Я бросаюсь к ним - они разворачиваются и в панике бегут, за считанные секунды покрывая внушительное расстояние. Я тотчас устремляюсь обратно на балкон за Рушаллом и Ламораком.
Вокруг свистят стрелы; меня жалит выбитая ими из стены каменная крошка. Одна стрела запутывается в коже костюма, чуть не втыкаясь мне под ребро. Стражники на том краю дыры отвлеклись на вооруженных заключенных - значит, в меня стреляет кто-то другой, возможно, новые охранники, подоспевшие на подмогу. Впрочем, у меня нет времени остановиться и посмотреть.
Надеюсь, плечо меня не подведет, хоть я и чувствую, как течет из раны теплая кровь. Вероятно, стрела попала в мякоть возле шеи, в двух дюймах от позвоночника. Каждый шаг отдается взрывом боли в правом колене,
Я бегу вокруг Ямы, вижу лежащую на полу Таланн. Она старательно пригибается, пытаясь отцепить Рушалла от Ламорака.
- Иди, иди же! - кричу я. - Иди к двери! Я займусь им! Услышав мой крик, она поднимает голову, кивает и перекатывается на ноги. Двое стражников на том краю взводят арбалеты вслед бегущей воительнице.
- Пригнись! - кричу я.
Прежде чем они успевают выстрелить, из Ямы раздается пара хлопающих звуков. Над головами стражников пролетают стрелы; те нервно отшатываются и промазывают.
Зато другие палят вниз, в Яму. Но меня заботят сейчас только четверо стражников, что бегут за мной по пятам. С ними и те двое, которых я прогнал раньше.
У меня есть пятнадцать секунд.
Я хватаю Рушалла за обмякшую руку и пытаюсь оттащить его. Ламорак кричит от боли - что ж, по крайней мере он в сознании. Рушалл конвульсивно дергается и стонет; несмотря на пять засевших в груди стрел, ему понадобится еще минута или две, чтобы умереть.
Мне становится ясно, в чем дело: Рушалл и Ламорак сколоты стрелой - она прошла под ключицей несостоявшегося палача.
Бегущие стражники в сорока… нет, уже в тридцати футах от меня.
Я вбиваю ступню между грудью Ламорака и спиной Рушалла; раздается тройной вскрик - я собираю все силы и делаю рывок вверх, поднимая Рушалла, словно уснувшего ребенка Из живота Ламорака бьет фонтан крови; второй вырывается из глубокой, с рваными краями раны возле правого соска.
- Беги, ублюдок недоделанный, беги, чтоб тебя! - кричу я и грубо пинаю его в ребро.
Шестеро стражников подбегают ближе. Ламорак перекатывается на живот, стонет и с трудом тащится на руках и здоровом колене.
Я поворачиваюсь к стражникам, все еще держа на руках бьющегося в агонии Рушалла, и бросаю его тело в первого бегущего. Они сталкиваются с глухим стуком, Рушалл визжит и яростно цепляется за что попало, в том числе за стражника, пытаясь удержать равновесие. Они шатаются и падают на барьер, раскачиваются в странном объятии и, наконец, низвергаются в Яму. Над ними смыкается орущая толпа арестантов.
Оставшиеся пять стражников бросаются вперед с поднятыми дубинками, пытаясь обойти меня с флангов.
Теперь, бросив ползущего Ламорака, я могу бежать и наверняка успею уйти. Этим ребятам в броне никогда не схватить меня, даже раненого. Однако я жду их в боксерской стойке, а затем принимаю на ладони удары окованных железом дубинок, Где-то стреляют арбалеты и кричат от боли люди.
Выходы из коридоров извергают все новых и новых стражников, ринувшихся на сигнал тревоги.
Я жду, тяжело дыша.
Я исполнен поэзии борьбы.
Стражники переглядываются, готовясь атаковать.
Я бросаюсь в атаку, отринув размышления.
Вот передо мной один из них; я бью его ногой, и он сгибается пополам, взлетая. Пока он хватает ртом воздух, мои пальцы уже добираются до глаз его напарника. Я переношу вес тела на другую ногу и ударяю сбоку третьего; тот летит через барьер прямиком в Яму. Повернувшись на месте, я бью ребром ладони по основанию черепа первого стражника. Он падает и судорожно подергивается.
Но не успеваю почувствовать первую радость победы - какой-то ублюдок пыряет меня ножом сзади; я не могу вздохнуть, колени подгибаются сами собой, от почек по всему телу расползается леденящий жар.
Еще один удар дубинки по суставу между плечом и шеей - я едва успеваю увернуться и принять его на мякоть левой руки и правую ладонь. Они немеют, зато удар возвращается к стражнику. Шея у меня целехонька, вот только в очумевшей голове вспыхивают звезды.
Я рычу от боли и жахаю стражника по челюсти острием локтя. Оборачиваюсь как раз вовремя - успеваю нырнуть под занесенную вновь руку стражника. Из такой позиции я бью его апперкотом в бронированный пах - он глухо стонет и приподнимается на цыпочки. Онемевшими пальцами я хватаю его за пояс и тяну на себя в качестве прикрытия от ударов остальных охранников. Я чувствую, как по нему молотят дубинки, однако этого недостаточно, чтобы пробить его броню. Стражник с выдавленными глазами моргает, словно что-то видит, и я понимаю, что попался.
Не знаю уж, с чего я решил, будто могу справиться с пятью вооруженными людьми… Впрочем, психов у нас в семье хватает.
Я выкатываюсь из-под стражника. Он мечется и попадает сапогом мне в глаз - снова передо мной звезды. Я продолжаю катиться до тех пор, пока у меня не проясняется в голове: если я остановлюсь, они забьют меня за пару секунд. Когда возвращается зрение, первое, что я вижу, это сверкающий черный камушек в шести дюймах от моего носа.
Трое стражников с дубинками на изготовку бросаются ко мне, а я хватаю камушек. Быстрый взгляд назад - Ламорак сумел отползти всего метров на пять или шесть и теперь рывками двигается вперед. До двери ему еще метров десять, не меньше.
- Ламорак! - кричу я. - Лови эту хреновину и помогай!
Он оглядывается, и я пускаю грифонов камень по полу, словно шарик для детской игры. Он подпрыгивает на неровностях, потом натыкается на каменный выступ и взлетает в воздух.
Я слежу за камушком, позабыв о стражниках у себя за спиной.
Ламорак щурит глаза, как будто пытается разглядеть что-то в свете факелов. Он шарит вокруг себя трясущимися руками. Ну где же этот камень? Неужели он упал за ограждение, в Яму? И в ту же секунду грифонов камень падает прямо в руки Ламораку.
Он сжимает камушек в пальцах, и на его лице появляется мечтательная, живая улыбка.
Он отчетливо произносит:
- Убей их прежде, чем они убьют меня.
Я прекрасно понимаю, что эти слова предназначаются не мне. Я вскакиваю на ноги, подальше от стражников, и вижу, как один из них разворачивается и опускает свою дубинку на незащищенное лицо соседа. Этим ударом он буквально дробит кость. Стражник падает, словно гнилая груша, испустив дух еще до того, как достигает пола.
Первый стражник поворачивается к следующему товарищу, слишком потрясенному, чтобы защищаться, и хлещет его. Потом он бежит в противоположную от меня сторону, чтобы напасть на десяток приближающихся к нам солдат.
Ламорак полностью концентрируется на происходящем, поэтому я просто мчусь к нему и хватаю поперек груди. Еще десять метров - и мы свободны. Никто уже не стреляет в нас; все стражники заняты перестрелкой с арестантами. Я смотрю вперед…
Таланн открывает дверь Шахты наружу, на балкон, и распахивает ее настежь, перекрывая половину прохода, чтобы стражники могли подбираться к ней только по одному. Ее роба раскрашена алыми разводами, но сколько там ее крови - сказать невозможно.
Я тащу к ней Ламорака, тащу, прихрамывая и сопя, тащу целую вечность.
Заколдованный стражник погребен под железной лавиной; двое новоприбывших останавливаются возле него и бьют до тех пор, пока голова несчастного не превращается в месиво. Ламорак пытается взять под контроль одного из них, однако едва дышит - он потерял много крови, - и вторая попытка оказывается для него непосильной. Из носа течет кровь, и он обмякает у меня в руках.
Стражники бегут к нам, причем с каждым шагом их становится все больше. Я оглядываюсь через плечо - мы уже почти на месте. Я подтаскиваю Ламорака к двери, а Таланн тем временем использует два моих ножа для ближнего боя в каком-то необычном стиле, напоминающем вин-чун. Она не только ухитряется перерезать сухожилие на запястье стражника с дубинкой, но и успевает вонзить нож ему под подбородок.
Затем отпихивает корчащееся тело, предоставляя его заботам солдат, а мы наконец оказываемся в дверном проеме. Я роняю Ламорака, хватаю Таланн за край робы и тащу к себе. Она оборачивается с воинственным криком и узнает меня как раз вовремя, чтобы остановить сверкающий клинок в нескольких дюймах от моих глаз.
Я делаю шаг вперед и захлопываю дверь, потом упираюсь ногой в стену и цепляюсь за ручку, дабы помешать стражникам снаружи ворваться в Шахту.
- Значит, не ждать тебя, да? - задыхается Таланн. - Значит, ты пойдешь замыкающим?
- А ну, тихо! - приказываю я.
Сквозь щелочку захлопнутой двери пробивается только тонкий лучик света факелов. Стражники делают несколько попыток открыть дверь, причем тянут так сильно, что я чувствую, как в моем раненом плече что-то хрустит.
- И что теперь?
- Подождем.
Я отпускаю дверь и переношу тяжесть тела на подушечки пальцев на ногах, одновременно обнажая длинный боевой нож. При следующем рывке дверь распахивается, и я делаю фехтовальный выпад, вонзая острие ножа в рот ближайшему стражнику - у него крошатся зубы и разрывается щека где-то над челюстным суставом. Он отшатывается и с криком падает. Я снова захлопываю дверь и держу ее.
- Теперь, - негромко говорю я, - остается только дождаться, чтобы кому-нибудь из них пришла в голову замечательная идея…
- Какая идея?
Сквозь дверь я чувствую скрежет и удар - кто-то задвинул тяжелый засов.
- Да, вот эта. Они заложили дверь снаружи. Видно, надеются взять нас в оборот после того, как разрешат остальные проблемы.
За тяжелой дверью почти не слышно шума, не видно ни лучика света. Теперь доносятся отчаявшиеся голоса откуда-то снизу; они вопрошают, что происходит.
Я нащупываю щель под дверью и рукоятью боевого кинжала забиваю туда клинок метательного ножа. Так я запирал дверь квартиры, где жил в детстве, - только вместо ножа у меня была монетка. Запор не остановит стражников, но задержит их и предупредит нас - мы услышим скрежет.
Из поясного кармана я достаю зажигалку Кайрендал и высекаю огонь. За светлым кругом колеблющегося пламени из темноты на нас нерешительно смотрят чьи-то глаза.
- Что случилось? - шепчет кто-то. - Вы ведь не стражники - неужели вы наконец-то пришли за мной?
Таланн перестает дышать, и я кладу руку ей на плечо.
- Не отвечай. Мы ничего не можем сделать для этих людей. Заговорить с ними означает дать им ложную надежду.
Оттуда исходит тяжелый дух застарелого пота и нечистот, сладковатый запашок гангрены, зловоние газов, образовавшихся во вздутых трупах - все это смешивается в ужасный смрад, от которого першит в горле, а на глаза наворачиваются слезы.
Я даю Таланн зажигалку.
- Веди. А я понесу этого героя,
В неясном свете Ламорак выглядит еще хуже. Впрочем, бившая фонтаном кровь из ран теперь едва-едва течет. Не знаю, выживет ли он. Вот дерьмо! Что ж, в конце концов, я вытащил его из Театра правды - а это уже немало,
- Держись, дурень, - бормочу я, смазывая его рану на груди мазью, которую дал мне Ма'элКот; может, она остановит кровотечение.
Я беру его на руки, от чего мои раны на колене и на плече словно взрываются.
- Держись! Я не хочу сказать Пэллес, глядя ей в глаза, что ты умер здесь, внизу. Она не поверит, что я не убил тебя.
Мы идем вниз по длинному ступенчатому спуску в Шахту. Пол очень скользкий - таким он стал от дыхания сотен арестантов. Таланн сейчас как раз проходит мимо первого из них - все они прикованы к стене за одно запястье.
Шахта имеет в диаметре около пяти метров. Этого хватает, чтобы прикованные вдоль обеих стен арестанты не могли дотянуться до нас, идущих посередине. Все узники обнажены и выпачканы фекалиями, своими и соседскими.
У заключенных Шахты нет шансов на освобождение, разве только по какой-то невероятной случайности кто-нибудь из них будет помилован и выпущен из Донжона. Их кормят по минимуму и не снимают с них оковы до самой смерти. Отходы их жизнедеятельности стекают вниз по спуску, так что нижние пленники буквально купаются в этих отходах. Изредка - примерно раз в месяц - сюда приходят стражники, чтобы снять оковы с трупов и окатить несчастных водой. Тела скатываются еще ниже и гниют там.
В свете нашего крошечного фонаря видны мужчины и женщины, превращенные в нечто, не похожее на людей и даже на животных. Они представляют собой кучи изъязвленного мяса, брошенные здесь непонятно для какой цели. Сам Данте не вынес бы этого зрелища.
Таланн едва держится. Ее плечи дрожат, изредка до меня доносятся тихий всхлип и мольба к Великой Матери, чтоб она была милосердна к этим людям и убила их.
Представьте, я уважаю Ма'элКота, кроме шуток, но если когда-нибудь он мне понравится, в эту минуту достаточно будет напомнить себе об этом месте - таким его сделал именно он.
С другой стороны, здесь вряд ли намного хуже, чем в трущобах наших рабочих. Они рассказывают, что в узких улочках дерьмо точно так же течет вниз, от дома к дому, - но зато там умирают гораздо быстрее, чем в Шахте.
Я прикладываю такие усилия, чтобы нести Ламорака, что у меня в груди все сильнее разгорается боль. От смрада на глаза наворачиваются слезы, живот сводит судорогой тошноты…
Сверху долетает визг петель. Далеко позади возникает проблеск света. Времени у нас больше нет.
- Я вижу! - хрипло выдыхает Таланн, глядя вниз. Вероятно, она имеет в виду отверстие.
- Отлично. Когда будешь там, не вздумай останавливаться. Погаси свет и зажми зажигалку в кулаке. Пока Ламорак не придет в себя, света у нас больше не будет.
Окажешься на дне - быстро отходи в сторону. Мы с Ламораком последуем сразу за тобой.
Мы у самой ямы - это всего лишь естественная полость в каменном полу. Внизу чуть слышно капает вода.
Сверху доносятся громкие голоса и топот. Очень скоро стражники окажутся в пределах арбалетного выстрела, несмотря на низкий потолок, - эти стрелы летят по очень пологой траектории.
Ярко-фиолетовые глаза Таланн на мгновение заглядывают в мои; через секунду она тушит зажигалку, и на нас наваливается темнота, такая густая, что ее можно попробовать на вкус.
Ее рука дотрагивается до моей, а губы легко касаются моего рта. После этого она исчезает.
Проходит целая вечность, прежде чем я слышу ее неясный голос: "Идите!"
Я глубоко вдыхаю и переношу тяжесть Ламорака на плечи. Приходится собрать всю свою храбрость, чтобы ступить с каменного пола в никуда.
Мы падаем, падаем, падаем, ударяясь о стены и скользя по изгвазданному дерьмом камню. Ничего не видно - сколько нам еще падать, сколько осталось позади? Мы снова ударяемся, кувыркаемся и падаем, падаем…
Наконец мы на земле, глубоко погруженные в какую-то мягкую массу, которая слегка потрескивает.
Я выкапываю проход наружу, стараясь не думать о том, что сейчас соприкасается с моими ранами,
- Таланн?
Она высекает огонь. Господи, неужели я выгляжу так же мерзко? Невозможно понять, в чем она извалялась с головы до ног, потому что мое обоняние притупилось еще несколько минут назад в Шахте, когда мы с Ламораком лежали в груде трупов, покрытой толстым слоем человеческих отходов.
Ну, это вынести нетрудно; примерно в такой же куче находишься после Ритуала Перерождения.
В свете крошечного дымного огненного язычка мы находим Ламорака. Подземная речка тоже оказывается недалеко, всего в нескольких метрах. Вот почему куча отходов не растет и не закупоривает дыру в Шахте: часть их уносит вода.
Ламорак в отключке, и мне остается лишь снять свой пояс-гарроту, чтобы крепко привязать к одному его концу руку Ламорака, а к другому - свою.
- Помни, - говорю я Таланн, - нельзя плыть, пока не сосчитаешь до шестидесяти.
- Помню, - отвечает она. - Один-анхана, два анхана.
- Давай!
Она задувает огонь и бесшумно соскальзывает в воду. Я обеими руками зажимаю рот и нос Ламорака и следую за ней.
Вода покрывает мою голову, словно материнское благословение, и я несусь в абсолютно черном потоке, ничего не чувствуя и не думая ни о чем, - только мозг автоматически отбивает секунды. Если б я не был так истощен, если б вода была не такой холодной и не успокаивала боль в ранах, я мог бы запаниковать. Однако сейчас у меня просто нет сил, чтобы волноваться.
Секунды мелькают куда быстрее, чем бьется мое сердце.
Я начинаю подозревать, что приложил слишком много усилий, что зря гнался за мечтой, за миражом, что я мог бы быть счастлив, просто плывя по жизни, так же как плыву сейчас по течению.
Я потерял счет времени, меня больше ничто не волнует. У меня едва хватает сил, чтобы задержать дыхание, и я знаю, очень скоро я не смогу этого. Я вдохну воду, и она охладит мои легкие и сердце так же, как охлаждает рану в плече…
Луч света смешивается с призрачными огоньками, а знакомый голос зовет меня по имени. Если это тот самый туннель, о котором столь много говорят, то это может быть голос моей матери… Однако сильная мозолистая рука хватает меня за запястье и рывком вытаскивает из воды.
Зажигалка стоит на камне у речки, а Таланн бьет меня по щекам.
- Да приди же в себя, черт бы тебя побрал!
Я встряхиваю головой и начинаю понимать, что происходит.
- Все-все, я в порядке. Таланн плывет рядом.
- Ты уверен?
Свет зажигалки дает мне ориентир, и вместо ответа я делаю сильный гребок по направлению к нему. Ламорак болтается на веревке позади меня.
Мы с Таланн несколько минут возимся, пытаясь выдавить воду из его легких. Когда дыхание восстанавливается, мы валимся рядом на камень.
- У нас получилось, - негромко говорит Таланн. - У тебя все вышло, Кейн. Я не могу в это поверить!
- Ага, - отвечаю я.
Ну что тут еще можно сказать?
- У нас получилось, но надо идти вперед. Один-два стражника могли совсем свихнуться и пойти за нами.
- Еще минутку. - Она положила теплую руку мне на предплечье.
Вода смыла с нее грязь - и теперь Таланн действительно очень красива. И к тому же боготворит меня.
- Нет, - отвечаю я. - Идем немедленно. Ну, вставай. Масло в зажигалке вечно гореть не будет. Она заставляет себя встать.
- Да ты просто мелкий ублюдок, ясно? Я пожимаю плечами.
- Вот и моя матушка говорила то же самое. Ну, пошли.