Многие знающие люди спорили о том, какова истинная природа призрака. Полидори утверждал, что это души преданных и обманутых, которые не могут покинуть место своего прижизненного пребывания. Согласно его теории, силу такие духи теряют и, если не подпитывать их магически, вскоре полностью рассеиваются. Ричард Спрус в своей работе "Устойчивость явления фантасмагории в Йоркшире", опубликованной в 1860 году, в целом соглашается с Полидори, но добавляет, что призраки способны брать магию от окружающей среды, подобно тому как лишайник вытягивает питательные вещества из жесткой поверхности, на которой растет. А Питер Брок в 1930 году выдвинул теорию, согласно которой призраки - всего лишь образы, отпечатанные на ткани окружающего мира, как запись на грампластинке. Я же для себя решил, что призраки - это своего рода грубые копии личностей живых людей, оставшиеся после их смерти. Они как магическая матрица низкого качества, в которой "пакеты информации" передаются от одного магического узла к другому.
Поскольку обе мои встречи с Николасом Уоллпенни произошли возле церкви актеров, начать я решил именно отсюда. Копы смотрят на мир иначе, чем все остальные. Полицейского легко распознать, если просто понаблюдать, как он оглядывает помещение. У него холодный, цепкий взгляд, легко узнаваемый всеми, кто к такому привык. И самое странное, вырабатывается он очень быстро. Помню, я всего-то месяц прослужил в Общественной поддержке и заехал как-то раз в гости к родителям. Даже если бы я не знал, что мой отец - алкоголик, то все равно заметил бы это, едва переступив порог. А надо сказать, что у моей мамы просто-таки маниакальное стремление к чистоте - на ковре в ее гостиной можно смело пить чай. И тем не менее все признаки были налицо - потому что я теперь умел их распознавать.
То же самое и с вестигиями. Стоило мне положить руку на один из белых камней портика, и снова возникли те же самые ощущения - холод, чье-то неясное присутствие. И тот же едва заметный запах - кажется, сандалового дерева. Но теперь я знал, что означают эти ощущения, - как любой полицейский знает, на что обращать внимание, оглядывая улицу. Только я ожидал, что они будут сильнее, и попытался вспомнить - а какими они были в прошлый раз, когда я трогал эти камни?
Удостоверившись, что вокруг ни души, я прошептал, глядя на стену:
- Николас, вы здесь?
И тут же почувствовал ладонью какие-то колебания - так бывает, когда поезд метро едет по тоннелю и ты ощущаешь, как вибрирует перрон под ногами.
Жалобно заскулив, Тоби бросился прочь от стены, его когти со скрежетом скользили по булыжникам. А я не успел даже отшатнуться - передо мной прямо в стене возникло лицо Николаса, бледное и прозрачное.
- Помогите, - прошептал он.
- А что с вами?
- Он пожирает меня! - выдохнул Николас, и тут же его лицо как будто втянулось обратно внутрь стены.
На миг у меня в затылке возникло странное тягучее ощущение, я резко отпрянул. Тоби тявкнул один-единственный раз, а потом развернулся и дал стрекача в сторону Рассел-сквер. Не удержав равновесия, я упал на спину и больно ударился. Несколько секунд я просто глупо лежал, потом решил все-таки подняться. Осторожно подошел к церкви и снова опасливо прикоснулся к стене.
Она была холодная и твердая - и все, больше я ничего не почувствовал. Из камней как будто высосали все вестигии - совсем как в доме с вампирами. Отдернув руку, я быстро отошел назад. В церковном дворике было темно и тихо. Развернувшись, я побрел в ночь, время от времени поглядывая по сторонам в поисках Тоби.
А он, оказывается, галопом несся всю дорогу, до самого особняка. Я обнаружил его в кухне - он свернулся клубочком на коленях у Молли. Поглаживая пса, она устремила на меня укоризненный взгляд.
- Он должен привыкать к опасностям, - сказал я. - Если хочет тут жить - пусть работает.
Задание по расследованию текущего дела не освобождало меня от занятий. Я уговорил Найтингейла показать мне чары огненного шара. Это, как и следовало ожидать, оказалась разновидность "Люкса", соединенная с "Иактусом", отвечающим за движение. Как только наставник убедился, что я способен справиться с первой частью и не сжечь себе при этом руку напрочь, мы отправились в подвал, в тир. До этого момента я и не подозревал, что в "Безумии" он есть. Спустившись по черной лестнице, надо повернуть не направо, а налево и войти через двое бронированных дверей раньше я всегда думал, что здесь находится кладовка для угля. Однако за этими дверями была вовсе не кладовка, а помещение длиной в пятьдесят метров с мешками песка, выставленными в ряд у дальней стены. У ближней стояли металлические контейнеры. Над ними на стене в ряд висели каски, под касками - противогазы цвета хаки, опять же аккуратным рядком. Еще там был плакат - белые буквы на кроваво-красном фоне, который гласил: "Сохраняйте спокойствие и продолжайте в том же духе". Этот совет показался мне очень актуальным. В противоположном конце стояло несколько фигур-мишеней из плотного картона, потрескавшихся от времени, однако еще вполне сохранивших вид немецких солдат, в касках и со штыками наготове. Следуя указаниям Найтингейла, я выстроил их в ряд возле мешков и отошел обратно на позицию. Прежде чем начать, я еще раз удостоверился, что выложил из кармана свой свежеприобретенный мобильный телефон.
- Смотрите внимательно, - велел Найтингейл. Он выбросил вперед руку, что-то ярко вспыхнуло, раздался звук, похожий на треск рвущейся простыни. А потом крайняя слева мишень осыпалась на пол пылающими клочьями.
Услышав бурные аплодисменты, я обернулся. Молли стояла на цыпочках, как ребенок у циркового балагана, и шипела от восторга.
- Но вы ничего не сказали на латыни, - заметил я.
- Этому надо учиться молча, - пояснил Найтингейл, - с самого начала. Данные чары - это оружие, и назначение у них одно-единственное - убивать. Как только вы ими овладеете, на вас будут распространяться те же правила, которым следуют все вооруженные полицейские. Поэтому рекомендую вам ознакомиться с современными положениями о пользовании огнестрельным оружием.
Молли зевнула, прикрывая рот ладонью, чтобы я не увидел, как широко он раскрывается. Найтингейл посмотрел на нее с мягким укором и сказал:
- Ему все-таки приходится жить среди людей.
Молли пожала плечами, словно говоря: "Ну и что?"
Найтингейл показал все еще раз с самого начала, в четверть скорости. Я попытался последовать его примеру. Создавать огненный шар я уже научился, но, когда настало время добавить "Иактус", шар вдруг показался мне скользким, а в отличие от яблок, там было совершенно не за что зацепиться. Я, как и полагалось, сделал весьма зрелищный пасс рукой, огненный шар легко скользнул через всю комнату, прожег в одной из мишеней небольшую дырочку и опустился на мешок с песком.
- Питер, вы должны отпустить его, - сказал Найтингейл, - иначе ничего не получится.
Я отпустил. Где-то за шеренгой мишеней раздался глухой удар, легкий дымок, клубясь, поднялся к потолку. Молли позади меня хихикнула.
Мы занимались около часа, по прошествии которого я уже был способен направить шар в цель, придав ему головокружительную скорость шмеля, который только что сдал свою дневную норму пыльцы и теперь неспешно летит домой, любуясь окрестностями.
Мы сделали перерыв, чтобы выпить чаю, и я изложил свою мысль насчет того, чтобы заново вызвать Николаса, - если допустить, что призрак, после того как его что-то "пожрало", все еще можно вызвать.
- Полидори упоминает чары, призывающие призраков, - сказал я. - Они и правда действуют?
- Это скорее не чары, а ритуал, - отвечал Найтингейл.
Чтобы помешать Молли кормить нас как на убой, мы повадились пить чай в кухне. Идея состояла в том, что, если ей не придется накрывать шесть столов в утренней столовой, порций будет всего две. Своего мы добились - только порции были очень большие. Очень.
- А в чем разница?
- Вы, Питер, по-прежнему задаете мне вопросы, - проговорил наставник, - время для которых придет как минимум через год.
- Ну хотя бы основы мне объясните, - попросил я, - облегченную версию для начинающих.
- Чары - это совокупность форм, соединенных вместе для достижения определенного эффекта, в то время как в слово "ритуал" уже вложено его значение: это последовательно выстраиваемые формы, которые с помощью определенного инвентаря помогают активизировать некий процесс, - объяснил наставник. - Они все довольно старые, разработаны в первой половине восемнадцатого века.
- А насколько важно, какие элементы используются в ритуале? - спросил я.
- Не знаю, честное слово, - ответил Найтингейл. - Ритуалы вообще проводятся очень редко, иначе в начале двадцатого века подверглись бы глобальному обновлению.
- Можете научить меня проводить их? - спросил я.
Тоби, заметив, что я мажу маслом ломтик хлеба, сел рядом и выжидающе на меня уставился. Я отломил ему маленький кусочек.
- Проблема в том, - сказал Найтигейл, - что любой ритуал как таковой требует принесения в жертву животного.
- Ну что ж, - проговорил я, - Тоби у нас довольно упитанный.
- Современное общество не одобряет подобных действий, - сказал Найтингейл. - Особенно возражает церковь, в чьих владениях - так уж получилось - нам придется это делать.
- А для чего нужна жертва?
- Бартоломью пишет, что в момент смерти живого существа его природная магия становится доступной для призрака. Он "подпитывается" этой магией, что помогает ему быть в определенной степени материальным.
- То есть жизненная энергия животного играет роль магического топлива? - спросил я.
- Именно.
- А можно приносить в жертву не животных, а людей? - спросил я. - И забирать таким же образом их энергию?
- Да. Но есть одно "но".
- В чем же оно заключается?
- Вас будут непрестанно преследовать повсюду, перевернут небо и землю и в конце концов найдут и казнят.
Я предпочел не спрашивать, кто именно призван преследовать и казнить.
Тоби тявкнул, настоятельно требуя колбасы.
- Ну, если нужен только источник магии, - проговорил я, - то, полагаю, мы обойдемся без жертв.
* * *
По Бартоломью, чем ближе вы находитесь к могиле человека, чей призрак ищете, тем лучше. Поэтому я пару часов внимательно изучал приходские книги, в то время как Найтингейл старался убедить настоятеля, что мы охотимся за хулиганами, оскверняющими храмы. Данный конкретный храм выглядит, кстати, очень необычно - огромный прямоугольный каменный сарай, возведенный Иниго Джонсом.
Восточный портик, возле которого я впервые повстречал Николаса Уоллпенни, оказался ложным. Настоящий вход обнаружился с западной стороны, из бывшего заднего дворика, ныне сада. В этот сад со стороны Бедфорд-стрит вели тяжелые кованые ворота. Найтингейлу в конце концов удалось уговорить настоятеля дать ему на время ключи.
- Если вы собираетесь устроить здесь засаду, - предложил тот, - не лучше ли будет мне остаться? Мало ли что.
- Боюсь, что они следят за вами, - возразил Найтингейл. - Нам нужно, чтобы они убедились, что поле чисто, тогда они явятся, и мы схватим их с поличным.
- Мне грозит опасность? - быстро спросил настоятель.
Найтингейл пристально посмотрел ему в глаза.
- Только в том случае, если вы останетесь сегодня ночью в церкви, - ответил он.
Садик с трех сторон окружали кирпичные стены частных домов. Все окна, выходящие сюда, затянуты шторами. Дома эти были построены так же давно, как и все остальные здания при церкви. Они ограждали садик от городского шума, создавая тихий, мирный зеленый уголок, и церковь как будто смотрела на него через вход. Вишневые деревья, высаженные вдоль дорожки, утопали в розовом кружеве цветов, радуясь ласковому майскому солнцу. Найтингейл сказал, что это красивейшее место в Лондоне. Что ж, тем печальнее был тот факт, что в полночь нам придется проводить здесь некромантский ритуал.
Записи о захоронениях в приходских книгах были весьма сумбурны. Могила Николаса Уоллпенни находилась где-то в северной части сада, ближе к середине. Это все, что мне удалось выяснить. Поскольку Николас наотрез отказывался появляться, если поблизости был Найтингейл, последний намеревался занять пост на Бедфорд-стрит, у ворот, - достаточно близко, чтобы явиться на помощь в случае необходимости. Сразу после полуночи я вошел в сад. Время от времени сонно чирикали в ветвях какие-то птички. Ночь была ясная-ясная, но звезды прятались в городском смоге. Я закрыл за собой ворота - кованая сталь неприятно холодила пальцы. С собой у меня был туристический налобный фонарик - обычно с его помощью я читал собственные путаные записи в казенном полицейском блокноте.
На мягкой, влажной земле просто так пентаграмму не начертишь - для этого потребуется как минимум лопата. В любом случае я не собирался портить такую прелестную лужайку. Поэтому нарисовал звезду в круге при помощи холщового мешка с угольной пылью. Мешок я держал за два уголка, еще в одном была проделана дырка - как в кондитерском кульке. Линии получились какие надо, ровные и жирные. Это было очень важно - Полидори достаточно развернуто объяснил, чем может грозить разрыв пентаграммы во время ритуала призывания. Вашу душу в этом случае могли отнять и низвергнуть в ад - и это только первый из многих возможных вариантов.
Я положил по калькулятору на копчик каждого луча звезды. Тоби я решил задействовать только в самом крайнем случае, если замена не сработает. Однако когда пришло время выходить, я не нашел пса, хоть и обыскал весь особняк. В магазине туристического снаряжения я заранее приобрел светящиеся палочки и теперь установил их там, где по правилам, выписанным в блокнот, должны были быть свечи. Магу - то есть мне в данном случае - полагалось отдать часть своей сущности. Это магическая формулировка восемнадцатого века, в современном понимании означающая "поместить магический импульс в центр пентаграммы". Вообще для этого существует специальная форма, но у меня не хватило времени освоить ее. Найтингейл, однако, сказал, что можно просто послать в центр пентаграммы световой шар.
Глубоко вдохнув, я создал светящуюся сферу и мягко направил ее в центр круга. Закрепив на лбу фонарик, я открыл блокнот и принялся читать заклинание. Оригинальная версия помещалась на четырех страницах манускрипта, но Найтингейл сказал, что ее можно малость сократить.
- Николас Уоллпенни, - воззвал я, - услышь меня, прими мои дары, явись и говори со мной.
И Николас появился - как обычно, нервно озираясь вокруг.
- Я с самого первого взгляда понял, что вы не такой, как все, - заявил он. - Ваш наставник - где он?
- Там, - ответил я, - за воротами.
- Вот пусть там и остается. А я был прав насчет убийцы, верно ведь?
- Мы подозреваем, что убийца - дух Пульчинеллы.
- Кто? - переспросил Николас. - Мистер Панч? По-моему, вы, сэр, пьяны. Так сказать, слегка перебрали.
- А прошлой ночью вы просили меня о помощи, - напомнил я.
- Кто, я просил? Но тогда получается, что я проходимец и шептун, а никто еще не говорил, что Николас Уоллпенни прячется за чьей-то спиной, чтобы не попасться карателям.
Сказав это, он многозначительно посмотрел на меня. "Шептун" - это осведомитель по-старому, а карателями опять же в прежние времена назывались люди, преследовавшие "шептунов", - соответственно, за шпионаж.
- Это хорошо, - осторожно ответил я. - Скажите, как вам там… в мире ином?
- Нормально, - ответил Николас, - грех жаловаться. Только вот народу теперь маловато. Это же церковь актеров, тут всегда по вечерам были представления. Но сейчас даже один знаменитый артист приехал к нам на гастроли, учит нас мастерству. Великий Генри Пайк, тот самый, его ни с кем не спутаешь. Из-за своего длинного носа он особенно нравится дамам.
Я смотрел на Николаса, и мне очень не нравилось, как тот выглядит. Он явно был обеспокоен и нервничал, его бы непременно прошиб пот, если бы только он еще мог потеть. Я решил было оставить его в покое, но суровая правда состоит в том, что осведомители - живые или мертвые - должны, когда надо, работать.
- А этот Генри Пайк… он много представлений планирует устроить?
- Знаете, проще сказать, что он решил купить театр, - заявил Николас.
- Звучит неплохо, - сказал я. - Как вы думаете, у меня есть шансы попасть хоть на один спектакль?
- Ох, констебль, я бы на вашем месте не лез так рьяно на рожон, - сказал Николас. - Мистер Пайк, он иногда бывает неожиданно суров со своими партнерами по сцене - а у него, осмелюсь сказать, есть для вас роль.
- И тем не менее мне бы очень хотелось увидеть…
Договорить я не успел. Николас Уоллпенни внезапно исчез.
Пентаграмма была пуста - только мой магический шар все так же светился в центре. Не успев погасить его, я ощутил, как что-то хватает меня за голову и тянет внутрь круга. Я запаниковал, забился, пытаясь вырваться. Найтингейл несколько раз подчеркнул, что границы пентаграммы пересекать ни в коем случае нельзя, - и я вовсе не горел желанием узнать, почему. Я резко дернул головой, отшатнулся назад, но земля под ногами была слишком мягкой - нельзя было упереться. Что-то продолжало тащить меня вперед, к пентаграмме. А потом я увидел - в самом ее центре, прямо под моим световым шаром, в земле раскрылась темная яма, похожая на огромный ввалившийся рот. Обнажились корни растений, и черви отчаянно извивались, стремясь ввинтиться в рыхлую землю ее стенок. Открылся песчаный слой почвы, под ним, еле заметная в кромешной тьме, проступила глина.
Я был уже почти на самом краю, когда вдруг понял - что бы ни тянуло меня в эту яму, оно действует через мои собственные чары, подпитываясь их силой. Попытался погасить шар, но он не поддался - только ярче засиял, внезапно приняв странный желтоватый оттенок. Я так сильно кренил назад, что практически лег параллельно земле. Однако меня все равно тащило вперед, и каблуки моих ботинок вспахивали мягкую поверхность.
Услышав вопль Найтингейла, я обернулся. Наставник бежал ко мне со всех ног. Я с ужасом понял, что он не успеет. В отчаянии я сделал то единственное, что еще мог сделать. Когда тебя затягивает в преисподнюю, трудно сосредоточиться, но я заставил себя глубоко вдохнуть и создать нужную форму. И световой шар вдруг вспыхнул огненно-алым. Я создал в своем сознании образ, надеясь с его помощью активировать импульс, - но не мог понять, получается у меня или нет.
Мои ноги пересекли границу пентаграммы. Я тут же ощутил чье-то жадное предвкушение насилия, лютую ярость. Меня накрыло волной невыносимого, жгучего стыда. Я почувствовал чужое жуткое унижение и отчаянную жажду мести.
Сдвинув огненный шар примерно на полметра, я отпустил его.
Звук оказался неожиданно тихим и напомнил стук тяжелого словаря, когда его роняют на пол. А потом земля подо мной поднялась на дыбы и сбила меня с ног. Я отлетел назад, упал спиной на вишневое деревце. Краем глаза успел увидеть столб земли, рванувшийся, как тяжелый товарный поезд в тоннеле только вертикально вверх. Потом я свалился под дерево, и в тот же миг земляной столб, рассыпавшись, рухнул обратно.
Найтингейл ухватил меня за воротник и потащил прочь. Мы бежали, а на головы нам градом сыпалась земля вперемешку с вишневым цветом. Довольно объемистый кусок почвы свалился аккурат мне на макушку и рассыпался от удара, песок и соринки тонкой струйкой потекли за воротник.