Я уже хотел было попробовать особую крольчатину в винном соусе от самой Розалии. Когда-то Добряк показательно точил ее в гордом одиночестве, аргументируя это тем… в общем, как-то глупо он это аргументировал, я уже и забыл, как именно. Видимо, боги, если они все-таки иногда приглядывали за мной, были с ним солидарны. К нам подошел посыльный со стороны старейшин и облагодетельствовал известием о том, что эти старые перечники изволят меня видеть.
– Скоро вернусь, – шепнул я Мии.
Та рассеянно кивнула, увлеченная болтовней с подружками.
Поднявшись и с тоской взглянув на крольчатину, я понуро поплелся следом за посыльным. Тот, надувшись, как индюк, с гордостью довел меня до центра стола, где восседали старейшины. Их было пятеро. Четыре формировали что-то вроде совета, а пятый, самый старый и уважаемый, был кем-то вроде местного городового.
– Здравствуй, Тим, – прокряхтел он.
Я хотел было закатить глаза, но вовремя сдержался. Мог и не кряхтеть. Мужику всего шестьдесят, может, шестьдесят пять, но строит из себя древнюю развалину. Надо бы его со старшим маласом познакомить. Кстати, только сейчас понял, что так и не спросил имя тренера гладиаторов Териала. Ну да ладно, не так уж это и важно.
– Здравствуй, Хавер, – поклонился я. Не то чтобы спину гнул, но все же поклонился. Со своим уставом на чужой хутор не ходят, так что надо следовать традициям. – Слышал, ты звал меня.
– Правильно слышал, – кивнул старейшина. – Садись, Тим, разговоры будем говорить.
Пожав плечами, я выполнил просьбу главы хутора, сев по левую руку от него. Мне тут же пододвинули кусок говядины и картошку с жареным луком. Я есть не стал. В приграничье все строго: сперва дела – потом ужин. Это в столице люди обсуждают вопросы, параллельно чавкая и хрумкая, а здесь это признак неуважения.
– Люди говорят… – Стоило Хаверу сказать эти два слова, как я тут же догадался о сути предстоящего разговора. – Люди говорят, а я слушаю, Тим. Уважают тебя у нас.
Если бы я ел, то сейчас бы подавился. Как вы можете понять, "догадывался" я совсем о другом. Мне-то казалось, что Хавер начнет меня по поводу ворожбы и ведунства склонять, а он с каким-то другим вопросом обращается. Даже любопытно стало.
– Может, люди и говорят, – пожал я плечами. – Живу скромно, делаю что могу, а чего не могу – тому учусь.
– Ну и правильно, – похлопал меня по плечу старейшина. – Мужик ты справный, Тим. Жена есть, дом есть, уважение есть, руки из правильного места произрастают, корни твои помним, Добряка чтим.
Старик замолк. Я не торопил – так я выказывал это пресловутое уважение. Как я уже говорил, на хуторе оно дороже денег.
– К делам мы тебя хотим приставить, Тим, – наконец пояснил один из "советников". – У нас кости уже вялые, сухие, глядишь, развалимся. Нам бы представителей на гульбах да сходках.
Я чуть было не рассмеялся. Кости у них старые… Да остальным советникам всего по полтиннику стукнуло! У них борода даже не полностью сединой побита! Ленивые старые пни они, а не старцы. Быстренько оглядевшись, я заметил несколько взглядов, направленных в нашу сторону. Это были плотник Малколм, мясник Пилигрим, горшечник Вахет и еще один неизвестный мне тип. В общем, дело ясное, что дело не очень темное.
– Правильно смотришь, – притворно закряхтел Хавер. – Скоро наш срок придет, и явится Темный Жнец. К тому времени у хутора смена должна бородой обрасти. Тебя пятым старейшиной поставим. Как, согласен?
С прищуром взглянув на ушлых старейшин, я мысленно хлопнул себя ладонью по лбу. Зим через десять, может, кто из них и откинется. А сейчас они просто свои позиции укрепляют. Если народ увидит, что с ними заодно самые уважаемые люди, то, значит, их самих будут чтить еще крепче.
Конечно, я мог отказаться, никто бы мне ничего дурного не сказал, но ведь не дело отказывать в праздник. Пришлось поднять чарку с хилой брагой.
– Мое слово, – с напускной гордостью сказал я.
– Наше слово, – ответили старейшины, также поднимая чарки.
Выпили, чем-то закусили. Пошло плохо, но кашель я сдержал. Отвык я за полгода от алкоголя, теперь привыкать надо будет. Начинать с разбавленного вина или даже с медовухи, но никак не с браги. Я не сомневался, что весь вечер у меня будет кружиться голова и драть горло.
– Нэш! – Старейшина поманил рукой посыльного.
Парнишка приблизился, склонил голову, и глава хутора что-то ему прошептал. Мальчишка понимающе кивнул и мигом понесся по столам, сдергивая вышеперечисленных лиц с их мест. Вскоре рядом с нами стояли Пилигрим, показывающий мне неприличные жесты, обозначающие, что я попал с этой затеей, Малколм, с которым я не был в хороших отношениях, Вахет, все еще должный Добряку, а значит, и мне пять серебряников, и неясный мужик лет тридцати. Он все стрелял глазами по сторонам, пока не нашарил взглядом Мию. Я даже отсюда услышал, как быстро забилось его сердце и дрогнули колени.
– Эй! – окликнул я его, и тот нехотя повернулся. – Видишь это? – Я ткнул пальцем в свой браслет. – У нее есть такой же. Компренде?
– Чего? – переспросил мужик, закутанный в плащ и опирающийся о посох. – Что такое кимпиранде?
– Пили, это что за умертвие? – сориентировался я.
– Это, Тим, наш новый ведун и будущий старейшина, – ответил добродушный мясник. – Как, собственно, и все мы.
– Все мы – ведуны?
– Смешно, – согласился Пилигрим, а потом подмигнул мне. – А ты, Тим, оказывается, тот еще ревнивец.
– Есть немного, – признал я.
Нынешние "старцы" засмеялись и начали рассуждать на тему, как хорошо быть молодым. Маг же, повернувшись ко мне, вдруг ухмыльнулся и незаметно стукнул посохом о землю. Я мигом ощутил холод в ногах. Вот ведь редиска, пытается проклясть меня страшнейшим проклятием – мужскую слабость наслать.
С невозмутимым лицом я щелкнул пальцами, и в ту же секунду ведун под всеобщий добрый, совсем не обидный смех запутался в собственном балахоне и рухнул на землю. Холод тотчас отступил – маг не успел сплести свои чары.
Ведун, пытаясь подняться, неотрывно смотрел мне в глаза. Я же сидел спокойно, улыбаясь во всю ширь наемнической улыбки. Говорят, от такой улыбки люди сами начинают выворачивать карманы, выкладывая "честным людям" все, что у них имеется. Маг хоть и был недоучкой, но дураком точно не был. Он незаметно кивнул мне и вытянулся по струнке, вновь приобретая таинственный и загадочный вид, какой и должен быть у деревенского чароплета. Еще бы ворона на плечо – и кашрут соблюден.
– Пришло время зажигать, – чванливо произнес старейшина.
Как вы понимаете, я все же поперхнулся от неожиданности этой фразы. Впрочем, местные имели в виду совсем другое. Посыльный, довольный своей небольшой, но видной должностью, буквально подлетел к ящику и достал из него пять факелов. Торжественно вручил их старейшинам, и те поднялись со своих мест. В этот момент наступила тишина. Смолкла музыка, перестали звенеть тосты, утих гомон и где-то притаился смех.
Мы, молодые, помогли старейшинам (зуб даю, они сами могли не только встать, но и джигу сплясать) подняться, а потом повели их к чучелу. Главный старейшина повернулся к Пилигриму и кивнул. Тот нахохлился и под всеобщие аплодисменты сдернул покрывало.
Даже у меня, человека, принимавшего непосредственное участие в строительстве главного "фигуранта" дня Огня, вырвался восторженный вздох. Это был дракон, который стоял на хвосте, расправив крылья, словно пытаясь взмыть в воздух.
Хавер повернулся к столам и двинул длинную проникновенную речь. На миг он мне напомнил президента в новогоднюю ночь, только вместо Кремля на заднем фоне было чучело повелителя небес. Под конец все снова аплодировали, а некоторые даже стучали чарками о столы, на которых сегодня красовались скатерти.
– Гори! – крикнул Хавер, кидая свой факел к подножью.
– Гори! – вторили ему четверо старейшин, повторившие жест.
– Гори! – дружно грянул весь хутор.
Медленно начинали безумную пляску жадные языки огня. Долго они поднимались по замасленным веревкам и бережно, словно лаская, лизали древесину, заставляя ее чернеть и трещать. Вновь грянула музыка, послышались голоса людей, но я как завороженный смотрел на горячее пламя, окутывающее чучело багровым саваном. Оно поднималось все выше и выше, пока двумя рубинами не вспыхнули масляные шары в глазницах зверя.
На секунду мне почудилось, что я услышал какую-то историю. Но это была вовсе не очередная шутка или легенда, скрытая в шорохе просыпающегося леса или танцующей травы. Нет. Это была история, с одной стороны, известная мне, а с другой – та, которую я еще не знал. И что самое удивительное, услышал я ее в треске пляшущих лепестков, исчезающих под темным небесным сводом.
Мне казалось, стоит подойти ближе, стоит коснуться огня – и я узнаю что-то. Что-то бесспорно важное. Возможно, я получу столь желанную помощь или долгожданный совет.
– Даже не думай, что сможешь спастись от меня, сгорев здесь.
Мия словно вырвала меня из какого-то транса, повиснув на вытянутой руке. Я вдруг ощутил дикий жар и отпрянул от яростного огня. Посмотрел на тяжело дышавшую взмокшую девушку.
– Прости, – только и сказал я.
Для океании огонь – естественный враг. И пусть Мия всего наполовину водный дух, но и для нее близость к пламени довольно неприятна.
– Даже не знаю, – протянула смуглянка, оттаскивая меня подальше от чучела. – Тебе придется для этого постараться…
Устало вздохнув, я произнес лишь одно:
– Танцы.
– Танцы! – радостно воскликнула красавица, для которой пляски были самым важным в этой жизни.
Мия потащила меня в круг, а я смиренно последовал за ней, осознавая, что в следующие несколько часов самые ужасные тренировки на Териале покажутся мне детской забавой. Деревенская музыка не отличалась особой сложностью, а ритмы ее были хоть и запоминающиеся, но весьма тривиальные. Даже присутствие Зака в "оркестре" не могло разбавить это монотонное звучание труб, лютен и боя барабанов. Впрочем, этого вполне хватало хуторянам, как и нам с Мией.
Успешно выполнив первое па, я уже не думал ни о чем, кроме как о нежной ладошке в моей правой руке, о тонком стане – под левой, о глубоких зеленых глазах и о запахе лаванды, привычно кружащем голову.
Мы танцевали, и улыбки не сходили с наших лиц. В отсветах гигантского костра, в звоне смеха и гремящих чарок площадь казалась чем-то потусторонне волшебным, а люди вокруг – по-настоящему счастливыми. Пожалуй, я еще не видел лучшего праздника, чем день Огня.
Мия лежала у меня на плече, а я, водя рукой по линии ее талии, смотрел на стену. Там на два гвоздя был повешен ремень, а с него свисали ножны, надежно удерживающие сабли. За окном стояла ночь, затягивающая своим мраком, разбавленным небрежным мерцанием взошедшей луны. Праздник закончился. Рухнул деревянный дракон, отыграли последние ноты музыканты, отсмеялись девушки, утаскиваемые юношами куда-то во мрак, последние капли браги испарились из пустых чарок, а на столах, кроме крошек, можно было увидеть лишь сонные опухшие хари.
Завтра грядет большой день – день генеральной уборки на хуторе. В основном, конечно, на площади. Особенно сложно будет справиться с гигантским костровищем, оставленным чучелом.
– Тим.
– Да?
– Ты спишь?
Банально, скажете? Но я даже рассмеяться не смог в ответ на столь заезженный вопрос. Просто спокойно ответил:
– Нет.
Повисла тишина. Особая тишина, которой я пока не мог придумать ни названия, ни достойного описания. Но я точно знал одно. Именно эта тишина и никакая другая нравилась мне и не беспокоила уже почти затухшую паранойю наемника. Эта тишина окутывала все умиротворением и томной негой.
– Тим!
– Да? – снова откликнулся я.
– Тим, а давай останемся здесь.
– Останемся? – хмыкнул я. – А кто хотел путешествий и приключений? Или все, сгорела?
– Эй! – Девушка надулась, и мне в ребра впечатался острый кулачок. – А сам-то! "Только дурак повесит меч на стену" – и где теперь твои сабли висят?!
Я рассмеялся и поцеловал подругу.
– Остаться… – протянул я. – И что мы тут будем делать?
– Ну ты вот охотиться будешь и в поле работать, – начала мечтательно перечислять Мия. – Еще фокусы по хуторам показывать. А я – детей воспитывать.
– Детей, – повторил я. – И на какое количество спиногрызов ты рассчитываешь?
Девушка замолчала, обвиваясь вокруг меня плющом и щекоча кожу сопением точеного носика.
– Не знаю, – наконец ответила она. – Может, на шесть. Или на семь.
Мысленно я, конечно, подавился, но для Ангадора большие семьи были чем-то обыденным и шесть – еще не самое шокирующее количество. Правда, за десять лет моего пребывания в этой вселенной я к подобному так и не привык. Собственно, я не привык ко многим вещам.
– Шесть парней? – улыбнулся я.
– Нет, – рассмеялась красавица. – Это уже целая банда будет! Скажем… два парня и четыре девочки.
– Да ты маньячка!
– Почему?
– Ну представь: у четырех девок как минимум двенадцать ухажеров, из которых каждой нравится по одному, а то и по два.
– И что? – все еще не понимала Мия.
– Так это как минимум шестнадцать трупов!
Снова повисло молчание.
– А почему "трупов" и почему "шестнадцать"?
– Потому что, моя дорогая, чтобы ухаживать за моей дочерью, нужно сперва одолеть меня на мечах. А шестнадцать – потому что я найду еще четверых, которые будут косо смотреть и нервировать меня этим.
Мия приподнялась, взглянула мне в глаза и рассмеялась, заставив меня улыбнуться.
– Нет, Тим, маньяк – это ты. Плюс, уверяю тебя, ты даже не узнаешь об их существовании.
– И ладно даже, если четыре девочки и два парня, – не унимался я, разве что не загибая пальцы. – Так ведь это шесть раз рожать придется.
Тут Мия напряглась, и я почувствовал, что можно неслабо подшутить над ней.
– Станешь ты толстой, вся в складках, вечно уставшая, с мешками под глазами, с жесткой обвисшей кожей. Натуральная бабища. Глядишь, разлю…
Я замер на полуслове, а потом и вовсе замолк.
– "Разлю" что? – поторопила меня хитро поглядывающая смуглянка.
– Ничего, – буркнул я. – Спи.
– А вот и…
Я подул Мие на лицо, и уже спустя мгновение она заснула волшебным сном, который продлится до самого полудня. Я выбрался из ее объятий, оделся, а потом потянулся к саблям. Уже почти коснулся кожаного ремня, но рука дрогнула на полпути. Вздохнув, я обернулся. На постели мирно спала Лиамия Насалим Гуфар – дочь визиря Алиата и мой компаньон в самых опасных и безумных приключениях. Самая красивая женщина, которую я только встречал в обоих мирах.
Я жадно пожирал глазами каждую черточку ее лица, выжигая в памяти каждую прядь темных волос, каждую клеточку горячей, смуглой, вечно загорелой кожи.
– До завтра, – твердо сказал я и снял сабли со стены.
На улице стояла ночь.
Керри
Рыжая маленькая девочка этой ночью не спала. Она прислушивалась к звукам, улавливая самые глухие, самые ленивые нотки, застывшие в воздухе. Девочка ждала. Словно притаившийся в листве лисенок, впервые ступивший на охотничью тропку, она терпеливо выжидала, пока ее родители уснут.
Закончился день Огня, рухнул исполинский дракон, и все разошлись по домам. Уставшие, сонные, медлительные, словно пьяные мухи, хуторяне хотели только одного – любви и сна. Но не все были такими: маленькая Керри еще не хотела спать. Вернее, она не должна была спать. Ее ждала тренировка. Наконец в последний раз скрипнула старая кровать за стеной, и все стихло. Родители уснули.
Девочка осторожно выбралась из-под одеяла, потом юркнула под кроватку и отогнула половицу. В открывшейся нише лежали небольшой сверток одежды и настоящий бастард – Разящий. Хотя настоящим он был лишь в воображении самой юной леди, но вот имя у него вполне реальное.
Этот деревянный меч девочке, когда ей было всего четыре годика, подарил не кто-нибудь, а Добряк. Шесть лет назад он выточил оружие из кривого, почти гнилого полешка и с гордостью вручил малышке. С тех пор не проходило ни одной ночи, чтобы Керри не сбежала из дома в лес и не потренировалась во владении Разящим.
Конечно, сперва меч не хотел ее слушаться. Он занозил ладони, отбивал ноги и спину, заставлял нежную кожу покрываться болезненными волдырями и мокрыми мозолями. Но прошло всего полгода, и Керри нашла общий язык с Разящим.
Бережно отложив деревянный, весь в трещинах и щербинках клинок, девочка повернулась к свертку. Это была ее гордость – она честно выиграла эту мальчишескую одежду у самих мальчишек. Причем не абы как, а в честном кулачном бою.
Рыжая непоседа быстро натянула простецкие штанишки и накинула рубашку. Осторожно отогнув скрипучие ставни, схватила меч и выскользнула на улицу.
Ночь, разбавленная пением цикад и сверчков, с радостью приняла в свои темные объятия новую гостью. Девочка, подставив лицо прохладному ветру, побежала к лазу в заборе. Босая, маленькая, юркая, она действительно напоминала любопытную лисичку. Любопытную, но очень смелую, гордую и отважную.
Керри, петляя между домов, порой замирая в тени, стараясь почти не дышать, вскоре добралась до лаза. Казалось бы, про этот ход знает каждый ребенок на хуторе, но взрослые почему-то не спешили его заделывать.
Лисичка выскользнула из-под надломленного бревна в частоколе и, чуть не завыв от радости, босиком побежала по ночному лесу. Глаза ее, за годы привыкшие к тьме, видели так четко, что Керри казалось, будто она вышла погулять не ночью, а в туманное утро. Загрубевшие ступни не боялись ни иголок, ни корешков, ни шишек: девочка ступала словно по бархатному ковру. А маленькие, но сильные ножки несли ее словно на крыльях ветра.
Керри почти добежала до своей поляны, на которой тренировалась каждую ночь вот уже несколько лет кряду, как что-то заставило ее замереть и спрятаться в тени. Керри всегда доверяла своим инстинктам и мгновенно притаилась, без шороха нырнув в лиственный куст. Она сжалась в маленький комочек и переждала. Осторожно выглянув, девочка еле сдержала изумленный вздох. На поляне стоял человек.
Он был высок и широк в плечах, его крепкие ладони сжимали два черных клинка с какими-то золотыми надписями. Керри никогда не видела этого странного мужчину, хоть это воронье гнездо у него на голове, лишь по недоразумению названное волосами, казалось ей знакомым.
Мужчина чего-то ждал, всматриваясь в небо, затянутое облаками. Керри тоже ждала. Хотя, наверное, она должна была побежать в деревню и поднять тревогу, ведь по окрестностям бродил вооруженный чужак, но что-то удерживало ее на месте.
Наконец из-за облаков выглянула луна, и Керри вновь с трудом сдержалась, чтобы не вздохнуть от удивления. Без сомнений, этим мужчиной был дядя Тим, большой добряк и, по детским сплетням, настоящий волшебник. Вот только сейчас он не был похож ни на добряка, ни на волшебника.