- Боже мой, - пробормотал он, - неужели нам пора уходить?
- Мы договорились на завтрашний вечер, - ответил Кейси. - К тому же это не вы должны уходить, а они возвращаются.
- Они? Ваши друзья?
- Нет, ваши. - И Кейси поманил его светлость рукой.
Старик молча пошел за ним по коридору, чтобы выглянуть из-за входной двери в глубокий колодец ночи.
Там, как замерзшая и потрепанная наполеоновская армия, нерешительная и деморализованная, стояла в темноте знакомая толпа, в руках у каждого были картины - некоторые несли их на спине или прислонили ц ногам; усталые, дрожащие руки с трудом удерживали произведения искусства под медленно падающим снегом.
Ужасающая тишина опустилась на растерянных мужчин. Они оказались в затруднительном положении, словно один враг ушел, чтобы вести иные, замечательные войны, а другой, безымянный, бесшумно и незаметно подкрался сзади. Они продолжали озираться на горы и город, будто в любой момент сам Хаос мог спустить на них своих псов. Одиноко стояли, окруженные всепроникающей ночью, и слышали далекий лай разочарования и отчаяния.
- Это ты, Риордан? - нервно спросил Кейси.
- А кто, черт возьми, это может быть? - раздался голос из темноты.
- Что они хотят? - спросил старик.
- Тут дело не в том, что они хотят, скорее вопрос заключается в том, что теперь вы можете захотеть от нас, - послышался тот же голос.
- Понимаете ли, - заговорил другой, подходя поближе, так что в упавшем на него свете стало видно, что это Хэннеман, - рассмотрев все аспекты данного дела, ваша честь, и решив, что вы такой замечательный джентльмен, мы…
- Мы не станем сжигать ваш дом! - выкрикнул Блинки Уатте.
- Заткнись и дай человеку сказать! - раздалось сразу несколько голосов.
Хэннеман кивнул:
- Так оно и есть. Мы не станем сжигать ваш дом.
- Но послушайте, - запротестовал лорд, - я уже приготовился. И могу легко все вынести.
- Вы слишком просто ко всему относитесь, прошу прощения, ваша честь, - вмешался Келли. - Легко для вас, но совсем нелегко для нас.
- Понимаю, - сказал старик, хотя он ничего не понимал.
- Создается впечатление, - заговорил Тиоухи, - что за последние несколько часов у всех нас возникли проблемы. Некоторые связаны с домом, некоторые - с транспортировкой и размещением, если вы понимаете, куда я клоню. Кто объяснит первым? Келли? Кейси? Риордан?
Мужчины молчали.
Наконец, тяжело вздохнув, вперед выступил Флэннери.
- Дело в том… - начал он.
- Да? - мягко сказал старик.
- Ну, - продолжал Флэннери, - я и Тиоухи прошли половину пути через лес, как два проклятых дурака, и преодолели две трети болота с этой огромной картиной "Сумерки богов"… когда мы начали проваливаться.
- Вас оставили силы? - с сочувствием спросил лорд Килготтен.
- Нет, мы просто проваливались, ваша честь, проваливались в землю, - добавил Тиоухи.
- Боже мой, - пробормотал лорд.
- Тут вы совершенно правы, ваша светлость, - продолжал Тиоухи. - Понимаете, я и Флэннери и демонические боги вместе весим почти шестьсот фунтов, а это болото такое топкое, и чем дальше мы шли, тем глубже проваливались, и крик застрял у меня в горле, когда я вспомнил эти сцены из "Собаки Баскервилей" и представил себе какое-нибудь еще страшилище, которое преследует героиню среди болот, я представил, как она падает в глубокую яму, жалея, что не придерживалась диеты, но уже слишком поздно, и на поверхности разбегаются пузыри. Вот какие картины промелькнули перед моими глазами, ваша честь.
- И что было дальше? - поинтересовался лорд Килготтен, догадавшись, что от него ждут этого вопроса.
- А дальше, - ответил Флэннери, - мы пошли прочь, оставив проклятых богов среди их сумерек.
- В болоте? - слегка огорчившись, спросил старик.
- Ну, мы их прикрыли. Я хочу сказать, мы положили сверху наши шарфы. Богам не пришлось умирать дважды, ваша честь. Эй, ребята, вы слышали это? Боги…
- Да заткнись ты! - воскликнул Келли. - Вы настоящие болваны. Почему вы не принесли проклятую Картину обратно?
- Мы подумали, что приведем еще двух ребят, и они нам помогут…
- Еще двух! - вскричал Нолан. - Получается четыре человека и целая свора богов - да вы провалитесь вдвое быстрее, так что над вами поднимутся пузыри, олухи вы несчастные!
- Да? - изумленно проговорил Тиоухи. - Мне такое в голову не приходило.
- Ну, раз уж зашла речь… - промолвил старик. - Может быть, следует организовать спасательную команду…
- Мы уже это сделали, ваша честь, - сообщил Кейси. - Боб, ты и Тим быстро отправляйтесь туда и спасите языческие божества.
- А вы не расскажете отцу Лири?
- В задницу отца Лири!.. Идите!
Тим вместе с Бобом быстро зашагали в сторону леса.
Его светлость повернулся к Нолану и Келли:
- Я вижу, вы тоже принесли свою большую картину обратно.
- Ну, мы сумели отойти от двери на сто ярдов, сэр, - сказал Келли. - Я полагаю, вам интересно, почему мы ее возвращаем, ваша честь?
- Учитывая, что совпадение следует за совпадением, - сказал старик, возвращаясь в дом и надевая пальто и твидовое кепи, чтобы можно было стоять на холоде и закончить разговор, который обещал быть долгим, - признаться, мне действительно интересно.
- Все дело в моей спине, - продолжал Келли. - Она дтказала в менее чем пятистах ярдах от главной дороги. Позвонок выскакивает и не встает на место уже в течение пяти лет, а я испытываю мучения Христа. Я чихнул и упал на колени, ваша честь.
- Мне это знакомо, - кивнул старик. - Такое впечатление, что кто-то втыкает тебе в спину острый шип. - Старик осторожно коснулся спины, и все сочувственно закивали головами.
- Мучения Христа, как я уже говорил, - вздохнул Келли.
- Тогда я прекрасно понимаю, почему вы не смогли завершить свое путешествие. Удивительно, что вы сумели дотащить такую тяжелую картину обратно.
Келли моментально стал казаться выше, когда услышал оценку своего подвига. Он сиял.
- Ерунда. И я бы сделал это еще раз, если бы не кости над моей задницей. Прошу прощения, ваша честь.
Однако его честь уже перевел взгляд серо-голубых Глаз на Блинки Уатгса, державшего сразу двух красоток Ренуара и нетерпеливо переминавшегося на месте.
- О Господи, у меня не было проблем с болотами или со спиной, - заявил Уатте, который уверенно зашагал с двумя картинами, чтобы показать, как он легко с ними справляется. - Я добрался до дому за десять минут и принялся вешать картины на стену. И тут, у меня за спиной, появилась жена. Вам когда-нибудь случалась пережить такое: ваша жена стоит сзади и не произносит ни слова?
- Пожалуй, я могу припомнить похожие обстоятельства. - Старик силился вспомнить, бывало ли такое с ним, потом кивнул - действительно, подобные эпизоды хранились в его мерцающем сознании.
- Ну, ваша светлость, только женщина может так молчать, вы согласны со мной? И стоять как средневековый памятник. Температура в комнате стала понижаться так быстро, словно мы оказались за полярным кругом. Я боялся повернуться и оказаться лицом к лицу с Чудовищем, или с дочерью Чудовища, как я ее называю, чтобы отличать от тещи. Наконец я услышал, как она сделала вдох, а потом очень спокойно выдохнула, будто прусский генерал.
- Эта женщина голая, как сойка. А другая - как моллюск, выброшенный на берег прибоем.
- Но, - возразил я, - это работа знаменитого французского художника, изучавшего человеческое тело.
- Да придет за мной Христос! Французский! - возопила жена. - Юбки до половины задницы! Платье до пупка! Знаешь, что они делают ртом в грязных французских романах? А теперь ты пришел домой и вешаешь своих "французских" на стену! Почему бы тебе заодно не снять распятие и не повесить на его место толстую голую девку?
Ну, ваша честь, я просто закрыл глаза, и мне ужасно захотелось, чтобы у меня отвалились уши.
- Ты хочешь, чтобы на это смотрели наши мальчики перед тем, как лечь спать?! - продолжала моя жена.
Когда я немного пришел в себя, оказалось, что я иду по дороге с двумя голыми, как моллюски, красотками, ваша честь, прошу прощения.
- Они и в самом деле кажутся раздетыми, - заметил старик, взглянув на обе картины так, словно пытался найти в них то, о чем говорила жена этого человека. - Я всегда думал о лете, когда смотрел на них.
- С того момента как вам исполнилось семнадцать, ваша светлость, может быть. Но до того?..
- Гм-м, да, да, - пробормотал старик, и в одном из его глаз промелькнула тень былого распутства.
Потом этот глаз остановился, уперевшись в Бэннока и Тулери; те стояли у самого края смущенной толпы, каждый при огромной картине.
Бэннок принес свою домой и обнаружил, что проклятая штука не проходит ни в дверь, ни в окно.
Тулери как раз сумел затащить картину в дом, когда его жена справедливо подметила, что они окажутся единственной семьей во всей деревне, у которой есть Рубенс стоимостью в полмиллиона фунтов, но нет коровы!
Таким, в целом, был результат этой долгой ночи. У каждого имелась своя мрачная и жуткая история, и когда все они были рассказаны, холодные снежинки закружились среди храбрых членов местного отделения ИРА.
Старик ничего не сказал, потому что ему нечего было добавить, и они стояли молча, а бледные облачка дыхания уносил ветер. Потом, очень спокойно, лорд Килготтен широко открыл парадную дверь; у него хватило порядочности не кивать и не показывать.
Медленно, не говоря ни единого слова, мужчины проходили мимо старика, как будто он был учителем в их старой школе, но потом зашагали побыстрее. Так, словно река повернула вспять, вскоре пустой коридор был снова полон животными и ангелами, обнаженными девушками, чьи тела пламенели, и благородными богами, выделывающими курбеты на копытах и крыльях. Глаза его светлости скользили по картинам, а рот беззвучно называл каждую: Ренуар, Ван Дейк, Лотрек… и так до тех пор, пока Келли не коснулся его плеча.
- Мой портрет, кисти моей жены?
- И ничто другое, - отозвался Келли.
Старик посмотрел на Келли и картину у него в руках, а потом в сторону снежной ночи.
Келли мягко улыбнулся.
Двигаясь бесшумно, точно грабитель, он исчез вместе с картиной в темноте. Мгновение спустя раздался его смех, и он вернулся обратно с пустыми руками.
Старик сжал ладонь Келли своей слегка трясущейся рукой, а потом закрыл дверь.
Он повернулся, словно память о прошедшей ночи уже выветрилась из его сознания, и заковылял по коридору; шарф утомленно покрывал худые плечи. Толпа проследовала за ним в библиотеку. Там мужчины нашли выпивку и, зажав стаканчики в своих огромных ладонях, увидели, как лорд Килготтен смотрит на картину над камином, словно пытаясь вспомнить, висело ли там многие годы назад "Разграбление Рима". Или "Падение Трои". Затем старик почувствовал на себе взгляды и посмотрел на окружающую его армию.
- И за что мы теперь выпьем?
Люди начали шаркать ногами.
Потом Флэннери воскликнул:
- Ну, за его светлость, конечно!
- Его светлость! - довольно закричали все, выпили, закашлялись, а старик вдруг почувствовал странную влагу на своих глазах, но так и не выпил, пока не улегся шум, и только после этого произнес:
- За нашу Ирландию!
И выпил, и все сказали:
- О Господи!
И все сказали:
- Аминь.
А старик посмотрел на картину над камином и проговорил извиняющимся тоном:
- По-моему, она висит немного криво. Не могли бы…
- Не могли бы мы, ребята! - воскликнул Кейси.
И четырнадцать мужчин бросились поправлять картину.
ЗЛОВЕЩИЙ ПРИЗРАК НОВИЗНЫ
The Haunting of the New
Copyright © 1969 by Ray Bradbury
Зловещий призрак новизны
© E. Доброхотова, перевод, 1997
Я попал в Дублин впервые за много лет - мотался по свету везде, кроме Ирландии - и не пробыл в отеле "Ройял Иберниен" часа, как зазвонил телефон, а в трубке… Нора, сама Нора, какая радость!
- Чарльз? Чарли? Детка? Разбогател-таки? Богатые писатели покупают сказочные поместья?
- Нора! - Я рассмеялся. - Ты когда-нибудь говоришь "здравствуй"?
- Жизнь коротка, теперь и прощаться толком нет времени. Так ты можешь купить Гринвуд?
- Нора, Нора, твое родовое поместье? Два века истории? Что станется с диким ирландским светом, гостями, банкетами, сплетнями? Ты не можешь пустить это все на ветер!
- Еще как могу. Да нет, у меня чемоданы с деньгами мокнут на улице под дождем. Но Чарли, Чарльз, я одна-одинешенька в этом доме! Слуги сбежали помочь эффенди. Сегодня последняя ночь, ты - писатель, тебе надо взглянуть на призрака. Мурашки бегут? Приезжай, я раздаю загадки и дом. Чарли, ой, детка, ой, Чарльз.
Бип. Молчание.
Через десять минут я летел по дорожному серпантину с зеленых холмов к синему озеру, туда, где средь сочных лугов притаилось сказочное поместье Гринвуд.
Я вновь рассмеялся. Милая Нора! Что бы ты ни плела, веселье наверняка в самом разгаре: вот-вот покатится кувырком. Берти прилетел из Лондона, Ник - из Парижа, Алисия примчалась на машине из Голуэя. Какой-нибудь режиссер, вызванный за час телеграммой, десантируется вертолетом или прыгнет на голову с парашютом: эдакая манна небесная в черных очках. Может, заедет Марион с пекинесами и дрессировщиками, и те накачаются как собаки.
Я газовал, не в силах сдержать улыбку.
К восьми я размякну, к полуночи ошалею от тряски тел, продремлю до полудня, вновь захмелею от плотного воскресного ужина. А где-то в промежутках - редкая игра "найди свободную койку" с ирландскими и французскими графинями, дамами и простыми неотесанными искусствоведами, выписанными по почте из Сорбонны, усатыми и не очень, а до понедельника - миллиарды лет. Во вторник я осторожно, ох как осторожно, тронусь к Дублину, умудренный женщинами, томимый воспоминаниями, нянча себя, словно ноющий зуб мудрости.
Я с трепетом припомнил, как двадцатилетним пареньком впервые переступил порог Гринвуда.
Пятнадцать лет назад безумная старая герцогиня, напудренная мукой, с зубами акулы, тягала меня и спортивный автомобиль на подъем, крича против ветра:
- Тебе понравится Норин выездной питомник, опытные делянки! Ее друзья - смотрители и звери, тигры и киски, росянки и рододендроны. В ее ручьях плещет холодная рыба, горячая форель. В огромных парниках животных насильно раскармливают в искусственной атмосфере. В пятницу их завозят к Норе с чистым бельем, в понедельник бросают в стирку с грязными простынями, и каждый чувствует, что вдохновил, написал и пережил Искушение, Ад и Страшный Суд Босха! Поживи у Норы, и ты растаешь за теплой щекой Гринвуда, тебя будут нежно жевать каждый час. Ты пройдешь сквозь его коридоры, как провиант. Он раскусит последнюю сахарную косточку, высосет мозг и выплюнет тебя на глухой полустанок, в слякоть и дождь.
- Я что, намазан ферментами? - перекрикивал я мотор. - Меня так просто не переваришь! Жиреть на моем первородном грехе - нет, дудки!
- Дурачок! - смеялась герцогиня. - К воскресенью от тебя останутся одни ребрышки!
На выезде из леса я отринул воспоминания и сбросил скорость, ибо разлитая в воздухе вязкая красота замедлила сердце, мозг, кровь… ступню на педали газа.
Здесь под озерно-синими небесами у небесно-синего озера раскинулась вотчина Норы, огромный старинный дом, называемый Гринвуд. Самые округлые холмы, самый дремучий лес, самые мощные дубы Ирландии окружили его кольцом. За тысячу лет до нас безвестные каменщики, безликие зодчие воздвигли серые башни; летописи молчат, был ли тому резон. Сады Гринвуда расцвели пять столетий назад, а еще три века спустя меж забытых могил и крипт, как после дождя, полезли флигеля и службы. Здесь сельский помещик превратил монастырский зал в амбар для овса, тут лет девяносто назад пристроили два крыла… За озером угадываются развалины охотничьего домика, поросшего мятой - там дикие кони забредают в зеленую ряску, а возле холодных заводей покоятся кости распутных дочерей, не прощенных и в смерти, истлевших во мраке забвения.
Я вспомнил свой первый приезд в Гринвуд.
Входную дверь распахнула сама Нора. Стоя в чем Мать родила, на морозном крыльце она заявила:
- Опоздали! Все кончилось!
- Чепуха. Подержи-ка вот это, малыш, и вот это тоже.
В три движения герцогиня разделась догола.
Я стоял как столб, сжимая в охапке ее одежду.
- Заходи, простудишься. - Голая герцогиня, похожая на устрицу без скорлупы, спокойно вошла к нарядным гостям.
- Один - ноль в ее пользу! - вскричала Нора. - Придется теперь напяливать все снова. А я-то мечтала вас изумить.
- Вам это удалось, - сказал я.
- Ладно, пошли, поможешь мне одеться.
В спальне мы прошли по ее одежде - озерцам мускусного запаха на блестящем паркетном полу.
- Держи трусы, я в них влезу. Ты ведь Чарли?
- Очень приятно. - Я покраснел, и тут меня разобрал истерический смех. - Не сердитесь, - выговорил я наконец, застегивая ей лифчик, - просто вечер в самом начале, а я вас одеваю. Я…
Где-то хлопнула дверь. Я обернулся, ища глазами герцогиню.
- Исчезла, - пробормотал я. - Дом ее поглотил.
Верно. Я не видел герцогиню до обещанного ей дождливого утра вторника, но к тому времени она напрочь забыла, кто я и зачем.
- Господи, - сказал я. - Это-то что? И это?
Не прекращая одевания, мы вошли в библиотеку. Внутри, как в зеркальном лабиринте, бродили воскресные гости.
- Это, - указала Нора, - манхэттенский городской балет, принесенный по льду реактивной струей. Слева - гамбургский, с другой стороны света. Божественный выбор. Враждующие балетные труппы не могут излить свой яд из-за разницы в языках. Им придется беседовать пантомимой. Посторонись, Чарли. Валькирии превращаются в рейнских дев. А эти ребята и есть рейнские девы. Береги фланг!
Нора была права.
Бой начался.
Тигровые лилии наскакивали друг на друга, лепеча на разных наречиях, затем, отчаявшись, схлынули в разные стороны. Захлопали двери, враги укрылись по комнатам. Ужас стал ужасающей дружбой, дружба - перегретой парной беззастенчивой и, слава Богу, невидимой страсти.
А дальше с крутого склона субботы-воскресенья лавиной хрустальных подвесок посыпались писатели, художники, хореографы и поэты.
И вместе с комком утрамбованных тел меня понесло прямиком к столкновению с сухопарой реальностью понедельника.
И вот, много лет, много вечеринок спустя я снова здесь.
И Гринвуд здесь, стоит, как стоял.
Ни музыки, ни машин.
Здрасьте, подумал я. Новая статуя у пруда.
Снова здрасьте. Не статуя.
Нора. Она сидела, натянув на колени платье, и смотрела на Гринвуд, как будто меня нет в помине.
- Нора?..
Она все так же смотрела на дом, на замшелую крышу, на небо в пустых окнах. Я повернулся проследить ее взгляд.
Что-то и впрямь не так. Дом ли ушел на два фута в землю, земля ли расселась, оставив его одиноко стоять на промозглом ветру?