На пороге спальни стояла Нойс. Она успела переодеться, и теперь на ней была ее алая юбка и голубой свитер.
- Разве я звал тебя?
- Я должна уйти.
- И она права, - мрачно подтвердил Габер. - Мы не успели, Гаррис, предупредить тебя о местных жителях, часть которых стоит на специальном учете, а они… - он зловеще уставился на Нойс. - Они не склонны рекламировать свою весьма пониженную сопротивляемость болезни Фула!
Мерзкая старуха с уродом на спине на мгновение возникла передо мной… Нойс - потенциальная моргачка?! Нойс - будущая колонистка? Насколько далеко зашла ее болезнь? Чем грозит мне наша прогулка за пьяной рыбой?.. Десятки вопросов одновременно обрушились на меня, и Габер, кажется, понял:
- Десять капель на ночь, по три - каждые два часа. Болезнь Фула не лечится, но ее… можно предупредить.
Я хмуро кивнул и взглянул на Нойс. Но в ее расширенных глазах не было ни вины, ни упрека. Скорее жалость или… презрение. Габер приказал:
- Уведите!
Нойс ни разу не обернулась. С нею ушли Габер и его люди. Только тогда я вздохнул.
"Они явно в чем-то подозревают меня. Но, кажется, мне удалось внушить Габеру мысль, что я запуган. Это плюс, несомненно. Значит… Значит, в моем распоряжении ночь. Ночь, которую, по мнению - Габера, я проведу в страхе и бессоннице. Но, разумеется, я постараюсь провести ее совсем иначе!
Ну что ж, я подпорчу вам торжество!"
Выключив свет, я закурил сигарету и встал у открытого окна. Дождь уже закончился, но с океана несло густой сыростью. Где-то выла сирена, плясали над офисом расплывающиеся неоновые буквы: ШАМПУНЬ шампунь ШАМПУНЬ…
Они оставили мне одну ночь.
Что ж… Именно ею я и воспользуюсь!
Часть вторая
Счастливчики из Итаки
1
Не включая свет, я открыл чемодан. Я вдруг пожалел, что прибыл в Итаку без оружия. Придется полагаться на точность расчета и кулаки. Впрочем, отбирая кандидатов для акции, шеф всегда продумывал каждую деталь. Он не ошибся и на этот раз - это была моя акция.
Портье в холле успел уснуть. Я бесшумно проскользнул в дверь, вывел машину со стоянки и за Святой площадью увидел светящееся вдали окно клиники Фула. Бензиновый бак был почти пуст, но я не собирался покидать Итаку на колесах, - это было бессмысленно. Я надеялся на Старые дачи, на колонистов, на брод. У меня не было иного выхода.
Положив руку на расстегнутую кобуру, привратник осветил фонарем удостоверение:
- Я не могу впустить вас. Вы не внесены в список лиц, имеющих допуск в клинику.
- Вас устроит разрешение Габера? - спросил я, не покидая машину.
- Вполне.
Я включил радиотелефон. Габер откликнулся сразу, будто ждал вызова.
- Я хочу увидеть доктора Фула, - сказал я, вкладывая в голос долю испуга и растерянности.
- Не стоит, Гаррис. Мы оставили вам лекарства.
- Лучше, если я сам поговорю с доктором.
- Тебя так развезло? - с вполне понятным мне удовлетворением спросил Габер. И добавил: - Впрочем, черт с тобой. В следующий раз будешь умней. Разрешаю… Если ты доберешься до доктора.
Привратник, слышавший эти слова, кивнул:
- Проходите. Машину оставьте здесь. Вы ведь вернетесь?
- Непременно.
2
Фонари тускло освещали песчаную дорожку. Окно холла, ярко освещенное, торопило меня. Привратник успел сообщить о позднем визитере - меня встретила высокая худая сестра. Я не увидел сочувствия в ее прячущихся за очками глазах, но и задерживать она меня не стала, сразу провела в кабинет, заставленный стеллажами, на которых теснились медицинские карты, книги, пробирки, химическая посуда. Тут же висело несколько крупных фотографий. Я сразу узнал красивое лицо "нашего Бэда".
- Вам придется подождать, - предупредила сестра. - Доктор Фул во второй палате. - И, не прикрывая дверь, вышла.
Я осмотрелся.
Один из стеллажей не доходил до стены. В проеме размещался приземистый сейф с цифровым замком. Вскрыть такой - плевое дело, я не торопился.
Раскрытую книгу на столе испещряли карандашные заметки.
"Людям давно пора научиться беречь то, что не идет прямо на производство свиных кож или, скажем, швейных машин. Необходимо оставить на земле хоть какой-нибудь уголок, где люди находили бы покой от своих забот. Только тогда мы получим право говорить о какой-то цивилизации…"
Я взглянул на переплет.
Роже Гароди. "Корни неба".
- Чушь, - сказал я вслух.
- Вы так думаете? - нетвердый голос прозвучал неожиданно.
Я обернулся.
Лицо доктора Фула походило на маску - синеватое, вспухшее. В "Креветке" его отделали на славу. Ко всему прочему, он был откровенно пьян.
- "Чушь"? - повторил он. - А то, что мы травим в год по пять миллионов тонн рыбы, это тоже чушь?
- Ну, - возразил я. - Дело времени. Я видел Потомак и Огайо. Эти реки поголубели, в них снова плодится рыба.
- Вам налить? - спросил доктор Фул. - Ваше лицо кажется мне знакомым.
- Еще бы! Это же я вытащил вас из бара "Креветка".
- Зачем? - равнодушно спросил доктор Фул, разливая в стаканы скотч.
Я пожал плечами:
- Не знаю… Вытащил… Лучше ответьте мне на мои слова.
- А-а-а… О поголубевших Огайо и Потомаке… - доктор Фул в упор взглянул на меня. Глаза у него были огромные и пронзительные, как у спрута. Он вдруг не показался мне очень пьяным. Он даже спросил: - Вам приходилось бывать в Аламосе?
- Нет, - на такие вопросы я всегда отвечаю уверенно.
- Сточные воды в Аламосе, как правило, сбрасывали прямо в океан - на волю течений. Одно плохо, течения там замкнутые и все дерьмо снова выносило на берег. Жители Аламоса первые узнали, что такое красный прилив. Это когда гниет вода, а устрицы пахнут бензопиреном.
- Неужели чистота устриц важнее благосостояния людей?
- А-а-а… - протянул Фул. - Это вы, конечно, о пользе…
- А Парфенон приносит пользу? - вдруг быстро спросил он. - Если его срыть, освободится место для прекрасной автостоянки, а? Или собор Парижской богоматери? Снесите его башни, какой простор откроется для обзора! А преториумы римских форумов? А средневековые крепости? А Версаль? А Тадж-Махал, Красный форт, Агра? Чего это мы следим за ними, какая от них польза? Стоят века - зачумленные гробницы.
Нет, он все же был пьян.
Я подчеркнул намеренно громко:
- Нам-то с вами ничего не грозит. У нас есть санитарная инспекция. Чего вы кипятитесь, док?
Доктор Фул рассмеялся:
- Санитарная инспекция?.. После смерти Бэда Стоуна смешно говорить о санитарной инспекции всерьез. Кому и чем они могли помочь? Помогла ли кому-нибудь?
- А что… самого Бэда уже нельзя было вылечить?
Фул не понял:
- Вылечить? Вылечить человека, в сердце которого вошла разрывная пуля?
- Пуля?!
- Только стараниями Сейджа скандал замяли. Но Габер… Подумать только, - застонал Фул, - именно Габер провозгласил Бэда героем! И я, я тоже стоял и слушал!
- Так Стоун не выбросился в окно? - быстро спросил я. - Он застрелился, узнав, что заражен этой неизлечимой болезнью?
Фул снова фыркнул:
- "Заразился"! Болезнью Фула нельзя заразить даже мышь!
- Что за чертова болезнь! Я приехал сюда как раз по этому поводу. Значит, мне ничего не грозит?
Фул отпил из стакана и потер лоб ладонями:
- Когда появились первые больные, я растерялся. Я искал возбудителя и не находил. Это Бэд подсказал мне поискать причину извне, не, в организме больного. Я взялся за воду Итаки и провел серию опытов на мышах. Давал им то, чем переполнены наши ручьи и артезианские скважины. Через неделю погибла первая партия. Все мыши были дико перевозбуждены, не останавливались ни на мгновение - бегали, прыгали, сшибали друг друга. Я потом исследовал их мозг - полная атрофия!
- Пьяная рыба! - вспомнил я.
- А-а-а, вы были на океане!.. В Итаке всегда любили рыбу. Кому могло прийти в голову, что смерть идет с океана? В тканях рыбы и устриц я обнаружил массу ртутных агентов. Были и такие, что не поддаются никакой идентификации. Все, что можно о них сказать, - существуют и абсолютно вредны! Больше того, этой дрянью напитаны почвы Итаки, эта дрянь изливается прямо с небес. Когда начали погибать леса, санитарная инспекция попросту вырубила деревья, чтобы не тревожить людей…
Я смотрел на Фула и постепенно понимал, почему он не интересуется мною. Ему не нужен был отвечающий объект. Ему хотелось выговориться. Он был пьян. Он утратил контроль над сознанием. Что ж, это работало на меня.
Но если он и был пьян, смелости ему все равно было не занимать. Пошатываясь, он бросил мне халат:
- Идемте. Бы увидите все сами.
3
Палата, в которую мы вошли, была освещена ночником. В тусклом свете головы больных казались распухшими капустными кочанами. Ни один не шевельнулся, ни один не вздрогнул - лежали безмолвно, прямо, судорожно сцепив пальцы на скомканных простынях. Я наклонился к ближайшему - жив ли он? Он почувствовал изменение освещенности (тень покрыла его лицо) и неожиданно неестественно часто заморгал. Слезы скапливаясь в уголках глаз, пропитывали подушку. Он не плакал. Просто из его глав сочилась влага, полосуя бледную отечную кожу щек.
- Этот человек, - заметил Фул почти трезвым голосом, - был глухонемым с детства. Болезнь Фула сделала его еще и неподвижным. То же произошло с его женой и двумя детьми, - он кормил их рыбой с рынка… Живые трупы, с той разницей, что, при надлежащем уходе, могут функционировать годами.
- Не пугайтесь, - предупредил он меня на пороге второй палаты.
Единственный ее обитатель сидел на тяжелой, привинченной к полу, лишенной спинок койке и безостановочно, в каком-то неясном, угнетающем ритме, бил перед собой тяжелыми опухшими кулаками. Скошенные вверх глаза судорожно подергивались.
- И так три года. Типичный "моргач" - по классификации санитарной инспекции. Вы не встречали моргачей на улицах, потому что для них определена резервация. Кто станет работать в городе, наводненном чудовищами? А чтобы сердобольные родственники не поднимали шум, все моргачи объявлены остроинфекционными больными. Устраивает вас это?
Я не ответил.
В следующей палате в большом кресле, пристегнутая к нему ремнем, полулежала женщина лет тридцати. Когда-то она, видимо, была красива, но морщины и непомерно толстые стекла очков ничего не оставили от ее красоты.
Фул погладил женщину по редким выцветшим волосам.
Дергаясь, хватая ртом воздух, женщина попыталась что-то произнести, но сил не хватило.
- Когда ей исполнилось двадцать три года, - пояснил Фул, - у нее вдруг заболели ноги. Боль в суставах была столь сильна, что ей пришлось отказаться от всех попыток передвижения. Потом она начала слепнуть, веки непроизвольно дергались - первый и самый грозный признак болезни Фула… Болезнь сказалась и на мышлении - она разучилась читать… Сосед этой несчастной работал на берегу и часто приносил домой пьяную рыбу. Заболел сам, заболели соседи.
- Но ведь вы сами сказали - болезнь Фула не инфекционна.
- Да! Но в Итаке любят рыбу! Пляжи закрыты, частные плавсредства конфискованы. Но рыбу ловят, и число моргачей не уменьшается.
Обитатель четвертой палаты - мальчик лет шестнадцати - был неимоверно толст. Он явно был тяжелей Хоукса. И едва он увидел нас, кровь бросилась ему в лицо, в глазах вспыхнула ярость. Он сжался как для прыжка, но не сумел оторваться от кресла.
- Мы надеемся, - невесело произнес Фул, - что Томми научится хотя бы писать. Пиши, Томми!
Мальчик злобно застонал, но кровь уже отлила от лица, щеки приняли почти нормальный цвет. Вцепившись толстыми, как колбасы, пальцами в карандаш, моргая и дергаясь, он вывел на листе бумаги: "Туми Флубег".
- Его зовут Томми Флайберг, - сказал Фул. - Но год назад он писал еще хуже.
Все это время я вел съемку. Снимал больных, палаты, доктора Фула, и когда Фул вдруг произнес: "Хватит!" - я вздрогнул.
Впрочем, Фул и это истолковал по-своему:
- Хотите спросить, почему я молчу? Почему я ничего не предпринимаю? - Что-то затравленное и беспомощное мелькнуло в его огромных глазах. - Я пытался говорить… пока рядом был Стоун. А сейчас боюсь. Меня связывает контракт, я не могу покинуть Итаку. А тут говорить - какой смысл? Да и кому? Сейджу? Он все знает лучше меня… Моргачам? - они не поймут… Сотрудникам "СГ"? Они первые упекут меня в колонию…
Мы вышли в коридор, и Фул бросал слова почти на бегу, так ему хотелось напиться. В кабинете он жадно наполнил стакан и сделал большой глоток:
- Кроме того, я помню судьбу Бэда!
Он не внушал мне ни уважения, ни участия.
Если его придется ударить, подумал я, то лучше сделать это ногой, как тот парень, подручный Габера.
Но когда Фул повернулся, я передумал. Хватило короткого резкого удара ладонью чуть ниже желтого оттопыренного уха. Фул странно ахнул и навалился грудью на стол.
В карманах доктора ключей не оказалось, но это меня не остановило - спецкурс по открыванию сейфов в АНБ читали виднейшие специалисты. Две минуты, и стальной сейф раскрылся. Две минуты, и содержимое сейфа - пистолет, две обоймы, пачка купюр, истории болезней, сводки химанализов лежали передо мной.
Но прежде чем приступить к пересъемке материалов, я перетащил Фула на диван. За этим занятием меня застала сестра:
- Что с ним?
- Алкогольное отравление, - я подошел к дверям и закрыл их на ключ. - Кто, кроме вас, дежурит в клинике?
- Аронсайд и Герта. Что вы собираетесь делать? - испуганно вскрикнула она.
- Привязать вас к креслу. Вы мне мешаете.
Мне был противен страх сестры. Я толкнул ее к креслу, и она села сама. У нее хватило благоразумия не сопротивляться.
4
Фотографируя документы, я ни на секунду не забывал о сестре. Дрожа от страха, она все-таки смотрела не столько на меня, сколько на Фула. Она жалела этого пьяницу!
Я усмехнулся. Если меня бросят вот так же на диван, кто-нибудь меня пожалеет?.. Вряд ли… Кто в Консультации столь слаб, что готов расчувствоваться над неудачей? Берримен? Он не простил бы мне поражения Шеф? Он сделал бы все, чтобы я не встал с дивана. Может, Кронер-младший? Чепуха!.. И шеф, и Берримен - все они шали разницу между победой и поражением!
На секунду я подумал о Нойс. И усмехнулся. Таких, как я, жалеть ей не следовало.
И вдруг подумал - Лесли! Человек, под носом которого я пустил по ветру фармацевтов Бэрдокка, человек, под носом которого я пристрелил Эксперта!.. Да, Лесли должен был меня ненавидеть, и все же…
Однажды, когда, связанный, я лежал перед ним, Лесли заметил: "Ты этого добивался?" На что я пожал плечами: "Лесли, ты промышленный контрразведчик, я - промышленный шпион. У нас такая работа!" - "Работа! - усмехнулся Лесли. - Твоя работа ничуть не похожа на мою. Твоя работа противозаконна. И, как всякое преступление, она никогда не окупается. Воруя у частных фирм, ты воруешь у государства, у своей страны, наконец. У той самой, за которую ты сражался во Вьетнаме!" - "Вонючая война! - Мне хотелось позлить Лесли, ибо я не верил в его выигрыш. - Беря у одной фирмы, я даю другой. Законное перераспределение капитала. Разве это не помогает общему прогрессу?" Лесли покачал головой: "Прогрессирующим бывает и паралич. Шпионы, даже талантливые, никогда не кончают так, как им бы хотелось". - "Я - исключение". - "Забудь про исключения! У тебя есть только один выход". - "Перейти к вам, в промышленную контрразведку? Охранять то, что вчера приходилось воровать?.."
Лесли… Странно, но он, кажется, и впрямь бы меня жалел…
Впрочем, нет. Лесли всегда жалел не меня. Он жалел мои возможности, которые сам он употребил бы иначе. Он жалел мой талант, поставленный на службу Консультации, а не ему, Лесли.
Закончив съемку, я взглянул на сестру. Она злобно ощерилась. Она уже поняла - ее не убьют. Это придало ей смелости. И я заколебался… Через час - другой она найдет возможность выбраться отсюда…
Час - другой…
"Должно хватить! - сказал я себе. - Мне ведь никто не гарантировал вечность."
Заперев кабинет снаружи, я бесшумно прошел длинный полуосвещенный коридор.
Привратник меня ждал, я кивнув ему:
- Еду в "Креветку". После таких переживаний следует напиться, не правда ли?
- Вас будут спрашивать?
- Да, может быть, Габер. Может быть, Сейдж. Но вы знаете, - я в "Креветке"!
5
На полпути к Старым дачам радиотелефон захрипел. Вызывали мой номер. Я не откликнулся, но телефон не отключил.
- Машину Гарриса видели у клиники, - перекликались незнакомые голоса.
- Привратник подтверждает.
- Так чего вы ждете? - вмешался в радиотелефонный разговор Габер. - Вышлите наряды в клинику. Перекройте все выходы на шоссе.
Я усмехнулся - они будут искать не там. И посмотрел на часы. Три часа ночи. Мое время истекло, но я был уверен - мне, как всегда, повезет.
6
Машину я бросил на берегу, сразу возле кирпичной стены, отгораживающей от мира Старые дачи. Именно это место называл Брэд, рассказывая мне о резервации моргачей. Мотор смолк, меня сразу обступила гнетущая тишина. Светились гнилушки развалившейся от ветхости шхуны, чуть плескался у ног слабый накат.
Вдали над водой вспыхивали слабые огоньки постов, охраняющих выходы сточных вод.
Затянув пояс эластичной непромокаемой куртки, я медленно вошел в маслянистую неприятную воду, погрузился по плечи, поплыл, преодолевая тошнотворный тяжелый запах.
Раза три я отдыхал под осклизлыми каменными быками, на которых лежали мощные трубы. Раза три вспыхивали надо мной зажигалки солдат охраны, доносились приглушенные разговоры. И все же я заплыл далеко, так далеко, что попал в зону водоворотов, над которыми стояли серые шапки скользкой не расходящейся по воде пены. Я осторожно заполнил пробирки водой из труб, водой океана, пеной, затянул их специальным пластырем и спрятал за пояс.
"Вот и все".
Но это было еще не все.
Вода попала под куртку, заполнила башмаки. Если бы куртка не вздулась одним большим пузырем, я давно погрузился бы на самое дно. Я совсем выбился из сил, пока не выполз, наконец, на отмель, прямо под кирпичную стену Старых дач.
Луч прожектора пробежал по берегу, чуть не задев меня, уперся в стену, ушел вправо.
Держась в тени, я пробрался в какой-то загаженный вонючий переулок (а может, так пахло от меня) прямо в резервацию моргачей, в самый ее центр, такой темный и безмолвный, что, казалось, тут нет ни единой души.
Одну за другой я рвал на себя обшитые цинком двери, ни одна не поддалась. Собрав силы, я перемахнул через забор. И замер.
В тусклом свете фонаря прямо передо мной сидел на плоской ступеньке сгорбленный седой старик и с идиотическим упорством пытался пересчитать пальцы на положенной на колено собственной руке.
- Эй, - негромко окликнул я старика. - Покажи мне брод на тот берег. Тут должен быть брод, я знаю. Я тебе заплачу.
Оставив свое бессмысленное занятие, старик быстро заморгал:
- Ты заплачешь?
- Заплачу, - нетерпеливо пояснил я. - Дам денег.
- Ты не будешь плакать, - успокоился моргач и вновь взялся за пальцы: - Это три… Да, это три…
Я встряхнул его:
- Ну? Как найти брод?