Решетчатые ажурные арки из белого мрамора причудливо вели в никуда, упираясь в тупики. Стелющаяся ползущая зелень с тропическим буйством цветов-раструбов, сочилась под ногами бледным зеленоватым соком. Трей наступила на похожий на огромную бабочку цветок – раздался сочный хруст.
Джон почувствовал, как слюна наполняет рот, словно лимонная долька оттаяла там от сахарной пудры.
И над всем этим безумием тускло сиял зимний день, зябко касаясь кожи, хотя все пять чувств твердили – в зале душно и даже жарко после полета.
Трей не замечала, что творится со спутником и именно здесь, среди истекающей соком зелени и сочащихся яростью стен, остановила гонку по зданию, деловито раздвигая пятипалые листья и что-то щебеча.
– Что? – стряхнул наваждение Спарки. – Ты что-то сказала?
Трей не успела ответить, лишь возмущенно замолчала на полуслове.
Один из тупиков раскрылся. Черный шлифованный гранитный камень наискосок прорезала трещина. По залу пробежал, отдаваясь каменным эхом, несущийся с горы валун. Щель расширилась, выпустив желтый раструб света.
Спарк сощурился. Но тело уже узнавало старого друга, с которым, как ни крути, Спарк расстался вчера. А Заклин не виделся с лейтенантом ушедшую назад вечность.
– Заклин! Дружище! – беспомощно ощупывал товарища Джон.
Верзила-негр смущенно выпячивал ребячьи губы и, как кот, жмурился от счастья.
Зал-призрак завздыхал, пульсируя опадающими куполами на полу.
Спарк похлопал Заклина по плечу и в ответ получил чувствительный толчок, как в былые времена.
СЕКРЕТ АПЕЛЬСИНА
Старина Заклин сдал, и сильно. Спарк с удивлением всматривался в знакомые черты штурмана: черный эбонит лица время изрезало морщинами, голова поседела, только глаза светились прежней непримиримостью.
– Как ты? Как жена? Что, твои родственнички по-прежнему живут на твои выплаты? – заторопил Джон размыть ледяную корку молчания.
– Их нет, Джон! – Заклин потер запястье. – Многого больше нет, лейтенант!
Спаркслину показалось или в самом деле Заклин его жалел!
К ним направлялись трое. Заклин выпрямился. Джон непроизвольно повторил его движение.
– Начальство, – успел шепнуть Заклин уголком губ и добавил, – не задавай шефу вопросов.
Невысокий человечек с суетливо подергивающимися ручками и ножками представился:
– Шеф полицейского управления Альберт Хоппер, офицер!
– Лейтенант Спарки, – Джон неприязненно воззрился на этот ходячий рекламный плакат.
"Сколько бы ему могло быть лет?" – прикинул Спаркслин.
Шеф был розовощек, почти лыс, с редкими ворсинками вокруг лысины. Водянистые глаза на унылом лице, длинный нос и квадратные зубы красы ему не добавляли.
– Сникс! – представил Хоппер отставшего офицера.
Третий из братии осторожно пробирался, стараясь не задеть траву и лианы на полу.
– А там рыскает малютка Пинни! – широким жестом Хоппер развел руки, словно извиняясь за подчиненного.
Переглянувшись, все рассмеялись.
Джону было неловко, словно в разгар чужого веселья, когда ты случайно попадаешь на вечеринку к малознакомым людям. Пинни, в пику всем, Джону сразу и безоговорочно пришелся по душе. Наконец-то мальчишка продрался сквозь сети.
Джону даже почудилось, растения сами отползали при его осторожных шагах.
– Так с чего вы взялись меня будить? – Джон держался вызывающе.
Хоппер, если вызов и понял, то не принял. Все так же зыркая русалочьими глазами, он с готовностью ответил:
– У нас возникла проблема. Общество мира, где столько лет не было ни одного преднамеренного убийства – и вдруг маньяк из вашего времени! – Хоппер глядел так, словно именно Спаркс – этот самый маньяк.
Спарки нагнулся и сломал стебель ярко-фиолетового цветка. Лепестки тут же обиженно свернулись. Джон смял венчик, скатал в шарик, с лету бросил себе в рот и, пожевав, проглотил.
Хоппера вывести из равновесия было явно не просто.
– Наша система общественного устройства, – как ни в чем не бывало продолжал разглагольствовать Хоппер, – своим существованием исключает преступления.
– Как это? – искренне заинтересовался Джон.
Хоппер еще и зануда! Он даже не притормозил лекцию на вопросе Спарки. Джон разозлился.
– Широкое использование компьютеров позволяет нам контролировать каждый шаг горожан и, таким образом, предупреждать возможные преступления.
– Вы что, рехнулись, что ли?
– Вы оштрафованы за нецензурное выражение. Уплатите, пожалуйста штраф, – неизвестно откуда послышался металлический голос.
– Что это такое, черт возьми? – спросил Спаркслин и посмотрел по сторонам.
– Вы дважды оштрафованы за нецензурное выражение, – сказал тот же голос.
– Что это такое?
– Дело в том, – терпеливо объяснял Хоппер, – что у нас здесь нельзя выражаться нецензурными словами. Если, конечно, у вас нет лицензии на это. Но за лицензию необходимо платить крупные деньги.
– А у вас она, конечно, есть? – язвительно спросил Спаркслин.
– Я никогда не ругаюсь, – с достоинством ответил ему Хоппер.
– Да, – искренне удивился Спаркслин, – и в двадцать первом веке ду… чудаки не перевелись.
– Наша система общественного устройства… – опять заладил Хоппер.
– Да подождите вы со своей системой, – перебил его Спаркслин. – Сейчас меня больше интересует, что с моей женой. Где она?
– Дело в том, что после вашего заключения, спокойно сказал Хоппер, – жизнь ее была не очень хорошей. Она умерла во время землетрясения.
– Вы обещали, что с ней ничего не случится, – упавшим голосом сказал Спаркслин.
– Джон Спаркслин, я шеф полиции. Мы понимаем, что вам очень больно слышать об этом известии, но вы наверное, понимаете: это не та причина, по которой мы решили вас сегодня разморозить.
– А что с моей дочерью? – мрачно спросил Спаркслин. – Она тоже…
– К сожалению, о вашей дочери нам тоже ничего неизвестно, мистер Спаркслин.
– То есть, как неизвестно?
– Нам не удалось ее найти. Но я еще раз вам повторяю: это не та причина, по которой мы решили вас разморозить. Дело в том, что сегодня из тюрьмы сбежал Саймон Филлипс. Он уже убил несколько человек.
– Ничего удивительного, – хмыкнул Спаркслин.
– Мы сейчас представляем из себя общество мира. И мы не совсем понимаем эту ситуацию. И не в состоянии принять эффективные меры по обезвреживанию убийцы. На протяжении последних шестнадцати лет у нас вообще не было ни одного случая, связанного с убийством.
– Где это случилось?
– Это случилось в юго-западной части Лос-Анджелеса. Вы сейчас находитесь в Лос-Анджелесе, – уточнил на всякий случай Хоппер.
– Представьте себе, я догадался об этом, – сказал Спаркслин. – Дайте мне сигарету.
– Курение может повредить вашему здоровью. Наша система жизнеобеспечения заботится о жизни своих граждан…
– Нет, вы здесь точно рехнулись! – не выдержал Спаркслин.
– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – тут же услышал он голос компьютера. Из железной коробки, которая висела на стене, появился чек с указанием стоимости штрафа,
– Мы не можем допустить, чтобы какой-то маньяк-преступник держал в страхе целый город, – продолжал свою лекцию Хоппер, но его перебил Билли Мойр:
– А, кстати, куда девался этот Джон Спаркслин? Все посмотрели по сторонам. Спаркслина действительно нигде не было.
– Он решил привести себя в порядок, – смущенно сказала Трей.
– Что ж, пусть приведет себя в порядок, – спокойно сказал Хоппер, – потом продолжим.
– А он не такой уж и страшный, как о нем рассказывали, – неуверенно произнес Билли Мойр.
– А мне он вообще понравился, – сказала Трей.
В это время появился и сам Спаркслин и смущенно произнес:
– Кстати, где у вас взять бумагу? Я в туалете был и ничего там не нашел.
– Он что сказал – "туалет"? – не совсем понял Спаркслина Хоппер.
– Дело в том, что они пользовались для вытирания одного места рукой, в которую вкладывалась бумага, – объяснила шефу Трей.
– А у вас там оказался какой-то шкафчик с водой и сжатым воздухом, – пробормотал Спаркслин.
– Он не знает, как пользоваться этим прибором? – недоуменно спросил Хоппер.
Все громко рассмеялись, лишь Спаркслин стоял молча и смотрел на них, словно на сумасшедших. Затем он подошел к компьютеру, который висел на стене и зло бросил ему:
– Пошел к черту!
– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – не замедлил среагировать тот и выплюнул клочок бумаги, на котором указывалась стоимость штрафа.
Спаркслин взял бумагу и положил себе в карман. Затем снова произнес:
– Пошел к черту!
– Вы еще раз оштрафованы за нецензурное выражение, – спокойно сказал компьютер и высунул новый клочок бумаги.
Спаркслин и его отправил себе в карман – про запас.
– Так на чем мы остановились? – подошел он к Хопперу с невозмутимым видом.
– Дело в том, что мы сейчас представляем… – начал было Хоппер в очередной раз объяснять причину, по которой его, Спаркслина, вытащили из криогенной ванны, но тот не выдержал и перебил его:
– Так значит, вы разморозили Филлипса? И он сбежал? Я два года гонялся за ним. После того, как я его, наконец, арестовал, меня посадили вместе с ним. Ради чего, спрашивается, мне было стараться?
– Вы исполняли свой долг!
– Да, но не для того, чтобы потом какой-то иди от…
– Вы оштрафованы за нецензурное выражение, – тут же среагировал компьютер и выбил чек.
– Спасибо, – сказал Спаркслин и положил чек в карман, – пригодится.
– Мы понимаем ваши чувства, но, к сожалению, они никак не помогут решить эту проблему, – заметил Хоппер. – Вы, наверное, еще плохо представляете себе, в каком обществе оказались, и поэтому вам трудно понять всю сложность этой проблемы. Я еще раз повторяю, на протяжении последних шестнадцати лет в нашем городе не было ни одного убийства. Ни одного.
– Представляю, что за работа теперь у полицейских: наверное, дурака валяете, а в перерывах собираете на улицах окурки.
– Давайте не будем отвлекаться на пустые рас суждения, – спокойно сказал Хоппер.
– А почему вы решили, что именно я вам могу помочь? – спросил Спаркслин.
– Дело в том, что у нас есть полное досье и на вас, и на Саймона Филлипса.
– Да ну?
– Либо вы займетесь Саймоном Филлипсом, либо вы вернетесь в то место, откуда вас только что вытащили.
– А вы не очень-то милосердны, – заметил Спаркслин с ухмылкой.
Трей тяжело вздохнула. Похоже, ей порядком надоела эта болтовня.
Девушка приблизилась к шефу, опять вздохнула и начала расстегивать на его груди китель. Спарки оторопел. Остальные прятали глаза.
Между тем Трейси добралась до нижней рубашки – невозмутимый Хоппер разглагольствовал о преимуществах существующей системы надзора.
– Э, нам выйти? – Спарки решил немного прояснить ситуацию.
Но тут Хоппер умолк. Он стих, словно радиоприемник, у которого убирают звук. Еще в ушах звучит сухое дребезжание, чтобы тут же стать еле уловимым шепотком.
Раскрасневшаяся Трейси повернула к Джону лицо:
– Ну вот, это все, что я могу сделать. Он ведь никогда не молчит!
– Заклин?! – воззвал Спарки к другу, не понимая косых взглядов и подмигиваний негра. – Что тут, черт вас дери, происходит?
Заклин расхохотался. Секрет Альберта Хоппера был прост, как апельсин.
В будущем, где очутился Джон, люди настолько стремились к совершенству, что отказывались от любых ситуаций, в которых человек выглядел бы в неверном свете.
Родители отказывались ругать своих отпрысков даже в воспитательных целях. Учителя предпочитали читать лекции из отдельной кабинки, общаясь с питомцами односторонней связью, чтобы не видеть детей. И так по цепочке.
Вырастая, человек твердо усваивал: ты не имеешь права причинять неприятности ближнему. В качестве лозунга тезис был идеален. Но что было делать с руководящими постами? В свое время, выйдя из пещер, человек для того и придумал вождей и старейшин рода, чтобы было кому держать кнут.
Теперь человечество при виде кнута брезгливо отворачивалось.
Вот и пришлось почти везде, где возможны конфликты, поставить толковых роботов. Их единственная задача: сообщать неприятные новости.
Биороботом был и Альберт Хоппер: предполагалось, что офицеры этого не знают, но долго ли удержишь секрет Полишинеля?
Альберт Хоппер зудел, поучал, направо и налево раздавая приказы двадцать четыре часа в сутки, а подчиненные втихомолку подсмеивались за его спиной.
Правда Трейси первая рискнула убавить громкость; узнай кто о проделке, непременно вмешалось бы какое-нибудь Общество защиты роботов или возмущенное Братство биолюдей из числа расплодившихся в последнее время.
Трей одела Хоппера и, заговорщицки подмигнув, вызвала ремонтную бригаду:
– Мистеру Хопперу нездоровиться! – ехидно хихикнула Трей в микрофон.
Компания бунтовщиков деловито изучала стены и прозрачный шестиугольник потолка, пока роботы-ремонтники грузили мистера Хоппера на четырехколесную тележку.
Альберт Хоппер и в горизонтальном положении невозмутимо шевелил губами.
Полицейские проводили взглядом металлические спины.
– Теперь можем поговорить! – тряхнула волосами Трейси.
– У нас действительно крупные неприятности!
– Только не в аду! – запротестовал Спаркслин: жуткий зал вызывал отвращение.
– А что такое? – удивился Пинни. – В ваше время не было авангардистского дизайна?
– В мое время полы не хрипели в предсмертных стонах, а стены не вздыхали, как привидения в печной трубе! – отрубил Спарки.
Решено было переместиться в ближайшее кафе.
– Заодно впервые за сорок лет и покормят! – обрадовался Джон: все неприятности этого игрушечного мира вряд ли были уж столь серьезны!
Зал проводил компанию раздраженным уханьем.
МЕРТВОЕ МОРЕ
Саймон Филлипс, следуя инструкциям, с трудом узнавал городские кварталы. Он пробирался уже довольно долго, петляя в проходных дворах.
Улицы все больше кривились и сужались, пока дома угрожающе не накренились друг к другу. Саймон, порядком разозлившись, вынужден был протискиваться боком, царапая спину о бетонные стены. Район явно был давно заброшен. Даже бродячих котов, непременного атрибута трущоб и помоек, не попадалось.
Саймон и сам не знал: откуда ощущение, что здесь никто не живет. Разве что прохожие никуда не ходили, а мелюзга не играла на тротуаре в салки.
В остальном квартал выглядел, как самый обычный район многоэтажек.
Филлипс и за сотню зеленых не сознался бы, но ему было жутко.
Нарядно сверкающие стекла с кокетливыми занавесками. Двери, запертые, но почему-то кажется, что уже начавшие распахиваться. Намертво припаркованные автомобили с неостывшими моторами. Филлипс ежился и озирался.
– Театральные декорации! – смутное ощущение узнавания обрело реальность.
Тогда, в далеком прошлом, Саймону было года три-четыре, когда в начальной школе Филла устраивался спектакль в честь какого-то летнего праздника. В честь каникул, что ли.
Филл должен был изображать редьку.
– Черную редьку! – гордо уточнял Филл, снисходительно разъясняя брату разницу в овощах и фруктах.
Хорошая погода приблизила место действия к реальности: изображать живой огород решили в саду мистера Филлипса. Саймон лишь по рассказам вспоминал времена, когда он и его семья обитала в уютном чистеньком коттедже. Но Филл, особенно когда выпьет взахлеб, рассказывал, какой чудесный сад разбил для сыновей отец.
С пронзительностью раннего детского воспоминания Саймон, как сейчас, видел себя на руках матери. Вокруг галдели школьные товарищи Филла и соседи. Вместо занавеса (никто, впрочем, толком и не знал, как выглядит настоящий занавес) приспособили ширму из рисовой бумаги.
Саймон, запихнув в рот большой палец, солидно таращился на облезлых павлинов и пальму-подростка на росписи ширмы.
Ширму убрали. Чуда не произошло. Саймон связно говорить научился куда позже, а тогда, вместо таинственного спектакля, увидев собственные грядки, просто и без затей заорал. Ни погремушка, ни сладкий леденец не уняли всхлипываний и рыданий. Матери пришлось унести его в дом.
Но чувство фальши осталось. Мы часто принимаем пустышку за содержательность, ожидание чуда всегда подловит тебя, чтобы расхохотаться. И нет никого, кто держал бы тебя на руках.
Город, притаившийся зверем, напропалую врал, словно, мертвец, над которым поработал гример, положив на мертвую плоть живые краски.
Саймон уже не смотрел по сторонам. Дорога расширялась.
Филлипс мчал по асфальту, очертя голову и зажав уши ладонями. Никогда и нигде, даже в подземных лабиринтах, не могло быть такой звенящей тишины.
– Да перестаньте! – Саймон, задыхаясь, упал на колени и погрозил кулаками нависающей серой громаде.
Одна из стен ближайшего к Фениксу здания шевельнулась.
Саймон с ужасом вытаращился, глядя, как легко сминается и падает картоном на бетон арматура.
Он зажмурился, скрючившись.
Одинокая чернокожая фигурка раскачивалась посреди равнодушного города. Лишь треск крушащихся панелей – частой перестрелкой и эхом в безликих окнах оживлял пейзаж.
– Мистер Саймон Филлипс?
– А? – вздрогнул Саймон, поднимая голову. Знакомое по экрану лицо глядело из салона шестиместного автокара.
– У меня к вам, мистер Саймон, деловое предложение! – сощурился незнакомец и кивнул:
– Садитесь!
– Какого дьявола! – набычился Саймон, косясь на прямоугольник пространства.
Там, где пять минут назад стояло здание, теперь призывно зеленел луг с редкими кудрявыми деревцами.
Оставаться без денег, знакомых и с висящими на шее убитыми стариками, нет, Филлипс время от времени принимал рассудительные решения.
ПРОГУЛКА ЗА ГОРОД
Аэрокар Бредли, напыщенно невозмутимый, чуть полз в полуметре над поверхностью, лавируя на узких поворотах.
Здания, по-прежнему, негостеприимные, уже редели, неприметно топя в асфальт этажи.
Теперь все чаще бросались в глаза недоделки: сквозь имитацию панелей рваными пятнами проступала фанера, кое-где наспех прикрытая рекламными щитами.
Эдгар Бредли покусывал ус: судя по виду, исполнитель миссии интеллектом не блистал.
Было неприятно думать, что месть осуществят руки с короткими толстыми пальцами.
Саймон Филлипс забавлялся бряцаньем ключей на цепочке. Брелок Филлипс отнял у одного больно прыткого белого, которому не понравилось, что Саймон хотел испробовать на скорость его машину. Пришлось отнять у наглеца ключ зажигания с прикрепленным к колечку паяцем. Железка потерялась, но шут по-прежнему улыбался широким ртом.
Наконец аэрокар вырвался из пасти города. Дорога распрямилась. Аппарат выпустил шасси и набрал скорость.
Бредли приоткрыл боковое окно, встречный ветер ворвался в салон, смывая жару, смрад и пыль Лос-Анджелеса.
Вдали белели мрамором куполообразные постройки, оттененные густыми ветвями. Аэрокар лихо затормозил у ажурной решетки. К машине поспешал толстяк в цветастой рубахе навыпуск, коротких штанах и белой панаме.