* * *
Милала, оказавшаяся толстой шемиткой с потертой физиономией и ничего не выражающим взглядом чуть раскосых глаз, безмолвно повела "клиента" наверх по отчаянно скрипучей лестнице. По крайней мере, ни одна собака не подберется незамеченной, оценила Палома.
Карлик остался в нижнем зале, где гостям предлагали вино и танцевали под бубенный разнобой три костлявые девчушки в странных нарядах, должные, видимо, изображать кхитайских наложниц. Танцовщиц было едва ли не больше, чем зрителей…
Убогое заведение. Ей до сих пор не доводилось бывать в борделях, но почему-то она представляла себе нечто утонченно-порочное, место, где разврат возведен в ранг искусства… Какой ужасный обман!
Задумавшись, она едва не воткнулась носом в жирную спину Милалы.
Остановившись, перед дверью, та низко поклонилась:
- Прошу сюда, молодой господин.
- Войди первой, - сухо велела наемница.
Ничему не удивляющаяся шемитка молча повиновалась. И лишь убедившись, что здесь нет никакой ловушки, Палома последовала за ней.
- Распорядиться насчет вина, господин? - спросила шлюха уже с порога: ей явно был дан приказ ни мгновения лишнего не задерживаться в этой комнате.
- Нет, ступай.
Та исчезла мгновенно. Палома выждала, пока проскрипят все пятнадцать - сосчитала! - ступенек лестницы, и окликнула:
- Выйдешь сам, или станем в жмурки играть? Только ведь я искать буду вот этим… - Она подкинула на ладони метательный нож.
Несколько мгновений висело молчание, и девушка уже подумала, что ошиблась…
- Велико было искушение проверить твою меткость - но не стану рисковать. - Гарбо выскользнул из-за полога кровати - единственного предмета меблировки в крохотной комнатке. - Здравствуй, сестричка.
- Здравствуй и ты, брат.
Они смерили друг друга взглядами - почти как тогда, перед поединком.
- Мне нужна твоя помощь, - коротко произнесла она.
Коринфиец выглядел расстроенным.
- Вот так сразу, с ходу? Никаких тебе братских объятий, поцелуев, ни даже "Гарбо, дорогой, как твои дела"?..
- Целоваться будешь с Милалой. А дела твои мне и без того известны. Поздравить не с чем.
- Это верно. - Гарбо вмиг помрачнел, напускную веселость как рукой сняло. - Какая-то тварь нас продала. Хорошо еще, что эти ублюдки не знали точно, кто их нанял. Иначе…
Палома понимающе кивнула, присаживаясь на краешек широкого ложа. Коринфиец примостился с другой стороны.
- Что ж, значит походишь еще какое-то время третьим. Не все сразу…
Гарбо скривился.
- Умеешь ты утешить, нечего сказать!
- Не взыщи. - У Паломы хватало и своих проблем, сочувствовать вору она не собиралась. Сам виноват - если уж замышляешь расправиться с конкурентом, будь любезен подготовиться как следует. Поджечь дом - это же надо было удумать такое! Более ненадежный план и представить трудно…
- Ладно, зачем звала? - До Гарбо, похоже, дошло, что соболезнований от наемницы ему не дождаться. - Может, выпить хочешь?
- Нет. И тебе не советую. Пить надо, когда Победу празднуешь. А неудачу вином заливать - последнее дело!
- Суровая ты… - Однако глаза его неожиданно потеплели. Как ни странно, но жесткость Паломы, похоже, оказала на коринфийца целительное воздействие. - Так что я могу для тебя сделать, сестра?
- То самое, о чем мы с тобой тогда говорили. Помнишь, немедиец с улицы Горшечников по имени Скавро. Якшался, как выяснилось, с огромной толпой народа, странно, что у вас о нем никто не слышал. Мне нужно узнать о нем как можно больше. И самое главное - последние дни. Что он делал, кто к нему ходил. До последних мелочей.
Гарбо задумался.
- Непростое дело. Вот если бы украсть что…
- Это я и без тебя могу. - Палома хмыкнула, вспомнив былые деньки в Заморе. - Но тут дело потоньше. Аккуратно нужно ступать, чтобы воду не взбаламутить. Да, и вот еще что… - В мозгу ее внезапно вспыхнула мысль. - Пусть кто-нибудь обойдет все окрестные лавки. Я хочу знать, что он покупал.
- Зачем?!
Она пожала плечами. Так, интуиция, неоформившаяся догадка.
- Просто сделай, что я тебя прошу, ладно?
Коринфиец ответил не сразу. Бросил на девушку оценивающий взгляд. И наконец вымолвил задумчиво:
- А ведь я не в долгу перед тобой, Оса. Она поняла намек.
- Знаю. Все будет оплачено. Назовешь сумму.
- Это само собой. Но я о другом. Палома мгновенно ощерилась.
- О чем же? Ты ведь не так глуп, чтобы нанеся, что я расплачусь собой!
- Это худшее, что я слышал за свою жизнь! Бессердечная!.. - Черный барон заломил руки, вскинул брови с выражением самого непритворного горя - но тут же сменил тон. - Нет, если серьезно, ты восхитительная женщина, и меня больно ранит твое равнодушие к моим мужским достоинствам… Однако я хочу, чтобы ты расплатилась чем-то куда более ценным, чем твое роскошное тело…
- И что же это такое? - Палома была сбита с толку.
- Твои мозги.
- Ты… - Она не смогла сдержать смеха. - Ты хочешь их вылущить, как горошину из стручка?
Съесть на завтрак, в надежде, что поумнеешь. Не поможет, дорогой, мне жаль тебя огорчать! Гарбо засмеялся тоже.
- Ты безжалостна. И умна. Ты ведь уже поняла, что мне нужно, правда?
- О, да.
- Мне бы не хотелось встревать в ваши дрязги…
- Но ты уже сделала это.
Верно, в тот самый миг, когда побраталась с ним волком. Когда решила обратиться к нему за помощью. Он наложил на нее долг чести - и Палома уже не могла отступить. Он поймал ее в ловушку.
- Ладно. Помоги мне с моим делом. Потом - я подумаю, что нам предпринять с твоим. Все равно нужно время, чтобы Тусцелла успокоился. Первое время после покушения они все будут слишком настороже.
Темные глаза коринфийца расширились, когда он понял, что ей известно даже имя его врага.
- Воистину, ты - дар богов, Палома, - пробормотал он в восхищении.
Наемница усмехнулась.
- Дары богов опасны для смертных, брат. Будь осторожен.
- Я всегда осторожен… - Он задумался, что-то прикидывая про себя. - Не ищи меня больше. Я найду способ тебя известить, как только узнаю что смогу про твоего немедийца.
- Тогда - до встречи. И да пребудет с тобой удача. - Она поднялась, поправляя волосы, и направилась к двери.
- Удачи и тебе, сестра…
* * *
Как и обещал Грациан, на следующий день Палому ждала еще одна встреча.
После всех этих проныр-коринфийцев, слишком умных для собственного блага, Эрверд Четыре Руки показался Паломе истинным благословением. Его радость при встрече была незатейлива и искренна, как глоток родниковой воды, а когда он поклялся наемнице, что в благодарность за подаренную свободу готов сделать для нее все, что угодно - то он имел в виду ровно то, что сказал, не больше и не меньше, без уже опротивевших ей двойных смыслов, намеков и торговли. Помилуй Небо, а ведь когда-то туранцы казались ей самым хитрым и лукавым народом на свете. Да один коринфиец на медный сикль купит десяток туранцев, и еще сдача останется!
Больше всего ей хотелось бы провести с заморийцем день-другой, пошататься по городу, как в старые добрые времена - по Асгалуну, навести, пару кабаков, пометать ножи на спор, может быть, заглянуть в оружейную лавку, прицениться к лошадям на ярмарке… в общем, насладиться всеми этими простыми радостями, которые так давно сделались ей недоступны. Увы. Увы. Во славу прошлых деньков они откупорили и саду кувшин розового коринфийского из запасов Месьора, но доброй пирушки не получилось. Эрверд начал было орать какую-то непристойную песню, но осекся на втором же куплете, пожал плечами. Середина дня, да еще дорога впереди - какое уж тут веселье?..
Провожая его на конюшню, Палома клятвенно пообещала приятелю, что по его возвращению они все же устроят кутеж, да такой, что в Коршене еще три года будут чесать языки… Звучало фальшиво. Она могла лишь надеяться, что Эрверд, простая душа, не расслышит.
Он тревожился за нее. Единственный из всех, пожалуй.
- Может, сказать этой твоей Ринге, во что ты тут влипла? Пусть поможет, отпишет сюда в Коршен, что ли?
Но Палома настрого запретила ему делать это. Во-первых, вмешательство бельверусских властей ничего не даст, для коринфийских судей их слово весит меньше пушинки. Во-вторых, Ринге хватит и без того забот, со всем тем, что она сообщает про Скавро.
- Ты, главное, постарайся обернуться поскорее. И поосторожнее там, в пути… Через десять дней буду ждать тебя обратно!
Сноровисто седлая жеребца из конюшни Месьора, которого хозяин утром любезно согласился выделить гонцу, Эрверд сосредоточенно кивнул.
Дороги на западе последние годы не отличались надежностью. Бандиты нападали стремительно, убивали, грабили, жгли… и исчезали, растворяясь в горах и лесах, точно дикие призраки, порожденные самой Ночью.
Спасения от них не было. Ни коринфийские, ни немедийские власти не желали оголять границы, посылая отряды для охраны дорог. Преступная глупость, по мнению Паломы - но кто спрашивал ее мнение?!
Вместе с Эрвердом, ведя на поводу жеребца, она прошла до ворот, запиравших огороженный внутренний двор-сад и многочисленные пристройки.
Эта задняя часть Дворца, включавшая также два боковых крыла, и служила, собственно, жилищем Месьору… все, что осталось ему от владений предков. Передняя - самая роскошная и парадная часть, где разместилась тюрьма, - принадлежала ныне городу… и Паломе уже довелось повидать, во что ее превратили.
Интересно, что должен чувствовать калека, ежедневно созерцающий это располовиненное здание, намеренно изуродованное, испохабленное, словно в насмешку над его предками и над ним самим?
Хорошо хоть, у Месьора хватало денег, чтобы оставшуюся часть поддерживать в относительном порядке… да и то следы запустения исподволь виднелись повсюду, точно зловредная плесень, от которой нет спасения в сырость.
…На глазах у подозрительно косящегося на странную парочку стража, Палома обняла своего гонца, в последний раз повторяя ему все наставления. Тот, зараженный, как видно, ее нервозностью, не нашел в себе даже сил для прощальной шутки, и только махнул рукой.
- Ты это, Оса… поосторожней тут. Я послушал, чего ребята болтали, там, в камере… Змеиное гнездо, одним словом. Поосторожней!..
Наемница сосредоточенно кивнула.
- Возвращайся поскорее!
Она не стала лишний раз напоминать заморийцу, как многое для нее будет зависеть от его благополучного возвращения и от тех вестей, что он привезет. Именно поэтому она не решилась довериться никому из слуг Месьора, хотя тот настойчиво предлагал своих гонцов. Нет уж. Она верит только своим!
Дождавшись, пока стук копыт по мостовой затихнет в отдалении, Палома развернулась и, не глядя по сторонам, направилась обратно. На душе было скверно, дурные предчувствия грызли сердце, точно мыши - сухую корку… но, хвала Небу, в саду еще, кажется, оставалась початая бутыль вина…
Глава V
- О город воров! Немедленно оставь мой кувшин в покое! Где тебя учили приличиям, парень?
Лукавые голубые глаза воззрились на девушку поверх глиняной кружки, по самый ободок наполненной отборным розовым вином… тем самым розовым!
- Твое здоровье, прекраснейшая! - Человечек в потрепанной малиновой тунике, нахально развалившийся за ее столом, единым глотком осушил кружку. - Вот видишь, и бедным скульпторам не чужды хорошие манеры…
А, то-то лицо показалась ей знакомым. Месьор не счел нужным их представить друг другу, но она видела этого хорька в саду, сосредоточенно уродующего какую-то мраморную глыбу.
- Я сказала, оставь кувшин в покое, - хмуро велела ему наемница, заметив, что голубоглазый вновь потянулся за вином, и, подумав немного, пылила остатки во вторую кружку. Пить ей не хотелось - но не оставлять же ему! - Что тебе от меня нужно?
Как она и надеялась, резким тон оскорбил хорька. Тот обиженно вздернул брови.
- Твоим самомнением можно на ночь укрываться! Это ты ко мне пришла, а не я к тебе. Я-то просто наслаждался прекрасным деньком, потягивал винцо…
- Которое не тебе принесли.
- И что с того? У кувшина на пустом столе нет хозяина, разве не знаешь? Первая заповедь…
Типаж был ясен. Гуляка и пьяница, любитель покутить за чужой счет - но при этом далеко не глуп. Паломе немало таких встречалось на жизненном пути. Рано или поздно собственное разгильдяйство и ни на чем не основанная самоуверенность доводили их до беды, и сердобольным друзьям, проклиная все на свете, приходилось за уши вытаскивать "героев" из очередного дерьма. А те, едва отряхнувшись, как жизнерадостные щенки, бодро устремлялись вперед по жизни, свято уповая на то, что и в следующий раз беда их непременно минует…
Но у каждого кувшина рано или поздно находится хозяин.
Почувствовав напряжение, скульптор смущенно шмыгнул носом.
- Знаешь, я терпеть не могу, когда на меня кто-то сердится. Это отравляет мне настроение. Давай начнем сначала, не возражаешь? Может со второго захода у нас лучше получится?.. - Он встал, держась за столешницу (сказывалось выпитое под жарким солнцем вино), церемонно поклонился. - Мое имя - Тальер Камнерез, любезная госпожа. Всегда к твоим услугам. Скульптуры, идолы для святилищ и домашних молелен, камеи, надгробия…
- Вот-вот, особенно последнее!
- Ничего забавного не вижу - для женщины, которой жить-то, возможно, осталось не больше одной луны. Самое время позаботиться о надгробии, не находишь? Или у тебя совсем нет денег?
Последнее предположение привело скульптора в отчаяние. Комично округлив глаза, он уставился на наемницу. Та несколько мгновений колебалась, не перерезать ли маленькому ублюдку горло, но…
Палома усиленно пыталась сохранить серьезность - и все же ей это не удалось. Она расхохоталась, с наслаждением ощущая, как отлетает прочь тяжесть этого дня и смурная завеса развеивается в дым.
- Хорошо, - послышался голос у нее за спиной. - Месьор сказал, если тарантиец до сих пор жив и здоров, то госпожа Удача явно на его стороне. За это стоит выпить!
Приветственно хлопнув скульптора по плечу, над ними навис Конан. Палома чуть отодвинулась, чтобы взглянуть на него снизу вверх. На стол северянин осторожно опустил пузатый глиняный кувшин.
Затем стражник махнул рукой, все так же не дожидаясь приглашения, и темнокожий раб выскользнул из-за зеленой изгороди, торжественно волоча третье кресло. За ним показался еще один - с подносом, где высилась гора спелых фруктов, какие-то легкие закуски и серебряные кубки.
Палома с подозрением оглядела все это великолепие.
- По какому поводу пир?
Тальер, не мучаясь излишними сомнениями, с жадностью накинулся на еду, повелительным жестом ткнув в свой бокал, который тут же был наполнен до краев.
- Разве для этого нужен повод? Радуйся жизни, пока можешь, таков мой девиз!
- Отлично сказано, - поддержал его Конан, выжидательно косясь на Палому. Та пожала плечами и крохотным серебряным ножиком аккуратно принялась нарезать на дольки яблоко.
- Сколько всего стражников на службе у Месьора?
Этот неожиданный вопрос явно застал северянина врасплох.
- Восемнадцать, - ответил он наконец.
- Тогда, во имя Неба, почему я все время вижу тебя одного?
Скульптор захохотал.
- Вот, медведь, уела она тебя! А ты-то считал себя неотразимым… Ну, скажи честно?
В глазах киммерийца мелькнула тень досады.
- Уж не чета тебе, комар! Вспомни, кто в "Серебряной луне" получил подносом по голове от танцовщицы?
Тальер замахал руками, обвиняя приятеля в подлых интригах и покушении на его славное имя, на что Конан тут же поспешил с новыми подробностями давней истории… Палома с все возрастающим недоумением следила за этой перепалкой. Что общего может быть у проныры-камнереза с воином-северянином? В их дружеской болтовне не чувствовалось притворства, хотя ее по-прежнему не оставляло подозрение, что вся эта сцена затеяна специально для нее. Но с какой целью? Или просто Коршен со своими постоянными заговорами потихоньку сводит ее с ума?
Наконец, словно лишь сейчас вспомнив о присутствии девушки, стражник обернулся к ней.
- Кстати, Месьор распорядился насчет швеи. Она будет ждать в твоих покоях до вечера.
Отлично. Скромный дорожный гардероб, который был у нее с собой, явно не подходил для Дворца, так что Палома оценила заботу своего гостеприимного хозяина. Знать бы еще, что стоит за этой щедростью…
- Как я смогу отблагодарить Месьора за заботу?
- О! - Маленький скульптор поспешил наполнить ее кубок. - Наш господин щедр с теми, кто исполняет его волю. Он дал мне приют и возможность творить, когда злодейкой-судьбой я был низвергнут на самое дно… доброта его, воистину, не знает границ. Хотя, видит Митра, порой он расточает ее на недостойных!
- Ты - жалкий завистник, Тальер, - засмеялся Конан, заговорщически улыбаясь Паломе. - Ему, видите ли, хочется быть единственным… Но, Кром свидетель, Ниано не так уж плох, что бы ты ни говорил о нем!
- Ниано? Кто это?
- Пф-фу! - Подвижная мордочка скульптора изобразила высшую степень презрения. - Как я могу завидовать этому жалкому подмастерью? Его мозаики - это же сущее недоразумение. Eq-ли бы ты, неотесанный деревенщина, хоть раз побывал в тарантийском храме Тысячи Лучей, или хотя бы в Бельверусе, в святилище Меча Митры… Да ты бы лишний раз и не взглянул на его жалкие потуги!
- Не знаю, по-моему, он неплохой парень. - Конан пожал широченными плечами. - Ну, а Силенций-то тебе чем не угодил?
- Этот осипший петух?! - Маленький скульптор так и взвился на месте, едва не опрокинув кувшин. - Да он трех нот подряд не возьмет, чтобы четыре раза не сфальшивить!
- Имир и ледяные демоны! - Северянин закатил глаза. - И это люди искусства! Готовы глотки друг дружке перегрызть - и все ради чего? Чтобы доказать, кто из них лучше понимает прекрасное… У нас, у воинов, с этим, по крайней мере, проще. - Он подмигнул Паломе.
- Определенно, - согласилась она. - А что, те парни и впрямь так плохи?
- Шутишь! Этот комар просто ревнует. Насчет мозаиста не скажу, для меня их картинки - темный лес. Зато от женщин нет отбоя, так и вешаются на него.
- А музыкант?
- Слишком богат, - вынес Конан приговор. - Это, как ты сама понимаешь, еще больший грех.
Она понимающе кивнула.
- Разумеется. Художник должен быть нищ и уродлив. Так они говорят. Но при этом имеют в виду всех остальных - кроме себя, конечно же!
Камнерез нахохлился, со злостью уродуя ножом яблоко. Неожиданно, приглядевшись, Палома заметила, что на очищенной стороне плода проступили знакомые черты. Ого! Конан - как живой, только в совершенно карикатурном, гротескном виде, но похож… до чего же похож!
- Помилосердствуйте, о мастер! - взмолилась она, завидев, что Тальер потянулся за новым яблоком. - Клянусь, я больше и слова не скажу против вашего искусства!
- То-то же! - Он удовлетворенно погрозил ей пальцем, вручая первый портрет северянину. Тот несколько мгновений смотрел на него, затем решительным движением затолкал в рот и захрумкал, довольный.
- Вот. Судьба всякого шедевра, - горестно констатировал скульптор.