– Чертовы добродетели, – пробубнил под нос Спаркслин и направился навстречу испуганной жене, которая с Элли на руках шла к ним.
ПРЕСТУПНИК, КОТОРЫЙ ГУЛЯЕТ ПО ГОРОДУ
Саймон Филлипс брел по утреннему городу и напряженно думал, как ему избавиться от этого проклятого передатчика. Он заметил на руке своего конвоира точно такой же передатчик и сначала решил было убить парня в надежде, что у того в кармане окажется ключ. Но, с другой стороны, ключа могло и не оказаться, а ему самому тогда точно будет крышка. Надо было как-то разузнать о ключе у самого конвоира, но как это сделать половчее, ему никак не приходило в голову.
– Тебя, кажется, Ричард Конанд зовут? – наконец непринужденно спросил он.
– Да, – сухо ответил тот.
– У меня есть несколько друзей, у которых тоже фамилия Конанд. Может, кто-нибудь из них твой родственник, а? Кто у тебя есть?
– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, – отчеканил конвоир.
– Ну, как хочешь, – спокойно сказал Филлипс, хотя в душе готов был разорвать своего случайного напарника на мелкие кусочки. Он терпеть не мог такого отношения к себе, и готов был уже мстить ему до самой смерти.
Некоторое время они шли молча. Проходя через маленький сквер, Саймон остановился у одной из лавочек.
– Давай посидим немного, – предложил он и сам тут же сел.
– Это ваше право, – сказал Конанд и остался стоять. Внутри у Филлипса все кипело. Казалось, от злости он сам сейчас разорвется, как бомба, на мелкие кусочки.
– Слушай, а что у тебя на руке точно такая же игрушка? Тебе что, тоже не доверяют?
– Нет, это для связи с полицейским участком, – наконец "прорвало" Конанда.
У Филлипса на душе немного прояснилось. Теперь он уже, пожалуй, не стал бы разрывать парня на куски и сделал бы его смерть менее мучительной.
– А, понятно, – сказал Филлипс. – И ты что, так и ходишь с ним с утра до вечера, пока не снимут? А если ты захотел, например, с девочкой переспать, а? Там же тоже все фиксируется. Представляешь, картинка какая…
– Если вас интересует, есть ли у меня к нему ключ, то его у меня нет.
Филлипс выругался про себя. Этот молокосос не такой уж и простак, как может показаться на первый взгляд.
– Да на черта мне этот ключ, – скривился он. – меня сейчас другое интересует. Это куда важнее.
Он замолчал, словно раздумывая, продолжать разговор или не стоит.
– Ты, наверное, считаешь, что имеешь дело с обыкновенным преступником, да? Ошибаешься, парень. Преступники нищие, попрошайки, потому что они портят жизнь и себе, и окружающим. А я не преступник. Я сказочно богат. Я мог бы скупить здесь полгорода.
Филлипс понял, что с полгородом он немножко загнул, но отступать было поздно.
– И пусть эти кретины погружают меня в криогенный раствор на сорок лет, мои деньги все равно останутся со мной, потому что они хорошенько припрятаны. Через сорок лет я проснусь, достану свои деньги и все здесь будет мое. Но чтобы не ждать сорок лет, я могу предложить тебе часть своего капитала. Я ничего не теряю, потеряешь только ты, если откажешься.
– Вы зря затеяли этот разговор, и я предупреждаю, что больше не стану отвечать ни на один ваш вопрос. Все ответы вы сможете найти в инструкции.
– Дерьмо ты, вот ты кто! – не удержался Филлипс. – Теперь ты не нужен никому, а я предлагаю тебе все: деньги, власть, женщин.
Конанд промолчал, глядя куда-то в сторону. Казалось, ему совершенно нет никакого дела до этого разъяренного темнокожего.
– Я могу тебя сделать человеком!
Конанд не проронил ни слова.
Филлипсу надоела эта игра, и он пригрозил, тыча указательным пальцем в небо:
– Помни только одно. Через сорок лет меня вылупят обратно. Ты станешь к тому времени жалкой старикашкой и будешь жить в какой-нибудь грязной лачуге. Я найду тебя, где бы ты ни был. Сначала я отрублю твои поганые пальцы на руках и ногах. Затем я выколю твои глаза. Ты будешь очень долго умирать, запомни, очень долго.
Парень резко повернулся в сторону Филлипса и тихо проговорил:
– Я сейчас жалею только об одном.
– О чем? – спросил Саймон.
– О том, что не могу врезать тебе. Хотя мне очень этого хочется.
Саймон рассмеялся.
– Да, ты ничего не можешь. Потому что ты беспомощная, покорная дворовая собака, которая живет на подачки. Ты даже хуже нее. Ты насекомое, которое можно раздавить каблуком, и никто не заметит этого.
Филлипс тяжело дышал, глаза его налились кровью. Казалось, еще мгновение, и он бросится на своего конвоира и будет бить, пока не убьет до смерти.
– А я все могу, – продолжал он. – Я даже сейчас могу убить тебя. И единственное, что меня останавливает, так это то, что ты потом не увидишь, как я буду с удовольствием плевать в твою рожу.
Филлипс поднялся со скамейки.
– Я тебе даю последний шанс, – прошипел он. – Если ты не конченый идиот…
– Пошел в задницу.
– У-у-у! – беспомощно заревел Саймон и пошел прочь.
Он решил, что обязательно убьет Конанда. Но как избавиться от этого чертового передатчика?!
И вдруг у него в голове мелькнула мысль: а что, если передатчик это всего лишь какая-нибудь игрушка, и они просто пугнули его, чтобы не сбежал?
Саймон даже остановился, удивившись своему предположению. Глаза его оживленно забегали. Но как проверить это? Хорошо, если его предположение окажется верным, а если нет? Тогда он испортит все дело. Филлипс решил отложить этот вариант до вечера и зашагал дальше, понятия не имея, куда и зачем ему идти. Конечно, можно было вырубить этого обнаглевшего сопляка одним ударом, а самому попытаться скрыться в подземных канализациях. Но кто знает, какие возможности у передатчика на руке у этого тупого насекомого. Еще нажмет на какую-нибудь кнопку, и останутся от Саймона одни ботинки.
"Все равно я тебя убью! – зло подумал Филлипс, оглянувшись на своего конвоира. Тот плелся за ним следом. – Не долго тебе осталось…"
Конанд поймал его ненавидящий взгляд, но ни один мускул не дрогнул на его лице.
СЛИШКОМ УПРЯМЫЙ И ИСПОЛНИТЕЛЬНЫЙ
Элли так устала во время утренней прогулки по городу, что когда в полдень Диана отправила ее спать, она нисколько не капризничала и очень быстро уснула.
Диана вернулась к Джону, присела рядом с ним на диване и положила голову ему на колени. На ней была белое платье, которое чисто символически прикрывало ее длинные загорелые ноги, и Спаркслин еле удерживался, чтобы не потянуться к ним руками.
– Слушай, Джоб, у тебя нет желания часик-другой погулять по городу?
– Нет, – покачал головой конвоир. Он не понял или сделал вид, что не понял смысла фразы Спаркслина.
– Но, понимаешь… нам надо остаться вдвоем ненадолго. Понимаешь?
Снодграсс понял и немного покраснел.
– Я не имею права, – пробормотал он.
– Да ты не бойся, я ведь никуда не убегу. Да и куда мне убегать с этим?… – Джон показал на передатчик.
Диана поднялась и, не глядя в сторону Снодграсса, подошла к окну. Она чувствовала себя так, как будто ее заставили раздеться догола в присутствии посторонних мужчин.
– Я не могу нарушать инструкцию, – упрямо повторил конвоир, но по его виду было нетрудно догадаться, что он чувствует себя в этой ситуации очень неловко.
Диана, ни на кого не глядя, молча пошла в спальню, у которой вместо двери висели сиреневые шторы.
– Черт побери, да пойми ты, я шестьдесят лет ни одной женщины не буду видеть! – прошептал Джон. – Войди в мое положение.
– Я не имею права оставлять квартиру, – еще раз сказал парень и совершенно другим тоном добавил:
– У вас ведь есть еще одна комната.
– Но хотя бы на кухню ты можешь уйти?!
– Хорошо, но хочу вам напомнить, что попытка побега влечет за собой дополнительный срок нахождения в криогенном растворе, – на всякий случай предупредил конвоир и ушел на кухню.
Джон направился в спальню. Диана полулежала на широкой, с резным рисунком на спинке старинной кровати.
Джон склонился над ней и поцеловал в губы.
– Он слишком упрямый и исполнительный, – негромко сказал Джон.
– Или слишком любопытный, – улыбнулась Диана и тоже поцеловала его.
– Но ведь нас это не остановит, не правда ли? – спросил Джон и начал осторожно снимать с Дианы платье.
– Нас теперь никто не остановит, – прошептала Диана, закрывая глаза.
– Потому что мы очень любим друг друга, – сказал Джон и стал целовать ее шею.
– А тем, кто любит друг друга, не страшен никто на свете, – Диана расстегнула его рубашку, сняла и бросила на пол, на ковер.
– Вот именно, – губы Джона осторожно коснулись ее груди.
Диана вздрогнула всем телом и тихо застонала. На время мир перестал для нее существовать. Все исчезло, она плыла над черной бездной, то тяжело дыша, то замирая. Она то стонала, то шептала что-то совсем непонятное, и не было для нее в жизни часа более сладостного и желанного.
– Я не представляю, как я буду без тебя…
– Но ведь мы же договорились: ни слова об этом. Не надо ничего ни обещать, ни загадывать.
– Хорошо.
– Ты помнишь, как мы познакомились?
– Да. Я бежала под проливным дождем, вся промокшая, в одном платьице.
– А я торопился к другу на вечеринку. Смотрю, какая-то девчонка, ссутулившись, бежит под дождем. Жалко стало. Я останавливаю машину…
– "Девушка, пока вы не промокли насквозь и не начали таять, прыгайте ко мне в машину".
– А ты: "Я к незнакомым мужчинам в машины не прыгаю". А у самой зуб на зуб не попадает.
– "Так садитесь, и мы с вами познакомимся".
– "А вдруг вы какой-нибудь преступник?"
– "Наоборот, я полицейский".
– "Так я вам и поверила!"
– "Но у меня есть удостоверение".
– "Покажите".
– "Да вы хотя бы к машине подойдите".
– А потом я повез тебя домой, и по дороге сломалась машина.
– В итоге ты не попал на вечеринку и к тому же сам промок под дождем.
– И это было прекрасно.
В комнате наступила тишина. Они лежали на кровати, переплетаясь пальцами рук, не зная, увидятся ли они еще когда-нибудь, два самых близких друг другу человека. Но им все равно было хорошо. Хорошо и больно.
Стрелки часов неумолимо приближали миг расставания, отсчитывая секунду за секундой, минуту за минутой.
МНОГО БОЛИ И ЧУТОЧКУ УДОВОЛЬСТВИЯ
Город жил своей обычной жизнью. Мчались машины, куда-то торопились прохожие.
Саймон Филлипс остановился у перекрестка и стал терпеливо дожидаться, пока загорится зеленый свет. – Ты, наверное, ждешь не дождешься, когда я пойду на красный, чтобы схлопотать еще пару лет? – обратился он к своему конвоиру и показал ему фигу. – Вот тебе, не дождешься! Хоть целый день здесь простою. А тебя я обязательно под машину толкну, не сомневайся!
– Посмотрим, – ухмыльнулся Конанд.
Он сам явно нарушал предписанные ему инструкции, не только слишком часто разговаривая с Филлипсом, но и постоянно сбиваясь с нейтрального тона на эмоции. Но находиться целый день с этой скотиной и молча выслушивать все его бредни было для Конанда самым большим испытанием.
Да и вообще Конанд не очень понимал, как эта прогулка по городу с отъявленным негодяем и преступником связана с его будущей работой в тайной полиции. Ведь в его обязанности будет входить совсем другое: проникать в преступные группировки для получения всевозможных данных о них, готовить план по их захвату и обезвреживанию.
Нервы Конанда были на пределе. Он боялся сорваться, ввязаться в глупую драку, и тогда его неминуемо ждет дисквалификация.
– Эй, ты, не спи на работе!
Конанд вздрогнул от неожиданности. Филлипс подавил насмешку, презрительно плюнул и зашагал на другую сторону улицы. Светофор смотрел на них зеленым глазом.
Как только Конанд поравнялся с Филлипсом, тот бросил на него испепеляющий взгляд.
– Козел вонючий, не подходи ко мне близко, – довольный, что может говорить безнаказанно все, что попало, сказал Филлипс, – от тебя воняет.
– Что ты сказал? А ну повтори! – сжал кулаки Конанд и сделал шаг в сторону Филлипса.
– Я говорю, ты козел вонючий. Тебе что, плохо слышно? – не без удовольствия сказал тот.
Конанд размахнулся и со всей силы ударил Филлипса по морде.
– Эй, ты что?! – закричал тот, отлетев на несколько метров. Он никак не ожидал такого по ворота, и не знал, как ему себя вести в этой ситуации.
Но Конанда уже невозможно было остановить. Он снова подлетел к Саймону и снова ударил его, потом еще. Но тот тоже был далеко не ангел.
А к ним уже из полицейского управления на полной скорости направлялась дежурная машина.
В тот же вечер Джон Спаркслин благополучно вернулся к месту своего заключения.
Собираясь в дорогу, он со щемящей грустью в голосе попросил Диану:
– Пожалуйста, не надо меня провожать.
– Почему? – дрогнувшим голосом спросила она.
– Так будет легче и тебе, и мне, и Элли. Давай будем считать, что я просто вышел. Понимаешь? Просто куда-нибудь вышел, ненадолго.
Диана ничего не ответила. Губы ее задрожали.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ВВЕРХ ПО РЕКЕ
Шли годы. Клочьями рваных облаков неслись десятилетия. Уходили в отставку правительства. А народы с раболепной покорностью ждали Дня благодарения и Праздника всех святых.
Нравы ожесточились. Ни перестрелки на улицах, ни рвущиеся в воздухе без всяких причин самолеты не заставили людей отказаться от вечерних прогулок или пересесть на конку. Богачи топили в шампанском персидских котят – бедняки топили котят в водопроводной воде. Девочки взрослели все позднее, понятия не имея, что делать с орущим и мокрым кульком весом в три кило ирисок – мальчики со смехом искали девушек поумней.
Мир безумствовал и тосковал. Земля крутилась со скоростью, от которой голова шла кругом и волосы вставали дыбом.
Пир во время чумы – дружеская пирушка, по сравнению с разгулом страстей в этом мире. Долго и мучительно, словно смазанный целебными мазями и обрызганный антисептиками, на теле планеты зрел огромный нарыв – и взорвался воем, мерзостью и пакостью. Так было до две тысячи восьмого года когда миротрясение, полностью унеся африканский континент, бурями и тайфунами пройдясь по Европе, унесло миллиарды человеческих жизней и все изменило.
А жалкая горстка уцелевших с ужасом и одиночеством всматривалась в оставленный им в наследство мир.
Америка пострадала меньше всего – она и стала домом для оставшихся без крова.
Спящих в криогенных ваннах катаклизмы не коснулись. Глубокие катакомбы уберегли установки от миротрясения. А автоматический режим условий их содержания не сбился от страшных событий наверху.
Тела, погруженные в криоген, лишь смутными тенями, временами пробегавшими в грезящем мозге, откликались на гибель близких, на старение собственных детей, на весь тот кошмар, что в повседневности зовется жизнью.
Два года после всемирной катастрофы человечество приходило в себя и приводило в порядок планету.
Теперь везде и во всем приходилось надеяться на знания и умения компьютеров – рассудительных, уравновешенных, бесстрастных, равнодушных к страданиям и не умеющих поддаваться панике. И человечество охотно отдало себя под опеку машинам.
В две тысячи десятом году было провозглашено Общество вечного мира – и люди, избавленные от своей страны, своей семьи, своей работы, занялись самосовершенствованием.
Буйными крапивными зарослями расцвело искусство, в котором никто, кроме творца не увидел бы смысла – но смысл заставлял бы задумываться. Думать – это сопоставлять. Сопоставлять – сравнивать, и вот уже человек падает в бездну прошлого, куда нет возврата.
Родилось и выросло новое поколение. И прошлое стало казаться чем-то вроде страшной сказки, которые где-то уцелели на видеолентах.
Молодежь жадно искала приключений и была охоча до всего, стоит ей лишь предложить новую забаву.
Новой забавой для молодых стали обнаруженные при разборке завалов подземных уровней криогенные установки с преступниками.
Вся страна, затаив дыхание, следила за процессом регенерации первого освобожденного.
Это был некий Саймон Филлипс, настоящий преступник из прошлого.
Заседание комиссии по выпуску преступников на поруки должно было состояться 3 августа две тысячи тридцать второго года.
Тем более, за мистера Филлипса готов поручиться сам Эдгар Бредли, самый могущественный, самый таинственный и самый обаятельный человек в Лос-Анджелесе.
Синоптики не обещали ничего хорошего. То есть, они обещали, что на протяжении всей этой недели уровень температуры не опустится ниже тридцати. Казалось, от жары скоро начнет плавиться все на свете.
Трей выключила приемник и включила вентилятор, – в машине было, как в аду. А дежурство только начиналось. С ума можно сойти.
Трей щелкнула переключателем одного из тумблеров и сказала:
– Перехожу на автоматическое управление.
– Перехожу на автоматическое управление, – отозвался эхом металлический голос в динамике.
Машина вздрогнула и сдвинулась немного вправо, ближе к тротуару. "Перестраховываешься!", – хотела сказать Трей, но передумала: разговаривать с компьютером то же самое, что с глухим.
Она вызвала на связь полицейский департамент.
– Что-нибудь происходит в городе?
– Нет, ничего не происходит. Но помощник шефа к десяти часам вызывает вас в участок.
– Что, только меня?
– Да.
– Что-то случилось?
– Не знаю.
– О, господи! Опять какая-нибудь лекция! – вздохнула Трей.
Она терпеть не могла помощника шефа Ричарда Тейера, этого придирчивого очкарика, который смотрел на всех с подозрением и вечно из мухи делал слона.
– Перехожу на ручное управление! – зло бросила Трей компьютеру, и тот тут же спокойно повторил:
– Перехожу на ручное управление.
Трей вцепилась в руль и нажала на одну из кнопок цифрового переключателя скоростей. Машина рванулась вперед.
У полицейского департамента она остановилась лишь в одиннадцать часов. Трей неторопливо вылезла из машины и так же неторопливо направилась внутрь здания.
– Привет, ты хорошо выглядишь, – встретил ее в коридоре Джордж Кларк, напарник и просто хороший товарищ.
– Спасибо.
– Ты к Тейеру?
– Да.
– Заходи потом на чашечку кофе.
– Постараюсь.
Но помощник шефа уже сам вышел навстречу ей из своего кабинета, словно все это время стоял под дверью и ждал ее появления.
– Приветствую тебя, дорогуша. Как дела?
– Как обычно.
– "Как обычно" хорошо, или "как обычно" плохо?
– Средне.
– Дело в том, что у нас случилось кое-что ужасное сегодня.
– Ужасное?
– Да. Кто-то пытался снять очистной краситель на одном из зданий на твоем участке.
– Боже, как это ужасно, – согласилась Трей. – Надеюсь, это все?
– Нет, не все. Тебя уже разыскивали сегодня утром. Дело в том, что ты, и это касается всех полицейских, должна постоянно докладывать, где ты находишься, и сообщать обстановку во вверенном тебе участке, независимо от того, происходит там что-нибудь или нет.
Похоже, история с красителем вывела его из равновесия, и теперь он не успокоится, пока не испортит настроение всем.