"Безделушек" оказалась далеко не пара. Кинжалы от совсем простеньких до серебряных штучной работы и уникальнй ковки, в три слоя зачарованные против зооморфов, даже парочка на манер широко известного "Тёрна" Толкина. Тот, помнится, светился при приближении этих тварей… как их?… так вот, кинжалы Выховского светились зеленым в присутствии "изменяющихся". Но кинжал - несолидно, это всё равно, что иголка против разъяренного быка… Были еще амулеты. Отличнейшие амулеты, способные одним махом вытряхнуть из шкур с десяток озверелых Волков, например. Только, вот незадача, маг тоже должен быть не уровня выгоревшего Андрея, а раза так в четыре помощней… Были амулетики попроще, парализующие. На них силенок хватало, но тогда недоставало на "прыжки". И как тут выкроишь?
Выбрал кинжал, пару "камешков" дезориентации в пространстве… обошлось в кругленькую сумму в сотню злотых, но сейчас Андрей денег на жалел.
Сейчас он жалел врмя. Потратил на покупки почти три часа, а нужно еще к отцу. Или не стоит? Осталось два с половиной часа…
Не стоило. Стоило возвратиться домой и всё-таки еще раз обдумать.
Вот появляемся… соображаем, где и что… второй прыжок - хватаем Алинку… Если что - есть амулеты и кинжал. Прыгаем снова - уже домой. Всё просто. Они вряд ли отследят, среди них нет ни одного приличного мага. После этого можно к отцу, а там уже разберемся.
Но слишком уж всё просто. А когда просто, обязательно произойдет какая-нибудь дрянь, которая всё испоганит. Закон жизни…
Дома стояла тишина.
Даже часы не тикали. По той причине, что батарейка давно села, а новую купить никто не удосужился. Не до того было. А теперь в ничем не разбавленной тишине казалось, что беспокоиться не о чем. Наступило какое-то мысленное оцепенение, ничем не объясняемое. В этом оцепенении клонило в сон. За окном полная луна в белесой окантовке, зевая, роняла тощий свет. В окнах напротив острые картонные силуэты махали руками, мелькали, гасили и вновь зажгали огоньки в абажурах и тюле штор. Время теперь не бежало, а тянулось невыносимо медленно. Глядя на силуэты, Андрей глотал кофе, но оцепенение никуда не девалось.
Должен был позвонить отец, но куда-то делся телефон. Потерял в лавке? Разрядился аккумулятор? Валяется в сейфе? Чёрт его знает.
Андрей допил кофе. Неторопливо вымыл чашку и кофейник. Так же неторопливо протер стол…
Камешки амулетов распихал по карманам. Потрепал барашков на шее. Кинжал в чехле удобно прилип к ремню брюк. Герой, Свет побери. Гунтер-кнехт.
Куртка, шапка, сапоги. Десять минут второго. Нужно ведь осмотреться, разъяснить диспозицию, так сказать. Всё-таки телефон? Где же ты, черт бы тебя… Вот. Разряжен. Времени нет. Только что подцепить к сети… Двадцать пропущенных вызовов - ого! Все от отца. Ну да, он что-то говорил про Лизу…
"Прыжок".
Под сапогами снег, и сосны вокруг - нелепые отощавшие метлы. Снизу гладкие стволы, сверху - взъерошенные лапы и узловатые голые ветки.
Отсюда началось. И здесь же закончится.
Раскоп, сказал Игорь.
***
Славка стоял теперь один. Маму отодвинули далеко, сказали, что Славка ведь мужчина - зачем ему держаться за маму, как какому-то малышу? Но спиной мамин взгляд чувствуется. Он теплый, греет между лопатками. Дядя Ингмар рядом. На камне - голая тётя.
Слава смущался. Рядом с тётей стоял папа. Папа на Славку почти не смотрел, а только на тётю. Славке казалось, что папа вот-вот заплачет.
Но папа не плакал, а Славке становилось как-то страшновато. Дядя Ингмар улыбнулся ободряюще, потом сказал папе что-то непонятное. Папа в ответ кивнул. И больше на Славку внимания не обращали. Дядя Вадим, который часто приходит в гости к папе, встал рядом с тётей. Тётя, наверно, спала, потому что лежала и не шевелилась. Только как ей не холодно? Вот у Славки начали подмерзать лапы… руки. Это потому что куртку забрали, а перекинуться нельзя.
Еще тут два волка. Наверно, дохлые. Страшные. Худые и грязные и не шевелятся. Зачем их сюда притащили? Если дохлые, то нужно… похороны.
Дядя Вадим держал теперь в руках большую железную чашку. И еще много Котов - все в шкурах, и все стоят крУгом. Маму не видно, но она смотрит в спину. Коты рычат. Это они поют про Саат. А Саат - это самая большая и сильная Кошка. Она богиня, но в школе говорили, что никаких богов-кошек не существует. Это потому что учительница никогда не видела Пантер.
Увидел Лёлика. Лёлик - это его так мама зовет, очень смешно. Лёлику десять лет, он учится в четвертом классе. С ним иногда можно поиграть в войнушку. Сейчас Лёлик стоит со своим папой и тоже поет. У Лёлика есть сестра Леся, но сейчас ее тут нет. Она очень маленькая, только еще ползает.
Дядя Ингмар говорит непонятные слова. Костер опять прыгает вверх. Он постоянно прыгает и опять оседает. А теперь вот прыгнул и так стоИт. Папа тоже говорит какие-то слова, это скучно. Тётя спит. Тоже хочется спать, потому что утром мама разбудила рано, а теперь уже совсем поздно.
Оттого, что все поют и говорят всякие непонятости, спать хочется еще сильней.
Зевнул.
Волки эти очень страшные. Большие, костлявые и шкуры у них, как будто их моль поела.
Папа смотрит только на тётю. Дядя Вадим протягивает папе какую-то бутылочку, папа зубами срывает крышечку и пьёт из бутылочки. Но всё не выпивает, а даёт тёте. Льет ей в рот, а она мычит и мотает головой. Странная тётя.
Славка отвлекся, поразглядывал, кто еще тут есть. Тут были: тётя Рита и дядя Володя, они живут в другом городе; Дина с мамой и папой, они иногда приезжают на дачу; дядя Сережа… Остальные незнакомые. Много очень больших и сильных Котов. Но папа всё равно самый большой и сильный. Кроме дяди Ингмара.
Тут дядя Ингмар зашипел, как змея… Когда ей на хвост наступишь. Уж-змея.
В голове щелкнуло. Больно, но быстро.
И зазвенело.
Костер затрясся. Сильно. Земля тоже. Мама что-то крикнула. Лёлик зарычал и перестал петь. Вообще все перестали петь, а стали смотреть на Славку.
Тогда Славка испугался, в испуге шатнулся к папе, но кто-то схватил за плечи и удержал.
Папино лицо блестело от пОта, как если бы сейчас было лето и жарко. У папы в руках оказался большой нож, и этот большой нож папа завел над тётей. А дядя Вадик с чашей и тоже таким же ножом навис над волком.
Тётя завыла.
Волк медленно поднял тяжелую морду и тоже завыл. Очень быстро дядя Вадик поднял нож… Папа тоже поднял. А дядя Ингмар крикнул:
- Пора!
Славка заверещал.
И кто-то закричал:
- Стоять! Прекратить! А то сейчас…
И что-то раскололось прямо в воздухе. Воздух пошёл трещинками, которые рассыпали воздух как стекло - острый, мелкими кусочками и холоднючий…
Славке всё заволокло перед глазами из-за этого воздуха, продолжая верещать, он упал на коленки… всё продолжая смотреть, как очень медленно папа опускает руку с ножом, а лицо у папы всё в бисеринках… это не пот, как сначала подумал Славка, а слёзы. Папа плачет.
От этого Славке сделалось окончательно жутко и он зажмурился.
И закричал кто-то еще. Громко и отчаянно. Но в ушах стоял звон, земля колыхалась, Славку уронило на спину и опять начало выжимать и корежить, как всегда ночью.
***
…Никогда еще ночное небо не было на Алининой памяти таким глубоким и таким звездным…. Стоял мороз. Над головой колыхалось это самое небо - словно бы на черный бархат щедрой рукой выплеснули кадку белых сияющих прорех, и те разбежались причудливыми узорами. Лежа на спине - очень неудобно, кстати - Алина всё изумлялась этим звездам и этой глубине, а под лопатками ровная твердая поверхность истекала ледяным холодом. Бормотали над ухом, раздражая, и Алина никак не могла сообразить, что всё это должно означать - небо, голые лопатки… нет, вся голая!… и бормотание. Впрочем, никакого интереса разбираться не было, потому что несмотря на окружающий холод, ощущала себя Алина вполне прилично - голой коже было всего лишь прохладно, но не более того. Лежать тоже как-то неприятно, но терпимо. Почему-то непонятно, зачем и для чего тут лежишь, но кажется, что так и надо. Вроде бы так всё и должно быть.
Нет, раздражает бормотание…
Звезды белые и звонкие.
Тени вокруг черные и зыбкие.
Ветер слабый, тоже зыбкий и щекотный.
И клонит в сон.
И уже почти заснула, но… trиs rapide, как говорила преподавательница по…
Черная тень оборачивается знакомцем и мучителем Антоном. У Антона нож… и, кажется, снилось такое уже… когда вдруг вспоминаешь и понимаешь - и всё в один миг! И тут же накатывается сразу! И тут же пробуешь кричать, но себя не слышишь! И бьешься, а что-то держит и душит! И глаза у Антона страшные…
Конец? Совсем?! Но так же ведь….
И кричит ребенок.
И еще кто-то.
И зажмурилась, когда нож медленно пошёл вниз, а невидимые путы…
Оттолкнули. Под лопатками не камень - снег! Незнакомый плюгавый мужичонка вцепился в еще одного незнакомого, широкого и могучего плечами… и вместе они ругаются благим матом… Тут же Антон. С ножом, растерянный. Замер…
И тут же - куча народу… Из всей кучи и свалки выцарапывается один:
- Андрей! Андрюша!
- Алинка! Живая?! Черт! Валераааааааааа! Валерка! Валера, ты меня узнаешь?! Сейчас! Валера, держись!
И Кошки… как их много. Рычат. Зубы у них… и глаза… и когти… И в этой мешанине Андрей тонет, его топчут, кусают, царапают, он кричит, машет ножиком… исчезает снова… в голове плывет…
- Андрюша!
Тут еще волки под ногами. Но почему-то не страшно.
- Это ж валеркин друг! - орет кто-то из одинаковых, с желтыми керосинками глаз, плечистых как на подбор мужчин. Откуда еще и они взялись?! - А ну, мрази! А ну-у-у!
И свалка… И плечистые оказываются совсем не мужчинами, а пегими и серыми волками вроде тех двоих, которые больше похоже на мертвых, чем на живых… И серое вливается в черное, а в черном уже давно утонул, и больше уже не слышно, Андрей.
Алинка подскочила, хотела тоже лезть, спасать, вытаскивать, но запнулась о волка… волк дернулся.
И поэтому пропустила, в какой момент плюгавый мужичонка вдруг уронил широкого, мощного на камень, где недавно лежала сама Алинка.
- Ну чего стоишь?! Давай! - это он не Алинке, это мужичок Антону. Антон ничего не может понять, тогда мужичок зло шипит. - Тебе нужна жертва - Пантера?! Ну! Быстро!
И опять - trиs rapide, русских слов не осталось, только заело вот это: "trиеееееs rapiiiiiiideeeeeee"….
Черный уже плюется кровью и хрипит… Ужа никакого удивления не достает, когда от камня подымается дрожь, и тут только замеченный мальчонка катается по земле, слабо отбиваясь от какого-то зеленоватого свечения… свечение оформляется в кошачий силуэт… мальчонка замирает… мужчина на алтаре уже молчит… зато орут все остальные…
Где Андрей?!
- Стоять! Прекратить мясорубку! - мощный бас. Этого, с басом, Алина уже знает, это Алексей. Волк. Он здесь начальник… Но остальные волки не слышат, продолжается густой замес черного и серого. - Довольно жертв! А ну! Убьете же человека! Уррррроды! Стоять!
Тщетно. Только двое или трое замирают…
Алинка, всхлипывая, подымается… Как холодно-то…. Антон рыдает, уткнувшись лбом в алтарь… или что это он делает? Рядом мальчишкой уже суетятся женщины… Алинке тяжело, ноги подкашиваются, и в месиво идти страшно, но там Андрей… И его нужно спасать… Тощий мужичок пытается ухватить Алину за плечо.
И вдруг становится очень тихо. Воздух густеет, как желе… или как болото… становится.
В этой тишине обнаруживается мужчина - высокий, непонятный, от него тянет медью и хвоей. Ни единого звука. Разеваются рты, но никто не шевелится. Где кто был, там и замерли. Алинке двигаться невозможно трудно, болото воздуха держит и отпускает с ощутимым чавканьем. Мужчина сверкает голубыми глазами.
Но Алине нужно добраться до Андрея.
Она идет. Медленно. Это всё равно, что идти через воду… В реке. Вдоль берега. По грудь зайдешь и бредешь… А плавать не умеешь… И течение давит и сбивает с ног…
Мимо застывших нелепо фигур - кто в прыжке, кто, вздыбив шерсть и раззявив пасть… Самое густое месиво - это значит, здесь. Здесь должен лежать Андрей…
Где же он?… Где-то здесь…
Оооо… Госсссподи…
Не узнала сперва. Потом только. Тихо села рядом. Ноги не держали.
Сразу всё забылось - и что есть остальной мир, и что должно быть холодно, и что наверняка будет воспаление легких… И что там, в остальном мире, странный кисель может закончиться, и опять случатся драка… и эти Коты… и эти Волки…
- Андрюша… - жалобно позвала. Хотя это и глупо. Он уже, наверно… Не может человек остаться жив, когда… вот так… - Андрюша…
У него вместо лица маска. Багровая. Поперек щеки полосы. Это от когтей. Глаза закрыты. Ниже тоже полосы. От куртки какие-то клочья. Крови-то сколько!
- Андрюшенька…
Пока искала на шее пульс, все пальцы вымазала. Шея скользкая и холодная. Руки так тряслись, что никак не искался на шее пульс. А может, его просто нет.
Упал звук. Звук оказался оглушительный - ругань, стоны, рычание… Алина рискнула - положила тяжелую голову себе на колени. Под драную куртку заглядывать боялась. Нужно было что-то делать, а что делать - ну никак не приходило в голову. Алинка всегда боялась крови.
И ей не было дела до мира. Но там, в мире, орали:
- Стоять! Всем! Не двигаться! Так… Хорошо. Думаю, присутствующие меня знают. Координатор Сибирского региона Олег Ракитин. Прибыл сюда здесь по подозрению в попытке незаконного проведения темномагического обряда с открытием "Источника Саат". Подозрения подтверждены. Стоять!
- Молодец, Олежка… Вовремя.
- Потом, Игорь. Оставь свои замечания при себе. Где Ингмар…
- Ну, обственно… Ингмар уже совсем того…
- Ясно. Как мальчик?
Алина тихонько всхлипнула. Вокруг шевелились и шептались. На нее внимания не обращали.
- Андрюш… - пробормотала.
- Ничего мальчик. Кажется, получилось… Антон?
- Да. Нормально, - голос тусклый и блеклый. - Алина где?
- О! Ой, бляааа! Девчонка-то! Кто-нибудь, дайте девочке чего-нибудь накинуть! Она же себе жо… она же себе всё отморозит!
Суета усилилась и вторглась в Алинкино опустошение придвинувшимися голосами, лицами сквозь пелену в глазах, чем-то теплым на леденеющие плечи. Но ни теплое, ни голоса и лица Алинке интересны не были.
- Андрюша… Поглядите, что с ним?
Алину пробуют поднять на ноги, но она упирается, мотает головой. К тому, во что превратился Андрей, подсаживается плюгавый мужичок. Он тоже щупает раненому шею.
- Лару сюда! - кричит кто-то. Мужичок хмурится, качает головой. Алина всматривается в его лицо до рези в глазах. Ну?!
Мужичок цокает:
- Мне жаль… Но, пожалуй… Поздно, пожалуй…
- Что? - Алинин шепот вряд ли кто расслышал…
- Алина, давай подниматься… ага? Встать можешь?
- Андрей, - беспомощно шепчет. Потом словно бы тюкает в висок. - Помогите же ему! Чего вы все стоИте?! Ему врача надо!
Они молчат. Алина смотрит на свои руки. На пальцах кровь. Почему они все стоят и ничего не делают?! Проталкивается маленькая сухонькая старушка в цигейковой шубейке. Присаживается рядом, бормочет себе под нос неразборчиво… Потом Алине:
- Ты бы, деточка, пока домой бы… Прилегла бы.
Алина замотала головой.
Старушка снова бормотала под нос… Водила морщинистыми ручками, похожими на птичьи лапки, над телом…
- Нет. Мне не по силам. Разве что отец-Координатор…
Еще одно лицо. Этот, который координатор. Тоже водит руками над распростертым телом, качает головой. Молча.
- Нет! Ну сделайте же что-нибудь! Кто-нибудь!
Координатор продолжает качать головой, а плюгавый мужичок с неожиданной силой вздергивает на шаткие ноги.
- Что, совсем ничего нельзя сделать? Совсем-совсем?
- Увы. Его лучше даже не трогать… Пусть уж в покое… - старушка сосредоточена. Выписывает в воздухе непонятные пассы руками.
- Но вы же что-то делаете?!
- Это я ему… - смотрит в лицо цепко. Потом резко командует. - Уводите девочку! В тепло уводите. Горячего чаю ей или лучше водки. Я сейчас здесь закончу…
- Я никуда не пойду! Я здесь останусь!
- Не стоит, деточка… Ох, не стоит…
Наконец, проняло. И то, как смотрит этот мужичок, и как смотрит координатор… и тут ще откуда-то взялся Антон. Это всё из-за него… Это они все собрались посмотреть…
Затрясло. Кто-то обнял за плечи. Крепко. Даже не обнял, а схватил и не пускает.
- Был бы он оборотнем… еще можно было бы… Но он человек…
И Алину прорвало. Как плотину. Она рыдала, что-то выкрикивала, не давая отвести себя куда-то в теплое место, ругалась и утыкалась носом в чье-то плечо. Её всё время надежно держали.
- Уводите. Расходимся… Не останавливаемся… С мальчиком точно всё в порядке? Тело заберут…
Окончательно тихо.
Только кто-то хрипит.
- Нечего ей это смотреть…
- Что?
- Ой… Это галлюцинация? Это же…
Хрипы сменяются надсадным кашлем. Каким-то кряхтением, стонами.
Алина замерла, страстно желая заткнуть уши. Так и сделала. Сил не осталось даже на то, чтобы плакать. Сейчас он совсем умрет и можно будет идти домой. И там что-то сделать. Наверно, какие-нибудь таблетки.
- Эй, Алина… - аккуратно встряхнули. - Эй, гляди…
Рискнула оглянуться. На земле, где должен был быть Андрей… Андрея нет. А есть Пантера. Вся лоснящаяся от крови. Но живая. И смотрит на Алину желтыми глазами. Потом их прикрывает. Вяло дергает хвостом.
- Ну, кому там нужен был оборотень? Кто там чего обещал? Теперь можем лечить?
И старушка кивает. В глазах целительницы торжество и еще что-то.
Эпилог.
В одиннадцать часов утра первого января нового, две тысячи восьмого года, когда город еще спал, утомленный всеобщими ночными возлияниями, Алина переступила порог палаты Андрея. Руки ей оттягивали пакеты с традициоными апельсинами и бананами, домашними булочками, еще теплыми, с утра напеченными мамой, и какой-то новогодней мишурой. Чувствовала себя с этими пакетами Алина донельзя глупо, поскольку подозревала, что у Андрея итак имеется всё необходимое и в количествах, достаточных для армии зооморфов. Но мама оказалась столь настойчива, что оставалось только взять приготовленое, тяжело вздохнуть и идти.
Алина и пошла. Дошла до серого неприметного зданьица на углу Красноармейской, там позвонила в железную, тоже неприметную и серую, дверь. Открыли ей с явной неохотой - существо на проходной, родовидовую принадлежность коего на глазок Алина определять не рискнула… так вот, это существо, вынужденное в столь мутное постпраздничное утро дежурить у двери, вяло махнуло рукой, дескать, проходи…
В холле встретила уже, слава Богу, обычная такая бабулька в белом халате, медсестра, наверно. Она схватила под руку, потащила вглубь зданьица. Узкий коридорчик, один или два раза - странные шорохи, единожды - приглушенный стенами, но тоскливый чей-то вопль. Бабулька в ответ на немой Алинин испуг снисходительно кивает - не страшно, просто оборотни очень шумны.
Наконец, дверь. Дверь тяжелая, солидная, способная выдержать осаду…
Дверь распахнули. Замерла на пороге в нерешительности.