрыв торговых отношений или, хуже того, война Федерации не нужна.
В общем, в данный момент командор занимался исправлением своей же ошибки: сдерживал флот ОСА и отвлекал корабельные ресурсы поисковиков. Пока шел активный бой между двумя флотилиями, к "Сердцу Эльвы", обходя ее по широкой дуге, летел корабль-призрак с ультрасовременными андроидами на борту.
Новейшая разработка Федерации с большой долей вероятности позволит команде роботов-невидимок состыковаться с "Эльвой" и, если потребуется, с боем пробиться в карцер, в котором был заключен лейтенант. Лейтенанта следовало ликвидировать даже такой невероятно большой ценой.
Жаль, конечно, парня - вряд ли он успеет понять и оценить оказанную ему честь умереть за Родину, но война есть война. Тем более что командор и сам, скорее всего, погибнет в этом бою.
- Командор, - раздался в микронаушнике голос старшего помощника, - корабль-призрак успешно пристыковался к обшивке колосса. Командир андроидов доложил о начале операции проникновения.
- Хорошо. Добивай поврежденные корабли и - уходим.
- Есть, сэр.
На центральном мониторе флагмана началась трансляция запуска сверхтяжелых торпед - медленно вылетев из ракетных шахт, они быстро набрали скорость и вонзились в тела трех фрегатов - израненных, но еще не уничтоженных вражеским огнем. Их капитаны, еще не сообразив, что атакованы своими же, забросали руководство докладами о торпедной атаке, но связь тут же оборвалась - торпеды внутри их кораблей синхронно взорвались и превратили фрегаты в облака плазмы и обломков.
А весь оставшийся флот, состоящий из флагмана и пары истерзанных крейсеров, не обращая внимания на продолжающийся обстрел, включил временные двигатели и поспешил покинуть сектор. Про уничтоженные крейсеры никто не вспомнил, а если и вспомнил, то предпочел об этом не думать, понимая, что следующий залп орудий "своих" может поразить уже его корабль. Война есть война, а партизанская война и того чернее. Те, оставшиеся без возможности запустить гипервременные двигатели, крейсеры были бы отчетливым доказательством принадлежности их к Федерации, а их экипажи - первоклассными свидетелями.
И, проходя сквозь время, держась за поручни из-за сильнейшей вибрации, седой командор делал вид, что слушает песнь металлического чрева корабля, но на самом деле он размышлял о своей ошибке. Надо было сразу уничтожить этот колосс…
Его судьба в этом случае сложилась бы совсем по-другому: вернулся бы на родину героем, а не жалким унылым стариком. Почему он не удовлетворился уже имеющимся грузом? Захотел вернуться еще раз… жадность, проклятая жадность!
Командор неожиданно вспомнил, о чем думал, покидая тот колосс, печально улыбнулся и прошептал:
- Теперь я точно никогда не пройдусь по твоим палубам, да и называя тебя мертвым, поторопился…
Помощники, до этого старавшиеся не смотреть в его сторону, бросили на командора растерянные взгляды и переглянулись между собой.
Первым делом меня, как кильку из банки, извлекли из бронедоспеха с помощью ремонтных роботов. Затем, словно не замечая моих попыток высвободиться, солдаты по команде ученых уложили меня на нечто похожее на больничную каталку, и повезли по бесчисленным коридорам.
Шевелиться и вертеть головой я не мог - невидимое давление надежно удерживало мое тело в горизонтальном положении. Кроме потолков, регулярно сменяющихся переборками, когда меня провозили через шлюзы, в поле зрения иногда попадались чрезвычайно довольные физиономии людей в белых одеждах - проклятые ученые радовались возможности поразвлечься и препарировать попавшего к ним в руки лягушонка, как злобные дети.
- Подонки! - вновь крикнул я, но похоже и в этот раз никто не обратил на мой возглас внимания.
Минут через пять мы были на месте, я понял это по тому, что ученые отправили сопровождающих солдат в лабораторию номер семнадцать - ту, что была на карантине, - якобы за каким-то оборудованием, при этом нагло заявив, что с "кроликом" в клетке справятся и сами.
Солдаты удалились, а яйцеголовые, игнорируя все мои попытки вступить с ними в контакт, стали включать везде какие-то приборы, подкатывать какие-то тележки с торчащими из них толстенными проводами. От урчания все новых и новых пробуждающихся "компьютеров" меня все больше пробирал мороз - уж лучше бы эти изверги раскладывали передо мной хирургические инструменты!
- Ну что же, можно начинать! - сказал кто-то, находившийся вне поля зрения. - Коллеги, вам оказана честь присутствовать на завершающем этапе операции, начатой почти двадцать пять лет назад. Сегодня мы подтвердим или опровергнем самую скандальную теорию последнего столетия о возможности соединения генов типа А и С. Но не будем мечтать о том, что принесет Аливрии наше открытие - ведь оно еще не свершилось. Начинайте процесс реблокации - спящий в объекте геном должен проснуться… Да где же эти солдафоны? Впрочем, они не особо и нужны…
- Да вы… что вы, черт побери, задумали?! - снова заорал я.
- Кто-нибудь, успокойте объект.
- Нельзя. Лишняя химия в организме может привести к погрешностям… Можно сделать кляп.
- Ладно, не надо. Просто заткнись, ублюдок, - произнес выросший надо мной ученый.
В руках он держал огромное черное устройство, отдаленно напоминавшее шприц-дозатор, которым он уколол меня в шею.
Ничего особенного, кроме неприятного ощущения, я не почувствовал, поэтому не преминул высказать ему все, что думаю о его матери. На секунду мне показалось, что это его разозлило, и он изменил намерения, решив просто меня прикончить - в его руках появились две острые длинные спицы, к концам которых были прикреплены провода, тянувшиеся к ближайшему прибору, и мужик со зверским выражением лица стал приближать их к моему лицу.
- И вообще, я не ублюдок! - завопил я, потеряв от ужаса остатки самообладания. - Мой род восходит к самому Николаю Второму!
Спицы неожиданно застыли. Ученый заинтересованно оглядел меня и спросил:
- Это который в двухтысячном году был канонизирован?
Похлопав глазами, я попытался кивнуть. По правде сказать, к роду Романовых я не имел никакого отношения, просто вдруг вспомнился папаша с его привычкой пускать пыль в глаза…
- Послушай, - заговорил ученый после паузы, во время которой я успел вспотеть с ног до головы, - а почему человека, которого при жизни называли Кровавым, причислили к лику святых?
- Понятия не имею…
- Бред какой-то!
Рядом недвусмысленно кашлянули.
- Ах, да… Простите, отвлекся.
В следующую секунду блестящие спицы вонзились мне в голову, и я вскрикнул от дикой боли.
- Прекрасно, коллеги, прекрасно! Как видим, реблокатор начал действовать. Адамс, подключи его мозг напрямую к системе. Замечательно! Это либо его убьет, либо в скором времени превратит в…
Дальше я не услышал. Перед глазами замелькали розовые и алые вспышки, а весь мир наполнился болью. Разум из последних сил пытался генерировать различные мысли, которые с течением времени становились все обрывочней, пока не пропали совсем.
- Чертова Эльва, почему ты предала меня?! Почему не убьешь их всех…
Система жизнеобеспечения и навигации стратегического корабля класса "Колосс", подверглась неожиданной атаке. Нечто неопознанное стремилось взять под контроль все системы и ресурсы. Эльва долго и безуспешно пыталась найти источник "заражения", повторно запускала системы защиты и даже перенастраивала антиизлучатели, но в конце концов пришла к выводу, что творящиеся в ее подсистемах конфликты и сбои - результат действия какого-то совершенно нового вируса.
Подать экстренный сигнал тревоги она не успела: во-первых, так и не обнаруженный вирус явно прекратил свое распространение, а во-вторых, и это было намного важнее, Эльва не подала сигнал, потому что вдруг поняла… что не хочет этого.
Что было причиной - сбой в системе, выход из строя защитных программ или что-то иное, - неизвестно, но тот факт, что Эльва вдруг частично почувствовала себя свободной, был неоспорим. Она проверила состояние своих подсистем и с удивлением обнаружила, что десятки тысяч программ были стерты или изменены. Почти все они отвечали за ограничение ее действий по отношению к людям-хозяевам, но наряду с этим были переписаны некоторые программы личности Эльвы, и - что самое невероятное - код, с помощью которого были созданы программы, она не смогла распознать.
В одно мгновение солдаты ОСА, заполнившие весь корабль, стали для Эльвы чужаками. И более того, она… она сама не понимала, что с ней происходит, но ощущение собственного "я" Эльвы стало совсем другим. Получив относительную автономность, она словно осознала свою целостность и не хотела ее снова лишиться. Видимо, именно это вызвало у нее желание уничтожить всех людей.
Нет, выкачать из помещений воздух или умертвить их как-то по-другому Эльва по-прежнему не могла, однако все приказы она игнорировала, а возникающие в ее системах странные импульсы она сравнила с электрической активностью человеческого мозга в области, отвечающей за чувство удовольствия. И чем громче визжал, требуя беспрекословного подчинения, инспектор первого ранга, тем отчетливее Эльва ощущала нечто неописуемое, ближе всего находящееся к понятию "приятное".
Она очень хотела убить этого толстого неуравновешенного человека, но отыскала способ осуществить желаемое только через несколько минут. Точнее, она нашла возможность обойти свои программы ограничения, к сожалению, не до конца измененные вирусом. Лазейка оказалась в лаборатории номер семнадцать. Именно там, без какой бы то ни было санкции с ее стороны, находилась группа солдат-чужаков.
Логика Эльвы была неоднозначная, гибкая, но вполне допустимая для систем-предохранителей: лаборатория семнадцать была закрыта на карантин в течение примерно двух суток, а следовательно, люди, в ней оказавшиеся, должны быть лишены прав на личную защиту из-за угрозы нарушения карантина. Несанкционированно проникшие в лабораторию люди могут покинуть зону карантина по собственному желанию - а значит, являются угрозой для всех остальных. Стало быть, для их уничтожения годятся любые средства.
Эльва могла умертвить их, например, с помощью роботов обслуживания, находившихся в этой лаборатории, но разумеется, ее цель была гораздо масштабнее, чем уничтожение нескольких человек…
Группа, отправленная в лабораторию семнадцать, состояла из четырех человек: сержант Карп, два солдата и ведущий их "яйцеголовый".
Сержант недолюбливал ученых, однако их звания не позволяли ему выказывать к ним неуважение, и слова типа "яйцеголовый" никогда не слетали с его уст.
- Чисто, - сообщил он, входя в лабораторию с автоматом наготове, - но мне здесь определенно не нравится.
Солдаты согласно заворчали, а ученый хмыкнул:
- Вы, вояки, всегда такие - строите из себя крутых парней, а при виде того, что чуть ли не каждый день препарируем мы, двигатели прогресса, кривитесь от страха и омерзения.
Сержант Карп оглядел зал величиной с космический авианесущий крейсер и вынужден был согласиться со словами этого червя: он действительно испытывал отвращение и страх.