Конечно, у селян труд тяжёлый, да под солнцем. Кожа на лице и руках старится быстро, но всё же. За зиму многие по избам отсиживались, в барский дом не ходили, чего там без приглашения делать? И появление помолодевшей хозяйки вызвало удивление. Несколько дней только и разговоров было. Прошедшую зиму прожили не голодно, Никита сам следил. В избах, где многодетные семьи были, помощь оказывал. Мешок ржаной муки и куль капусты привозил с Андреем. Ржаной хлеб не так вкусен, как пшеничный, а голод утоляет. Да и часто ли бедные семьи и в лучшие времена белый хлеб ели. Никита в амбарах бывал регулярно, полагал обоснованно, что лебеду есть по весне никто не будет, до нового урожая продержатся. Смекнули быстро селяне, кому сытым существованием обязаны, при встрече шапки ломали, как перед самой барыней. Жили при ней, знали, как оно по весне, когда ноги от голода пухли.
Сев начался, когда земля просохла. А тут неожиданность. Утром возок у дома остановился. Никита как раз в окно смотрел, видел, как барыня в нарядах с возка сошла. Примчался к комнате Анны Петровны.
– Барыня, гостья к тебе. Встречай. Нехорошо гостью заставлять ждать во дворе.
Барыня по комнате заметалась, потом неспешной походкой на крыльцо вышла. Бегать на виду у гостей неприлично.
– Прасковья Филипповна! Какая радость тебя видеть.
Обнялись, почеломкались трижды, по русскому обычаю. Анна Петровна гостью в дом повела. Никита в свою комнату прошёл, зачем гостье и хозяйке мешать? О своём, о женском поговорят. Деликатность проявил, а ещё почтение. Женщины – дворянки, а он, хоть и управляющий, простых кровей, место знать должен.
Никита, чтобы не мельтешить, прошёл на земли имения. Многолюдно там. Пахали на лошадях деревянными сохами. Никита на заметку взял. Уже железные плуги есть, их лошадь легче тянет, плуг долговечнее, пахарю сподручнее. Закончив кусок поля, боронили, пока земля влажноватая, комья не обветрили. А следом шли шеренгой сразу несколько человек, сеяли. Никите интересно стало, подошёл. Семена льна маленькие, как просо. Сеяльщик со знанием дела пояснил.
– Лён-долгунец, стебель у него высокий. Самый лучший, если на ткань трепать.
А ещё был лён-коротышка, на ткань не годен, зато семя крупнее, из такого масло льняное давят. Так и набирался сельскохозяйственного опыта Никита. А к нему конюх Андрей бежит.
– Уф, еле нашёл. Тебя барыни требуют.
– Что, сразу обе?
– Не знаю.
Никита неспешно на дачу вернулся. Срочных дел не было, а общаться с гостьей не очень-то и хотелось. Обе женщины за столом сидели. У Анны Петровны вид сконфуженный. Никита сразу подумал – не удержалась, проговорилась об эликсире. При появлении Никиты она промолвила:
– Ну, вы поговорите наедине.
Никита усмехнулся. Вот так доверяй женщинам тайны. Сказала подруге. А если секрет знают две женщины – знает весь мир. Товарка Анны Петровны ему не понравилась. Взгляд властный, самоуверенный. Такая считает, что она – пуп земли, возражений не терпит.
Снисходительным тоном барыня изрекла:
– Зелье у тебя купить хочу, приготовь.
– Прости, сударыня. Я человек свободный, не твой крепостной. Приказывать ты мне не можешь, как и наказать. И о каком зелье ты говоришь, не пойму? Я – управляющий, если тебе Анна Петровна не сказала. За селянами смотреть, доход хозяйке дачи обеспечить.
– Да как ты смеешь дерзить? Да я тебя…
– Окстись, остынь.
Никита повернулся и, не слушая гневную тираду боярыни, направился к себе. Плевать на приличия, коли боярыня в чужом доме своевольничает. А если и Анна Петровна на её сторону встанет, из имения уйдёт. Страна велика, местечко найдётся. Сняв сапоги, растянулся на постели. Одного жаль, только серьёзные изменения происходить на землях стали, хотелось увидеть конечный результат. Всё же интересно, принесут ли его нововведения пользу?
В дверь постучали, вошла Анна Петровна. На лице виноватая улыбка.
– Ты прости, Никита. Не удержалась я, проболталась о зелье. Ты бы пообходительнее с гостьей.
– Гости в чужом доме себя так не ведут. Я ей не крепостной. Если и ты настаивать будешь, сей же час уйду. По-моему, я тебе ничего не должен?
– Что ты, Никита! – испугалась барыня.
Должна она была, сама видела, как он свои деньги ссужал. И за себя испугалась. Если уйдёт Никита, то зелья не будет, как и омоложения.
Хозяйке неудобно за свой язык длинный, за нахрапистую гостью. Только отношения сложились с Никитой дружеские – и тут такой конфуз! Помялась немного барыня да и вышла. А и пусть. Просил же не говорить никому, а всё бабья дурь.
Через время стук в дверь, вошла гостья. И вид уже совсем другой. Куда гордыня делась, взгляд властный. Присела на лавку, Никита взглянул искоса. Отношения не сложились, это уже понятно, зачем пришла? Женщины и в его время не извинялись, хотя было за что. А чтобы боярыня перед простым смертным, хоть и свободным? Да ни за что!
– Признаю, не права была, – начала гостья. – Продай зелье.
В подтверждение платежеспособности гостья вытащила из мошны рубль серебром, положила на стол. Деньги серьёзные. Однако только за каменное масло у волхва на торгу он рубль отдал. Да другие ингредиенты денег стоят, да работа. Он что, химией зазря дышал? Если хочет, пусть платит! Никита искоса на монету посмотрел, усмехнулся.
– Прасковья Филипповна! Ты имение своё за рубль продашь ли?
– Да что ты!
– Тогда зачем мне рубль предлагаешь? Зелье дороже стоит, значительно дороже. Потому как для того, чтобы сделать, знания большие нужны, составляющие уж совсем редкостные. Ты на торгу такое зелье видела?
– Никогда, – кивнула гостья.
– И не столько за зелье плата, как за молодость, красоту. Вот за сколько ты оцениваешь год своей жизни?
– Нет такой цены! – выпалила гостья.
– А у меня есть! Два месяца приёма зелья омолаживают на четыре года. И стоить это будет один золотой.
Барыня ахнула. Сумма большая, даже очень. В ежедневной торговле использовали медные деньги или серебряный рубль. С золотой монетой на торг идти рискованно, потому как у продавца могло не оказаться сдачи. Золотом рассчитывались купцы при оптовой торговле, да и то не всегда. Золотые монеты, причём разных стран и годов чеканки, имели свободное хождение, их просто взвешивали. Называться они могли по-разному – дирхем, талер, мискаль, дублон. У богатых золото было вложением, средством хранения. Места занимало мало, удобно спрятать от чужих недобрых глаз.
Никита решил с гостьей не церемониться. Мог бы отдать неполную склянку за два рубля, окупить затраты чтоб. Но нашла коса на камень. И уступить хоть копейку он намерен не был. Барыня в смятении. Думала за полушку зелье приобрести, уже почти договорилась. И тут облом.
– Мне с супругом посоветоваться надо, – промямлила она.
Куда самоуверенность девалась. Прасковье Филипповне лет сорок пять, вроде не старая, зрелых лет. Но это извечное желание женщин выглядеть моложе толкало иной раз на необдуманные поступки. С обиженным видом барыня вышла, даже не попрощавшись. Никита засмеялся. Думала, всё ей позволено, а получился отказ. Почти сразу послышался стук копыт, погромыхивание колёс. Ага, гостья на возке уезжала.
Сразу же в комнату буквально ворвалась Анна Петровна.
– Никита, я от тебя такого не ожидала. Ты чем гостью обидел?
– Слова худого не сказал, вот те крест! Цену назвал, и всё.
– Да какова же цена?
– Тебе-то знать зачем, Анна Петровна? Разве я с тебя хоть копейку взял?
– Нет. А всё же, сколь стоит?
– Одна монета золотом.
Анна Петровна ахнула, ладони к щекам прижала, безвольно села на лавку.
– Ужель столько?
– А ты полагала, я эликсир из воздуха делаю? Вещества особые нужны, редкие, чужеземные, а ещё работа сложная, ни одной ошибки, даже малой допустить нельзя. Иначе не омоложаться будешь, а стареть.
Никита врал вдохновенно, специально. Если Анна Петровна не удержится, слова его Прасковье Филипповне передаст, то понятно станет, почему такая цена высокая. Скажи он, что зелье в пару рублей серебром обходится, ровно столько заплатит.
Анна Петровна шокирована была. Для неё один золотой – целое состояние. Вернувшись в свою комнату, размышлять стала. Раз зелье стоит так дорого, почему Никита безвозмездно ей даёт? Неуж злоумышляет? А если так, что получит? Да ничего! Денег у неё нет, дача на неё записана после смерти мужа. Если погубить хочет, так он ей не родня, по наследству не получит, всё государству отойдёт. Да и знает она его без малого год и ни в чём упрекнуть не может. Словом не обидел, не то что проступком. А раз такое дорогое зелье на неё тратит, так за приязнь, за крышу над головой, пропитание. Конечно, несоразмерно, но она ничего не выпрашивала. А Прасковье Филипповне поделом! За нахрапистость её. Думает, за деньги всё купить можно, а выходит – не всё! Гостья ей самой не нравилась, с червоточиной была. Иной раз на Анну Петровну с пренебрежением смотрела. А теперь отмщение получила.
Никита, пока делать нечего было, отлил в склянку из четверти эликсира. Совсем немного, треть наполнил. Вдруг завтра явится давешняя гостья. При ней из большой ёмкости отливать неудобно. Подумал немного, прошёл к кухарке.
– У нас хлебное вино есть ли?
– Да что ты, Никита! Сроду не держали! Разве в доме запойные пьяницы есть?
Хлебным вином называли самогонку. Делали её из любого зерна – ржи, пшеницы, овса. Мутная, вонючая из-за отсутствия очистки.
– А где взять?
– Нешто пить будешь? – изумилась Авдотья.
– Разве ты меня пьяным видела когда-нибудь?
– Не бывало. Но раз надо, купи в кабаке или на постоялом дворе.
Постоялый двор был верстах в трёх. Туда Никита и отправился. Купил за гривенник винную бутылку. По современным меркам 0,75 литра.
А придя домой, разбавил хлебным вином эликсир, взболтал, понюхал. Эликсир противный запах хлебного вина отбил. Сделал, потому что вспомнил слова волхва. Сомневался в Прасковье Филипповне, решил перестраховаться. Подсунет позолоченные монеты, а не золотые, а то и вовсе "самоварное золото" – подкрашенную бронзу. Как в воду глядел, только вышло ещё хуже, настоящий детектив получился.
Склянку с эликсиром с сюрпризом на видное место поставил, а четверть с уже готовым, настоящим, под постель подальше. Предчувствие было нехорошее. Не настолько доверчив он был, чтобы доверять людям незнакомым, не проверенным в делах. Слова – они лишь сотрясение воздуха. Ещё с послевузовских времён верил только фактам и делам.
Вечером спать лёг. А за полночь дверь тихонько распахнулась, две тени вошли. От лёгкого шума Никита проснулся и тут же получил удар дубинкой по голове. Не видел уже, отключившись, как пришельцы свечу зажгли. Склянку сразу обнаружили, открыли, понюхали.
– Флор, запах непонятный.
– Забираем и уходим.
Никита пришёл в себя не скоро. Голова тяжёлая. Ощупал, обнаружил шишку. Встал, свечу запалил от светильника перед иконой. А склянки-то и нет! Вот те на! Не купить барыня изволила, а грабежом забрать. Никита даже не сомневался, чьих рук дело. Согласно римской поговорке – ищи, кому выгодно. Анне Петровне такое бы и в голову не пришло. Знала об эликсире лишь одна Прасковья Филипповна. Но она точно не полезет, слуг наняла, а может, супруг. Грабёж ещё одну проблему высветил – дом беззащитен. Надо укреплять двери, серьёзные запоры ставить, а ещё сторожа нанимать. Никита засмеялся, в голову сразу стрельнуло, он схватился за неё руками. Прасковья Филипповна своими руками себя накажет. Поделом вору! Было ему её жаль? Ни капли! Жестокие времена – жестокие нравы. Каждому по делам его! А всё из-за длинного языка Анны Петровны. Держала бы язык за зубами, не было бы проблем.
С утра Никита входной дверью в дом занялся. Окна в доме узкие, человеку взрослому не пролезть, если только ребёнку. А запор хлипкий, деревянный, как и дверь сама. Стоит в щель между притолокой и дверью проволоку ввести, как запор приподнять можно, и всё, путь открыт.
Никита на телеге в Старицу направился. У кузнеца железную задвижку купил и скобы. Такая удар тарана выдержит. Вдвоём с плотником провозились часа три, зато за вход теперь он спокоен был. А перед сном теперь ежевечерне проверял – закрыта ли дверь?
А через три дня Анна Петровна прибежала к Никите.
– Ужас какой! Из соседнего имения посыльный прискакал. Беда случилась!
– Что же?
– Пожар! У них изба деревянная была. Впрочем, какая изба, настоящий терем в два этажа, крыльцо резное, башенки.
– Ты о ком говоришь?
– Да о Прасковье Филипповне. Пожар вечером поздно случился. Оба сгорели – и она, и супруг её.
– Наверное, от свечи. Ночью-то печи не топят.
– Завтра похороны. Обгоревшее тело хозяина нашли, а её – нет.
Анна Петровна вся в расстроенных чувствах пошла к себе, искать чёрные одежды, подобающие случаю. Никита представил, как всё случилось. Барыня, не зная дозы, да если бы и знала, трагедии не предотвратить, приняла зелье. Как и предсказывал волхв, вспыхнула. От пламени тряпьё в комнате занялось. Супруг либо тушить пытался, либо задохнулся в дыму. Прямо по поговорке – не рой другому яму, сам в неё угодишь.
Никита шишку пощупал. Меньше она стала, но побаливала. Неожиданно настроение поднялось.
На похороны Анну Петровну сопровождал её управляющий Никита. На облучке конюх Андрей восседал. Не по чину ему на кладбище под локоток хозяйку поддерживать, а управляющему можно. Явить почтение приехали все соседи, дворяне, и не только из соседних имений, из Старицы и Торжка. А ещё из Разбойного приказа люди шастали. Как оказалось, после пожара двое слуг-мужчин исчезли. А трупов на пожарище не обнаружили. Подозрение возникло, что они обокрали хозяйский дом и подожгли. Эвон как повернулось! Никита обоснованно подозревал, что это те, кто к нему ночью в комнату приходил за эликсиром. "Хороших" же слуг супруг Прасковьи Филипповны подобрал, видно, себе под стать.
Были у них наследники или нет, а только имение с землями и крепостными к государству отошло. Поскольку в пожаре все бумаги сгорели, в частности подушевые списки крепостных, кто посообразительней был, разбежались. Кузнец к Никите пришёл.
– К себе возьмёшь ли?
– Ты из имения Льгово?
– Из него самого. Хозяин, хоть об усопших не говорят плохо, настоящим кровопийцей был, как и супружница. У меня в Старице родня, далеко уходить не хочется. А когда и кому государь имение отдаст, ещё загадка.
– Так не положено. Для этого Юрьев день есть.
– А кто узнает, если бумаги сгорели? Разреши поселиться, лес взять на избу.
– Условия знаешь?
– А то! Говаривал с вашими. Десятина барыне, десятина на церкву.
– Хорошо. Где лес брать – деревенские укажут, а где избу ставить, сам покажу, когда брёвна будут. И ещё. Кузню в деревне не ставь, сам знаешь, вся деревня от искр погореть может. Не ближе сотни шагов.
– Знаю. Спасибо, барин.
– Я не барин, управляющий имением.
– Как скажешь.
Ну вот, в имении прибавился ещё один, очень нужный ремесленник. Кроме того, рядом тракт и кузня без работы не останется. А работа – это деньги. В первую очередь для самого кузнеца. Нахлебники в имении не нужны. Кузнец Савва в возрасте, человек опытный.
Как ни странно, на похоронах, на которые многие дворянские семьи прибыли, женщины обратили внимание на помолодевший, цветущий вид Анны Петровны. На похоронах никто докучать вопросами не стал, зато через несколько дней почти каждый день одна, а то и две гостьи. Некоторые и вовсе издалека, с другого конца уезда – из Пентурово, Старопрасковьино, Дорохово, Покровского. Каждой гостье внимание удели, угости. Поболтав немного для приличия, гостьи задавали вопрос, ради которого приехали. После первой же гостьи Анна Петровна – к Никите.
– Никитушка, выручай. Проходу нет, всем интересно. Или обманку дай.
– Какая обманка? Раскроется быстро, ещё хуже будет. Ладно, посылай ко мне.
Никита решил – уж коли так, почему бы не заработать? Конечно, не золотую монету просить, это чересчур. Не вела бы себя Прасковья Филипповна так бы нахраписто и бесцеремонно, глядишь – и эликсир получила, и живой осталась. Поразмышлял немного. Таких, как Анна Петровна, вдовиц, ещё одна. У остальных мужья служилыми дворянами. Стало быть, деньги есть. Если не наглеть, то четыре рубля серебром за склянку зелья в самый раз. Отправился в Старицу. В первую очередь в монастыре справился – готовы ли иконы?
– Седмицу-две подожди. Икон три, меньше нельзя. И каждая рубль серебром. А уж тогда чин освящения часовни проведём.
Ой! У него уже и денег рубль с копейками. На торгу взял десять склянок, поторговавшись, поскольку опт получается. Уже дома эликсир по склянкам разлил. После ужина обрадовал Анну Петровну.
– Кто побогаче, да с кем отношения хорошие, присылай.
– С чего бы ты переменился?
– Иконы для часовни скоро будут, платить надо, денег кот наплакал.
– Золотом никто платить не будет, – мотнула головой барыня.
– Я не собираюсь. Четыре рубля серебром, считай, только расходы окупить.
Назавтра две гостьи были, обеим за полтинник возраста. Про цену узнав, согласились. Одна и деньги при себе имела. Склянку отдал, объяснил, как пользоваться. Учёный в нём сказался, на бумаге записал фамилию и имя, а также видимые на коже дефекты – рубцы, шрамы, ожоги, отсутствующие зубы, отметил седину. Интересно было, возможно, первое массовое исследование на людях, Анне Петровне помогло, сам видел. Но один удачный эксперимент ещё не подтверждение.
И пошло-поехало. Как новость разошлась – непонятно. Ни телефона, ни телеграфа, ни Интернета нет. А за две недели все дворянки, в том числе городские, побывали. Никита на эти деньги иконы выкупил, в имение привёз, с помощью плотника установил. Потом спохватился. Священника привезти, а лампадок перед иконами нет. И свечей восковых купить надо. Снова в Старицу. Вечером оставшиеся деньги посчитал, получилась прибыль. Год назад в имении объявился с шестью рублями, а теперь, даже после покупки икон да лампадок и прочего, для службы церковной потребного, шестнадцать сделалось. Похоже, зельем торговать выгоднее, чем что-то выращивать на землях имения. Только эликсир к концу подходил. Никита на торг в Старице сходил, да бесполезно. Впрочем, особых надежд он не питал. Вечером отпросился на пару дней, съездить в Торжок.
– Двумя днями не обернёшься, далеко. Если бы верховой лошадью, – сказала барыня. – Езжай, на сколько надо.
Прокол! Барыня и то знает, что на подводе не успеет. Не учёл, что лошадь с подводой тридцать вёрст преодолеет, а верховой полсотни. Если на ямах лошадей менять, то и больше. Но на ямах обслуживали подменными лошадьми только людей государевых – гонцов, посыльных, чиновников, имеющих ямскую грамоту.