Посещение монастыря оказалось не таким гладким, как он полагал. Иконы для продажи были, но для домашнего пользования, небольшого размера. А в церковь либо в часовню требовались иконы большего размера. Такие надо заказывать. Никита аванс оставил, заказал три сразу. Быстро не обещали. И освящение часовни уже после того, как иконы установят. Оставалось только к старцу поехать. Избу его нашёл быстро. От Введенской церкви по правой стороне улицы третье домовладение.
Постучал в калитку, дед сам открыл. Походка ещё бодрая, спину ровно держит, улыбнулся. Зубы белые, ровные, что в его годы редкость.
– Заходи, Никита.
Странно, имени своего химик не называл, он помнил точно. Старец удивил ещё раз, как только в избу вошли.
– В монастыре был?
– Был, – не стал скрывать Никита.
– Ладаном и воском от тебя пахнет.
Никита поискал глазами икону в красном углу и не увидел. Старец заметил, ухмыльнулся в бороду.
– Не юродствуй. Веры в тебе истинной нет. Ни Христу не поклоняешься, ни Перуну.
– Крещён я, крест на мне, – попытался оправдаться Никита.
– А волхвуешь, сам проговорился, – покачал головой старик.
Ну не говорить же почти незнакомому человеку, что Антип создал эликсир, а он только ингредиенты ищет. Небось дед и слова такого не знает. Дед на лавку указал.
– Садись, в ногах правды нет.
Никита уселся. Зачем его старик звал? Вместо объяснений дед его расспрашивать стал.
– Зачем каменное масло брал?
– Снадобье сделать.
– И живицу для того же?
Никита кивнул, отрицать глупо.
– А откуда состав зелья узнал?
– Из книги.
Дед снова ухмыльнулся.
– Нешто не посвящён?
А куда посвящён, не сказал. Были в вопросах какие-то недомолвки. Вроде знал старец, но не говорил. Почему?
– Куда? – выдавил Никита.
– Э-хе-хе! – вздохнул старец. – Для волхвования знания нужны, а ты кое-что слышал мельком, а берёшься.
– Алхимик Антип из Твери научил. Да за знания свои схвачен был со мной, как подмастерьем, в Москву доставлен, пред очи Бориса Годунова. Пытали его, мне же сбежать удалось.
Старец, пока Никита говорил, прикрыл глаза.
– Жив твой Антип, покалечен маленько.
– А где он? – подскочил на лавке Никита.
– Дорогу вижу, на телеге едет, а где – сказать не могу. Зря Бориске он сказал, что алхимик. Зело жаден Годунов до власти и золота. Антип твой не до конца про эликсир понял, не довёл до совершенства. Старинные книги, они в изучении сложны. Сделал эликсир, думал, – вечной молодости, ан другое получилось.
– Что же? – вырвалось у Никиты.
– Зелье, время вспять поворачивающее. Принимает его человек, и время для него вспять идёт. Постепенно, понемногу проживает свой возраст, только назад. Седина исчезает, морщины разглаживаются, появляются зубы, которые давно выпали.
– А с рубцами и шрамами от ран как же?
– А помолодеет до той даты, когда рану получил, она в одночасье исчезнет. Сразу возраст узнать можно, до которого дошёл.
– Как долго эликсир принимать можно?
– Экий ты любопытный! Остановиться можно, когда пожелаешь. Захотел двадцатилетним стать, вот и пей до этого возраста. А как бросишь, снова стареть начнёшь.
– Быстрее, чем в обычной жизни?
– Так же, почитай уже прожитой отрезок жизни повторно.
– Чудно!
– С эликсиром обращайся осторожно. Есть у него особенность. Если добавишь в него хлебного вина да на недруга брызнешь, вспыхнет он, яко сухое сено. Только маленькая кучка пепла останется.
Никите многое понятно стало. Вроде учёный человек, институт закончил, а уверовал в действие эликсира сразу, потому что эффект своими глазами видел. Спохватился. Он всё старика об эликсире расспрашивал, но дед пригласил его не за этим. Старец, как видно, мысли его прочитал.
– Не за этим звал, хотя по маслу, что покупал, понял я, что ты делаешь. Стар я уже, знания кое-какие передать хочу.
– Если стар, почему эликсир не принимаешь?
– Пил одно время. Думаешь, сколько мне лет?
– Десятков восемь.
Старец засмеялся.
– Ещё столько же накинь. Долгая жизнь получилась, устал я. Да и гонения на волхвов со всех сторон. Церковь ополчилась, князья да цари людей наущают от дедовой веры отречься, а волхвов смерти предавать. Не хочу срам видеть, а уйти, кое-какие знания не передав, значит древних богов подвести.
– Так я хоть и свободный человек, а дачей управляю, с тобой проживать не могу.
– По воскресеньям приходи, только один.
– Ты про ездового? Он не в курсе. Погоди, про него как узнал?
– Чего хитрого, если сани с лошадью у ворот стоят и ездовой на облучке?
Действительно, вопрос для тупого.
– Поеду я, мороз на улице, лошадь застоялась, ездовой замёрз. И темнеть скоро будет.
– Я провожу.
Старец встал с лавки и исчез. У Никиты глаза на лоб полезли. К лавке подошёл, где старец сидел, пощупал. Нет никого, пусто, но лавка тёплая. Сзади смешок. Обернулся Никита, а старец у дверей стоит, бороду оглаживает. В глазах довольство, как же – удивил гостя. Никита поклон отбил, попрощался. Вышел на улицу, в сани уселся. Застоявшаяся лошадь бодро повлачила сани. Никита вспоминать стал, что он знал о волхвах.
То, что жрецы языческие, то понятно. В народе почитаемы были и к словам их прислушивались пуще княжеских, сомнения не вызывало. Но после Крещения Руси князем Владимиром на старую веру и на волхвов гонения пошли. Волхв – от слова волхатый, то есть волосатый. Волхвы не стриглись, волосы в пучок сзади собирали, наподобие конского хвоста. Волхвом мог быть затворник в дремучих лесах или княжеских кровей человек, как князь Всеслав Полоцкий, сын Брячислава. С детства он обучался у волхвов, мог превращаться в сокола, серого волка или гнедого тура. Волхвом на Руси мог быть человек, прошедший долгое обучение, преодолевший испытания и посвящённый, если получал признание древних богов. Тогда назывался демиургом. Мог легко читать и понимать тексты древних книг, был способен парить в воздухе, видел прошлое и предсказывал будущее. А ещё мог становиться невидимым, лечить серьёзные недуги.
Пока Никита ехал в Губино, припомнил всё то скудное, что знал. Мороз по коже пошёл, да не от холода. Многое древние предки знали, только до его современников не все знания дошли.
Неделя – по местному седмица, тянулась мучительно долго. Вопросов к волхву к воскресенью накопилось много. Только захочет ли волхв отвечать?
С утра, предупредив барыню, что идёт в монастырь на молебен, отправился прямиком к волхву. Видимо, и волхв его ждал. Никита в избе на лавку сел, тулуп с собой рядом уложил. В избе натоплено, деревом пахнет. Волхв у противоположной стены сел, глаза прикрыл. Никита не беспокоил. А открыв глаза, волх молвил.
– Ни в прошлом, ни в будущем тебя не вижу. Не от мира сего ты, человече. Кто ты?
– Не обижайся, а только способности твои проверить хочу, прежде чем открыться. Что Русь ждёт в ближайшем будущем?
– Сложный вопрос. Ответ не испугает?
– Говори.
– Смутное время. Безвластие после смерти Бориски. А потом поляки нагрянут, Москву займут.
О, не лжёт волхв, на самом деле провидец, а не притворяется волхвом. Это уже серьёзно. Стало быть, и словам его об Антипе верить можно.
– Ты прав, Алексей.
– Алексей, это для всех, тебе, как и некоторым избранным, скажу настоящее имя – Трувор, так родители нарекли.
Что-то с именем связано, Никита вспомнить не мог. Древние славяне давали ребёнку два имени. Одно знал он сам и родители, другое – для всех. Считалось, тёмные силы, не зная истинного имени, не смогут навести порчу. Но так не делают давно, с принятием веры Христовой.
– Я жду, любопытен ты мне, – продолжил Трувор.
– Ты прав, волхв. Не из здешних мест я, другого времени.
Трувор не сдержался, хлопнул себя по коленям.
– Было предсказание, да сомневался я! Прости, продолжай!
– Родился я пять веков спустя, как здесь оказался – сам не знаю.
– На всё воля богов. Ты скажи лучше, устоит ли Русь?
– Устоит, окрепнет, землями прирастёт. Однако через многие тяжёлые испытания ей пройти придётся.
– Как без этого, враги окружают. А вера?
– Христианство укрепится. Русь многими народами прирастёт, другие верования наряду с христианством будут. Магометане, иудеи, буддисты.
– Вон как! – вскричал Трувор. – А древние боги?
– Не утешу. Только в книгах упоминание останется.
– Печально.
Волхв глаза снова прикрыл. Тяжело ему было слышать, что язычество канет в Лету, волхвы исчезнут. Но справился с чувствами, глухим голосом попросил:
– Расскажи, как оно там?
Никита коротко рассказывал, старался не перегружать старца деталями или техническими подробностями. Периодически Трувор прерывал, уточнял непонятное. Разговор затянулся почти до сумерек. Трувор спохватился.
– Да что же это я? Замучил тебя совсем. И хозяин из меня неважный. Обед прошёл, а я тебя не угостил ничем, – сокрушался он.
– В имении поем. Ты про эликсир вечной молодости поведай. Удалось ли кому создать?
– Эликсир бессмертия? Удалось. Но об этом при следующей встрече. Скоро городские ворота закроют, тебе в имение надо, а то беспокоиться зачнут. А хочешь – оставайся до утра.
– Пойду. В самом деле, время позднее. Заболтал я тебя.
– Приходи в воскресенье, кое-что покажу, удивлю.
– Обязательно.
В имение уже затемно добрался, Анна Петровна без Никиты ужинать не садилась, ждала.
– Что же ты себя, Никита, молениями изводишь?
– Охота пуще неволи, барыня. Человека интересного встретил, заговорились.
– Ты про меня совсем забыл. А сказки на ночь?
Рассказы Никиты о других странах она сказками называла. Впрочем, название это было и в государевых бумагах, например ревизские сказки, по иному – сказания, отчёты. Никита о кушаниях разных народов поведал.
– Сам пробовал ли?
– А то! Слаще пареной репы еда бывает.
– Ох, испробовать бы.
Никита чуть не ляпнул, что из свеклы, что на огородах растёт, можно сахар делать, но промолчал. Народ вместо сахара мёдом пользовался. Никита технологию производства сахара не знал, но поэкспериментировать можно.
Неделя тянулась томительно долго. По землям имения особо не погуляешь, когда снег по пояс. Да в конце декабря завьюжило, мороз градусов пятнадцать-двадцать. Без тёплого тулупа, шапки и валенок озябнешь быстро. Селяне по домам сидели, и Никита вынужден был. От нечего делать подолгу общался с Анной Петровной. А она и рада, столько нового узнавала. Её обуревало желание съездить к подругам, поговорить, поделиться услышанным. И уж совсем тайное желание – покрасоваться помолодевшим лицом, постройневшей фигурой. С сожалением заметила, что платья велики стали, болтаются. Гардероб обновлять надо, а денег нет. Благодаря Никите налоги выплатила, продовольственные припасы сделала на зиму. Живи и радуйся, кабы не скука смертная. И опять Никита выручал. Такие сказки рассказывал, заслушаешься. Разве может простой человек столько знать? Ещё раз убеждалась – благородных кровей Никита. Уважение к управляющему с каждым днём росло. Утром в воскресенье надо было ехать в Старицу за мясом. Обычно покупали сразу несколько туш. Зимой торговля мясом на берегу реки была. Забитые и ободранные туши коров, свиней, овец стояли на своих ногах, замёрзшие как камень. Никита выбрал говяжью и свиную, с Андреем забросили на сани. Конюх в Губино поехал, а Никита в Старицу пошел. К дому подходил с волнением. Что узнает сегодня Никита, какие древние тайны? На стук, продолжительный и громкий, никто не открыл. А из соседнего двора вышел хозяин.
– Ты к кому?
– К старцу Алексею. Брюхо болит, сил нет. О прошлом годе старец живот поднимал, помогло.
– Не ходи сюда более.
– Что так?
Сосед подошёл, чтобы не перекрикиваться.
– Нешто не знаешь? Так схватили его третьего дня, в порубе он. Говорят, волхвовал.
– Не может быть! – удивился Никита.
– Да, внешность обманчива бывает. Такой добропорядочный дед, на торгу лечебным снадобьем торговал, и вдруг такое!
– Ай-ай-ай! – Никита в самом деле расстроен был.
– Ты не ходи сюда более. Мыслю – стражники сообщников искать будут.
– За совет спасибо! – Никита развернулся и побрёл в Губино.
Вот это поворот! Прямо невезуха! С Антипом в переплёт попал, сейчас судьба с волхвом свела, посчитал – везение. Да Никите-то что, а Алексею, то есть Трувору, каково? Хотя он не алхимик, невидимым становиться может, глядишь, исчезнет из узилища.
Однако новость прибавила печали. Неделю отсиживался на даче, переживал. За то, что продаст его катам Трувор, не беспокоился, крепок духом старец. Да и не знает волхв, где Никита живёт.
В следующее воскресенье Андрей-ездовой с барыней на торг отправились. Вернулась барыня возбуждённая и без покупок, сразу к Никите, новостью поделиться.
– Представляешь, Никита, в городе только и разговоров, что о вчерашнем!
– И что же случилось? Наместника икота от обжорства одолела?
– Не смейся. Суд был, судили волхва, приговорили к смерти.
Никита сразу посерьёзнел, уши навострил, весь внимание.
– На площадь его привели, виселицу поставили, петлю верёвочную на шею накинули. А он возьми и исчезни. Народ остолбенел. Палач и подручный искать стали – куда приговорённый делся?
– Нашли?
– Куда там! А народ уверовал – настоящий волхв был. В городе слухов и разговоров полно.
У Никиты от души отлегло, камень упал. Для барыни это событие всего лишь новость.
– Кушать хочу, кликну Авдотью. Замёрзла однако.
После обеда Анна Петровна ещё одной новостью поделилась.
– Ой, едва не забыла. Видела Прасковью Филипповну.
– Это кто же такая?
– Разве не сказала я? Из Льгово, деревня такая. Дача у них с мужем там. О! Зажиточно живут. Не виделись мы давно. Так она, как увидела меня, глаза от удивления вытаращила. Спрашивает – похорошела, помолодела от чего? Не призналась я, так она от зависти позеленела лицом.
– Что не сказала – правильно. Сама мне про волхва новость принесла. А вдруг и меня волхвом сочтут?
– Ой, да какой из тебя волхв? Ты же на моления ходишь, крест на тебе. А волхвы – они язычники!
– Верно.
Но вечером, после рассказов Анне Петровне, Никита стал составлять эликсир из ингредиентов, полученных у волхва. Делал неспешно, соблюдая все пропорции. Получилось в итоге изрядно, не склянка нужна, а четверть. Не рассчитал, ошибся. Четверти из тёмного стекла, с широким или узким горлом, на торге в продаже были. Никита с Андреем следующим днём туда направились. Сначала Никита мясо купил на льду реки, потом бутыль четвертную с притёртой пробкой. Подумавши, купил ещё склянку малую, ёмкостью как шкалик, по-современному – сто миллилитров. Выходить с торга стал, как увидел купца, продающего шёлк. Товар редкий, из далёкого Синда, по-современному – Китая. Купил кусок красного цвета, в подарок барыне. Она брюнетка, ей красное к лицу будет. И не пожалел потом. Анна Петровна, как подарок получила, сначала зарделась, помчалась к зеркалу, а потом в комнату Никиты благодарить пришла. Женщины во все времена одинаковы, любят внимание, подарки, обновки.
– Уж не помню, когда подарки получала. Как умер супруг, так в первый раз. Да и он не баловал, скромно жили, земли мало и крепостных.
– Будешь лучше жить, всё впереди!
– Да как впереди? Мне годков-то…
Барыня осеклась, не захотела называть. Извечная женская фишка.
– Ты же день ото дня молодеешь. Подруги уже завидуют. А руку на сердце положа, чувствуешь себя лучше, отражение в зеркале радует. Не так разве? Как можно сравнивать тебя сегодняшнюю с той, когда я впервые увидел?
– Разница есть, – кивнула барыня. – А вот вопрос меня мучает. Если зелье твоё пить, до каких лет помолодеешь?
– Сама-то как хотела?
– И! Три десятка в самый раз! А можно ли?
– Можно! Но не торопясь.
– Это почему?
– Селяне барыню узнавать перестанут, за дочь примут или родственницу. А хуже – в городе. В Дворянском собрании не признают и выгонят.
Такого поворота Анна Петровна не предполагала, задумалась.
– На сколько годков сейчас выгляжу? – Барыня встала, прошлась.
– На сорок два – сорок три.
– Ой, батюшки-светы! Выходит, лет двенадцать-тринадцать скинула? Уму непостижимо!
Верно, результат великолепный. Во времена Никиты богатенькие делали пластические операции – подтяжки, липосакцию. Но сделают лицо, а шея и руки выдают, либо другие части тела. К тому же подтяжка не останавливает старения всего организма. Сосуды в холестериновых бляшках, позвоночник скрипит и стреляет, суставы щёлкают. Обманка, одним словом, хоть и выглядит как новый пятак.
Прошла зима, в конце широкую Масленицу отгуляли. В имении устроили проводы – с гуляньем, сжиганием чучела. От селян, которые на промыслы решились, потихоньку копеечки копили. На часть денег Никита свиную тушу купил, которую на вертеле зажарили целиком, и бочку пива. Пиво было зимним. Сваренное пиво в бочке на мороз выкатывали. Вода на стенках замерзала, пиво становилось гуще и забористей, градус рос. Его сливали в другую бочку, получался хмельной напиток, почти не уступающий по крепости вину, но дешевле. Селяне рады. Первый раз за многие годы дармовое угощение и выпивка. Анна Петровна, которая первоначально была против лишних трат, мнение после праздника изменила. Ведь выпив, поев, да поплясав и попев песен, деревенские к ней подходили, в ноги кланялись, благодарили. Ей приятно, а сказать, что Никита придумал, не решилась.
Как просохла земля, начались работы. Треть площадей Никита под лён отвёл, охочие нашлись. Ещё треть под коноплю, из которой канаты да верёвки вить будут. И только третью часть под огороды. Селянам что-то есть зимой надо – репа, капуста, свекла, морковь, овощи. Никита решил по осени урожай на хранение заложить, а с тиуном рассчитаться деньгами. По весне желающих от огородов отойти, ремеслом заняться, много стало. Вопрос упёрся в деньги, которых почти не осталось. Всё, что у Никиты было, ссудил на семена льна и конопли. А с них отдача по осени будет, дело не быстрое, к тому же рискованное. Пойдёт град или засуха наступит, конец урожаю и надеждам.
На празднике барыня не только наблюдала, как плясовую на рожках и жалейках заиграли, сама в пляс пошла, Никиту вызвала. Плясала задорно, не скажешь, что ей лет изрядно. Деревенские бабы перешёптывались.
– Как хахаль молодой появился, помолодела-то как!
– А что ты хочешь? Он-то на сколь годков моложе!
– Не скажи! Погляди на неё. Мне тридцать восемь, а она не уступит.