Сумки оценили и недружно захрюкали. Сразу было видно – не тренировались заранее, поэтому получалось не слаженно, зато смешно.
Изобразив круг, они снова сели.
– Пня бы дать им, – пробурчал белобрысый парень в тельняшке.
– Зачем? Неужели тебе не нравится?
– Это? Придурки какие-то. Вот у нас на флоте было весело. Мы такие шутки шутили – оборжаться можно.
– Расскажи, а? – попросила я.
– А вот пойдешь в душевую, возьмешь кусок мыла, но его заострить клином нужно заранее, помылишь в мокрых руках, подойдешь сзади и у самой жопы сожмешь мыло покрепче, оно как выстрелит и прямо в задницу, – парень рассмеялся радостно и беззаботно.
– А что потом? – я так ошалела, что даже про сумки забыла.
– Что-что? Ты бы видела…
– Пошли-ка, – Панк дернул меня за руку, не он еще что-нибудь веселое расскажет.
Белобрысый, потеряв меня из виду, продолжил рассказывать про свои моряцкие шутки кому-то еще. И гоготал так, что люди оглядывались.
– Ну как же так – стоишь, моешься себе… слушай, а ведь это на корабле, значит, они потом его могут поймать и…, – рассуждала я, стараясь идти в ногу с Панком.
– Пошли уже, а то у тебя фантазия уже разыгралась.
Поливальные машины забрызгали пешеходов водой и пылью, которая немедленно превратилась в грязь. Но за ними шли другие и отмыли нас до мокрого состояния.
У Панка в кармане затренькал мобильник. Тряся головой как барбос, он пытался достать трубку из мокрого кармана. Хайер выглядел совершенно непотребным образом. Даже говорить не стану, на что он был похож.
– Где вас носит? – Вова проворчал и отключил телефон.
Мы переглянулись как школьники, прогулявшие контрольную.
– Беспокоится.
– Ругаться будет.
– Надо домой возвращаться, – в голосе Панка не было воодушевления.
– Пошли что ли? Есть хочется.
Ночное волшебство города начало рассеиваться. Милиция остановила нас на Сенной, но у Панка был паспорт, хоть и подмокший, и нас отпустили. Перед тем, как отъехать, из машины послышался голос "говнарь с такой симпотной телкой…". Дальше я не расслышала.
– Ты не обиделся?
Панк о чем-то своем думал. И даже не расслышал моего вопроса.
Вот глупо-то как, ведь я не так давно сама его и Вову называла говнярями. И была уверена, что они и есть это слово.
– Этот Шурик – дерьмо порядочное, – вдруг сказал Панк, – Зря я его из подозреваемых вычеркнул. Он с твоим отцом знаком?
– Наверное. Шуриков папа родственник новой жены моего отца. Дальний. Я не помню. У меня память как у золотой рыбки, – повторила я приговорку Дэна.
– Да что ж ты такая беспамятная у меня, – Панк сгреб меня в охапку и подышал в ухо.
Не сильно – как ежи пыхтит. Горячим почти щекотным дыханием.
Прочий мир исчез.
– Мокро! – заверещала я, когда он неожиданно лизнул меня в нос.
И вот чего они хихикает, а? Смешно ему, ага! Вытерев нос об его рукав, я немного успокоилась.
К дому мы пришли, не держась за руки. И только в подворотне он крепко ухватил меня за палец. Так маленькие дети обычно делают.
Из Вовиной форточки сочился табачный дым. Как облако. Увидев нас, Вова демонстративно повернулся спиной и исчез в темноте комнаты.
– И как он живет в таком прокуренном помещении?
– У него противогаз есть.
Панк не врал, но на Вове я эту резиновую харю ни разу не видела.
Двор был беззвучен. Будто все разом умерли и были похоронены. И соседи и птицы. И даже телевизоры вместе с той музыкой, которая возникала ниоткуда. Безупречная тишина.
– Уже утро. Я посплю немного. Я вполглаза спать умею. Буду караулить тебя и песочного человека.
Это забавно, что он так сказал. Ведь для меня песочный человек был отчаянным кошмаром детства.
– Щас, одну минуточку, – я заглянула в контакт.
Прочитала сообщение от Дэна. Который требовал от меня детального отчета за все прошедшие без него дни.
Совет был один, слегка запоздалый – если что – иди к Вове.
– У меня все ОК, – надеюсь, что он поверит.
Посмотрела фотки. Дэн на фоне норвежских красот. Лавки антиквариата. Удивительно красивое столовое серебро. По утверждению Дэна – совсем недорогое. Особенно мне понравилась солонка с драконами. Они совсем на китайских не похожи. Интересно, а что он мне привезет в подарок? Он всегда мне что-то привозит!
– Придет страшный песочный человек и насрет тебе в глазки, – провыл Панк, склонившись надо мной и выключая ноут.
Сполоснувшись под прохладной водой, я добрела до кровати, упала на нее и тут же увидела начало первого сна. Сон был красивый, про большую океанскую глубоководную рыбу с печальными глазами. Рыба шевелила толстыми, будто силиконовыми губами, и торжественно пела:
– И еще. Оденьтесь свеже, и на выставке в Манеже К вам приблизится мужчина с чемоданом. Скажет он: – Не хотите ли черешни? – Вы ответите: – Конечно. – Он вам даст батон с взрывчаткой – принесете мне батон…
Рыба выпустила изо рта огромный разноцветный пузырь и вдруг азартно зашептала голосом Панка:
– Я видел! Своими глазами!
– Хорошо, что не чужими, – сонно пробормотала я, пытаясь укрыться простыней с головой.
В тот момент мне больше всего хотелось дослушать стихи про батон с черешней. И я замерла, рассматривая рыбу из сна. Очень не хотелось спугнуть ее.
Панк засунул голову под мое укрытие как в палатку и не унимался.
– Две маленькие девочки. Я их видел!
– Ты про призраков?
– Ага!
Рыба стала прозрачной и исчезла. Ну вот – теперь я никогда не узнаю продолжения странной истории.
– Спать ложись. Я их сто раз видела. Одна – с косичками в виде баранок, а вторая – с локонами. Но она не девочка, она – мальчик. Ты плохо их рассмотрел.
Голова Панка рядом с моим лицом. Мы оба как в палатке. За пределами которой совсем нет темноты. В таких обстоятельствах обычно целуются, но я поступила совсем иначе. Ну как было упускать такой удачный момент? Облизав удивленный нос Панка, я шустро завернулась в простыню как в кокон.
– Не стыдно, да? Не стыдно ей. Ну, я щас тебе устрою!
Защекотав мою голую пятку, довольный Панк вышел из комнаты. Он, наверное, на цыпочках шел – чтоб призраков не спугнуть. Вот глупый. Они никого не боятся. Я даже завидую им. Жить без страха – это дорогого стоит. Даже после смерти.
В голове сами собой мелькали обрывки воспоминаний. Вспомнилась стычка с Шуриком, потом – наш с ним давнишний разговор. Он тогда меня довел своими разговорами про "нужных" людей и про то, как они умеют жить.
– Что толку от твоей честности? Ты бы вот сама попробовала понравиться крутому чуваку. Не его деткам. Им понравится не сложно. Я знаю, что им требуется. А вот как стать нужным успешному челу – это вопрос. Знаешь, я что угодно сделаю, лишь бы подняться.
Еще у него словечко было любимое – "хапок". Мечта такая.
Явление четвертое.
По двору кругами бродил явный школьник, зажав в руках листовку с моим непристойным предложением, нерешительный и отважный одновременно. С каждым кругом накапливая адреналин. Когда количество адреналина превысило допустимые нормы, школьник принялся пинать водосточную трубу, пока не отломал ее напрочь. Перепалка с возмущенными жильцами привела его в более приятное расположение духа и двор снова опустел.
Модная хроника.
– В прошлой хронике мы говорили о гарнировках на юбках, перейдем теперь к корсажам. Это хорошо – сейчас я узнаю, как тетки делали такие узкие осиные талии. Итак – здесь царит еще большее разнообразие, представляющее широкое поле фантазии опытной мастерицы, так как кружева входят в состав гарнировок лифа, а рукава поддаются целой массе комбинаций: их делают разных и часто очень живых цветов, совершенно отличных от цвета самого платья, буфчатые с кружевными обшлагами, из бархата мов, коклико… дальше оторвано. Блин, я так и не узнаю последние модные тенденции сезона.
Зато мы узнали про платье из бенгалина песчанАго цвета и того же цвета сюра. И на кой мне это знание? Надо купить тебе корсет. Я в секс-шопе их видел. Ну что тебе сложно порадовать меня корсетом? Я лично тебе его зашнурую. Станешь похожа на песочные часы. Это же невбебенно клево.
Глава 15. Черешня в батоне
Утром во дворе была замечена странная парочка. Дядя в костюме и даже с галстуком, позади него семенила воодушевленная тетка с незначительным фотиком. Дядя барски оглядывал наши дома, неторопливо прохаживался и почему-то чаще всего смотрел вверх. Тетка, когда не кивала, фоткала и изредка спотыкалась. Ей вверх смотреть явно не хотелось. На секунду я заподозрила, что им тоже охота со мной потрахаться. А что? Теперь таких дуриков семейных дофига развелось. Секс втроем, впятером, сотней, и пофоткаться в процессе они тоже любят.
Дядька упер руки в боки, обозначив массивный живот и теперь возник страх иного вида. Он что – решил купить наши дома? Так только покупатель может лыбиться при виде долгожданного товара.
– Риэлторы. Или твои будущие соседи, – предположил Панк.
– Неа, что-то не нравятся мне они.
Тетка принялась с какого-то перепугу совать жало в наполовину вросшие окошки подвала. Дядька отвлекся от созерцания двора и уперся взглядом в ее оттопыренный зад.
– А что это вы тут делаете? – невозможно базарным тоном заорала Люба.
– Приветствую вас, – сообщил дядька и сноровисто удрал марширующими шагами.
Тетка спохватилась и понеслась за ним следом.
– Грядет! Теперь точно знаю! – Гришин голос был мрачен и уныл.
– Боюсь, что на этот раз он прав. Грядет. Расселение ваших домов, – Панк невесело усмехнулся.
– Ну что ты. Мы же тут всегда были. А соседи вообще две квартиры продали, чтобы сюда переехать. Нас трогать нельзя!
– Если выгодно – еще как тронут.
Сначала я переживала, а потом решила, что нафиг мы кому-то нужны и успокоилась.
Панк развил дикую хозяйственную деятельность. Нашел молоток, стучал им как дятел, приколачивая все отвалившееся – картины, фотки в рамках, ножку у табурета, карниз. Я бегала вслед за ним и убирала намусоренное. Потом мы вдвоем замутили картофельное пюре, и съели его с сосисками. Настроение было преотличное. И я поинтересовалась у Панка, что за странную песню мне спела рыба. Слова, конечно, забыла.
– Там про Манеж со взрывчаткой. Нет! Про черешню в батоне.
– Вот серость. Это песня Высоцкого. Хошь, спою?
Он мне ее не всю спел, телефон помешал.
Снова звонил папа, явно в другом настроении, деловитый такой, чужой совсем и приказным тоном предложил встретиться.
– Я не обедала, – наврала я – ненавижу, когда меня принуждают.
– Это плохо. Но раз так – я тебя угощу.
Судя по его тону, он уже мысленно подыскивал кафешку подешевле.
Пришлось собираться на свидание с собственным отцом.
– Погоди уходить. Я тебе должен сказать кое-что важное.
У Панка вид был как у заговорщика, который решил без пыток раскрыть все тайны.
– Я дубликат с твоих ключей сделал. На всякий пожарный. Не просто так, ты не подумай. Пока ты с папашкой общаешься, я тут ловушку сотворю. Для отлова злодея. Проверенный метод.
– Капкан что ли? – пошутила я.
– Это нечестно! Могла бы сделать вид, что не знаешь. В общем, ты иди, а я тут немного помудрю у запасной двери. Только, чур, ты сама туда больше не подходи, ладно?
Мы расстались с Панком как-то незначительно, наспех. Он просто сказал:
– Вернешься, сразу к Вове.
И прибавил:
– Когда я тебя впервые увидел, то сразу понял, она из тех девчонок, которые хлопали в ладоши на представлениях в цирке. Теперь я знаю – тебе не было там весело. Тебе просто нравилась возможность похлопать в ладоши.
Сказал, чмокнул меня в нос и ушел, не сказав куда.
Папа ждал меня перед метро, с пакетом молока и слойкой в руках.
– Чертовы электрички. На эту не успеешь, потом несколько часов ни одной. А на маршрутке – устанешь на переезде торчать… А если на другой ехать – там с пересадками, а потом на метро…
По всей видимости, он рассчитывал на сочувствие.
– И ты предлагаешь мне туда переехать? – ехидно спросила я, – Мне же учиться надо.
– Зато там есть, где на велосипеде покататься, – с лицом одержимого фанатика, сообщил папа.
– Да я в курсе. Мы туда иногда ездим. Почти до полигона Красный бор катаемся. Но это не повод для переезда.
– Зато тебе будет, куда поставить велосипед. У меня рядом с домом есть сарай, сверкая глазами, сообщил он.
Дело приобретало не вполне понятный оборот. Папа вел себя как наркоман под дозой. Он даже забыл, что пообещал меня накормить и сам сжевал слойку, запивая ее молоком. А ему молоко совсем нельзя. У него от молока понос.
– Сарай – это круто. Я не знала, что в Колпино у домов строят сараи.
– А кто тебе сказал, что я в Колпино живу? Колпино – это город. А я живу с другой стороны железной дороги. Там всего два дома нормальных осталось, – папа сообразил, что сморозил глупость и поправился, – Зато вокруг много частного сектора и сады. Летом очень красиво. Там даже коз держат. И собаки по ночам лают.
Поняв, что поесть мне сейчас не грозит, я прошла немного и устроилась на скамейке. Рядом суетливые воробьи трескали желтое пшено, насыпанное щедрой рукой. Они ели и дрались. Те, кто дрался – почти не ел.
– Ты подумай, – напомнил о себе папа.
Я смотрела на прожорливых воробьев. Обдумывая перспективу слушать блеянье коз и собачий лай. Почему-то меня это не впечатлило.
– А почему ты все время говоришь только про себя? Где твоя семья? – мой интерес папе не понравился.
Он смутился и крепко задумался. Решал, как бы половчее наврать.
– У нас временные разногласия. Она сейчас у мамы живет. С деньгами настолько плохо,… в общем, у меня серьезные проблемы. Финансовые. Настолько серьезные, что я теперь не смогу тебе помогать деньгами.
Это была угроза. На грани шантажа. Но неубедительная.
– Ничего страшного. Я могу работать пойти. Сейлзменшей, менеджером по клирингу.
Папа слегка обалдел.
– Что? Ты ничего не путаешь?
– Наверняка путаю. Менеджером по клинингу. Клиринг вам это не клиниг, – мне уже казалось, что молоку давно пора подействовать, но папа пока еще не бегал кругами.
Обычно молоко минут за десять срабатывает.
– Для устройства на работу нужен паспорт, – скорбно напомнил папа.
– Говно вопрос. Он у меня есть? Или ты уже успел его свистнуть?
– Ну что ты, доченька, – подло ухмыляясь, ответил он, но тут молоко решило свои проблемы и собралось прогуляться.
Я вообще-то добрая. Жалостливая такая. Но что-то в последнее время лимит сердобольности исчерпался. Надо было бы проникнуться пониманием и отпустить предка спасаться от молочной напасти. Ближайший сортир был рядом – в кафе прямо у нас за спиной. Но я удерживала отца разговором. Чувствуя себя садисткой.
– Давай, папа, поговорим серьезно. Мне столько тебе нужно рассказать. Я расскажу тебе, как ты ушел от нас к другой женщине. Как мама благородно отдала тебе квартиру, полученную от свой тети. Как ты устроил на меня охоту и насрал мне везде, где смог.
При слове "насрал" папа оживился, проворно подскочил на месте и рысцой потрусил к пешеходному переходу. Так и есть – не в курсе он, что спасение было совсем ряжом. Мне оставалось решить, дожидаться его или все-таки пойти к Вове и увидеть Панка.
Подумав, я осталась. Хотя мне вдруг стало очень тревожно. Но вовсе не из-за папы. Такая тяжесть на душе возникла – как холодный мокрый камень. Черный. Однозначно черный.
– Ты еще здесь? – бледнолицый и взопревший папа смотрел на меня сверху вниз.
Он как на молоко на меня смотрел.
– Давай договоримся сразу и окончательно. Я никуда из своего дома не уеду. Не хочу и не буду. И запомни – я не одна теперь, у меня есть защитники.
Надеюсь, что мои слова прозвучали убедительно, но папа даже не дослушал. Он вообще стал какой-то рассеянный. Я решила, что у него продолжает болеть живот. Поэтому удивилась, когда он, забыв о моем существовании, зашагал к входу в метро, а не к туалету. Сутулая спина, отмашка правой рукой, ускоряющийся шаг, папа выглядел как зомби, который получил приказ.
Ожил мобильник.
– Приветик, лапа моя, – это Санечка.
Та самая, с которой мы в последний раз виделись на пляже.
– Гипс сняли? – машинально спросила я, наблюдая, как папа исчез в здании метро.
– А то! Теперь массажи, гимнастики, руку разрабатываю. Ты Шурика давно видела?
Что ей ответить? Рассказать правду? Она прозвучит странно и запутано. Пришлось ограничиться неопределенным ответом.
– Недавно, а что?
– Да я его никак поймать не могу. Он телефон отключил, дрянь этакая. Прикинь, он мне денег должен и скрывается.
– Если увижу, я ему скажу, что ты его ищешь.
– Не стоит. Он и так знает. Главное, что его пока никто другой не убил. Я хочу сама его придушить. Хотя, у тебя тоже есть причина его ненавидеть.
– Какая? – тут я действительно удивилась.
– Не прикидывайся. Все ты знаешь. Он против тебя народ настраивает. Херню какую-то несет. Ему мало кто верит, но ты знаешь, как все любят слушать гадости.
– Да плевать я на него хотела, вот еще – больно надо убивать всяких пронырливых жуликов.
Санечка высказала все, что думает про Шурика, но ничего нового я от нее не узнала. Да – он жучара, подлый, мерзкий тип, маму родную продаст и купит, а потом снова продаст подороже. В какой-то момент мозг перестал концентрироваться на звуках Санечкиного голоса, я вяло рассматривала прохожих, на миг мне показалось, что мелькнул Панк, сердце радостно екнуло, но нет, это был не он.
Купила мороженое и побрела домой. В переулке стоял Гриша. Скукоженный, как потная мышь с портфелем. Я заранее придумывала ответ на его пророческие запугивания, но он промолчал. Мне показалось – они ничего вокруг себя не видел. Просто стоял, ушедший в себя.
– У вас что-то случилось?
– А? Да. Случилось. У меня случилась трагедия всей моей жизни.
Если пропустить подробности, Гриша решил достойно похоронить Маркела. Наверное, не ради всеобщей похвалы и благодарности, он просто не мог иначе. В общем, он все разузнал, вызвал какую-то специальную службу и после предварительной оплаты Маркела кремировали. Оказывается, это дорого стоит. Это вам не кошку в помойку выбросить.
– Они за килограмм мертвого веса деньги берут. За нашего Маркела полторы тыщи взяли. Ну – и за вызов тоже. А она говорит, что я малорослик безмозглый.
– Кто?
– Она. Люба. Ну, просто взбесилась. Сказала, что я зря деньги потратил. И что это не мое дело. И что таких дураков как я все обувают.
– Это она не со зла. Просто ей ваших денег жалко стало.
Гриша слегка приободрился, снова поскучнел и тут же перешел в привычное состояние пророка.
– Несправедливо и жестоко так оскорблять человека. Я ж говорил, предупреждал, вот оно и началось. Все злые стали. И это только начало.