С этими словами я четким, спокойным шагом отправился к Вратам, дабы покинуть этот провал, в который безудержно утекает магия. Старик непонимающе смотрел на меня, я а лишь жестом попросил его закрыть створки.
Малас, посверлив меня взглядом, взмахнул тростью, коснувшись ею дверей, и те вновь загрохотали, погружая коридор во тьму. Мрак с великой жадностью обрушился на нас, восстанавливая справедливость и возвращаясь из углов и трещин. Все же это его вотчина.
– Что ты задумал, Тим Ройс? – спросил тренер, когда мы поднимались по лестнице.
– Ничего существенного, – отмахнулся я, словно меня спрашивали о какой-то безделице. – Просто мне срочно нужно покинуть этот остров.
Старик сбился с шага и обернулся. Его невидящие глаза уставились на меня, и на миг в них промелькнул хоть какой-то проблеск эмоций.
– Это невозможно, – сказал он.
– По вашим словам, один мой земляк все же справился с этой задачей.
– Он спрыгнул с края! – воскликнул малас. – Он сбежал в мешке Темного Жнеца!
– Ну… – протянул я, щелкая себя пальцем по подбородку. – Никто не знает этого наверняка. Так что я все же рискну.
– Рискнешь? – сощурился собеседник. – И при этом рассказываешь свой план мне? Главному на арене?!
– Я не мог вам его не рассказать, – развел я руками. – В конце концов именно вы мне и поможете.
– С какой это стати? – Сказать, что малас был шокирован, – не сказать ничего. Возможно, он даже решил, что я сошел сума.
– А с такой, что вы тоже хотите отсюда сбежать. И не надо так на меня смотреть. Здесь кругом один обман. Остров свободных людей – ха! Огромная клетка, в которой все слепо следуют дурацким законам, выдуманным лишь для того, чтобы сохранить жалкий местный уклад и отделиться от всего мира. Териал – иллюзия. Причем весьма убогая – в сверкающей обертке и дерьмом под ней.
– Я должен был бы убить тебя за такие слова, – опасно прорычал старик.
– Но не убили же. А значит, согласны со мной.
Повисло тягостное молчание. Я буквально ощущал, как ступаю по льду, столь тонкому, что женский волос по сравнению с ним – недавно поваленное бревно. А вместо воды под ним – сотни наточенных копий, готовых растерзать меня на части.
– Ради чего ты хочешь сбежать? – вдруг спросил старик. – Разве ты не желаешь прожить жизнь воина? Сон промелькнет, и ты погрузишься в самые эпические битвы с самыми невероятными противниками. Разве это не заманчиво?
– Знаете, – почесал я макушку, как-то глупо улыбаясь. – Однажды я услышал фразу, что лучший бой – это тот, которого не было. Довольно простое изречение, но я никак не мог его понять. Не то чтобы я сейчас его понимаю, но во всяком случае точно знаю: в жизни есть вещи поважнее, чем любая схватка.
– Возможно, я неправильно выразился. Ради кого ты хочешь сбежать? Ради той, которая всех прекрасней и милее?
Я оступился и шокированно взглянул на спутника.
– У стен есть уши, – чуть приподнял уголки губ малас.
– Отчасти да, – кивнул я, спокойно выдыхая. – К тому же что-то мне подсказывает, что один мой друг хочет сделать огромную глупость. И мой дружеский долг – надавать ему по морде, дабы он образумился.
Его императорское величество
Константин дель Самбер
В большом, даже огромном зале, залитом светом, играющим в разноцветных живописных витражах, бликами танцующим по белому мрамору и древним полотнам, на вычурном золотом троне сидел человек. Он был высок, а на лицо красив, даже слишком красив, чем привлекал не один десяток горящих дамских взглядов. В плечах человек был широк, впрочем, как и любой другой мужчина его профессии. И пусть вас не смущает, что это Константин, а его профессия – править. О нет, сейчас он думал об ином. Император думал о том, что любой иной воин, к коим он себя причислял, имел такой же широкий размах плеч. Впрочем, это тоже не совсем то, о чем думал молодой повелитель.
Он вспоминал своего отца. Давно, когда Константин был еще настолько юн, что по традиции проводил большую часть времени с матерью и служанками в женском крыле, отец все же частенько брал его в тронный зал. Тогда мальчику казалось, что император – это великан, восседающий на золотом троне.
В те далекие времена для принца, тогда еще ребенка, трон был предметом самых дерзких фантазий, а также одной из самых желанных игрушек. И, что закономерно, плечи отца тогда казались самыми широкими и могучими, внушающими какой-то особый страх. Совсем не тот, который порождают хищный оскал голодного зверя или близость смертельной схватки. Нет, это был какой-то восхищенный страх, желание подражать и стремление добиться одобрения.
И сейчас Константин думал, так ли велики его плечи, так ли мужественен его вид, источающий силу, как было у покойного отца. Он думал об этом, но не мог найти ответа, ведь не было рядом маленького человечка, который забирался бы на колени и нагло отбирал скипетр, символизирующий императорскую власть. В женском крыле царило молчание, как и во всем дворце. Ни смеха, ни женских шутливых вскриков, только тишина, возгласы камердинеров и проклятый скрип перьев о пергамент.
– Малый и большой совет прибыли! – выкрикнул камердинер.
– Впусти их, – скучающе произнес Константин.
Слуга чинно кивнул и выскочил за двери. Вскоре в помещение стали заходить самые разномастные личности. Здесь были высокие и низкие, мужественные и жеманные, старики и молодняк, но всех их, так или иначе, объединяло одно – они являлись дворянами. Аристократия считала ниже своего достоинства кому-либо прислуживать, пусть даже императору. Хотя когда-то для них было честью – служить. Сейчас же границу между пошлым и оскорбительным "прислуживать" и гордым "служить" не мог ощутить даже архивариус. Народ обмельчал.
Каждый из вошедших пребывал в нетерпении. Дворяне знали о гибели старшего советника и полагали, что правитель созвал их, дабы выбрать нового "второго после правителя". Все они, стоя в зале, смотрели на мощную фигуру. На человека, сидевшего на троне. Своим видом он внушал им неподдельный страх и желание поскорее убраться с глаз долой, но все же жадность оказалась сильнее. Аристократы ежились под пристальным, оценивающим взглядом, но не двигались с места. Все шестьдесят пять человек из двух советов.
Император сидел, словно предавшись какой-то тяжкой думе. Его голова лежала на левой руке, локтем стоявшей на подлокотнике. Правая рука сжимала исполинский клинок, будто выкованный из мрака. Свет, заливающий комнату, словно обтекал и меч, и самого правителя, оставляя его в тени. А мерно вздымающаяся грудь создавала впечатление, что император спит. Но и это не внушало спокойствия, да и как может внушать спокойствие образ великана из древних легенд?
– Это все? – спросил Константин, не меняя позы.
– Да, мой господин, – ответил камердинер.
– Свободен, – только и произнес император.
Слуга, склонившись в легком поклоне, поспешил удалиться, плотно закрывая за собой двери. В зале вновь повисла тишина. Император все так же неподвижно восседал на троне, окутанном темной дымкой, которая, как пелена, отражала свет, а может, и поглощала его.
Текли минуты, многие старцы начали раздражаться. Пусть это и правитель, но, по их мнению, Константин оставался не просто юнцом, но наемником, опозорившим весь императорский род. Их недовольство было почти откровенным, что не могло ускользнуть от взгляда человека на троне, но, казалось, это нисколько его не заботило.
– Ваше величество, – вышел вперед самый смелый. Что закономерно, он был еще и самым молодым. – Мы в вашем полном распоряжении.
Император поднял голову и оценивающе посмотрел на юношу. Тот вздрогнул и невольно сделал шаг назад. Настоящий ужас сковал его душу, едва он бросил взгляд на исполинский меч.
– Как зовут? – скучающим тоном поинтересовался Константин.
– Мигель Гарсиа, ваше величество, – поклонился молодой мужчина. – Граф д’Морро.
– Хорошо, граф д’Морро, передайте двору сообщение.
Юноша немного ошалел, а потом, рискнув, непонимающе спросил:
– Какое сообщение, мой господин?
– Вот это.
Константин, не поднимаясь с трона, одной рукой схватил огромный клинок и широко взмахнул им. Гарсиа обдало холодом, будто его коснулось дыхание Темного Жнеца. Сперва он не понял, что произошло, но потом ощутил какой-то странный стальной привкус на губах, а в воздухе почуял неподдельную вонь.
Граф уже собирался отпрыгнуть или, может, отбежать в сторону, но, поскользнувшись, с трудом удержал равновесие. Уже разогнувшись, он все же взглянул на то, что чуть не привело к конфузу на глазах императора. Темные боги, лучше бы он никогда этого не делал! Лучше бы он и вовсе никогда не вступал в совет. Картина, представшая взору графа, будет преследовать его не только всю жизнь, но, он был уверен, и после смерти тоже.
Весь пол был залит вязкой, алой жидкостью, которую ни с чем нельзя спутать. Тронный зал залила кровь. Гарсиа, побледнев, обернулся к дверям и не сумел сдержать рвотного позыва. Шестьдесят четыре человека превратились в бесформенную кучу костей, рассеченных конечностей, вывороченных наружу внутренностей и моря крови. Без сомнения, все они были мертвы. Мигель против воли все же искал хотя бы одно целое лицо, но не находил даже этого. Складывалось такое впечатление, будто каждого члена совета пропустили через огромную мясорубку.
– Передай двору, что в этой стране лишь один правитель, – все так же скучающе произнес Константин. – Любого, кто думает иначе, я заставлю ответить за измену.
Из зала выбегал человек, с ног до головы забрызганный кровью. Он сверкал абсолютной седой, даже белой шевелюрой. Камердинер, проводив его взглядом, позвал уборщиков и закрыл двери. Там, в сгущающейся тьме, неподвижно сидел император, сжимая рукой клинок, сотканный из мрака.
Тим Ройс
Немного непривычно было стоять на плацу в полном одиночестве. Не было слышно тяжелых вздохов, таких, которые раздаются, когда мышцы уже давно отказали, но ты все равно выполняешь подход. Почти ничего не чувствуя, ничего не видя за какой-то гранью боли, все же выполняешь. Не было слышно и стука падающего тела, который обязательно следует за этим вздохом.
Удивительно неправдоподобно было наблюдать за безжизненной площадкой, где единственный звук – лишь перезвон клинков, висевших на стенде, а из компании – лишь птицы, подобные чайкам, усевшиеся на стене и неотрывно глядящие на меня своими черными бусинами-глазами.
– Кыш! – взмахнул я руками.
Птицы, будь я проклят, посмотрели на меня как на идиота, потом переглянулись и взмыли в воздух. Теперь я определенно остался в полном и бесповоротном одиночестве. Но на всякий случай все же огляделся. Наверное, так делает каждый, кто еще недавно был окружен людьми, а теперь остался один в ранее оживленном месте.
– Эх, жизнь моя жестянка, – прокряхтел я, взлетая на стену.
Сегодня было прекрасное утро. На востоке просыпалось солнце. Оно нежно ласкало небо, словно вгоняя его в краску и заставляя отступать ночную черноту и утренний сумрак. Ветер был свеж и приносил с собой столь долгожданную бодрящую прохладу, действующую ничуть не хуже ледяного душа. Хотя, если честно, здесь и нет никакого другого душа, кроме ледяного. Именно поэтому я, словно новобранец-призывник, щеголял бритой головой. Кому понравится из-за такого душа обзавестись непрошеными жителями в голове? А я после лазания по пещерам Харпудова гребня не собирался больше позволять использовать свое тело в качестве транспорта и кормушки для всяких паразитов и букашек.
Прикрыв глаза, я прислушался. Ветер откликнулся сразу. Он вновь рассказывал мне истории. Порой они были чудесными и волшебными, порой – столь обыденными, что от этого становилось грустно. Иногда я просил ветер рассказать мне о друзьях, и тогда он приносил вести о Нейле и Молчуне, которые с головой ушли в заботы о новорожденном ребенке.
Иногда он нашептывал шутливые истории про Руста и Младшего, которые что ни день, то цапаются с женами, но к вечеру у них всегда идиллия и уют в доме. Рассказывал об их детях, которые настолько непоседливы, что вскоре у моих товарищей может добавиться седых волос в шевелюре.
Шептал он и о Старшем, жена которого недолго ждала и тоже обзавелась животиком. Мои друзья даже шутили, что скоро "Пробитый золотой" соберется вновь. Но на этот раз он будет ходить под парусами, грозя торговцам наточенным клинком. И вместо имен Старшего, Младшего, Щуплого, Молчуна, Колдуньи, Ушастого, Принца и Зануды будут звучать имена Гектор, Артур, Мария и Дайлин. И сложат барды песни о лихой команде пиратов, перед которой не устоял ни один королевский фрегат.
Частенько я просил ветер рассказать мне о Рыжем и компании, но тот всегда возвращался с "пустыми руками". Наверное, ушлые аристократы озаботились какой-нибудь мудреной магической защитой и мой собеседник и товарищ не мог их отыскать. Что ж, думаю, и у них все хорошо. Пожалуй, уже вернулись в столицу и Константин устраивает им знатный разнос на тему "почему не доставили изменника Тима эл Гериота".
О Константине я тоже спрашивал, но ветер даже не летел к нему – он боялся. Глупо, кажется, но императора почему-то боялась сама стихия. Я не хотел думать над ответом, так как все еще был глубоко наивен и отказывался поверить в то, во что необходимо верить.
Так протекали дни, неспешно сменяя один другой. Ничем не отличаясь, ничего не предвещая, они текли степенно и спокойно, отмеряя неведомое мне расстояние. Каждое утро начиналось с побудки, завтрака в огромной, но пустой столовой. Потом недлинный путь по извилистым коридорам, где мне изредка чудились призраки. А там – стена и разговоры с ветром. Порой я даже засыпал на ней, свешиваясь половиной тела над бездонной пропастью. Меня это не пугало. Нет-нет, это совсем не бахвальство и не пустое хвастовство, просто я действительно не испытывал страха. Иногда мне даже казалось, что я и вовсе утратил чувство страха, но потом я вовремя вспоминал выученный урок и принимал реальность такой, какова она есть.
В какой-то определенный момент происходящее стало мне нравиться. Оно чем-то напоминало утреннею негу, когда ты уже проснулся, но все еще лежишь, укутавшись одеялом, пребывая на грани мира грез. Так же и завис, не желая делать следующий шаг. Но это состояние длилось недолго, лишь одно утро, потому как на площадку заявился старший малас.
– Тим Ройс, – обратился он ко мне.
Я сидел на стене, вглядываясь в бесконечность. Она притягивала меня, маня своими далями, но все же я нашел в себе силы повернуться к старику:
– Пришло время?
– Нет. Бой будет послезавтра.
– Тогда зачем вы здесь?
Малас помолчал, а потом со вздохом произнес:
– Я пришел предложить тебе сбежать сейчас.
Наверное, это предложение должно было шокировать меня или удивить, но я был спокоен. Теперь я часто бывал спокоен.
– Почему?
– Она нашла способ отомстить, – немного понуро сообщил тренер, поминая нашу общую знакомую. – Тебе предстоит сразиться с демоном.
– Пусть будет так, – пожал я плечами, отворачиваясь к долине из облаков.
– Ты не понял – тебе нужно не просто сразиться с ним, а убить его.
– Именно так я и понял.
Быть может, малас покачал головой от досады, но я этого так и не увидел.
– Они бессмертны.
Ветер играл с пушинками облаков, гоняя их туда-сюда, порой складывая фигуры и дразня меня знакомыми образами. Это неизменно вызывало улыбку на лице бывшего наемника.
– Что ж, значит, мы будет сражаться вечно, так как умирать я не собираюсь.
Старик помолчал, а потом махнул рукой и сплюнул на горячий песок плаца.
– Дело твое. – С этими словами он ушел.
Я же вернулся к своему занятию, нисколько не беспокоясь о неумолимо надвигающемся будущем, вовсе не окрашенном в розовые тона. Скорее, оно было измалевано алой кровавой краской.
Ворон
Черная птица, приземлившись на испещренную трещинами стену, сложила крылья и широко распахнула красные рубиновые глаза. Клюв ее чуть приоткрылся, но замогильное карканье так и не вырвалось из хищной глотки. Ворон, по размаху крыльев больше похожий на орла, стал пристально наблюдать за мужчиной, сидевшем на горячем песке плаца.
Уже с первого взгляда было понятно, что боец, одетый в простые холщовые штаны и худую рубашку, был северянином. Об этом говорили не только густая черная щетина, мощные брови и крутые челюсти, на это указывала также испарина, выступившая на лбу. Вряд ли кто-то из южан страдал бы от солнца, еще даже не вошедшего в зенит. Скорее бы они, наоборот, жаловались на прохладу и ни в коем случае не стремились к тени.
Ворон, склонив голову набок, не моргая, следил за человеком. Тот же, странно сложив ноги, скрестив их перед собой, просто дышал. Высоко вздымалась его могучая грудь и мерно опускалась, создавая иллюзию спящей горы. Ворону даже казалось, что еще немного – и он услышит скрип сухих мышц, похожих на огромные валуны, скатившиеся с древнего горного склона.
Пожалуй, в этой картине нет ничего особенного или хоть сколько-нибудь занимательного, если бы не следующее. С каждым вздохом вокруг северянина поднималось облако песчинок. А с каждым выдохом оно медленно опускалось, будто подхваченное в нежные, но крепкие объятия ветра.
Вдруг гладиатор поднялся на ноги. Хотя вернее будет сказать – взлетел на ноги. Его ступни так и не коснулись земли, когда он единым рывком принял вертикальное положение. Легко ступив на песок, он, все еще держа глаза закрытыми, вытянул руки вперед. Ворон, внимательно, с неотрывностью голодного зверя следя за каждым мановением, за каждым дрожанием, так и не мог сказать, оставляли ли сандалии северянина след на поверхности плаца. Впрочем, вскоре это уже его не волновало.
Держа правую руку вытянутой перед собой, северянин плавно повел ею в сторону. Могло создаться впечатление, что он аккуратно ласкает чью-то нежную, шелковую кожу или задумчиво проводит дланью по спокойной речной глади. И как если бы тогда за ним следовали водяные круги, так же и сейчас за рукой неотрывно спешил маленький хоровод песчинок. Гладиатор поднял другую руку, и вот уже второй хоровод поспешил за плавной, ускользающей линией.
Северянин степенно, медленно водил ладонями, а вокруг него вслед за движениями спешил ветер. Порой он поднимал облака песка или кружил его спиралями, взвивая лентами, но зачастую просто расходился кругами по земле, напоминая встревоженное кинутым камнем озеро. Иногда мужчина делал легкий, текучий шаг. Быть может, это была всего лишь иллюзия или игра ветра, но за ним не оставалось ни следов, ни каких-либо иных отметин на песке.
И тут он резко замер. Все стихло, но ветер все так же продолжал держать перед северянином облако из песка. А тот подогнул ноги, сгибая их в коленях и ставя ступни в одну линию. На миг гладиатор стал походить на канатоходца, который еле удерживает равновесие на стальной проволоке, подвешенной над пропастью с наточенными пиками.
Ворон затих, ожидая чего-то невероятного. Сверкнуло солнце, превращая мириады песчинок в "слезы богов" – алмазы, будто прилипшие к невидимой паутине, сотканной исполинским пауком. Дрогнуло сердце птицы, и лишь за один этот удар все переменилось. Песок взорвался целым вихрем, опасно скалящим свое оружие. И это была чистая правда.