- Да, - ответил Веттели хрипло, он почувствовал, что в горле действительно пересохло до боли. - Да, это было ужасно! И пить я тоже хочу. Какое счастье, что ты пришла! Без тебя я бы просто пропал! - это было сказано с большим внутренним убеждением.
Морс был прохладным и освежающе-кисловатым. Веттели пил, Эмили глядела на него с умилением. А потом пожаловалась:
- Саргасс меня расстроил. Сказал, что у тебя бледный вид, поэтому он подозревает у тебя малокровие.
- Ну вот! Все меня сегодня в чём-то подозревают! Ты ему не верь, нет у меня никакого малокровия, это мой природный цвет… Он поэтому велел мне пить железо?
- Поэтому, - ответила Эмили, и спросила подозрительно. - А ты уже пил?
- Пил, - заверил Веттели, не моргнув глазом. Он ведь правду сказал - ещё в Такхемете, в полевом госпитале, его заставляли принимать какую-то бурую гадость, оставляющей во рту привкус ржавчины.
Но мисс Фессенден хоть и не умела читать мысли, однако, прозорливостью, похоже, не уступала Гвиневре.
- Когда? - был следующий вопрос.
Пришлось признаваться, что летом.
- Так я и думала! - торжествующе объявила Эмили. - Давай-ка, будь умницей, выпей при мне.
- Не могу, - Веттели сокрушенно вздохнул. - Не поместится. Я же на твоих глазах выпил три чашки морса. Неужели ты хочешь, чтобы я лопнул?
Но в том, что касалось медицины, Эмили была неумолима.
- Не бойся, не лопнешь. Ты даже не представляешь, сколь велики резервы человеческого организма! - утешила она и пообещала коварно: - Если выпьешь - я тебя поцелую. По-настоящему! - в щёчку она его уже целовала.
- Правда? - после такого обещания Веттели готов был опустошить хоть всю Гринторпскую аптеку разом.
- Клянусь рогами божественного Цернунна! Пей!
…Это было прекрасно! А могло быть ещё прекрасней, если бы не знакомый голос из пустоты:
- О-о-о! Неужели, они, наконец, решились поцеловаться?! А я-то думала, до этого дойдёт не раньше первых чисел декабря! Надо же, как просчиталась! С ума можно сойти!.. Ай! Спугнула! Целуйтесь-целуйтесь, уже ухожу… хотя, нет, поздно. Сейчас постучит посланец от вашего директора и позовёт всех на совещание в учительскую комнату. Придётся отложить ваши нежности до лучших времён.
- Считается, будто гринторпские феи водятся в парке, - сердито заметила Эмили, глядя в пространство. - Очень спорное утверждение!
- Именно там они и водятся, - авторитетно заверила Гвиневра, спикировав на подоконник. - Никак не возьмут в толк, дурёхи, что зимой в школе гораздо комфортнее. Тепло, уютно, множество культурных развлечений…
Тут Эмили явно хотела вставить что-то ядовитое, но не успела. В дверь постучал "посланец".
- Коллеги! - в голосе профессора Инджерсолла звенело горькое отчаяние. - Нет нужды объяснять, по какому поводу мы с вами сегодня собрались. То, что произошло утром… - он запнулся - Ах, нет сил говорить! Давайте сразу к делу.
"Вот правильно", - подумал Веттели, он не любил долгих и красивых речей и был рад, что в Гринторпе ими не увлекаются.
- Итак, снова случилось непоправимое. И если первое происшествие было расценено как несчастный случай, притом, скорее всего, ошибочно, то второе однозначно определено как убийство, жестокое и хладнокровное.
Гробовое молчание повисло в зале, похоже, для большинства присутствующих слова профессора стали новостью. Неужели они до сих пор питали какие-то иллюзии?
А Инджерсолл продолжал сурово.
- Простите, что вынужден вам это сказать, но таковы сегодняшние реалии. Убийца среди нас, коллеги. Это либо один из сотрудников школы, либо кто-то из близкого к ней окружения. Под подозрением каждый взрослый человек, каждый из вас, и я в том числе. Надёжного алиби, по заключению полиции, нет ни у кого.
Нет и уверенность, что сегодняшнее убийство было последним. Поэтому мы должны сделать всё возможное, чтобы обезопасить в дальнейшем наших воспитанников. Я, как директор Гринторпской школы, считаю необходимым пойти на крайние меры. С завтрашнего дня и до окончания расследования будут объявлены внеочередные каникулы, и все воспитанники будут распущены по домам. Сотрудникам школы, наоборот, не рекомендуется покидать Гринторп без уведомления полиции. Пока ещё только "не рекомендуется". Но я надеюсь, что каждый из вас понимает всю меру ответственности, что на нас легла, и не станет осложнять работу полиции необдуманными действиями.
Молчание стало ещё тяжелее, к такому заявлению учителя не были готовы. Трудно сказать, о чём думал каждый из них в этот момент, а что касается Веттели, так ему стоило большого труда сдержать неделикатно-радостный возглас. Идею с внеплановыми каникулами он счёл великолепной и даже бессовестно возмечтал, чтобы расследование тянулось как можно дольше.
К сожалению, не все были с ними согласны.
- Погодите, погодите, господин директор, - до отвращения знакомый голос раздался вдруг из дальнего угла. Оказывается, инспектор Поттинджер тоже присутствовал на собрании, сидел за развесистой пальмой в кадке, поэтому Веттели его и не заметил. Сама пальма принадлежала, конечно же, Киту Мармадюку Харрису, о чём свидетельствовала маленькая вывеска, сделанная его красивым округлым почерком: "Коллеги, убедительная просьба, листья руками не трогать и ствол не ощипывать. К.М.Х." Судя по тому, что вышедший вперёд инспектор машинально катал что-то в пальцах, он всё это время именно ощипывал ствол, сдирая с него коричневые волоконца.
- Что значит, "дети будут распущены по домам?" А если убийца среди них? Кто вам сказал, что под подозрением только сотрудники? Я же, кажется, ясно и чётко выразился "под подозрением вся школа".
И без того бледное лицо профессора сделалось совсем зелёным.
- Да, но я не думал, что это касается детей! Это же просто абсурд! Ребёнок не может быть убийцей!
- Кто вам такое сказал? - стоял на своём сыщик. - Уж поверьте моему богатому опыту, из детей, при желании, получаются отменные преступники! А уж в вашей-то школе и вовсе не разберёшь, где учитель, где ученик…
"В мой огород камень", - усмехнулся про себя Веттели.
- …и выглядят они как сущие головорезы! С таким столкнёшься в тёмном переулке…
"А вот это уже не про меня. Это он, скорее всего, встретил Робина Гордона-младшего, и тот его впечатлил".
Робин Гордон-младший не мог не впечатлить. Парню исполнилось шестнадцать лет, характер у него был смирный, как у ягнёнка, умом не блистал, но учился прилежно, кроме того, был единственным сыном Робина Гордона-старшего, барона, пожизненного аппеляционного пэра парламента. Но являясь столь респектабельной личностью, Робин Гордон-младший имел такую устрашающую внешность, будто отцом его был не член Палаты лордов, а какой-нибудь пещерный тролль с холодных берегов континентального севера. Так что в этом вопросе инспектора Поттинджера можно было понять.
Но директор Инджерсолл считал иначе. Он смерил оппонента убийственно презрительным взглядом поверх очков, возразил холодно:
- Вы говорите ужасные вещи, господин полицейский. Да, в нашей школе случилось большое несчастье. Но это не даёт вам никакого права на высказывания, дискредитирующие наших учеников и учителей. Ваше дело - искать убийцу, а не навязывать нам свои болезненные суждения. И между прочим, полицейскому, способному испугаться ребёнка, встреченного в переулке, пусть даже тёмном, я посоветовал бы сменить место работы. Так было бы лучше и для его хрупкой нервной системы, и для общества, которое он призван защищать!
Профессор был великолепен. Будь это уместно, Веттели ему зааплодировал бы.
Да только беда в том, что в словах отвратительного Поттинджера было гораздо больше истины, чем хотелось бы…
…Очень странное и неприятное чувство - жарко и холодно одновременно. От палящего полуденного солнца не спасает даже плотная ткань палатки, дышать внутри положительно нечем. А снаружи ещё хуже, будто на раскалённой сковороде. Но даже эта страшная жара не способна унять озноб, холод рождается где-то внутри организма, заставляет его мелко дрожать и стучать зубами. Впору отправлять денщика за вторым одеялом - смех и грех. И вообще, дурацкая ситуация: полковой врач сам жив-здоров, но малярию вылечивать не умеет, только и способен, что давать хинин. Раз и навсегда от малярии избавлял гарнизонный маг, но он три недели назад был убит нелепейшим образом - собственно, только так и можно убить мага. Два огненных шара столкнулись в полёте. Шанс - один на миллион, но всё-таки случается иногда и такое. И как всегда происходит в подобных случаях, каждый заряд вернулся в свой фламер. Со всеми вытекающими последствиями для того, кто держит фламер в руках. В общем, маг умер. Новый застрял где-то в пути. В полку началась четырёхдневная малярия, старый, скудный запас хинина кончился, новый тоже застрял где-то в пути - вот и извольте радоваться, господин капитан, когда ещё доведётся замёрзнуть на обжигающей жаре?
Веттели завернулся в одеяло и тихо захныкал - мучиться предстояло ещё часов пять, не меньше. Хотелось заснуть - не удавалось. Не жизнь - казнь Такхеметская!
Но потом он всё-таки стал засыпать: в голове приятно поплыло, и трясти стало, кажется, поменьше. Показалось вдруг - то ли вспомнилось, то ли приснилось - будто он снова в Эрчестере, в школьном дворе, идёт по первому снегу, оставляя цепочку мокрых следов, а с неба медленно падают крупные белые хлопья, тают на рукавах его куртки. Куртка промокла, от этого немного холодно, но всё равно весело, потому что сейчас он войдёт в школу, поднимется в свой класс - а там все живы…
Вдруг дикий, нечеловеческий визг ворвался в эту призрачную идиллию, разнёс её вдребезги. От неожиданности Веттели даже вскочил, хотя только что не мог оторвать голову от подушки. Вокруг опять был ненавистный Такхемет, душная палатка, а шум доносился снаружи. Добрые боги, что же это может так невыносимо, погибельно визжать? Что за новая напасть? Стало жутко. Схватив риттер в правую руку и палаш в левую (много бы он сейчас, конечно, навоевал палашом!), Веттели выскочил наружу.
И сразу понял, что опасности никакой нет. Визжала не очередная атакующая нежить из богатого арсенала вражеских колдунов, а самый обычный человек. Мальчишка-туземец, сирота лет тринадцати-четырнадцати, недавно прибившийся к полевой кухне и выполняющий разные мелкие поручения за миску каши. Веттели узнал его по правой половине лица, левая же являла собой один багровый, распухший кровоподтёк, кажется, там уже и глаза не осталось. Мальчишку как щенка, за шкирку, держал капрал Барлоу, и не просто держал, а совал босыми ногами прямо в пламя костра - понятно, отчего тот так душераздирающе визжал и бился. Вот шайтан, что же это за живодёрство такое?
Тут капитан Веттели, по-хорошему, должен был заорать, чтобы озверевший капрал прекратил творить безобразие, но голос куда-то пропал, и вместо командного окрика получился какой-то полузадушенный писк, которого вообще никто не услышал.
Зато появился лейтенант Касперс - молодец! Вовремя!
- Да что же ты творишь, скотина? - налетел, ребёнка отнял - тот кулём повалился на песок, закрыв голову руками в ожидании новых побоев. Потом обернулся к капралу, но заметил Веттели.
- Берти, ты совсем идиот? Зачем ты вылез… то есть, сэр, вы больны, напрасно вы встали, - это он вспомнил о младшем по званию, что не гоже подавать ему дурной пример столь вопиющим пренебрежением субординацией. Тоже, конечно, "вовремя".
- А! - махнул рукой Веттели, игнорируя и "идиота" и "сэра". - Вы и мёртвого поднимете. Что тут происходит, объяснит кто-нибудь?
- Ну? - Касперс сверкнул на капрала белыми, бешеными глазами. - Объясни господину капитану, за что ты измывался над ребёнком, ублюдок?
Барлоу в ответ нагло сплюнул сквозь зубы.
- А вы попридержите коней, господин лейтенант. Над ребёнком я измывался? Над этим, да? А вы подите, посмотрите. В крайнем шатре, где малярийные лежат. И в кухонном посмотрите тоже. Трупы там, господин лейтенант, десять штук, один к одному. Я этого поймал, когда он им, бесчувственным, глотки резал. И повара он сонным прикончил. Всё, нет у нас в роте повара, господа офицеры. Жрать-то что будем, а?
- Лейтенант, проверь, - тихо велел Веттели.
Касперс убежал, вернулся зелёный.
Лагерь загудел растревоженным ульем.
Вот оно, значит, как. Засланный оказался сирота. Бывает. А повара жалко. Ох, как жалко повара! Ленивый был, скотина, вороватый, выпивоха, но какие каши варил! И сироту прикормил, а тот его ножом по горлу…
Сирота корчился в песке.
- Расстрелять, - коротко велел Веттели.
Подошёл Касперс, обнял за плечи.
- Капитан, идём уже отсюда, ты же едва стоишь. Зачем вообще вставал, сами бы разобрались.
- Идем, - хорошо, что подошёл, поддержал - сил совсем не осталось, пришлось бы, пожалуй, уползать в палатку на четвереньках.
За спиной раздался выстрел.
Офицеры не обернулись.
- Хорошо, господин директор, - неприятно ухмыльнулся сыщик. - Не желаете слушать мои суждения - дело ваше. Но распускать воспитанников я вам запрещаю, у меня есть нужные полномочия.
- Послушайте! - потерял терпение бедный профессор. - Если вы так настаиваете, пусть старшеклассники останутся в школе. Но младших-то воспитанников мы можем отпустить? Неужели вы и их подозреваете в убийстве? Это же просто глупо! Бедный Мидоуз был рослым парнем, первокурсник просто не дотянулся бы до его глаза!
- Шило можно и метнуть, - угрюмо возразил Поттинджер.
- О-о-о! Добрые боги! - простонал профессор. - Девятилетний ребёнок неизвестно где добывает сапожное шило - мы в школе ничего подобного не держим - без всякой на то причины бросает в старшеклассника и с профессиональной меткостью попадает точно в глаз! Вы сами-то поверите в такую историю?
- Моё дело не верить, а проверять. Все ученики останутся в школе.
- А девочки?
- И девочки тоже.
Среди собравшихся начался возмущённый гул, и директор не стал призывать к порядку.
- Возмутительно!
- Бесчеловечно!
- …большой риск…
- …сущий абсурд!
- Жалобу в полицейское управление…
- … надо добиваться своего…
- Подождите, господа!
Это был голос Токслея.
- Послушайте! Всё это, конечно, ужасно. Но боюсь, господин полицейский прав.
- Что? Прав? Вы о чём, Фердинанд? - в возмущённом голосе Инджерсолла явственно слышалось: "Уж о вас-то я был лучшего мнения". Но Токслей выдержал гневный взгляд начальства, ответил очень спокойно.
- Я вот о чём. Разумеется, первокурсник, тем более, девочка, не мог совершить эти убийства. Не мог, если оставался самим собой. А если он был одержим? Мисс Брэннстоун, чисто теоретически, способен ребёнок, будучи одержимым, сотворить что-то подобное?
Ведьма тяжело поднялась с места, ответила мрачно, ни на кого не глядя.
- Одержимый мог и не такое сотворить. Бывали случаи… - она не стала продолжать.
- Но ведь это можно выяснить? Ведь одержимость как-то выявляется? - выкрикнул Гаффин истерически, похоже, он здорово перепугался.
- Можно, - согласилась Агата ещё мрачнее. - Но времени на это уйдёт немало, предупреждаю сразу.
- Вот видите, сэр, - тихо сказал Токслей, глядя профессору в глаза. - Как это ни ужасно, но детей распускать нельзя. Если убийца среди них - одним богам ведомо, чего ещё он может натворить, оказавшись в семье. Мы-то уже, по крайней мере, предупреждены и будем начеку. А как вы станете объяснять родителям? "Следите за своей девочкой, возможно, это именно она заколола двух наших воспитанников"?
- Да, - только и сказал Инджерсолл, - да.
На него стало жалко смотреть, в одну минуту человек будто состарился на десять лет: плечи поникли, взгляд потух, бессильно упали руки.
Спасибо ещё, что Поттинджеру хватило то ли ума, то ли такта никак не комментировать ситуацию. Он просто поднялся и ушёл, так что обошлось без высказываний типа "Ну что я вам говорил!"
Люди растеряно молчали.
- Я полагаю, собрание на этом можно закрывать? - непонятно к кому обращаясь, спросил директор деревянным голосом.
- Но разве мы не должны обсудить, какие меры следует принять, чтобы максимально обезопасить наших учеников? - мягко, будто обращаясь к больным, напомнил Токслей.
- Верно! - воскликнул Инджерсолл, оживляясь: утопающему протянули соломину, и он в неё вцепился. - Конечно, мы должны что-то предпринять! У кого какие соображения, господа? Мистер Токслей, мистер Веттели, вы люди военные, вы можете что-то предложить?
К такой постановке вопроса Веттели готов не был - у него (да и у всех остальных) уже успело войти в привычку, что на школьных совещаниях он исполняет роль безмолвного статиста. Впрочем, ответ был очевиден, странно, что Токслей не озвучил его первым… хотя, нет, не странно, а наоборот, очень предусмотрительно. Это избавило лейтенанта от незавидной участи превратиться в мишень для язвительных острот.
- Конечно, - тихо и скромно, почти себе под нос, сказал Веттели, недоумевая, что тут можно обсуждать. - Просто до того, как убийца будет пойман, воспитанники должны перемещаться по школе группами не менее трёх человек и ни при каких обстоятельствах не оставаться в одиночестве. Кроме того, свободу передвижения желательно свести к минимуму.
Казалось бы, что может быть логичнее?
- Неужели? - ехидно прищурился мистер Лэрд, преподаватель латинского. - Это как же понимать? Если во время урока кто-то один попросит разрешения выйти, я должен буду снарядить сразу троих? Это уже какой-то туалетный поход получится!
Гаффин по-мальчишески хихикнул, остальные неприятно заулыбались.
- Да разве за всеми уследишь? - подключился зловредный хозяин милейшего авокадо. - Этим несносным мальчишкам только скажи, чтобы ходили по трое - они из кожи вон вылезут, чтобы разбежаться поодиночке!
- А может, нам расширить штат и приставить к каждому по паре личных воспитателей… нет, лучше сказать, надзирателей! Интересно, выдержит такую нагрузку школьный бюджет?
- "Свести свободу к минимуму" - каково, а? Между прочим, у нас престижная школа, а не исправительное заведение для малолетних!
- Да-а! Вы, мистер Веттели, стратег, ничего не скажешь! Если в нашей армии все офицеры такие - не удивительно, что мы проиграли войну в песках! - ага, значит, всё-таки проиграли. Ну, хоть какая-то ясность.
В общем-то, коллеги напрасно упражнялись в остроумии - Веттели их выпады нисколько не задевали, он, как всегда отстранённо, наблюдал за развитием событий - и только. Но Эмили, кажется, была расстроена, а профессора Инджерсолла последний пассаж так задел за живое, что на скулах заиграли желваки, а по щекам пошли красные пятна. Ещё ни разу Веттели не видел его таким рассерженным.
- Господа, да что с вами? Опомнитесь, всему есть предел! Капитан Веттели попал на службу в колонии, когда ему и семнадцати не минуло… добрые боги, да он был младше нашего бедного Мидоуза! Из целого эрчестерского выпуска, ушедшего на войну младшими офицерами, он единственный остался в живых. И вам хватает совести пенять этим несчастным мальчикам за проигранную войну?