– Вот! Это мне особенно понравилось! Это – перл! Слушайте! Коренной житель Ялты прижимист и приноровлен к запросам приезжих. Дальше что-то несусветное – самый склад жизни в Ялте свелся к форме – коренной житель – слуга, а приезжий – барин. Причем – попробуй не заплати щедро!
– Правильно – жадность делает деньги, а от труда кроме грыжи на позвоночнике ничего не бывает, – просветил нас Вова.
– Но там, наверняка, хоть искупаться можно, – мое робкое предположение было встречено гомерическим смехом.
– Нет, – твердо ответил Панк. – Нельзя. Купальни есть. Покупай специальную обувь и лезь в воду. Однако – канализация стекает прямо в море, плюс загаженность от порта. И вода ни фига не теплая. Такие вот дела. Зато спрос на бани вполне закономерный. Знаете, о чем автор тоскует? Улицы и базары грязные. Нет привычных увеселений – прогулок с музыкой. Боев цветов и конфетти, карнавалов. Он так и пишет – попытка это дело провернуть была, но закончилась не совсем удачно. Гад он, мог бы и написать как именно.
– Я тобой доволен, – решительно постановил Вова, выключая огонь под сковородкой.
Когда я, соблазнившись запахом, решила попробовать свою стряпню, позвонил Дэн и, зевая, начал ругаться.
– Я ровно через минуту буду.
– А картошку почистить? – напомнил Вова.
Оставив Вову и Панка наедине с картошкой, я ушла. Хотя уходить совершенно не хотелось. От чтения Путеводителя на меня напало хорошее настроение. Почти веселое. Словно накануне праздника. И все из-за Панка. Вроде бы и злишься на него временами, а без него как-то тускло становится.
В парадной меня поджидала стая возмущенных соседей. При моем появлении гомон на минуту прекратился. Волчьи взоры нацелились на меня. И я не на шутку испугалась. Мне вдруг показалось, что они сейчас на меня набросятся всем скопом и разорвут на части.
– По твоей вине! Пожар! Безобразие!
Они еще что-то выкрикивали, удирая по своим квартирам.
– Деточка, пока вы отсутствовали, неизвестный нам хулиган, поджег прессу в вашем почтовом ящике, – сообщила Черная графиня.
Она одна не побоялась оставаться со мной наедине. Отважная старуха. Не добрая, но справедливая. Хотя, может она бы и удрала, но артрит от жары разыгрался.
– Я не виновата! – ну что я еще ей могла сказать?
– Да я понимаю. Все знают, что вы отсутствовали, нанося визит этому милому мальчику…
Тут у меня чуть шок не случился – кто, кроме Графини, может назвать Вову милым мальчиком? Правильно – никто. И даже ему про это прозвище лучше не знать. Не то он повредится в уме.
– Вас не было, но осуждают именно вас. Несправедливо, – добавила она, рассматривая причудливые черные подтеки на стене. – Хорошо, что я Маркелу воду свежую несла – ей и потушили. А прежде горящие газеты пахли костром из осенних листьев. А теперь – химикалиями…
В ее руках был синий эмалированный кувшин. Пустой. О подробностях общего собрания нашей парадной можно было только гадать, поскольку Черная графиня сплетен не любила и на мои робкие вопросы отвечала односложно:
– Трепливый народ стал. Опаскудился. Не стоит беспокоиться. Все наладится.
Извинившись за чужие проделки, я поплелась домой. Скрипнула входная дверь и в мою спину полетел вопль.
– Грядет! – Гришина голова выглядела негативом в потоке света, отчего он был похож на потустороннего глашатая судьбы. – А что случилось-то?
– Что-что! Это ты, пророк доморощенный накаркал! – огрызнулась Графиня, – Чуть не сгорели напрочь. Это все ты виноват, пророчишь беду, вот она и приходит. Лучше бы ты приобщился к семейной жизни, в самом деле…
Рассказав Дэну все, что со мной приключилось за день, я поняла как устала. Нет, я люблю, когда со мной что-то происходит. Хорошее и интересное. А тут какая-то мерзость загадочная, от которой только настроение портится. Одно исключение – Панк. Но про него я Дэну говорить не стала.
А ночью, когда я шлепала за водой – пить очень хотелось, на подоконнике сидели мои приведения. Ну не совсем мои, просто они в квартире у меня обитают. Грустные такие. Один рисовал пальцем на стекле окна. Оно пыльное было, давно помыть пора, но рисунков было не видно, как не приглядывайся.
Пальчик выводил закорючки, словно призрак старательно писал одни и те же короткие слова. Недолго думая, я нашарила карандаш и на странице первой попавшейся под руку книги начала повторять предполагаемый рисунок. В молочном свете ночи легко прочитать написанное – это были буквы. Наверное, с пятой попытки получилось что-то похожее на слова – invidia tactus. Чтобы это значило?
Призраки, так и не поглядев в мою сторону, медленно растаяли.
Ну да, время было совсем не подходящее для переводов, но я трясла Дэна пока он не проснулся. Проснувшись, он моментально заподозрил меня в сексуальном посягательстве и успел соорудить извиняющееся лицо. Ну что за самомнение – прям все так и мечтают оказаться в его костлявых объятиях.
– Переведи, а?
– Лень словарь в поисковике найти, да?
– Я не знаю на каком это языке написано.
Молча, почти скрипя зубами от злости, Дэн всмотрелся в карандашную надпись.
– Латынь. Такс. Зависть. Но не только. Кажется, более правильно – обуреваемый завистью, – решил он и чуть ли не с грохотом рухнул обратно в кровать, – Все. Я умер. Я умер и протух. И не смей меня реанимировать.
Я сидела а кровати с протухшим трупом знатока латыни, ни мыслей, ни идей у меня не было. Что за история таится за этими словами – обуреваемый завистью? Они, те, кто умерли так и не повзрослев, завидуют нам, живым? Это вряд ли. Вид у моих призраков был вполне удовлетворенный судьбой. Кому они написали про зависть? Мне? Себе? Просто так, чтоб попрактиковаться в латыни?
Решив не ломать голову над неразрешимой загадкой, я постановила – будь что будет и из вредности сунула карандаш между пальцами Дэна. На левой ноге.
Глава 10. Смерть крысе
Буквально со следующего дня Дэну вдруг стало не до меня – он уперто собирался в Норвегию. Странное чувство – вчера был друг, внимательный и заботливый, а теперь – бац – чужой человек, которому до меня как до лампочки. Конечно, поначалу я немного обиделась. И еще я подумала, что меньше переживала, когда мама сказав: "Ну вот, теперь ты станешь скучать", подняла сумку и вышла за порог. Первое что мне тогда пришло в голову – теперь я могу не есть суп, в выходные вставать когда высплюсь и стану сидеть за книжкой или ноутом сколько хочу.
Теперь мне было по-настоящему грустно, даже хуже чем в детстве накануне первого сентября. Дэн он такой, когда его целый день не видишь или не слышишь – начинаешь ждать звонка. И всегда знаешь, что он не откажется помочь. Он как тот страховочный канат, быть может и не пригодится, но душу греет.
В общем, Дэн обругал меня за шутку с карандашом, ушел в свои дела и забыл о моих напрочь.
Я даже не стала вникать в подробности – просто приняла как должное, что в скором времени останусь наедине с проблемами. Хотя – тут как сказать, не совсем одна, Вова согласен видеть меня ежедневно, лишь бы играть роль великого гуру. А у него дома я была в относительной безопасности. Кроме того был Панк. В отношении которого у меня не сложилось однозначного мнения. Он меня здорово смущал своим существованием. Особенно, когда оказывался совсем близко. И еще меня нервировало то, что при его появлении у меня вздрагивало сердце.
– Ты заметила – в последнее время ни одного посягательства на твою дверь не было, – торопливо напомнил Дэн и отбыл в свою распрекрасную Норвегию.
Я здорово тосковала первые пару часов. Я вообще-то привязчивая. Но стараюсь это скрывать. Я даже стараюсь поменьше общаться с людьми, которые мне нравятся – вдруг мою привязчивость заметят.
Вот Дэн он точно не такой. Он со всеми, кроме меня, необщительный. Он сам рассказывал, что ему иногда кажется, что вокруг одни уроды и дебилы. Он почти мизантроп. Но не такой мизантроп, как Вова или Панк. Они все-таки изредка идут на общение. С такими же, как они сами. Я – исключение.
В первый день без Дэна я безрадостно покаталась на велике, зашла к Вове и напекла оладьев. Которые получились даже вкусными – мне попробовать дали. Пока Вова меня хвалил, Панк уплел все приготовленное. За что был обвинен в наличии глистов.
– Ну, и как там, в мире? – спросил Вова.
– А я сегодня снова была на пешеходной зоне, там, где уличных музыкантов много. Стояла между растафари и ирландцами. В правое ухо реггей, с левое – рил или джига.
– Что, реально на волынках играли? – оживился Панк, не расслышав, что я сказала.
– Ну тебя, они же не шотландцы. Там скрипочка была всего-навсего. Мальчик на ней играл. Знаете, как здорово он играл? А еще с ним девушка была, она по руке погремушками стучала. Но скрипка была просто замечательная. Правда.
А другая девушка, которая растафари, она на барабане играла, у нее такие дреды потрясающие, с бусами и перьями, ноги босые, и вообще она как ангел. Только почему-то почти все время с закрытыми глазами.
– Тебя туда как магнитом манит. Вокруг башни, где грифонов разводили, все крутишься? – заподозрил Вова.
– Да нет там никаких грифонов. Я раз десять там ночью была. Ни одного грифона.
Панк облизал пальцы и решил высказаться.
– Понял. Это там где кафе около памятника Ваське? Знаю. В этом кафе воробьи прямо из тарелок тырят хавчик.
– Ну да. Воробьев видела. Они картошку фри доедали. Штук десять, не меньше. Там классное место. У Невы дядька такой рыжий с бородой и не всеми зубами пел "Иду, курю". Он тоже очень хорошо пел. А у метро джаз исполняли. Я там дольше всего пробыла. Не уйти никак. У них такой контрабасище! И гитара у них ну просто мелодию выводила, как пела.
Ревнивый взгляд Панка меня здорово смутил. Ну да, мальчик, что играл на гитаре, был вполне себе ничего. Симпатичный такой. Но не в моем вкусе. Он скорее бы Дэну понравился.
Смущение меня доконало. Вова меланхолично обозревал нас поочередно и его брови медленно ползли вверх. И я начала краснеть, понимая, что означает эти взгляды.
– Вы сытые? Сытые. Можно считать, что экзамен по оладьям я сдала. А мне стирать-убирать надо и все такое.
Я начала отступать к выходу. Вова вернул брови на прежнее место. Панк заметно скис. Потом его лицо посветлело. Какая-то дельная мысль согрела его душу.
Воспользовавшись моментом, я почти бегом удрала домой.
Машинально ела мороженое, думая о Панке. Пора бы мне разобраться в своем отношении к нему. Понять – какого черта бабочки резвятся в животе при его виде. И надавать им по морде, чтоб заткнулись. Ну как можно влюбиться в такого неподходящего типа? Правильно. Никак. Но что делать, если мне постоянно хочется его видеть?
Выбросила обертку от мороженого в мусорное ведро, закрыла крышку. Помыла руки. И снова открыла мусорное ведро. Чтоб проверить – не глюк ли это в нем спрятался. Нет. Это был не глюк. Это был пакетик. Пустой. С нарисованной крысой. У крысы рожа как у серого вервольфа, или даже страшнее.
А у меня в холодильнике салат по имени Цезарь. Еще от Дэна остался. И как теперь его есть? Вдруг, меня отравить решили? Так испугалась – жуть. Смотрю на салат, а он выглядит как-то неправильно. Розоватый местами. Может, испортился?
Трясусь и все думаю – вызывать милицию или нет? Вроде как надо. А если подумать? Ну, вызову я ее. Не факт, что она приедет. Скорее всего – нет. Больно им надо. НО если приедет – я даже нормально объяснить им ничего не смогу. Скажу – поела мороженого и нашла в мусорном ведре пустой пакетик из-под отравы. Которой у меня никогда не было. А они скажут – понятное дело, тебя кто-то решил отравить, напиши список врагов, и далее по кругу все, что Дэн советовал. Я ведь запросто могу и про Дэна рассказать, ну, что он был тут последним посторонним. Вызовут его из Норвегии, как подозреваемого…
Мозг клинило – он никак не мог смириться с наличием крысиного яда в моем мусорном ведре, он пытался сам себя обмануть – ну как это – наверное, мне это снится. Или это волшебство. Или сквозняк. Ну да – чем не версия? В форточку принесло пакетик от яда, а я как раз ведро открыла, а он как шмыгнет в него и затаился.
Нет, уже лучше я в волшебство поверю. Этакий колдун-недоучка, перепутал заклинание и получилась такая невинная шутка – пустая обертка от яда.
Минус в том, что я в волшебство не верила. Дед Мороз – не в счет, но и он исчез вместе с родителями. Приведения тоже нельзя рассматривать как проявление магии. Они просто есть и все тут. Наверняка, потом, лет через сто, ученые отыщут им подходящее научное объяснение и включат в школьную программу новый предмет. "Основы безопасности жизни духов", например.
Интересно, а если меня сейчас вырвет кровью, боль пронзит все внутренности, начнутся корчи, понос, судороги, выпадут волосы и отвалятся ногти, доползу ли я до двери? Надо бы ее открыть заранее. Лечь. И тогда мое тело точно не сгниет и не провоняет весь дом.
– Ну не в мороженое же они его напихали? – простонала я.
Если бы мозг мог автономно передвигаться – он бы удрал. Это я точно знаю.
Вспомнился совет – собирать улики. Положила обертку из-под крысиного угощения в чистый мусорный мешок.
Теперь видимость опасности была локализована. Оставалось выяснить, куда девалось ее содержимое. Крысы вряд ли решили покончить жизнь самоубийством, перед смертью устроив уборку.
– Черт-черт-черт, – высказалась я.
Дальнейший диалог также был проговорен вслух.
– Это возможно?
– Нет, это невозможно, но это происходит.
– Ну да, и хуже всего то, что это происходит со мной.
Блеющий звук собственного голоса меня окончательно доконал. В глазах возникли ярко-синие искры. Они мешали смотреть, но к моей радости, быстро исчезли.
Теперь я ощущала себя владелицей мешка с неприятностями, который неплохо бы пристроить на чужие плечи.
– Какие нафиг неприятности. Тут дело пахнет убийством. Убийством меня. Ну почему ты уехал? – упрекнула я Дэна так громко, что зазвенело в ушах.
Живот пока не болел. Я вслушалась в ощущения организма. Начало тошнить.
– Я не хочу умирать прямо сейчас. Я не крыса. Меня так просто не убьешь.
Желудок волновался вместе со мной, слушал мои мысли и запротестовал, приведя кишки в повышенную боеготовность.
Вроде бы крысы нейтрализуют яд большим количеством воды. Воды было вдоволь, и я пила ее, пока она не дошла до горла. По моему мнению, больше выпить было невозможно. Воде во мне было тревожно и она стремилась вырваться наружу.
– Наверное, яд начал действовать, – мрачно решила я.
Решительно переодела трусики на абсолютно новые. Постирала те, что были на мне. Вытерла зеркало в ванной. Вроде бы теперь и помирать не стыдно. Но лучше бы выжить.
Собралась с духом и позвонила Вове. Больше некому было поплакаться. Выглядело это так – я у окна, трубка у уха, Вова почти напротив, тоже с телефонной трубкой в руке. Между нами – двор, посреди которого валялся полудохлый от жары Маркел.
– Всю жрачку сложи в пакет и выбрось. Нет, лучше в три пакета – а не то кошак сдуру отравится – посоветовал Вова. Да не стой ты столбом – выполняй.
В пакет полетел сахарный песок, соль, салат, остатки хлеба. С конфетами расставаться не хотелось. Они в таких обертках – внутрь яду не напихаешь. Зато пришлось выбросить растворимый кофе, какао и чай. Унитазу достался салат, когда его вода смывала, мне снова показалось, что он розовый. Больше ничего съедобного у меня не оказалось.
– Вова, а я мороженое съела. Оно в морозилке было.
– Ну, что я тебе могу посоветовать – рвотное. Желудок очистить нужно. Выпей много воды, сколько влезет, ну и два пальца в рот. И не ной – лучше так, чем на кладбище.
Как только он договорил, вода поняла, что он нее требуется и ломанулась из меня вон.
– Теперь я точно сдохну, – других мыслей в голову не приходило, а внутренности норовили перекрыть мне кислород.
Процесс закончился. Мне стало совсем плохо. Гадко и мерзко. Как после тяжелой болезни.
– Щас к тебе Панк заглянет. Замок проверит, – предупредил Вова.
Не буду врать – меня согрела тревога в его голосе.
Панк ворвался как ураган и принялся меня рассматривать. Не найдя трупных пятен, немного успокоился и приказал.
– Ну ка покажи язык.
Язык был одобрен, плечи обняты, шею поцеловали, но как-то слишком неопределенно и быстро.
Велев мне лежать ровно и под одеялом, Панк ушел исследовать место преступления.
Замок оказался в порядке. Следов взлома не было заметно, а ключи были только у меня и у мамы. Запасные валялись в ящике стола. Я проверяла – они никуда не делись.
Под одеялом поначалу меня трясло как в лютый мороз. Но потом тело пригрелось и угнездилось калачиком.
– Наверное, твой друг забыл сказать про крысиный яд. Увидел крысу и решил тебя от нее избавить, – выдвинутое предположение меня более чем устраивало.
Но проверить эту версию пока не было никакой возможности – Дэн парил в облаках. Хотя – нет, он уже по норвежской земле топает и дико радуется. А пока он не вернется – я его беспокоить не стану. Ну что толку-то? Он начнет волноваться, а помочь не сможет.
– Ты хоть В контакте ему сообщение оставь, – посоветовал Панк. – А ценного ничего не пропало?
Обыскав квартиру, мы пришли к двум выводам – у меня ценного ничего, кроме книг, ноута и фотика, нет, но и на них злодеи не позарились.
– Сразу видно – ты не родилась с серебряной ложкой во рту, – высокопарно высказался Панк и ласково добавил, – Мышь ты церковная.
Он явно одобрял мое скудное имущество, рассматривая библиотеку, которой я втайне гордилась.
– Но замок поменять надо.
Сегодня на Панке черная майка с рожей гоблина, и просторные льняные портки такого же цвета. Совсем недавно он истекал потом в плотной футболке, какой-то кошмарной жилетке и джинсах. А теперь даже казаки заменил на сандалии. Принципы сдались под натиском жаркой погоды. Это я одобряю. На то они и принципы, чтоб их нарушать.
Изучив надписи на пакетике из-под яда, Панк грустно присвистнул, ясное дело – там написано, что людям эту отраву кушать категорически противопоказано.
– Заходи, оладьев поешь, – в басе Вовы звучали интонации бабушки-старушки.
– Ну ни фига ж себе дела! Теперь точно погода изменится. Вова. Сам. Испек оладьи, – переживал Панк.
На минутку прыгнув под холодный душ, я пошла за оладьями. Панк сопровождал меня, придерживая за плечи. Сначала мы шли в правильном направлении, но потом Панк внезапно развернул меня и остановил у входной двери. Уставился на синий указатель номеров квартир и замер.
– А почему у вас нет тринадцатой квартиры?
– Потому. В нашем дворе ни в одной парадной ее нет.
– Да ну? – он был так удивлен, что зачем-то прижал меня покрепче, растревожив бабочек.
У меня даже голова закружилась. Мир вертелся вокруг нас медленно. И мне не хотелось прекращать это вращение.
– Пропала, девка, – довольно громко высказалась соседка Люба, посматривая на нас в окошко.
Мне кажется, ей Панк нравился. Она на него всегда по-особенному смотрела, жалостливо так. Но раз он на нее ноль реакции – обозлилась.
– Сдобная какая, – задрав голову, похвалил Панк.
– Перебьешься, – Любин голос звучал неприветливо.
– И сердитая. Не в моем вкусе, – гораздо тише прибавил он, сопровождая меня до Вовиной парадной, – Гляди-ка – и тут нет тринадцатой.