"Да, да, конечно, знаю".
Девушка устало опустилась на кровать и вскоре забылась тяжелым сном, потеряв счет времени. Ее разум витал где-то далеко от этой школы, утопая в одиночестве и тупой безответной боли. Ваниль чувствовала свое бессилие и слабость так, словно они жили прямо в ее груди, и каждый момент времени неустанно напоминали об этом.
Глава 26
Несколько мощных ударов посыпалось в сторону девушки, пока она бесчувственно лежала на холодном каменном полу. Крики окружили ее со всех сторон. Когда кожа начала издавать мерзкий запах горящей плоти, девушка открыла глаза, спасаясь от ночного кошмара.
Часы показывали полтретьего ночи.
Подобные сны часто посещали Юнну на протяжении последних дней. Как только девушка впервые услышала о случившемся с Адамом, ужасающие краски прошлого вернулись.
Они были настолько реалистичными, потому что являлись не снами, а воспоминаниями, избавиться от которых не получалось.
Взгляд Адама, последний, предназначавшийся именно Анне, а не ее обновленной версии, застыл на некоторое время перед глазами Юнны. Она замерла, сидя в мокрой от пота кровати под окном, дарящим холодный свет неполной луны.
За дверью послышались тяжелые шаги. Они явно принадлежали мужчине, в них чувствовалась мощь и некоторая неуклюжесть. Скорее всего, это был один из охранников школы, набранных Юнной и Пашей из бывших учеников, посвятивших свою жизнь защите людей. Только тяжелое огнестрельное оружие, которое постоянно было при них, никак не ассоциировалось у Юнны с защитой. Но это были вынужденные меры предосторожности. Хотя и Юнна, и все остальные "просвещенные" прекрасно понимали, что такое оружие едва ли нанесет урон столь сильным врагам, как Владимир и, возможно, Вилена.
"Как же мне выбрать"? – знакомая фраза промелькнула в голове. Сколько раз Юнна задавалась этим вопросом в своей "прошлой" жизни?
Десятки, нет, сотни раз. Каждый день, находясь среди своих самых близких друзей, Анна, тогда еще совсем девчонка, наблюдала за Адамом и Владимиром с трепетом и восхищением. Они оба были ей дороги: Адам всегда внимательный к ее словам, умный и надежный, Владимир взбалмошный, но веселый, всячески старавшийся подчеркнуть собственную уникальность. Они дополняли друг друга, казалось, что между этими мальчишками никогда не возникнет преград, ничто не сможет разрушить их крепкую дружбу.
Но Анна смогла.
Фраза отразилась в уголках сознания, заставив дыхание замереть. От боли и предвкушения. От того, что теперь-то Юнна знала, к чему привел ее тот самый выбор, сделанный в далеком прошлом, когда все они были всего лишь детьми.
Если бы только можно было вернуть все назад…
Юнна встала с кровати и устало побрела в ванную комнату, где только накануне закончился ремонт. Здесь сильно пахло краской, а пол еще не был вымыт от белых разводов. Включился свет, и на девушку сразу же устремилась пара ярких голубых глаз. Зеркало, висевшее прямо напротив двери, на мгновение показало Юнне ее истинное лицо. Мягкие детские черты, которых она лишилась вместе со своими темными глазами и собственной кожей в тот самый день, когда сделала выбор. Сейчас ее настоящее лицо стало чужим, не вызывало никаких эмоций, кроме презрения и страха.
Юнна подошла к раковине и смыла с себя остатки болезненных воспоминаний.
Странное чувство возникло в самом сердце: беспокойство и страх, которые подавляли сознание Юнны, подавляли мысли, вызывая странные ассоциации и чужие эмоции. Страх, боль и ожидание смерти. Нет. Все это принадлежало ей самой. Просто все это было изгнано силой воли девушки в далеком прошлом, когда она перестала быть тем беззащитным ребенком, оставшимся без родителей.
Юнна присела на край ванны, а затем медленно сползла на холодный пол. Ноги не слушались ее, а мысли с силой неслись назад, в прошлое, к Владимиру, к тому, что он с ней сделал. Разум провалился в тяжелые воспоминания первого пробуждения.
Анна оказалась в темной комнате, шторы были плотно закрыты. Девушка не привыкла к такой обстановке: здесь не было той роскоши и достатка, которые сопровождали ее все восемнадцать лет жизни. В комнате помимо узкой кровати, находился лишь деревянный табурет, весь потрескавшийся от времени.
Анна попыталась приподняться, все еще не осознавая, где она находится, но руки задрожали, пронзенные острым приступом боли. Обгоревшая кожа сочилась, волдыри, покрывавшие всю спину девушки, лопались, выпуская на свободу мокрые дорожки лимфы. Анна закричала в голос. Прежде чем осознала, что не может произнести и звука. Вся ее сущность была напряжена, горела в агонии, но девушка не могла дать выход этой разрушительной боли.
"Я жива? Я жива! Я ЖИ-ВА! – прокричала мысленно Анна, не в силах принять правду. – Что произошло? Я ведь горела… горела и видела себя со стороны… его глазами. Так почему же я жива?!"
Внутри все затряслось: энергия кипящим маслом протекала под самой кожей, стремясь восстановить клетки и вернуть это тело к жизни. Анна ощущала, как нарастает ее кожа, как глаза открываются шире, а слух улавливает не только биение сердца, но и то, что происходит вовне ее тела. Впервые глубоко вздохнув, девушка почувствовала, как из глаз хлынули слезы. Так сладок был этот вдох, после тех коротких, прерывистых попыток захватить как можно больше кислорода. Девушка нащупала мерзкую трубку, торчащую в гортани, и дернула ее, кровь хлынула в горло. Но исчезла так же стремительно, когда организм залечил открывшуюся рану.
Снаружи послышались шаги и тихий голос матери. Анна встрепенулась, пока боль покрывала ее тело равномерно и, тем самым, словно переставала существовать, и повернулась на бок. Маленький просвет между дверью и полом по-прежнему был темным, но не прошло и полминуты, как там показался слабый, мерцающий, беспокойный свет свечи. Старые петли заскрипели, женщина осторожно, стараясь не шуметь, отворила дверь.
Ее лицо было измученным и худым: щеки впали, словно обтянув кости, а кожа казалась землисто-серой, неживой. Раньше Анна никогда не видела такого: мама всегда представлялась ей примером для подражания, идеальным созданием, призванным украшать мир своей сердечностью, хорошими манерами и утонченной внешностью. Теперь же женщина походила на измученную тяжелой жизнью старуху.
Пальцы, тонкие как у ребенка, крепко вцепились в дверь. Женщина увидела свою дочь, взгляд ее был испуганным, в нем чувствовалось столько отвращения и боли, что они могли бы свести Анну с ума. Но вот только покалеченная девушка этого не замечала. Она щурилась, видя лишь очертания знакомой фигуры, а лицо ее матери представляло собой лишь размытое пятно.
"Мам, – позвала девушка, приподняв руку в воздух и подзывая женщину к себе, – мам…"
Она заплакала. Голос не вернулся к ней, но глаза уже могли плакать, как и прежде. Анна закрыла лицо руками и только сейчас ощутила кончиками пальцев, что кожа ее подобна холсту: ничего не чувствовала и была натянута, словно шкура убитого животного. Анна вновь и вновь хваталась за лицо, пытаясь найти на нем прежние черты, но здесь не было и частицы того, что было раньше. Ресницы, брови, всё, что когда-либо придавало лицу человеческую внешность, сгорело. Энергия, что работала внутри, хоть и помогла телу восстановиться, никак не смогла обеспечить возвращение к человеческому облику. Физическая боль ушла прочь, на задний план, когда Анна начала осознавать, в кого она превратилась.
Ее мать все так же стояла в дверях, не в силах сказать и слова, не в силах сделать шаг навстречу собственной дочери или убежать. Ее лицо замерло в ужасе, а глаза плакали. И от счастья, что ее любимая девочка проснулась, и от ужаса, что поселился глубоко внутри с самого первого момента их долгожданной встречи.
Анна рывком поднялась на ноги, пытаясь рассмотреть свое тело, руки, походившие на обесцвеченную кору дерева, ноги, дрожавшие под весом туловища, от которого уже успели отвыкнуть.
– Ма-ма.
Она сказала это через силу, преодолевая страх услышать собственный голос. Он оказался слабым и совершенно чужим.
– МАМА!
Пелена ужаса пропала с глаз измученной женщины. Она сделала несколько быстрых шагов навстречу, пряча лицо за руками. Словно бы это могло спасти ее от того безумия, что поселилось глубоко в ее мыслях.
Женщина кинулась на собственную дочь, колотя руками воздух, сотрясая его своими криками отчаяния.
– Уйди прочь! Сгинь, дьявольское отродье! Убирайся!
Кто-то возник в комнате так стремительно, что Анна даже не осознала этого. Мужчина, высокий и статный, он вытолкнул обезумевшую женщину за двери, а сам остался здесь, внутри. И прежде, чем он показал Анне свое лицо, она уже произнесла это слово.
– Отец, – она заплакала, чувствуя, как же много в нем сил, осознавая, что только он может быть рядом с ней в эту минуту.
– Доченька, – он обнял ее крепко, позабыв, что может причинить боль. Его глаза засветились счастьем. Мужчина видел в существе, стоявшем перед ним, свою дочь и больше никого. В ее полуоткрытых глазах он ощущал все ту же энергию и юность, что жила в его девочке с самого момента ее рождения. – Все пройдет, Аня, все будет хорошо…
Он повторял эти слова снова и снова, до тех пор, пока Анна сама не начала верить в них.
Юнна поднялась с пола, пробудившись от этого мучительного видения. На улице уже рассвело, пение птиц доносилось из сада, напоминая о том, что скоро проснется и весь остальной город. Девушка вновь посмотрелась в зеркало, убрав волосы назад: шрамы, свидетельствовавшие о последней операции двадцатилетней давности, загорелись огнем, напоминая о своем существовании. Мешая Юнне забыть о том, кем она когда-то была.
Юнна вернулась в свою комнату: постель давно остыла, а в воздухе повис странный запах отсутствия всего живого, запах чьего-то ухода. Но девушка не хотела терзать свое сознание этими мыслями. Она быстро переоделась в спортивный костюм и вышла прочь. Прочь из этой комнаты, из школы, в лес, где вновь могла остаться одна.
Сила кипела внутри, но это было очень приятное чувство. Для полного счастья Юнне не хватало лишь спокойствия. Она отдала бы все, что угодно, ради того, чтобы ее жизнь вдруг, в одно мгновение стала самой обычной. За жизнь, где ей не пришлось бы вновь и вновь сталкиваться с мучительными призраками прошлого. Возможно, она была бы счастлива, наслаждаясь жизнью обычной женщины, в заботы которой входят лишь хлопоты по дому, легкие мелодрамы без намека на глубокий смысл и болтовня с подругами. Ах, эта сладкая обычная жизнь, которая для Юнны была роскошью…
Свежий, даже холодный воздух очистил разум от ненужных терзаний. Утро было чудесным, совершенно не таким, с которыми приходилось просыпаться последнее время.
Прошлое Юнны было так далеко от нее сейчас, что счастье, не полное, как хотелось бы, но все же разливалось вокруг нее, заставляя первые лучи солнца ярче заливать горизонт, птиц – громче петь, ветер – ласковее развивать волосы.
Сейчас мимолетная мысль о Владимире показалась столь незначительной, что Юнна практически улыбнулась ей. Но словно гром среди ясного неба, подсознание опять сделало свой ход. Перед глазами все почернело, Юнна упала на землю так небрежно, что левая рука вывернулась совершенно неестественным образом. Девушка вновь оказалась в ловушке воспоминаний.
Она мысленно очутилась в далеком 1780 году, когда вся жизнь ее проходила за пределами города, вдали ото всех. Ее дом, спрятанный в лесной глуши, представлял собой крошечную землянку, потолок в которой были настолько низким, что даже Анна ходила чуть пригнувшись, чтобы не зацепить его головой. О, как же холодно и мрачно здесь было, в особенности осенними ночами, когда небо затягивалось ледяными тучами, обрушивая на землю мерзкие холодные дожди.
В этом доме Анна провела почти четыре года, прячась от людей днем, и выходя лишь после наступления тьмы. Лицо ее по-прежнему было изуродовано и иногда, перед самым наступлением сна, горело той же жуткой агонией, что и во время пожара. Но теперь Анна все реже вспоминала об этом, а в своем лице видела лишь символ устрашения, символ ее боли и одиночества, что несла она на своих плечах все это время.
Воспоминания закинули девушку в момент перед самым наступлением утра. Она лежала на кровати, сымпровизированной ею самой из обломков чьей-то скамьи, только застеленной грудой чужого хлама, который люди из богатых семей выбрасывали на радость беднякам.
Девушка только что вернулась с очередного похода за едой, зажимая под старым истертым пальто связку с хлебом и сырым картофелем, припрятанным для нее одной торговкой, не лишенной сердца. Откусив лишь крошечный кусочек черствого хлеба, Анна улыбнулась, ощутив мягкий долгожданный вкус. Силы совсем покинули ее и больше не подчинялись ее командам. Девушка все чаще ощущала себя простым человеком, уродцем, призванным работать на ярмарке для потехи других.
Она шмыгнула под одеяло, накрылась с головой, затушив горящую возле кровати свечу. Ветер за стенами землянки завывал, как дикий зверь. Но не это обеспокоило девушку. Какой-то странный шорох, похожий на шаги, не давал девушке забыться сном.
"Кто же это? Как узнали, что я здесь?"
Девушка не успела закончить мысль, ведь кто-то ворвался в дом так стремительно, что крючок, помогавший двери держаться, мигом обломился и со звоном отлетел к другой стене.
– Вот она! Воровка! – закричал мужчина с палкой в руке.
Он кинулся в сторону Анны, замахиваясь, раз за разом, устрашая свою жертву.
– Держи ее! – крикнул другой, осматривая темное помещение. – Не уйдешь-то теперь, воровка!
Их голоса раздавались в голове эхом, Анна закрыла уши, вместо того, чтобы сопротивляться. Тот человек, что был выше и шире в плечах, схватил девушку за грудки и поднял в воздух, отбросив прочь капюшон, под которым скрывалось лицо.
Его собственное лицо исказилось от ужаса, но тут же отчего-то повеселело. Губы растянулись в улыбке, мерзкий запах изо рта ударил в лицо Анны.
– Ты посмотри экая уродина, – он швырнул девушку в угол, прямо на холодный пол, и сам кинулся же следом, занося за спину палку.
Он бил снова и снова, но Анна держалась и даже не думала кричать. Мог ли кто-то причинить ей еще больше боли, чем это уже было сделано? Нет. Сердце ее было до того растерзано, что не могло воспринимать ничего, кроме того ужаса и отвращения, которые испытала Анна, впервые увидев свое лицо. Кроме жгучей боли, когда собственная мать пожелала ей смерти; кроме пустоты в сердце, когда умер отец, и девушка осталась одна.
Мог ли какой-то простой человек, не наделенный ни настоящей силой, ни разумом причинить ей еще больше вреда?
Он стал бить сильнее и стремительнее, словно забавляясь.
– Чего же ты молчишь? Может, немая, а? – В его голосе чувствовалась насмешка, он был явно доволен собой. – Кричи… Ну же, кричи, пока не убил!
Второй рылся в вещах Анны, надеясь найти хоть что-то ценное. Но ему то и дело попадались очередные лоскутки и шнурки, о предназначении которых мужчина, разумеется, не имел и понятия.
– Что ж она тут наворовала-то? Бей ее. Секи, что есть мочи. Пусть еще подумает, пойдет ли вновь в твой дом за едой… Секи!
Анна держала руки перед собой, закрывая лицо, сквозь пальцы, наблюдая за происходящим.
"И сколько можно мне терпеть все это? Так долго, так долго я бежала от всего… ела чужие помои, чтобы не подохнуть, как животное. Но осталась ли я человеком? С моим лицом? С этим куском глины вместо лица! Нет мне спасения, нет мне будущего, сколько бы лет я не прожила еще. Никто и никогда не обнимет меня. Никто и никогда не поцелует моих губ… Даже не взглянет на меня иначе, как с отвращением. Так лучше мне умереть сейчас, на радость этим дикарям, чем всю жизнь скитаться по подворотням. Не могу я больше так, не хочу я так… – Анна тихо заплакала, роняя слезы на грязное пальто и платок, окутывавший шею и грудь. – Так бей сильнее. Секи, что есть мочи. И пусть все это закончится прямо сейчас. Сейчас или никогда".
Она лежала на полу, полуживая, мечтая о смерти и освобождении, ощущая морозный воздух, лившийся снаружи. А на улице уже рассветало: луч солнца проник внутрь темной комнаты, упав прямо на лицо девушки.
– Яркий, – шепнула она едва различимо, улыбаясь, как безумная, в ожидании конца.
Этот луч был теплым и ласковым, обнимал ее обезображенное лицо своим светом, словно подслушал мысли Анны и выполнил ее заветное желание.
"Никто меня не обнимет, – пронеслось в ее голове, – только солнце сделает это".
Она закрыла глаза, наслаждаясь этим теплом и близостью.
Мужчина выдохся, согнулся пополам, переводя дыхание, и бросил палку на пол.
– Что ты? Устал уже? – второй перестал копошиться в том, что для него явно не представляло ценности. – Дай-ка я еще разок уродину эту…
Внутри Анны закипела энергия: она стремительно заполняла каждую клетку организма, не позволяя им умереть. Раны затягивались, синяки исчезали, рассасываясь за считанные мгновения. Тепло разливалось вокруг, заполняя воздух, накаляя его. Снежинки, влетавшие в дом, таяли, натыкаясь на горячую энергетическую преграду, окружавшую Анну со всех сторон.
"Что же ты делаешь со мной? Позволь мне уйти… Позволь мне навсегда уйти! Я уже давно не должна быть здесь! – девушка распахнула глаза, когда над ней нависла чужая тень. Анна посмотрела на мужчину открыто, с вызовом, не страшась уже ничего.
– Чего же ты ждешь? – шепнула она, а затем уже громко повторилась. – Чего же ты ждешь?! Бей! Не жалей своих сил, раз они у тебя есть! И всем расскажи, как я кричала! Всем скажи, что молила о пощаде, а вы, храбрецы, расправились со мной!
– Это чего ты еще говорить вздумала? – широкоплечий вновь схватил палку и бросился на девушку. – Молчи! И откуда только силы взялись, и смелость, ты, тварь безобразная?!
Анна успела лишь заметить, как тень чужой руки вновь нависла над ней, прежде чем ощутила удар.
Удар тот был ее собственный: энергия вынеслась за пределы тела стремительно, беспощадно, вновь и вновь обрушивая свою мощь на хрупкие человеческие тела. Один из нападавших умер почти мгновенно: его выбросило из дома, зашвырнув на несколько метров, пока тело не встретилось со стволом дерева. Таким громким был хруст то ли ломавшихся костей, то ли веток, что Анна не могла его не услышать. Она почувствовала, как жизнь навсегда покинула тело мужчины, и злость охватила девушку, держась за руку с ликованием.
Все мысли о смерти унеслись прочь.
– И как я только могла всерьез об этом задумываться? – прошипела Анна сама себе, вставая на ноги. Ее голос стал уверенным, слова были так горячи, что обжигали слух. – От рук такой падали я не погибну, найду себе достойнее концовку. Пока есть солнце, чьи лучи меня ласкают, я не уйду, – невидящий взгляд устремился на все еще живого человека. Он зажимал пальцами разбитый нос, глаза блестели страхом и непониманием. Мужчина не мог оторвать взгляда от уродливого лица воровки. – Ведь ему я нужна, меня солнце согреет. А вот вашим жалким телам его не видать!
Еще один сильнейший невидимый удар вырвался из ее рук, все тело Анны вспомнило силу, которой когда-то обладало. Это было невероятное чувство, словно после долгой разлуки, долгого мучительного странствия девушка вернулась домой. Это был трепет души и всплеск воли, заставивший Анну ступить за пределы тьмы, в которой она жила.