Мне в руки легла кожаная куртка Панка. Та самая, которую он постоянно носил. Пока жара не превратилась в пекло. Я укрылась ею, прижав рукав к самому лицу. Почти сразу стало спокойнее.
Какие обстоятельства позволяют людям стать призраками? Как можно с ними поговорить? Упросить, вымолить капельку сочувствия и помощи?
Когда-то, совсем неподалеку, на Сенной площади был храм Успения Пресвятой Богородицы. Бабушка звала его Спас-на-Сенной, а дед говорил "купца Саввы собор". Незадолго до рождения моей мамы собор унизили и обобрали, содрав позолоченную кровлю, а потом взорвали. Мне нужно было решить – можно ли просить о помощи этого самого Савву? Почему-то его имя вызывало у меня доверие и надежду на поддержку. В реальности призрака Саввы сомневаться не приходилось – его многие видели. И обращаться проще, когда имя известно. И городового нужно просить. Он точно меня не оставит. Этого же его обязанность – карать преступников.
Провал – темнота, снова высокий потолок, снова беспамятство. Наверное, это состояние называется забытье. Полусон-полуявь. Из которого я выныривала и повторяла свою просьбу.
И я их увидела. Они стояли совсем рядом со мной, молчаливые, сосредоточенно вглядываясь в мое лицо. А потом вдруг сблизились и стали как луна, просвечивающая сквозь туман. Дети, взрослые, нищие, побогаче, из разных времен, с разными судьбами, объединенные невозможностью уйти в другой мир. Мне показалось, что я ошиблась, но так и есть – у самых их ног стояла полупрозрачная кошка. Я про нее не раз слышала от мамы. Так самая кошка, что родила котят в прачечной, а когда там случился пожар – вынесла котят, но сама сгорела заживо. Это после войны было.
Кошка не сводила с меня пристального вдумчивого взгляда. Пожалуй, она выглядела реальнее других приведений. Не раздумывая, потерлась щекой о мою протянутую руку и задрала хвост. Но как только я захотела ее погладить – зашипела беззвучно, нацелив на меня длинные усы и придав уши.
Я надеялась, что сейчас произойдет чудо и появится Панк. Но его не было. Вроде бы он должен тут быть. Дух, он же девять дней имеет право быть там, где захочет. И еще – я верила, что у Панка осталось незаконченное дело. Ведь он мне пообещал вернуться и порадовать. А еще он пообещал сделать мне сундук и лавку. Ну как же так! Все фильмы о призраках основаны на принципе незавершенных дел и не выполненных обещании.
Кошка принялась вылизывать переднюю лапу, продолжая сверлить меня глазами.
Если кошка есть, то почему нет Маркела? Что за законы управляют этими сущностями?
Дети, что обитали в моей квартире, дружно подошли к окну и один снова начал выводить латинские буквы.
Janua.
Дружный взгляд в мою сторону.
Я пожала плечами – не понимаю.
Foris.
Я развела руками – мне без словаря не понять, что они мне хотят объяснить.
Porta.
– Порта, портал?
Теперь настал их черед качать головами – я неправильно поняла их послание. Но судя по выражению их лиц – разгадка была совсем рядом.
– Портал. Корень тот же. Что такое портал? Это вход. Или выход. Дверь?
Все посветлели лицами. Радуясь на мою догадливость. Даже кошка улыбалась.
Но что делать дальше? Панка не вернешь. Быть может, есть какая-то волшебная дверь, через которую приходят призраки? Нет. Не может этого быть.
– Помогите мне. Отомстите за него. За все, что у него было и могло быть. Я прошу вас…
Повторяя просить, я так и уснула. Снясь самой себе. Скрюченное загорелое тело под старой кожаной курткой. Горе на не разложенном диване. Зареванная дура, потерявшая больше, чем имела.
Часть 2. После
Глава 18. Роль безутешной вдовы
– Вставай.
Пробуждение стало пыткой. Во сне не помнилось ничего – кромешная пустая темнота.
Вова мокрый, только что из душа. Смотрел на меня как на раздавленную мокрицу.
– Мыться, волосы уложить, морду накрасить. Хотя – нет, лучше без косметики.
– Зачем? – голос у меня был странный, это из-за распухшего носа, да и в горле словно наждаком прошлись.
– Затем. Мы к предкам Панка приглашены. Точнее – я, но и ты сгодишься. Для убедительности. У тебя вид почти интеллигентный.
Совершенно не понимая к чему Вове мой якобы интеллигентный вид, я закуталась поплотнее в куртку Панка и оцепенела. Надеясь, что он без слов поймет, как я не хочу никуда идти.
– Не упирайся – бесполезно. Вторые сутки валяешься. Вон – диван мне попортила, сырой совсем.
Он наклонился, сцапал меня как ребенка и бесцеремонно поволок к ванной. Где уже было приготовлено чистое полотенце. Рядом лежало нижнее белье. Вот гад – успел в моих шмотка порыться.
– Полчаса, не дольше. Я жду.
Пришлось подчиниться. Вода была едва теплая, но от этого стало полегче. Лицо я несколько раз сполоснула холодной – чтоб избавиться от последствий слез. И все время думала – "он умер, умер, его убили, я его больше никогда не увижу".
– Время истекло. Топ-топ, цигель-цигель, фиг-лю-лю, у тебя нет черных шмоток. Ладно, говно вопрос, но придется по пути в магазин заскочить. А то в тебе диссонанс сплошной.
Наверное, он имел в виду несоответствие между моим лицом и яркой летней одеждой.
Вместо завтрака был бутерброд с ветчиной и чашка крепкого сладкого чая.
– Ну что за морока – кусай еще, иначе я в тебя его запихну.
Пришлось доесть бутерброд. Он застрял где-то по пути в желудок и там остался как камень.
– Готова? В туалет сходила? Все. Погнали.
Вова вел меня за руку, чтоб не отставала. У него один шаг, как два моих, это если не учитывать, что у меня ноги заплетались. Я брела, глядя в землю и жалея о невозможности везде ходить в куртке Панка. Которую прошлось оставить на диване. И еще мне очень хотелось очутиться в том месте, на канале, где все случилось. Я бы там села и сидела долго долго. Я смогу хоть вечность там просидеть. Вот если бы Вова меня потерял… Но он, словно догадываясь о моих намерениях, не выпускал руку. Поэтому мы зашли в освежающую прохладу огромного магазина как примерные отец и дочь. Строгий папа и капризный великовозрастный ребенок.
На меня начали поглядывать еще при входе, охрана, покупатели, продавцы, сначала смотрели на Вову, он здоровенный и заметный как дикий бизон, потом – на меня. Заметив мои заплаканные глаза и распухший нос, снова смотрели на монолитного Вову. Которому было плевать на чужое мнение.
Из каких соображений Вова решил подняться на самый верхний этаж, я не знаю. Наверное, желал осмотреть все торговые залы зараз. Подошел к ограждению, наклонился так, что волосы свесились вольной гривой, хмыкнул недовольно. На верхотуре нужного ничего не оказалось, зато я чуть не грохнулась в обморок. Это из-за подлецов-дизайнеров. Они спланировали пространство так, что оно выглядело преломленным и слишком многоплановым. Идешь вперед, а оказываешься слева и немного сзади, двигаешься вправо – а там застекленный провал, хочешь выбраться – утыкаешься в прозрачную перегородку. Голова начала кружиться еще в лифте, а перестала только когда Вова зарулил нас в первый попавшийся отдел женской одежды. Там я почувствовала настоящий пол под ногами и немного ожила.
Сначала нас не атаковали. Тогда Вова взревел "хватит ныкаться по углам, я вас вижу". Из-за вешалок, нервно улыбаясь, вышли две девушки, придвинулись на безопасное расстояние и замерли.
– Что-то черное. Легкое. Для похорон, – уточнил он, заметив, что девушка оглядывается в направлении вечерних платьев.
– Одну минуточку. Сейчас все подберем.
Если я им и не понравилась, то они виду не подали. И все поглядывали на Вову. Который возвышался над манекенами, по сравнению с которыми у него было почти животное лицо.
В примерочной я вдруг увидела, что на мне вполне себе симпатичные трусики и решила не волноваться. Глупо – но приличные трусы в данный момент оказались как успокоительное.
Не знаю, какие мысли водились у продавцов в отношении церемонии похорон, но меня облачили в кошмарное сооружение, сплошь какие-то кружева и рукодельные розаны. Сооружение шуршало при каждом движении, словно сделанное из рисовой бумаги.
– Вы что, сдурели? Она же не могильный катафалк! Проще и строже. Чтоб скорбящие родственники не смогли скрыть свое сочувствие ее горю.
Ошеломленная ролью безутешной вдовы, я едва не засветила Вове розанами по морде. Но не дотянулась.
– Истерика. Это нормально, – деловито прокомментировал Вова.
Девушки засуетились вокруг меня как пчелы перед ульем, выражая свое сопереживание в ворохе не совсем подходящей случаю одежды. Одна из них оказалась более эмоциональной, чем я, и едва не плакала, затискивая мой зад в узкую и явно сексуальную юбку.
– Это не скорбь, это немецкое порно. Строже нужно. Чтоб не вызывать в родственниках посторонних мыслей.
От постоянных переодеваний, я вся влажная стала и вынимали меня из юбки втроем. Причем Вова подслушивал у примерочной и ругался.
– Зад отожрала, дитя мое неразумное. На диету посажу. Репей будешь кушать.
– А что, помогает? – не удержалась от вопроса девушка.
– Черт, не репей, а еще какую-то хрень зеленую. Я забыл, но потом вспомню. Портулак что ли? Нет, латук. Или пырей. Может, щавель? Нет, не щавель точно. Вот канифоль какая – забыл напрочь. Выходи, пора уже.
Теперь я выглядела как училка географии с тридцатилетним стажем.
– И очки черные. Чтоб зареванность подчеркнуть.
– Мне салфетки нужны. Я платком уже весь нос стерла, – мне и правда уже было больно сморкаться.
– Тогда вам нужна и сумочка, – постановила эмоциональная девушка.
Не сомневаюсь, что она придумает про меня сто историй. И ни одна из них не будет похожей на правду.
Почему-то моя голова решила разделить мыслительный процесс на сектора. Одному было тупо плохо, второй жадно вглядывался в окружающий мир, запоминая происходящее, впитывал детали, а третий ненавидел второго за такое неподобающее поведение.
Новые туфли немного жали. Но выглядели потрясающе красиво. И хоть мне было плевать на них, я даже пожалела, что они оказались на моих ногах при таких ужасных обстоятельствах.
Пока Вова расплачивался и ждал, когда упакуют мои жалкие яркие вещички, я зашла в соседний отдел. В огромном, подавляющим своим великолепием помещении, продавали ну очень дорогие вещи. Не для таких как я, но смотреть на них мне никто не запрещал. Невероятные мужские ботинки, шляпы и даже галстуки намекали на то, что никто их моих знакомых никогда не одевается в таком месте. А в углу, на безголовом манекене – куртка. До боли знакомая.
Я остолбенела перед ней как распоследняя дура. Делала шаг вперед, всматриваясь в потертости кожи. Отступала назад, стараясь вспомнить как можно лучше ту куртку, что укрывала меня совсем недавно. Заглянула внутрь, ну точно такие же названия на подкладке. Не может этого быть! Передо мной на трупного вида манекене красовалась куртка Панка. Точь в точь. Один в один. На ценнике стояли астрономические цифры.
– Ты что тут таращишься как ассенизатор в гастрономе?
– Вова. Это же…
– Ну да.
Поняв причину моего волнения, Вова прищурил глаза и понимающе ухмыльнулся.
– А ты думала, что наш друг был законченным говнарем? Что одевался с помойки? Дура и есть. Ведь он при тебе даже матом ни разу не выругался.
Последний аргумент меня добил окончательно.
– Он хотел мне сундук сделать. Он хотел мастерскую свою…
– Очки пошли покупать что ли, – немного смущенный моими слезами, Вова поправил куртку на манекене, и мы пошли на первый этаж.
Где меня спрыснули горьковатыми духами. В отместку я выбрала очки стиля "крутой мафиози". Вова, не раздумывая, купил себе такие же.
К метро я шла, полностью осознавая свою вдовость. На меня только слепой не посмотрел с состраданием. Прохожие даже оборачивались, не стесняясь своего жадного интереса. Как же – все полуголые и в белом, одна я словно черная ворона и выгляжу как вывеска похоронного бюро. А рядом, для контраста – очкастый Вова.
– А сколько ему лет… было, – спросила я у него.
Мой вопрос растворился в шуме вагона метро и Вова его не услышал, а повторять как-то не хотелось. Ну да, теперь я понимаю, Панк был младше Вовы. Насколько? Да какая теперь разница.
Мы стояли, глядя в темноту, пролетающую за стеклами дверей. Изредка мелькали ряды толстых проводов и таинственные боковые тоннели. Вова нависал надо мной как медведь гризли. Изредка поправлял черно-белый платок, который заменял воротник моего платья. Жакет я держала в руках – жарко было даже под землей. Изредка поглядывала на свое отражение. Ну и пугало! И вдруг до боли захотела, чтобы рядом со мной стоял не Вова, а Панк. Так захотела, что пришлось доставать салфетки и сжаться в комок, чтоб пассажиры не видели. Теперь перед моим носом были Вовины колени.
– Тук-тук-тук, – Вова постучал пальцем по моему темечку, – Мы сейчас придем, ты будешь молчать. Но когда я буду тебя спрашивать – отвечай "да", чтобы я не спросил, ладно?
– Да.
Мы вышли из метро как из холодильника в духовку. Мой траурный наряд стал влажным и я терпела прилипшую ткань как наказание. Нужно было страдать. Даже боли хотелось. Физической. Но туфли не терли ноги, просто стиснули их, как в колодках.
– Ну, ничего, – думала я, – надо подождать, туфли от жары скукожатся и вот тогда ноги начнут распухать как тесто на дрожжах.
Так мама говорила. У нее ноги кошмарно отекали летом.
А еще лучше, если бы мы купили ту, узкую юбку, я бы неудачно наклонилась, а она бы треснула по шву. А в этой все бестолку – она как-то хитро выкроена, такую нечаянно не испортишь. Может подставиться, чтоб Вова на ногу наступил? Нет, он здоровенный, но не неуклюжий. На секунду, Вовина рука выпустила мою и я резко рванула обратно к метро. Мне даже удалось пробежать метров десять.
– Еще раз так сделаешь – зубы выбью, – надевая упавшие очки мне на нос, пригрозил Вова.
Перед домом, совсем новым и даже сверкающим, но безликим, стоял красный Вранглер, а рядом – невысокий немного сутулый мужчина. Он был совсем не похож на Панка, но я сразу догадалась, что это его отец.
– Времени в обрез. Пять минут – не дольше, – скороговоркой заявил он, пожимая руку Вове.
Было сразу понятно, что времени у него завались, а говорит он просто так, по привычке. Как и по привычке не стал здороваться и проигнорировал меня. Он мимо смотрел. Как будто кроме него тут вообще никого не было. Такой взгляд странный, словно он только умер. Даже захотелось ему веки закрыть.
– Я и за минуту управлюсь, – пофигическим тоном ответил Вова, – Тема такая, после крематория прах отдаете нам. И мы его без вашего участия развеем над Невой. Как он сам и хотел. Мой телефон ты знаешь.
Зачем было нужно тащиться к черту на куличики ради минутного разговора, я не поняла, но когда Вова посмотрел на меня, послушно высказала свое "да".
– Это его девушка? – вдруг пробормотал папа Панка, избегая меня взглядом.
– Да, – ответили мы хором с Вовой.
– Ладно. Мать совсем с катушек слетела. Беда с ней. Пошли что ли, в дом.
Он так это сказал, будто вся эта многоэтажная громада принадлежала ему одному. Вова кивнул, и они побрели, тихо разговаривая за моей спиной. Меня все больше удивляла эта странная ситуация. Два совершенно разных человека. Из разных сословий и социальных слоев. И явно уважающие друг друга.
Я немного трусила, ожидая встречи с мамой Панка. Если мне плохо, то ей в сто раз хуже.
– Нужно будет попросить ее показать фотки, где Панк маленький совсем. Это хоть как-то поможет скоротать время, – решила я и на этом успокоилась.
Дверь открыл некто, слишком быстро исчезнувший из поля зрения, так что я не успела его рассмотреть, но точно не женщина. Вова невежливо толкнул меня в спину. И ушел с отцом Панка, оставив меня в просторном как вокзал коридоре. Три огромных зеркала позволяли рассмотреть себя всесторонне. И со всех сторон на меня уставилась тощая нелепая вдовица. Мысли крутились вокруг одной единственной цели.
– А, может, удрать, пока Вова занят? Дорогу до метро я помню.
Меня так и тянуло на канал. Но у меня не было денег даже на жетон, а чтобы выпрашивать нужно что-то говорить убедительное. А говорить совсем не хотелось. Оказывается, столько сил нужно для этого. Но можно добраться и пешком. Ничего сложного – иди себе и спрашивай у людей. Люди никогда не откажутся объяснить дорогу.
Скажу честно – мне стало стыдно. Где-то рядом убивалась от горя мама Панка, вот она спросит про меня у папы, а меня нет. Это было нечестно. Трусость. Если я смогу ее поддержать, выказать свое сочувствие – это будет правильно.
Не видя никого рядом, я медленно пошла в поисках Вовы. Тут все было светло и просторно. И совершенно бесцветно. Белое, кремовое, чуть-чуть коричневого и золотого. Я бы не рискнула по обстановке составить психологический портрет жильцов. Не квартира – а демонстрационный зал современной обители тех, кто не считает ремонт ноута серьезной финансовой проблемой.
Тишину разбавил резкий как стеклянный осколок, голос.
– Это был совершенно невозможный ребенок, – полусумасшедшая сухая женщина, с коричневыми кругами под глазами, возникла из боковой двери, сцапала меня за руку и увлекла в комнату. Вероятно, это была гостиная.
Лицом женщина была похожа на мои скомканные сопливые салфетки. Наверное, мама Панка. Хотя, судя по ее виду, она могла быть ему кем угодно, даже старшей, но очень больной сестрой. И она с первой минуты начала меня трогать. Это было неприятно, хотелось ударить ее по рукам, или отгородиться, подставляя под ее руки сумочку. Но так ведь невежливо.
– Умный мальчик, гордость школы, радость родителям. Такие надежды подавал. А потом, – она подняла на меня огромные как у совы глаза, – А потом он обозвал нас буржуями, страдающими вещизмом и со слепой душой. И ушел. Как душа может быть слепой? И вообще – есть ли душа? Какая она? Вы ее видели? А вдруг она одна на всех? Вы понимаете, о чем я говорю?
Как ни странно, я понимала. Ощупывая мой локоть, мама Панка поняла, что делает мне больно и продолжила говорить жарко и почти страстно. Светлые стены. На светлом все кажется темным. Женщина была не просто темной, она была как грязный призрак самой себя. Наверное, я ей казалась такой же.
– Он влачил существование, как клошар. Особенно после получения диплома. Хотите я вам его покажу.
Я рассчитывала на фотки, но она действительно показала мне диплом.
– Вы его любили, я чувствую. Его было трудно любить… Вы на какой дури торчите? – невпопад спросила она, почти игриво треснув меня корочками диплома по руке.
Ответить "да" было невозможно, но на этот счет Вова не давал никаких указаний.
– Я не торчу. Я в универе учусь.
Как трудно говорить. Моя бабушка все время повторяла, что за все хорошее приходится платить. Но какая дорогая плата за недолгое счастье.
– У него были невозможно аристократические уши. Я специально приглядывалась – таких ушей больше ни у кого нет. А где же вы познакомились? – ей явно было плевать и на меня и на все универы оптом и в розницу.
– Во дворе, – честно сказала я, мечтая о Вове как о спасителе.
– Бог мой, я так и знала. Дворовая девка.
Осмотрев меня, а точнее – одежду купленную Вовой, она склонила голову набок с таким проворством, что я испугалась, услышав звонкий хруст.
– Да будет врать-то. Во дворе! Скажешь тоже. Я даже знаю, где ты эти шмотки покупала.