Юайс взял Гаоту за руку и провел между столов, скамей и столбов в левый угол, поднялся на ступени и кивнул ей на скамью за столом из темного дерева.
– Хорошее место, – сказал он грустно. – Редко кто занимает, служки сюда не сразу добираются. А нам нужно немного времени. Ты ведь хотела помучить меня вопросами?
Гаота посмотрела на Юайса и подумала, как же она раньше раздражалась на его волосы, которые закрывали ему глаза. А теперь впору было радоваться, что она не видит его глаз. Тем более что предвестье вечера за окном обратилось внутри трактира сумраком.
– Тебя напугала монашка? – спросила Гаота.
– Огорчила, скорее, – пробормотал Юайс. – Меня сложно напугать. А монашка – плохая примета.
– Примета чего? – не поняла Гаота.
– Что вам рассказывал о верованиях в Ардане наставник Гантанас? – спросил Юайс.
– Их много, – пожала плечами Гаота. – В каких-то королевствах на них смотрят сквозь пальцы, в каких-то придерживаются одной веры, а прочих не приветствуют. Среди них есть запрещенные, потому как они служат…
Она замолчала, что-то кололо у нее в груди.
– Перечисли, – нахмурился Юайс.
– Опять учеба? – скисла Гаота.
– Знания, которые нужны нам теперь, – покачал головой Юайс.
– Гантанас интересно рассказывает… – прошептала Гаота. – Не так, как Бейд. Бейда никто не любит, потому что он сам никого не любит. Все удивляются, как он сумел пройти в Стебли, как пределы пропустили его, потому что он мерзкий. Талдычит постоянно это "Наставление о происшедшем" и требует, чтобы мы заучивали наизусть гимны во славу Нэйфа. А Гантанас…
– Я не спрашивал тебя о Бейде, – заметил Юайс.
– Я знаю, – кивнула она. – Но они говорят об одном и том же – разное.
– Это и хорошо, – улыбнулся Юайс. – Возможно, они смотрят на одно и то же с разных сторон?
– Не знаю. – Гаота поежилась, голод все-таки давал о себе знать. – В Ардане тьма храмов и орденов. Два самых больших – Храм Присутствия и Храм Нэйфа. Или Священный Двор Вседержателя. Храм Присутствия иначе называется Храмом Солнца, и у его служителей на груди красный диск. Его престол – в Тэре. Храм Нэйфа, чьи мантии у нас на груди, когда-то был его частью. Но когда погиб Нэйф, отделился от Храма Присутствия. Его престол – в Тимпале. Его знак – золотое колесо.
– Это все? – поднял брови Юайс.
– Ну, – Гаота наморщила лоб, – есть еще Храм Ожидания Воли Всевышнего, про который я не очень поняла, потому что он вроде того же Двора Вседержателя, но отдельно. Есть вовсе непонятный Храм Тасиула, что-то очень древнее, и поклонение вечному древу, и запрещенные храмы черной троицы и храм Проклятого. Зачем это все?
– Это не все, – качнул головой Юайс.
– Хорошо, – поджала губы Гаота и наклонилась к защитнику, зашелестела чуть слышно: – у меня "отлично" от Гантанаса по его наставлениям!.. Жаль только, что историю мы лишь начинаем учить, да и названия храмов и орденов Гантанас чаще лишь называет, но я перечислю даже те, о которых ничего не знаю. Орден черных егерей, Приют Окаянных, оставшийся единственным из бывших семи орденов, Скотный Двор, Черный Круг, Очаг, орден Молчания, Храм без храма!
– Отлично, – кивнул Юайс. – Хотя орден черных егерей – не орден, а братство. Очаг – это часть Черного Круга. Скотный Двор – не орден, а наверное, союз. А вот Храм без храма – это то, что нам нужно. По-другому он называется Храм Очищения. У него нет ни единого молельного дома, ни часовни, ничего. Есть только женщины, которые иногда вдруг словно сходят с ума, объявляют себя невестами Нэйфа, одеваются в черное и начинают бродить по Ардане. И уж ежегодное шествие без них не обходится никогда.
– Ну и что? – пожала плечами Гаота. – Что тут плохого?
– Ничего, – проговорил Юайс. – Но если у любого другого верования легко отыскать его предысторию и понять его основу, то в случае с Храмом Очищения этого сделать пока не удалось. Эти женщины готовы принести себя в жертву, и они периодически приносят себя в жертву. И что бы о них ни говорили, сами они уверены, что убивают себя не ради того, чтобы предстать у престола Всевышнего невестами Нэйфа, а для того, чтобы спасти Ардану от прихода Проклятого.
– Приносят себя в жертву, – поняла Гаота. – Мне не нравится это, но если им так хочется…
– Почему им так хочется? – спросил Юайс. – Как, не используя почти никакой магии, кроме собственной чистоты, они всякий раз оказываются там, где или начинаются отправляться обряды черной троицы, Дайреда, или… Или там, где случается явление, как в Гаре пятнадцать лет назад? Кто им подсказывает?
– Нэйф? – испуганно прошептала Гаота.
– Не знаю, – задумался Юайс. – Но они – вестники беды… Интересно, к нам когда-нибудь подойдут взять заказ?
– С почтением к сану служителей Священного Двора готова услышать ваши пожелания, – возникла перед столом юная девушка.
Гаота посмотрела на милое лицо и вдруг поняла, что подошедшая служка похожа на Юайджу. Разве только седины не было в ее волосах, и ни старость, ни усталось, ни горе еще не наложили на девичье очарование ни единого штриха. Юайс о чем-то говорил с ней, а Гаота смотрела на ее обнаженные до локтей руки, вышитый зелеными листьями передник, убранные под платок рыжеватые волосы и вспоминала, как какой-то час назад шла перед Юайсом и дула губы, хотя и не могла понять, что же ее обидело. Ну да, ее наставник столкнулся со своей старой знакомой, которую зовут Юайджа и которая, судя по имени, держит вот этот трактир возле ратуши. Она его знает под другим именем, назвала Галайном. Юайсу это не понравилось, и он ее заворожил, сделал так, чтобы истерзанная жизнью женщина забыла о нем. Отчего тогда Гаота не почувствовала ворожбу? Тот же Брайдем говорил, что быть такого не может, чтобы Гаота не почувствовала какую-нибудь ворожбу. Ее вроде бы только ради этого и отправили с Юайсом в Граброк. Или ворожбы не было? Не просто же так, подходя к площади, Гаота развернулась и спросила Юайса прямо:
– Ты заколдовал ее?
– Нет, – остановился Юайс, блеснув взглядом из-под локонов, – мы были с ней знакомы. Довольно близко. Но очень давно. И однажды договорились, что если я ее о чем-нибудь попрошу, она это сделает для меня. Считай, что я попросил ее принять мое новое имя. Хотя никакое оно не новое.
– А как тебя зовут на самом деле? – нахмурилась Гаота.
– А тебя как зовут? – спросил Юайс.
– Гаота, – она снова надула губы.
– А меня Юайс, – учтиво поклонился спутнице защитник. – Или Клокс и Дойтен называют меня иначе? Или я не откликаюсь?
– Откликаешься, – шмыгнула носом Гаота. – Но мало ли на какое имя откликается человек?
– Это верно, – кивнул Юайс. – Человек порой откликается на разное. Но имя – это очень важно. И существуют таинства, которые служат сохранению некоего подлинного, тайного имени. У тебя есть такое?
– Нет, – удивилась Гаота. – Зачем оно мне? К чему имя, которого не знает никто? Но если даже оно и есть, я его уже не узнаю. Мама называла меня маленькой разбойницей. Это годится для тайного имени?
Зря она тогда вспомнила о матери. Потом ей пришлось стоять напротив наставника и старательно делать вид, что она высечена из камня и никакие воспоминания не способны поколебать веселушку Гаоту, главную разбойницу Приюта Окаянных. Только вот что делать с глазами?
– Это не тайное имя, – прижал к себе девчонку Юайс, позволив ей вытереть лицо о его котто. – И ты не слишком надейся, что тебе удастся остаться без тайного имени. Оно есть мало у кого, но у тебя должно быть. Однажды мы его узнаем. Если же его нет, то выберем самое красивое. И знаешь, что будет наполнять тебя радостью? То, что никто и никогда, кроме нескольких посвященных, не узнает это твое имя. И уж точно никогда тебя им не окликнет.
– Что же в этом хорошего? – прошептала Гаота, вдыхая запах своего наставника и удивляясь, почему ни потом, как от Дойтена, ни какой-то затхлостью, как от Клокса, от него не пахло, а пахло так, что не хотелось никуда отходить, чтобы не забыть пойманный запах.
– Тайна наполняет носителя таинственностью… – ответил Юайс. – А если серьезно, то не дает применить против тебя самое изощренное колдовство. Рассказать свое тайное имя – это то же самое, что срезать и подарить врагу прядь своих волос.
– Ужас… – выдохнула Гаота, вспомнив предостережения наставника Грана.
– А теперь представь, – продолжил Юайс, – что ты приезжаешь в город, в котором уже была много лет назад. Тебя уже почти не помнят или не помнят вовсе, но однажды ты отметилась в этом городе и точно знаешь, что имя твое осталось в городских книгах. Стоит тебе заплатить самую пустяковую пошлину, ты снова попадешь в списки. Но прежде этого городские старатели развернут старые свитки на ту же буквицу, на которую начинается твое имя. И увидят тебя и удивятся, что за столько лет ты нисколько не переменилась. А то и вспомнят какие-нибудь, по их мнению, прежние недоимки. Поневоле назовешь какое-нибудь другое имя.
– Галайн… – прошептала Гаота, словно пробовала это имя на вкус.
– Юайс, – засмеялся наставник. – Во всяком случае, я прожил под этим именем большую часть своей жизни.
– А долгой она была? – спросила Гаота.
– Та ее часть, что осталась у меня за спиной, пролетела как один день, – заметил он.
– И едва не оборвалась, – показала она на стрелу, которую он нес в руке.
– Так она не может оборваться, – сказал Юайс. – Я предчувствую опасность. И не только для себя, но и для тебя. Только поэтому мы идем по городу и не прячемся. Так что умирать я пока не собираюсь, и тебе тоже не следует к этому готовиться. И мы будем надеяться, что оставшаяся часть моей жизни будет тянуться долго и надоедливо! И не только для меня.
– Ты ворожишь? – спросила она, подняв глаза. Нет, он и в самом деле смеялся, а она вдруг поняла причину своей обиды и залилась краской. Отец Вседержатель! Неужели она ревнует? Только этого не хватало!
– Нет, – негромко ответил Юайс. – Я слушаю город. Делаю то, что должен был бы поручить тебе. Но не тогда, когда меня пытаются убить или проверить.
– Ты слышишь меня? – он коснулся ее руки. – О чем задумалась?
– Ни о чем, – встряхнула она головой. – Ты что-то заказал?
– Ничего, – ответил он с некоторым напряжением. – Сейчас мы встаем и уходим.
– А где же девушка? – не поняла Гаота.
– Я послал ее на кухню, – проговорил Юайс. – Это Слода, дочь Юайджи. Можешь не волноваться, она не моя дочь. Она выйдет через черный ход и побежит к Буилу. Я жду от него помощи. Нам нужно добраться до нашего трактира и, может быть, пережить ближайшую ночь. А для этого пара десятков стражников не помешает.
– Да что случилось? – не поняла Гаота.
– Не поворачивай головы, – предупредил Юайс. – Будем выходить, посмотришь. За вторым столом от двери сидит очень опасный человек. У него черный шарф на шее. Он вошел сразу за нами. С ним двадцать мужчин, которые похожи на воинов. Под их одеждой – оружие. Судя по их лицам, они или из Нечи, или вовсе из‑за гор. Они все сидят рядом и ничем не напоминают проголодавшихся едоков. Я бы сладил с ними, но Слода сказала, что они из охраны герцога. А этот, который в черном шарфе, его ближайший помощник. Его имя Нэмхэйд. И мне кажется, что я где-то его уже слышал.
– Что от нас нужно герцогу? – не поняла Гаота, нащупывая рукоять меча.
– Не думаю, что хочу разбираться с этим прямо сейчас, – заметил Юайс. – Я вижу наших стражников. Идем. Держись за мной.
Он не стал дожидаться, когда Гаота спрячется за ним, а задвинул ее рукой к себе за спину и двинулся к выходу. И уж почти дойдя до двери, прошипел что-то злое и ухватился за рукоять собственного меча, которая, что уже давно занимало Гаоту, почти ничем не отличалась от рукояти меча ее матери. И выглянув из‑за плеча наставника, Гаота разглядела и встающих с мест странных людей с мутными лицами, и четырех оторопевших стражников у входа, все тех же неумелых молодцов, и черный шарф на шее незнакомца, что стоял к ней спиной, и Слоду, которая шипела Юайсу: "Буил ушел куда-то", – и вдруг показавшегося огромным того самого усача из трактира Транка – травника Баса, который вдруг появился из какого-то закоулка и тоже замер у двери лицом к незнакомцам.
– Благодарю тебя, Бас, – кивнул Юайс, подталкивая Гаоту к выходу, – я твой должник.
– О каких долгах идет речь? – послышался знакомый голос, и Гаота обернулась уже в дверях и, увидев лицо человека в черном шарфе, почувствовала, что ноги у нее отнимаются. Но Юайс обнял ее за плечи, и, уже оказавшись на укутываемой сумраком площади, она могла разглядеть только растерянных стражников, прижимающего руку к груди Баса и саму дверь, из‑за которой никто не вышел следом за ними.
– Что с тобой? – спросил он, подхватывая ее.
– Это он… – только и вымолвила она, заливаясь слезами. – Этот Нэмхэд – он.
– Кто "он"? – спросил Юайс, уже понимая, что услышит.
– Я исцелила его три года назад, – зарыдала Гаота, – а он навел на нас тех имни…
Глава 10
Глума
Дойтен так и не смог встать на ноги. Странная сонливость начала накатывать на него, голоса вокруг стали звучать не тише, а как будто тоньше, и когда за окном послышался крик Кача, а затем и оханье самого Транка, пригнавшего за почтенным усмирителем запряженную в телегу лошадь, усмиритель стал терять уже не только слух, но и зрение, поэтому только по запаху и понял, что несет его в том числе и Глума, задергался, зашевелился, негоже бабам таскать воина, но тут же получил стальным пальцем щелчок по лбу и как будто успокоился, а потом уже вовсе поплыл в серый туман, когда откуда-то издалека донесся срывающийся крик Кача:
– Н‑но! Пошла!
И так же далеко, но как будто над ухом, прошелестел чуть слышно голос Глумы:
– А ведь яд все-таки в рану попал. Гони, парень, гони…
А потом все утонуло во тьме…
– Дойтен?
– Дойтен!
– Демон его раздери…
– Не мешайте мне, судья…
– Что ты творишь, лекарь?
– Я отмечен большим лекарским знаком самим королем Тэра! И я знаю, что я делаю!
– …ойтен! Дойтен!
– …проклятый город… Ни одного лекаря не осталось, все сбежали… Уже и не рад шальной монете…
– Осторожнее с моим усмирителем!
– Полгорода с головными болями, а я им что – колдун?
– Иска! Еще горячей воды!
– А ведь я ехал в Тимпал, собирался идти с шествием; какое уж теперь шествие… Кажется, на тот год надо будет за полгода до шествия осесть в Тимпале…
– И уберите этого придурка Амадана! Он слюной брызжет в рану!
– Но кровь…
– Верно, средство старое, многие уверяют, что дурное. Однако весь яд обретается в крови. Так что следует делать? Обновить кровь. А как ее обновить, если у этого здоровяка она гейзером из любой раны хлещет? Сбросить немного…
– Дойтен…
– Ни капли на пол, все подберу…
– Ты же сам запретил тащить в верхнюю комнату. А здесь чем плохо? Занавеси задернули, чем тебе не лекарская?
– Как же это его угораздило…
– Дойтен…
Голоса сплетались так, что невозможно было определить, из чьих уст вылетели те или иные слова. О чем-то говорили и Глума, и Клокс, и Транк, и кто-то незнакомый, но чтобы разглядеть этого незнакомца, нужно было поднять веки, но никогда еще в своей жизни Дойтен не поднимал подобной тяжести. Но он собрался с силами, которых оставалась самая малость, их не хватило бы даже на то, чтобы пошевелить мизинцем, но на веки их должно было хватить, и приоткрыл глаза.
– Ой! – пискнула появившаяся перед его взглядом рыжая девчонка и тут же исчезла.
"Иска", – с трудом, как после тяжелого похмелья вспомнил Дойтен и снова попробовал пошевелить руками. К его удивлению, на этот раз послушались обе, хотя правая казалось тяжелой, словно не тряпицами была обмотана рана, а свинцовыми полосами.
– Вот и славно, – кивнул обнаружившийся перед ним словно спрятавшийся за мутное стекло вчерашний толстяк в балахоне с лекарским треугольником на груди и зачастил, сглатывая окончания слов: – Тэрский лекарь Корп к вашим услугам. Дальше пойдет легче. Яда хватанул немного, но, кажется, если бы тварь захотела, не протянул бы ты, братец, и минуты. Да и так мог опрокинуться. Руку-то уж точно потерять. Твой судья словно коршун на меня бросился, когда я кровь твою стал пускать. А на то, какие травы я в твою рану пихал, что в рот тебе вливал, – и смотреть не стал! А ведь я ни монеты со служителя Священного Двора не беру. Все из добрых побуждений, и только. Как теперь? Говорить можешь?
– Сесть… – прохрипел Дойтен и тут же почувствовал тонкие ручки метнувшейся к нему Иски и твердые руки… Глумы. Ну точно, охотница тоже была здесь.
Он полулежал на сдвинутых вместе скамьях, поверх которых было брошено войлочное одеяло, на том самом возвышении, на котором сутки назад та же Иска омывала гостям трактира ноги. Теперь занавеси были задернуты, обращая часть обеденного зала в лекарскую палату, и напротив усмирителя сидел на скамье судья Клокс, рядом стояла Глума, и маленькая взъерошенная Иска явно не знала, куда себя деть.
– Хорошо начинаем, – мрачно проговорил Клокс. – Сутки еще не прошли, а у меня уже нет усмирителя.
"Вот он я…" – хотел сказать Дойтен, но только прохрипел что-то, и Клокс понимающе кивнул и махнул рукой. Откуда-то из‑за плеча Дойтена вынырнул Кач и приложил к губам усмирителя кубок.
– Давай-давай! – буркнул Клокс, который словно постарел с утра лет на десять. – Вливай в него винцо. Сейчас увидишь, тэрский лекарь, какие лекарства нужны настоящему арду. Пяток таких кубков, и он уснет сном праведника. А с утра проснется с такой ясной головой, которой у меня и вовсе никогда не было.
– Готов порадоваться вместе с тобой, судья, – поджал губы толстяк. – Однако точно могу сказать, что рука у него заработает не раньше чем через пару недель. Радуйся уже тому, что заработает вовсе…
– Я радуюсь, – буркнул Клокс и кивнул Качу: – Второй кубок давай.
– Хватит… – с трудом выдохнул Дойтен и, поймав насмешливый взгляд Глумы, прошептал: – Иска… Где ты, шустрая? А ну-ка брысь за занавесь, да присмотри, чтобы не было никого. А ты, Кач, иди пока. Спасибо, приятель, за прогулку, но вина пока хватит.
– Хватит – значит, хватит, – раздраженно кивнул толстяк и поклонился судье. – Тогда пора и честь знать. Если что, Транк знает, в какой я комнате. Только имейте в виду, у меня на завтра десяток встреч, ловите с утра, иначе уйду.
Судья кивнул лекарю, тот нырнул за занавесь, и сразу вслед за его исчезновением оттуда появился сначала Юайс, а за ним и Гаота. Едва посмотрев на Дойтена, Юайс наткнулся на взгляд Глумы и замер. И только Гаота, вынырнувшая из‑за его спины, сделала два, три, четыре неуверенных шага к охотнице и утонула в ее объятиях.
– И что мы теперь будем делать? – мрачно поинтересовался судья. – Дракон, как я понял, существует. Значит, придется устраивать на него охоту? А усмиритель у нас годен теперь только на то, чтобы хлебать одисское и выкатывать глаза на охотничьи прелести.
– А вот охотничьи прелести нам и помогут, – негромко проговорил Юайс. – Ведь так, Глума?