Приметив среди чумазых, в солярке и масле, солдат-механиков, одного не слишком уж занятого делом, то есть не ковыряющегося в движке, или лежащего под броневиком, а присевшего на гусеницу танка покурить, Успенский спросил:
- Воин, а где тут Дед?
Старшина взвода технического обслуживания Ваняев терпеть не мог, когда его называли по фамилии, позволяя это делать только комбату, да и то в строю, но, как на грех, отчеством Александр Мефодьевич был тоже обижен, потому и выбрал себе морскую кличку Дед. И требовал от всех, начиная с начальника штаба и заканчивая последним новичком, что бы его звали только так, а не иначе.
- Дед где-то здесь, - обвел рукой пространство ангара курящий.
- Ну, спасибо, воин, помог, - обиделся, было, Успенский, но тут за его спиной прогундосил сиплый голосок:
- Чего надо-то, Вещий?
Похожий больше на сказочного гнома, только без бороды, приземистый, кряжистый Дед в замасленной грязной робе подошел к вошедшим, протирая руки ветошью.
- Здороваться не буду, - предупредил Успенский, - потом три дня руки в щелочи держать надо, а я сейчас по штабам собрался, там все бумаги, которых коснусь, год соляркой вонять будут…
- А и не надо, - спокойно отреагировал Дед. - Чего пришел-то? Рассказать, как в штабах будешь бумажки перекладывать?
- Было бы, чем хвастаться, - вздохнул Успенский. - Я за машиной пришел, в комендатуру надо, а это ж другой конец города, да и поздно уже, не успеть пешком до темноты…
- А ты прям темноты испугался, - захохотал Дед. - Ладно, не жалко своим людям, бери вон любой из мотоциклов и езжай… У меня их с запасом, если, как всегда, разобьешь - не жалко…
- Так ведь нельзя на мотоцикле по городу, сам приказ знаешь, - сказал Успенский, - только в составе колонны или не меньше пяти единиц, а нас всего двое.
- Так возьми сопровождающих, - буркнул недовольно Дед, догадываясь уже, что будет просить старший сержант. - У тебя целый взвод бездельничает, а каждому, небось, охота по городу прокатиться.
- В комендатуру еду, Дед, - пояснил еще разок Успенский. - Хочешь, что б опять батальон на высоких совещаниях склоняли, как махновцев и анархистов?
- Да понял я, понял уже, что тебе машинку хочется… Только какую хочется - не дам, - строго сказал Дед.
- А какую мне хочется? - хитро спросил Успенский.
- Додж трофейный тебе хочется, потому, как еще ни разу на таком не ездил, - пояснил свою догадку Дед. - А если ты его по незнанию в первый же раз и сломаешь?
- С чего это я его ломать буду? - обиделся Успенский, - или у него колес меньше, или тормоза на заднем сиденье приделаны?
- А там спидометр в милях, а не километрах, - рассудил Дед. - И все датчики на бензин, на масло в каких-то галлонах. Переделывать все циферблаты надо…
- Ладно, я уж понял, что ты жадюга, каких мало, - огорченно сказал Успенский. - Возьму тогда нашего "козлика"…
- Вот это - бери, хоть два, - мгновенно согласился механик. - Все на ходу, один даже под завязку заправленный стоит, типа, дежурный, если кому из офицеров куда ехать…
… Город, про который Пан раньше думал, мол, город и город, только не наш, при свете заходящего солнца оказался настолько чужим, что новичок практически не отрывался от окошка автомобиля, ведомого старшим сержантом. Юркий, чуть неуклюжий внешне "козлик" горьковского автозавода, раскрашенный в камуфляжные пятна, без привычных штатских номеров, не торопясь катил по чужим улицам, ведь и сам Успенский не часто выбирался сюда, а уж в комендатуру попадал всего один раз после окончания боев. Но дорогу, вернее, направление, в котором следует двигаться, запомнил неплохо, вот только в толчее многочисленных машин на улицах не стал давить на газ, предпочитая не спеша добраться наверняка, чем на скорости проскочить нужный поворот или вообще столкнуться с каким-нибудь лихачом из местных.
А Пан смотрел на цивильно одетых граждан, спешащих по улицам домой после рабочего дня, и не успевал поражаться разнообразию лиц, одежды, цветов кожи. И пальмам, растущим прямо на бульваре, и огромным рекламным вывескам, кое-где попорченным пулями и осколками. Город хоть и взяли без боя, но кое-какие отдельные очаги сопротивления фанатиков или просто сумасшедших подавлять пришлось. Поразило Пана и наличие разнообразных банков, за сорок минут поездки как минимум два десятка раз мелькали вывески с этим иностранным, но так легко узнаваемым и без переводчика, словом. И еще - множество мелких магазинчиков, занимающих практически все первые этажи жилых домов, многочисленные ларьки и павильончики. То там, то здесь мелькало "shop", "shop", "shop" с разнообразными прибавками, понять которые Пан был не в силах.
А вот солдат в городе практически видно не было, только уже ближе к комендатуре стали попадаться патрули из трех-пяти человек, похожие на тот, что встретился им ночью возле бара: штурмгеверы с примкнутыми штыками, рация, офицер во главе.
- Наших что-то маловато, - поддержал не высказанную мысль Пана Успенский. - Хотя, что им в городе днем делать? Боевые части далеко на востоке за городом стоят, увольнений практически нет, а комендантские службы только с темнотой активизируются…
Возле огромного, старинной постройки здания, окруженного парком и металлической оградой из тонких, похожих на пики, прутьев, старший сержант притормозил.
- Вот она, комендатура, - пояснил он, - говорят, дом бывшего губернатора под нее реквизировали, а еще раньше здесь дворец какого-то испанского наместника был…
- А зачем дворец-то нам нужен? - поинтересовался Пан.
- Да это он внешне, как дворец выглядит. Внутри всё современное, здесь же аппарат местного губернатора работал, ну, как у нас - облсовет, считай. И связь есть, и кабинеты обустроены, - рассказывал Успенский, выруливая через блок-пост у ограды на узенькую садовую дорожку. - Не строить же с нуля всё, пусть уже имеющееся нам послужит.
У центрального входа в комендатуру дежурил бронетранспортер, а у дверей стояла пара солдат с штурмгеверами, но выправкой хозвзвода. Пану даже слегка стыдно стало за них, ведь в комендатуру не только свои, военные приезжают, но и местные по разным делам должны приходить-уходить, а тут такие обормоты у дверей.
Впрочем, настроение Пана разом изменилось, как только они с Успенским шагнули за порог. И если стоящие снаружи у дверей часовые и ухом не повели на входящих с оружием старшего сержанта и рядового, то внутри здания, в широком пустом вестибюле их встретил пристроенный рядом с лестницей на мешках с песком пулемет. И трое с повязками комендантского патруля, с штурмгеверами наизготовку, во главе с офицером, занимающим позицию чуть позади солдат. Видимо, расхлябанные хозяйственники у дверей снаружи должны были просто притуплять бдительность возможных диверсантов.
- Назовитесь! - строго потребовал патрульный офицер.
- Старший сержант Успенский, рядовой Панов, шестой штурмовой. К своему особисту, - закончил Успенский, не дожидаясь нового вопроса.
- По вызову или по своей инициативе? - скорее формально спросил офицер, кто же по своей воле пойдет к особисту?
- По своей, - буркнул Успенский, - дело есть…
Офицер, только теперь в полумраке вестибюля Пан разглядел его звездочки - старший лейтенант, - удивленно уставился на сержанта. Как-то не вязался в его понятиях боевой штурмовик с особистом, большую часть времени просиживающем в кабинете.
- А если его на месте нет, ну, или занят он, к примеру, чем-то своим, особым? - поинтересовался старлей, зачем-то затягивая время.
- Наш особист для своих всегда время найдет, и на месте окажется, - твердо отрезал Успенский.
В этот момент из неприметной дверцы совсем рядом с патрульными и их гостями, прикрытой от нескромных глаз развесистой пальмой в кадке, выглянула вихрастая рыжеволосая голова.
- Тарищстарлетнант, - протараторил выглянувший из двери боец. - Ждут их, просили пропустить…
Затянувшиеся расспросы начальника патруля тут же стали ясны, как божий день. В комнатке сидел, все слушал и связывался с офицерами, к которым шли посетители специально выделенный боец. А начальник патруля просто изображал неуемное любопытство, выжидая решения. И только после этого, он скомандовал бойцам "Вольно", и стволы штурмгеверов уставились в пол. "А ведь у каждого, небось, патрон в патроннике и предохранитель снят", - подумал задним числом Пан, проходя мимо патрульных. Такая бдительная встреча порадовала его, несмотря на невольно побежавшие по спине мурашки - а ну, как, кто из ребят случайно за спуск заденет?
- Найдете своего особиста-то? - вслед им спросил старший лейтенант.
- Я ему сам кабинет обставлять помогал, - ответил Успенский, - думаю, не успел еще съехать…
И повел Пана по широкой и пологой, серо-мраморной, изрядно затоптанной солдатскими и офицерскими сапогами, лестнице на второй этаж. Там, по широкому, застеленному ковровой дорожкой коридору, облицованному в человеческий рост деревянными панелями, мимо них то и дело проскакивали офицеры и солдаты. Несмотря на довольно поздний час, работа в комендатуре не стихала, да и жили практически все офицеры тут же, подле своих рабочих мест, потому и длился у них рабочий день обычно от подъема до отбоя.
На втором этаже Успенский почти сразу же свернул из коридора в узкий, коротенький аппендикс, оканчивающийся роскошной, резной дубовой дверью. Пан думал, что сержант хотя бы для приличия постучит, прежде чем входить в кабинет к начальнику особого отдела, но тот чуть ли не ногой распахнул двери… как оказалось, приемной, небольшой комнатки перед кабинетом, в которой сидела за барьерчиком у стола заставленного телефонами и пишущей машинкой - барышня. Иного слова Пан не смог подобрать, увидев круглолицую, голубоглазую коротко остриженную блондинку, губки-бантиком, с такими же, как у него самого, пустыми погонами.
- Настя! Привет, - сказал Успенский от входа. - Как у тебя жизнь молодая? Не обижают тут?
Настя заулыбалась, помотала головой, сначала соглашаясь, потом отрицая, и, наконец-то, высказалась:
- Здравствуй, Вещий Олег, разве тут кто обидит? Я и сама кого хошь обижу, вот разве что только телефоны эти проклятущие… и машинка сволочная…
- Давай, перебью их, - серьезно сказал Успенский, доставая из кобуры "семена".
- Ой, шутник, - засмеялась Настя, - ты лучше погоди, я сейчас доложу, он еще не знает, что вы пришли, хоть и ждал после обеда, что будете…
- Настучал уже кто-то, вот мастера, - проворчал Успенский, с нарочитой ленцой возвращая пистолет на место.
- Не настучали, а своевременно доложили, - поправила Настя, подымая телефонную трубку: - Пал Сергеич, тут к вам Вещий с еще одним, новеньким, не знаю, как его зовут… Ага, запускаю…
Пан успел только подумать о том, что звонок снизу, от патрульных не прошел дальше секретарши, и что Настя секретарша не простая, раз имеет право решать, кто может, а кто нет проходить к ее начальнику, а барышня уже кивнула:
- Проходите…
- Наша девчонка, здесь после ранения, - успел шепнуть Пану через плечо старший сержант, когда Настя оказалась за их спинами, но уже через секунду разговаривать между собой стало не положено по уставу и остальным, писанным и неписаным, армейским правилам.
В просторной комнате, за письменным столом, заваленном документами, картами города и его отдельных районов сидел моложавый мужчина с совершенно седыми висками, в простом штурмовом комбинезоне, но с темно-синими погонами капитана госбезопасности.
Пан разве что рот не открыл от удивления, до сего момента считая, что Успенский называл особиста капитаном по армейским меркам. А оказалось, что перед ними сидит… нет, встает из-за стола и выходит навстречу целый подполковник. И это с учетом, что сам комбат носил звание майора, а в штурмовые части даже из госбезопасности за провинности не ссылали, понимая, что здесь нельзя ничего напутать, перестраховаться или пропустить мимо глаз и ушей очевидное.
* * *
- Здорово, Вещий, - поприветствовал Успенского капитан госбезопасности Мишин.
- Доброго вечерочка, Пал Сергеич, - ответил тот, пожимая руку капитану.
- Знакомь, кто с тобой?
- Рядовой Панов, - решил взять инициативу в свои руки Пан, старательно изображая стойку "смирно".
- Новичок, на ротного снайпера натаскиваю, - сказал Успенский. - Пока позывной Пан, а там видно будет.
- Очень хорошо, Пан, - Мишин и ему протянул руку. - То, что я Пал Сергеич, уже знаешь, так и обращайся.
- Слушаюсь, - все еще не отошел от внезапного возвышения капитана в подполковники Пан.
Впрочем, дружеское отношение к оному старшего сержанта и просьба не переходить в предстоящей беседе на официальный тон, уже поспособствовала легкому расслаблению рядового.
- Садитесь, друзья, - Мишин подвел сержанта и растерянного Пана к маленькому столику в уголке кабинета, окруженному как раз тремя стульями. - Садитесь и рассказывайте, что такого вчера вечером вы в городе натворили, что меня прямо с утра огорошили благодарностью…
- Благодарность - это вот к нему, - кивнул Успенский на Пана, усаживаясь и доставая из кармана портсигар.
Взглядом попросив у капитана госбезопасности разрешения закурить, Успенский достал папироску и принялся её тщательно обстукивать о крышку портсигара. Мишин, бросив на столик собственную зажигалку, держал паузу, ожидая рассказа.
- Пан правильно среагировал, когда из-за угла на нас мотоциклист с ружьем выскочил, - сказал, наконец-то, Успенский, поняв, что от растерянного снайпера сейчас ждать объяснений бесполезно. - Снял его с первого выстрела. Подошли, посмотрели, обыскивать не стали, не наше это дело. Потом привалил этот полицай, стал требовать, что бы мы в участок с ним пошли. А нам, зачем его участок? Мы же не по участкам шляться туда пришли…
- А зачем вы туда пришли? - мягкой усмешкой уточнил капитан. - Водки попить?
- Честно? - спросил Успенский. - Честно, так что б вот Пана немного развлечь. Его Волчок загонял за две недели. Да и не дело это для новичка - в городе не побывать. Я так считаю.
- Ладно, понял, лекцию о вреде пьянства вам читать не буду, - сказал Мишин.
- О вреде? - нарочито удивился Успенский. - Сегодня с утра Пан полностью снайперский норматив для пехоты выполнил. Мне Волчок успел доложить. Это после пьянства и… х-м-м… блядства…
- Так у вас еще и блядство в эту ночь было? из-за него и пришли? - спросил Мишин.
- Нет, то есть не только из-за него, вот, пусть Пан докладывает, с ним все приключения творились… - наконец-то, переложил бремя со своих могучих плеч на плечи новичка Успенский.
Пан достал из кармана штурмкомба записку официантки и положил её на столик.
- Вот, всё началось, когда я Пельменя в туалет повел. Ну, то есть не повел, он сам пошел, а я, как бы сопровождающий…
В начале у Пана получалось туго, скомкано, он постоянно отвлекался, сбивался, то ли смущаясь, что докладывает особисту в таких высоких чинах, то ли просто смущаясь рассказывать. Но постепенно дело наладилось, и Мишин итогом остался доволен.
Подхватив со стола какую-то папочку, он тут же, при ребятах, вшил туда конвертик, положил в него записку, подписав на конверте, что именно тут лежит, когда было положено и кем. Потом сказал:
- Этими делами займусь завтра, у нас тут уже маленькая бригада организовалась, как раз по борьбе с наркотиками, вот завтра и соберу всех заинтересованных, дам им наводку на этот бар. А ты не думал, Пан, почему девушка именно тебе записку оставила? Могла бы с таким же успехом сунуть в карман Пельменю вашему, или, вот, старшему сержанту Успенскому?
- Не думал, товарищ капитан, извините, Пал Сергеич, - отозвался Пан, - наверное, я ей чем-то приглянулся, иначе от чего бы?
- А ведь точно, Пал Сергеич, - подхватил Успенский. - Пельмень наш - он пельмень и есть, и внешне, и внутренне. Я для девчонки дядя уже взрослый, да еще и явно старший в компании, у официантов на этот счет глаз наметанный. А Пан - и молодой, и симпатичный, вот к нему она и решила обратиться…
- Проверим, поговорим с ней, - согласился Мишин. - А теперь, как я понимаю, самое главное? Или у вас таким скромным приключением ознакомление с городским дном и закончилось?
- Ну, зачем же так сразу - "с дном", - поморщился Успенский. - С жизнью аборигенов, как у Миклухо-Маклая, вот так правильнее. А вообще-то, Пал Сергеич, самое интересное и произошло в самом интересном месте.
- Знаю я твои интересные места, - добродушно отметил капитан, - с адресочка этого места и начинай.
- Нет там адресочка, вернее, не знаю я его, - теперь уже пришла очередь смущаться Успенскому. - Если по улице, это восьмая стрит, кажется, от развалин почти до конца пройти, то первый тупичок слева. Ну, покажу, если что, Пал Сергеич… На первый взгляд - простой бордельчик, на второй - тоже самое…
Дальше, смущаясь, рассказывал Пан, старательно обходя интимные моменты своих отношений с мулаткой. Впрочем, попытка ускользнуть от подробностей не удалась. Выслушав, как думалось Пану, главное про умершую и воскресшую проститутку, капитан посмотрел на Успенского, желая то ли получить подтверждение в нормальности Пана, то ли, наоборот.
- Пан, конечно, еще не опытный, - кривовато усмехаясь, сказал старший сержант. - Но уж определить, есть у человека пульс или нет, он может. Тем более, не в горячке боя, не торопясь никуда. И с нервами у него всё нормально, как бы иначе сразу в снайпера попал? И пили мы все вместе одно и то же. Вот такая каша заваривается, Пал Сергеич.
- Иная наркота, особенно галюцегенная, может очень избирательно действовать… - задумчиво сказал Мишин, припомнив, видимо о чем-то своем, штурмовикам неизвестном. - Но тут не похоже на наркотики. Я, по крайней мере, о таких не слышал. Глюки, они всегда за пределами разумного. Слушай-ка, Пан, а теперь давай подробности: как и что ты с этой мулаточкой делал? И не стесняйся, ты же взрослый мужик, в конце концов, представь, что ты у врача, ему надо рассказывать всё без утайки. Просто я хочу понять, все ли нормально у вас там было, не отличалась она от других, а ты, со своим маленьким опытом, вряд ли точно скажешь… Так что, давай… а мы потом тут же забудем все подробности, если это к делу не относится, обещаю тебе.
Почему-то в обещание сразу всё забыть Пан не поверил, а вот в то, что капитан Мишин и Вещий не будут трепаться о его похождениях на каждом углу, верилось сразу. Но все равно, некоторое время Мишин и Успенский выслушивали пановское мычание, просматривали жестикуляцию, пытаясь определить, что то или иное движение означает в их собственной системе взаимоотношений с женщинами. Когда же старшему сержанту это надоело, он попросил Пана рассказать всё без фокусов, народными выражениями и так, будто сам Пан видел это со стороны, как бы в кино, а теперь просто пересказывает друзьям.