***
Антон.
А вот замечательно носиться по лесу в середине ночи в декабре! Лапы мерзнут, хвост отваливается… Думал взять след и выпотрошить какого-нибудь несчастного мышонка-бельчонка-зайчонка… Никаких вам зайчат и прочих тварей среди ночи в мороз.
Ничего, только темнота, расцвеченная небом в звездах, а звезды большие и тяжелые, и все как одна - презрительные и злые. Еще вон сосны. Сосны тощие, ощипанные навалившимся морозом, унылые и скрипучие.
Снег по брюхо. Навалило за зиму. Давно такого не было. Под снегом, если прислушаться - тонкие шорохи и встревоженные попискивания.
Пусть их. В глотку не лезет.
Ночь черная и ледяная.
Еще сколько-то побегать, а потом возвращаться. Шерсть короткая и совсем уже не греет.
Домик за тридцать километров от Нововерска, а в Нововерске сейчас только настоящая жизнь и начинается - неон рекламы, ночные автострады залеплены огнями, яркие дорогие автомобили останавливаются перед сияющими дверями, хлопают дверями, и вытекают из них пестрые возбужденные люди, у которых сейчас - она самая, жизнь.
Хорошо им там.
А тут - домишко. В домишке печка, некоторый запасец дров, с лета - лапша быстрого приготовления, керосинка и свечи. И там еще лежанка, на которой, наверно, спит эта девчонка. Хорошо, если спит. В домике еще рюкзак, а в рюкзаке - бутылка. И Антон мог бы поклясться - этой бутылки он в рюкзак не пихал. Сама завелась? Наползла…
До домика - цепочка следов. Перекрест - лосиные. Сумасшедший лось какой-то, по ночам шляется. Может, сова спугнула. А сову спугнул Антон, когда в злости дербанил ветки каких-то кустов.
Ну, зато теперь уже точно спит. Девчонка.
У домика - орешник. Старый и кривой. Просел под тяжестью снега и едва дышит уже. Наверно, рухнет скоро и придавит собой домик. А прошлым летом пилить рука не поднялась.
Она уже действительно спит - черная уютная кошечка клубком на лежанке, под печной треск и тихий шелест потревоженного барьера. Во сне поводит ухом и дергает хвостом.
За окном - тонкий намек на утро. Оттаивающие подушечки лап режет ножом. Пантеры - теплолюбивые животины, им в Сибири никогда хорошо не было. На кой вообще здесь сидеть? Почему не Африка, почему не Индия?! Из-за святилища какого-то?! Саат, которой не существует?! Которой поклонялись лохматые хвостатые предки, обпившись настойки валерианы?!
Черт бы их побрал! Лапы отваливаются, оттаяв.
И теперь - можно отдохнуть самому.
… Шёл, шёл Кот - лесом, полем и снова лесом. Вдруг видит - река. Такая широкая, что деревья на той стороне кажутся травинками. Такая глубокая, что даже рыбы тонут. Пригорюнился Кот - как ему дальше идти? Как ему до края земли дойти и вниз заглянуть? Присел под деревом и песню завел о своей тяжкой судьбине. Прилетела Птица, села на самую верхнюю ветку дерева и слушает.
- Хорошо ли я пою? - спрашивает Кот.
- Хорошо, - отвечает Птица. - Спой еще!
- Спою. Только у меня горлышко устало громко петь, ты сядь поближе, чтобы лучше слышать.
Птица села на ветку пониже. Дальше Кот поет.
- Хорошо ли я пою? - спрашивает.
- Хорошо. Только спой еще.
- А ты сядь поближе, чтобы лучше слышать.
Пересела Птица совсем близко, слушает, а Кот ее лапой - хлоп! - и поймал.
- Отпусти меня, хитрый Кот! - заверещала Птица. - Отпусти, подлый Кот!
- Отпущу, - говорит Кот. - Только сперва пообещай, что перенесешь меня через реку.
- Тяжелый ты, Кот. Не утащу!
- А ты подруг позови. Авось, вместе выдюжите. Ну, обещаешь?!
- Обещааааю! - засвиристела Птица. - Только отпусти!
Отпустил Кот Птицу, слетала она за подругами, схватили все вместе Кота - кто за лапу, кто за хвост, а кто и за ухо - и потащили через реку. Час летят, все река не заканчивается. Два летят - не заканчивается, три летят - наконец, перелетели. Отпустили тут Кота на землю, дальше пошёл.
Лесом, полем идет, вдруг навстречу - Волк. Огромный Волк, больше Кота и злющий! Рычит на Кота:
- Готовься, хвостатый, съем сейчас!
А Коту жуть как не хочется, чтобы его съедали. Он и говорит:
- Не ешь меня, Волк. У меня дома жена и детки малые кушать просят…
Легенды и сказки Кланов мира, раздел "Пантеры", с. 34
Глава 7.
Координатору регионального отделения Большого Круга Верхнего Сияния
по делам Кланов
по Сибирскому округу
Олегу Сергеевичу Ракитину
Распоряжение
В связи с ростом напряженности и участившимися межклановыми конфликтами (Кланы Волков и Пантер) на подведомственных Вам территориях ввести чрезвычайное положение и дополнительный порядок перерегистрации по факту наличия по инструкции 22-Б. Всем перерегистрируемым срочно пройти подтверждение личности в установленном порядке.
Подготовить согласительную комиссию и два состава (основной и дополнительный) трибуналов из числа глав Кланов, не заинтересованных в конфликте.
По вопросу о "взбесившейся Пантере" - действовать по обстоятельствам, однако не мешать исполнению законных интересов клана Волков.
Глава Координаторской Комиссии по делам Кланов Ирвин Фром.
22 декабря 2007 года.
Андрей.
Мучительно долго ждал. Отвратительно долго. Часа полтора, наверно. Домик на окраине города. Территория Волков. Волк Константин Петрович привел и выбил встречу с Координатором. Сперва, конечно, был разговор с местным главой Клана, Алексеем Ивановичем. Солидной конструкции зооморф, впечатляет. Силой бьет еще с порога. За стеной чувствуешь, как он там у себя в кабинетике расхаживает туда-сюда. Ворочается тяжелая Сила. Не злая, просто такая тяжелая, что давит. Интересно, как его воспринимают другие Волки…
Впрочем, интересно быть перестало после часа ожидания. Время неумолимо утекало, а с ним таяли шансы успеть и спасти.
Сидел, ждал. В приемной. За стенкой, там, где расхаживала прессодавильная силища, шумели и смеялись, и звенели посудой. Через приемную сновали мужчины, то усталые, насупленные и целиком залепленные снегом, а то сосредоточенные, решительные - хлопали дверями в метель. На Андрея поглядывали с подозрением в неизвестных Андрею, но, несомненно, ужасных грехах.
С этим Алексеем Ивановичем разговаривал ровно три минуты:
- Та молоденькая Пантерка? Ваша?
- Моя.
- Жаль… Она ночью сбежала. Ищем. Она не одна была. Возможно, под принуждением. Но это пока только предположение.
- Черт.
- Да, пожалуй. Координатор скоро будет, подождите. Возможно, он разъяснит ситуацию. Пока что мы знаем точно только две вещи: ваша Алина абсолютно нормальна, а по городу бродит сумасшедшая Пантера-убийца. Всё. Так что ждите.
Андрей и ждал. Начали в конце концов закрадываться сомнения - а существует ли Координатор Олег в природе? Или это фантастика? Сомнения несколько поразвеялись под воздействием кофе, принесенного пухленькой симпатичной Волчицей лет этак тридцати. Хотя кто их там, Волчиц, разберет. Волчица заговорщически подмигнула и шепотом сообщила, что Алина, оказывается, "много про вас рассказывала" и что она "хорошая девочка".
Кофе был крепкий. Ядреный подстать настроению и метели за окном. А Координатор все же пришел. Когда за стеной стихло. Проявился из воздуха по своей координаторкой привычке, вызвал деловитую суету и оживление. Кивнул Андрею как старому знакомому и скрылся за дверями кабинета главы клана. И загрохотал там:
- Вашу мамашу, развели здесь самодеятельность! Идиоты, ох, идиоты! У нас спросить нельзя было?! Ну, теперь ищите! Найдете, как же! Девчонку трогать не нужно было, вы чуть не сорвали обряд! Вот придите ко мне в следующий раз просить разрешения! Вот только попробуйте!
И долго грохотал, а кофе на вкус с каждым грохочущим словом становился всё кислее и кислее.
Но прекратилось и это.
Координатор Олег при ближайшем рассмотрении впечатление производил еще большее, чем даже Волк Алексей Иванович. От Волка просто фонтанировало Силой. Этот взглядом гвоздил к полу. Синие такие глаза, спокойные. Но пригвоздил.
- Рассказывайте! - приказал. - Что, почему, зачем. За пантеру пришли просить? Зря. На нее уже выдано разрешение.
- Она моя невеста.
- Опа! - неизвестно чему обрадовался Координатор. Хохотнул, уставился на Андрея с непередаваемым выражением ехидного интереса. - Значит, невеста?
- Невеста, - подтвердил Андрей. Говорят, Координаторы умеют отличать ложь от правды. Этот своего умения ничем не выдал.
- Еще один… То им согласие на межрасовый брак, то им… Впрочем, давайте пока разберемся с вами. Невеста… И давно ли? Со вчерашнего дня?
- Два месяца.
- Любопытно… Но наши аналитики не ошибаются. Так что - врёте. Еще что-то? Доставайте все ваши козыри - завтра уже может быть поздно.
И тогда Андрей, собрав всю свою наглость, о последствиях решив подумать позже, уверенно сообщил:
- Вы должны остановить ритуал. Темномагические обряды запрещены Хартией Баланса.
- Это очень серьезное обвинение…
***
Елку тётьленин муж привез. Старенькие его "Жигули" почихали перед подъездом, побибикали - Славка жадно приник лбом к стеклу окна и оттуда наблюдал, как большой дядя Коля борется с расставившей лапы во все стороны сосной. Та, привязанная к крыше машины, от поездки изрядно растрепалась и никаким манером не желала пролезать в узкий дверной проем. Дядя Коля и так, и сяк - ни в какую! Наконец, в подъезде затопотали, зачертыхались и Славка с радостным гиканьем помчался к двери - встречать. В узкой прихожей сразу сделалось тесно от лап, игл, хвойного свежего запаха и зычного дяди Коли. Выяснилось - елка слишком высокая, никак не втискивается в низкую стандартную квартирку. Тогда строптивицу уложили на бок, посовещались все втроем - мама, Славка и дядя Коля - и постановили: укорачивать. Дядя взял пилу и срезал сразу целый нижний ярус, тот, на котором лапы длинные, почти со Славку ростом, и очень густые. Стоят торчком, и если такой ярус перевернуть, выходит очень даже славный вигвам, почти как у индейцев. Особенно, если подпереть подушками и стульями.
Пока Славка возился с вигвамом, стелил в нем одеяла и перетаскивал в него всё необходимое, как то: модель БТРа, стакан какао и книжку про рыцарей, взрослые установили елку в гостиной, в дальнем углу, и шептались. Шептались в основном о неприятном, кажется, потому что уголки маминых губ, итак уже постоянно печальные, совсем опустились книзу, обозначили глубокие морщинки. Но к тому времени, когда Славка закончил с вигвамом и вышел в зал, дядя Коля успел сбегать к машине еще раз и выкладывал на диван всякие яркие коробки.
- Ух ты…
В коробках обнаружились целые груды сокровищ. Почти как в пиратских сундуках. Были там стеклянные прозрачные шары, хрупкие и с модельками самолетов и автомобилей внутри. Были непрозрачные шары, разноцветные и в блестках. Был один оранжевый, как апельсин, с вырисованными на боках рябиновыми зелеными листиками и красными в снегу гроздьями ягод. Были всякая мишура, пластиковые колокольцы и рождественские венки, электрическая гирлянда и большая серебристая сосулька на верхушку. Дядя Коля сказал, что все это богатство - только что из магазина. Небрежно так добавил: "Вот, мимоходом прихватил", - что Славка аж восхитился. Надо же… взять, и все это мимоходом…
И мама сказала, что, наверно, нужно игрушки пока убрать, потому что до нового года целых восемь дней. Успеется еще наряжать. Но Славка возмутился, и мама сдалась. И правда, почему не нарядить?
Потом дядя Коля сказал, что торопится, что ему еще на работу, а приедет теперь вечером, привезет тетю Лену. Они с мамой еще пошептались в прихожей, хлопнула дверь.
До самого вечера наряжали елку, она получилась очень красивая, даже еще красивей, чем по телевизору. Из кладовки достали старые игрушки - тоже шары, а еще стеклянные домики, бантики и белок. И все это навесили. Потом мама рассказывала сказки про Пантер и сварила шоколад. Пахло праздником и мандаринами. За окном крутилась вьюга.
А совсем поздно приехала тётя Лена. Посидеть со Славкой. Вся в снегу с ног до головы, но веселая и громкая.
Ночью опять было плохо.
Но папа уже делает лекарство, скоро Славка поправится
Алина.
Фиолетовая ночь проползла через небо, оставив после себя разводы темных перьев и стылый туман. Через стекла, затуманенные полночным морозцем, свет пробивался слабый, розоватый и тревожный. Алина проснулась от этой рассветной тревоги и долго глядела в потолок, припоминая…
Потолок оказался низкий и темный, и болтались на веревочке наискось потолка метелки каких-то травок. Пахли травки пряно, остро и опять же тревожно. У печки, свернувшись черным клубком, спала большая кошка, во сне топорщащаяся шерстью и вздрагивающая. Сны такие Алине уже были знакомы - это снится охота, выскакивает из-под снега вкусная жирненькая добыча, дразнится, но в последний момент ускользает, шлепнув по носу мокрым крылом. И остаются только перья да досада. Или чудятся мучительно-волнующие запахи, шорохи и вскрики, и бежишь, бежишь… а они исчезают, меняются, обманывают. Дурацкие сны, после которых хочется тут же мчаться повторять все въяве. Иначе кажется - сойдешь с ума…
Сны Алина знала, но они никак не объясняли этой большой кошки, этого потолка и вообще всего охотничьего домика. Опять хотелось есть, но не холодной тушенки из рюкзака Антона, и не лапши быстрого приготовления, для которой еще нужно натопить снега. Хотелось - заразилась охотничьим возбуждением - сбегать на охоту и поесть свежатинки, и чтобы под лапами хрустело, и чтобы еще погонять потом перья и свежую снежную труху…
Кот под горячим взглядом повел ухом, дернул хвостом и, внезапно подняв морду, глянул на Алину нисколечко не сонными, а только раздражеными желтыми глазищами. Тогда Алина мимолетно испугалась вчерашним страхом и тут же всё припомнила живо и в красках. И окошко под потолком, и хлопья пара, и вот этого вот. Повторила:
- Зачем мы здесь?
Желтые глаза зашторились опять веками, кот зевнул и одним гибким движением выпростался из своего клубка. Большой, очень большой кот. Фыркнул, перевернулся на другой бок, опять встопорщил загривок и замер. Засыпающий в углях огонь сделал кота с одного бока медным, а с другого ну совершенно черным, словно бы провалил в темную пустоту.
- Думаешь, я от тебя теперь отстану?
Тихо… Шипят угли. Загривок изредка подрагивает, коту, кажется, опять снится охота. Опять у него там перепелки и совы и пахнущие псиной лисы шныряют, путают следы. И свежий снежок мягко морозит лапы.
Охота… Тянет на охоту.
- Эй! Не спи! Я с тобой разговариваю!
Шипит, не оборачиваясь. Дескать, отстань, дай поспать.
Ну нет, вчера все вышло как-то бестолково и неловко. Он тут дрыхнет спокойно, а Алина изводись неизвестностью?!
- Прекрати! Скажи по-человечески и дрыхни дальше!
Рычит глухо.
- Прекрати!
Рычит, подымается. Желтые глаза злы. Оскалился. А клыки большие, белые, сверкают - глаза и эти хищные клыки.
Если не смотреть, если разглядывать его лапы, то можно еще пробормотать, впрочем, без былого напора:
- Почему ты не можешь мне по-человечески сказать?
Кот обмякает, остывает. Белые усы обвисают траурно. Миг, быстрый полузадушенный вопль - и вместо кота человек. У человека глаза не злые, а очень-очень печальные и усталые.
- Не отстанешь теперь? Спала бы. Или вон поешь. Или, черт с тобой, сходи на охоту. Все равно никуда ты отсюда не денешься.
- Зачем?
Подкатило - вроде морского прилива на рассвете. Алина один раз была и запомнила - горько пахнет солью, холодный ветер кидает в лицо горсти брызг и медленно, издали приходит оранжевый свет, но он не в силах еще победить пятнистую, в переливах темноту. И вопила какая-то птица, пронзительная и бешеная. А вода шла, надвигалась тяжелой, неотвратимой толщиной и казалось, что вся эта масса - на тебя. Раздавит, задушит, утопит…
Ошалело поглядела на мужчину - это всё его? Вот это? Такое безысходное?
- А тебе зачем? Живи себе… пока можно.
- Пока? Пока что?
- Иди охоться! - грубо перебил. - Я знаю, тебе хочется. Иди, разрешаю.
- Я хочу знать…
Показалось, простонал сквозь зубы:
- Оно тебе надо? Это же…
- Зачем?
- Иди. Охоться.
- Нет.
Мотнула головой. Искушение было велико, но нет.
- Тогда ешь. Не будешь? А я буду. И еще выпью. И не смотри на меня так.
И он уселся за стол, вяло жевал холодную тушенку из жестяной банки, но, видать, неуютно ему было под навязчивым Алининым взглядом, и тогда он просто свинтил с бутылки крышечку и глотнул прямо из горла. Алину передернуло - так легко глотнул.
И было странно - подводило желудок от голода, но становилось все страшней, и не до еды уже было.
- Зачем мы тут? - много раз повторяла, а он только или пил, или вздыхал, или ходил из угла в угол.
- Зачем?
… Охотилась бы… Живи себе… пока можно…
Глядел мрачно, злился, предлагал поесть или сходить погулять.
Но нет, Алине нужно было знать. Наверняка. Алина, конечно, не мнила себя семи пядей во лбу. Знала, что в житейских вопросах подчас туповата, а уж на свою интуицию полагаться - дело пустое.
- Зачем?
- Ну и дура…
- Может быть. Но ответишь ты мне все равно, дура или нет.
- Иди проветрись.
- Ты пьян.
А он вместо ответа взял и опять обернулся Пантерой. Хвостиком, значит, махнул - и за дверь. И был таков.
Алина разозлилась. Уф, как разозлилась! Никогда раньше в себе такой злости не подозревала.
И лапы… лапы!… сами вынесли в холод и яркий полуденный свет. Ослепило. Ночью оно как-то лучше. Днем лес оказался незнакомый… Очень резкий, чрезмерно яркий, слишком грубый, не сглаженный в острых углах ночной темнотой. Солнце - высокое и далекое, белое пятно в бледном серо-голубом морозном небе, рябой, в серых и желтых оспинах снег тут же вымочил брюхо и вообще раздражал. Ни следа ночного очарования. С этим, колючим и крикливым снегом никакого удовольствия возиться… В нем просто тонешь и морозишь брюхо.
Но Алина была зла.
И, наплевав на неприятный снег, рванула по следу. Он уже далеко ушел, до границы дальнего околка, а за околком терялся. Ничего. Вряд ли при всем желании удастся потерять след пьяной пантеры. Пьяная пантера - ха! - здешние леса такое вряд ли видали хоть раз. Ну, держись…