Наверно, это интересно для психологов. Царёв и сам себя ловил на том, что не без любопытства бы покопался в подсознании выродков – но не мог превозмочь отвращение. И, тем не менее, что-то волновало его в них; когда случалось сталкиваться с подобным, он разглядывал их лица, стараясь быть беспристрастным при этом. Эти лица были разными: молодыми и не очень, умными, красивыми и так себе… очень разными, словом. Одно в них было общее, и как раз оно-то неприятно цепляло капитана – они, лица эти, были совершенно, до неприличия нормальные, никакое из них не несло на себе какую-то там Каинову печать, ни на каком из этих лиц Царёв не видел зверского уродства черт, пустых, мёртвых глаз – как было на многих, очень многих мордах уголовников… И вот эта обычность, эта полнейшая неотделимость монстров от людей странно задевала душу – одновременно и отталкивающе, и притягательно.
И сейчас он смотрел на сидящее напротив него существо и не видел ни малейшего отличия его от человека. Ничего преступного! На миг Царёв даже похолодел: неужто промах, это не он?!.. но тут же оборвал себя: нет! Он. Всё говорит об этом.
Он стряхнул наваждение.
– Ну, где там ваши понятые?.. Костя!
– Да сейчас, – донеслось из коридора. – Идём!
И Костя шагнул в квартиру, а с ним перепуганная насмерть тётка в халате, шлёпанцах, бигудях – как уж этот Костя выдернул её из домашних дел, можно только догадываться.
– А второй где? – спросил Царёв.
– Здесь, – ответил Костя. – Эй, красавец! – крикнул в кухню. – Ты чего там торчишь? Двигай сюда!
Показался обалделый Вася.
– Это… – просипел он. – Слышь, мужики…
– После! – цыкнул капитан и возвысил тон: – Граждане понятые, сейчас в вашем присутствии будет произведён обыск…
Царёв говорил дежурные фразы, а сам всё думал, не ошиблись ли они. Он прокручивал в памяти все их действия, их оперативной бригады.
Нет, не должны ошибиться.
На том убийстве, в ближнем ельнике – собака чётко взяла след и привела к подъезду. Потом почему-то след терялся, но было делом техники вычислить, кто из жильцов подходит по антропометрии и физическим данным к нанесению ножевых ранений, одинаковых во всех одиннадцати случаях. Таковым оказался лишь один: недавно переехавший сюда Николай Григорьевич Гордеев, двадцати пяти лет, не судим, бывший военнослужащий десантно-штурмовой бригады.
Правда, по прочим девяти убийствам улики были косвенные, но Царёв уверился: это он. Стольких совпадений быть не может.
Как только личность подозреваемого была установлена, он был взят под плотный контроль. Оперативники вели Гордеева, следя за каждым его шагом.
Слежка длилась несколько дней. Вроде бы этот Гордеев ничего не делал. Ну, совсем ничего – не работал, не общался ни с кем. Ходил по улицам, по дворам, заглядывал в самые укромные уголки, словно чего-то искал. Останавливался, стоял. Присаживался на скамейки, курил.
В этом, конечно, никакого криминала не было, но Царёва-то не проведёшь. Он знал: маньяк готовится. Набирается сил, энергии. Через день-другой он должен выплеснуть своё зло в мир. Ждать дольше – это чья-то смерть.
А в последние сутки подозреваемый и вовсе взял манеру шататься по ночным улицам и возвращаться домой под утро… И Царёв решил: брать!
Но тут как снег на голову упало убийство девушки. Сперва так и обомлели: опять не он!.. Однако всё стало на места – выяснилось, что это какой-то сумасшедший подражатель. Царёв выругал ужасными словами газетчиков и телевизионщиков, будто нарочно для психов смакующих кровавые подробности… но это было, собственно, не его дело. Им надо было взять маньяка. И они взяли.
– …приступаем к обыску, – распорядился он. – Понятых прошу быть внимательными.
Приступили. Костя включил магнитофон для фиксации действий.
– В комнате находятся: стол письменный, два стула полумягких, диван раздвижной… – скучным голосом заговорил он.
Дошла очередь и до брегета, лежавшего на столе.
– Часы карманные, из жёлтого металла… похоже, старинные… – Костя вынул из кармана одноразовые целлофановые перчатки, взял брегет, отколупнул крышку…
– Е-моё! – совсем не по-протокольному вскрикнул он. – Валентин, ты глянь-ка!
Царёв подошёл, и они вдвоём стали рассматривать предмет.
– Задержанный, – подал голос капитан, – откуда у вас этот предмет?
Тот криво ощерился. В левом углу рта выступила кровь.
– Наследство, – прозвучал хриплый ответ.
– Ты, сволочь, нормально отвечай, когда с тобой разговаривают, – посоветовал один из собровцев.
Валентин подержал на сидящем холодный взор, ничего не сказал и повернулся к Косте.
– Я говорил, – вполголоса молвил он, – что тут какие-то оккультные мотивы… Ну вот, так оно и есть.
– Гляньте! – прервал его возглас собровца, открывшего стенной шкаф. – Товарищ капитан!
Царёв подошёл. Вояка победно ткнул пальцем.
На крючке в шкафу висели шляпа и тёмный длинный плащ.
Капитан хмыкнул. Всё ясно.
Та бабушка, свидетельница, так и говорила: в шляпе, в длинном плаще. Непонятно, правда, для чего такой маскарад… ну да что с безумца, свихнувшегося на оккультизме, взять. Наверно, какой-то идиотский ритуал соблюдал.
– Хорошо, – Валентин кивнул. – Занесём в протокол.
Костя уже шуровал вовсю в ящиках стола, не забывая бормотать в диктофон. Царёв подошёл к нему.
– Ну что, есть что существенное?
– Да так, барахло… Хотя, вот какая штука, смотри. Тоже, небось, колдовская какая-то хрень.
И он сунул Валентину круглый серый камушек с узорами замысловатыми.
Капитан взял его, повертел в пальцах.
Странное чувство сыграло в нём. Нет, надо же!.. – подумал он. Вот тварь. Не просто так убивает, а с каким-то гадким смыслом, с идеей!..
Что-то вспыхнуло в Валентине. Он резко шагнул к задержанному.
– Это – ваше?
И в голосе что-то зазвенело не то, какая-то предгрозовая струна.
Все почувствовали это.
Костя встревожился:
– Э, Валька! Ты того…
Но Царёв уже справился с собой.
– Всё нормально, – сказал он.
В правой руке его так и остался гладкий кругляш. Царёв посмотрел на него и кинул в колени задержанному.
– Твоё!
Он и сам не подозревал, насколько прав.
– Мать вашу! – тенорок из-под маски взвился фистулой. – Мать вашу!! Мужики! Что это?!..
Это было чудо.
Та часть пространства, где находилось кресло с задержанным, призрачно дрогнула, что-то сместилось в ней, потекло – так бывает, когда ливень льёт по оконному стеклу – и фигура задержанного стала стремительно растворяться в этой полупрозрачной пелене. Секунда! – и она исчезла.
33
То была страна Дракона. Николай сразу узнал её.
Что-то мешало ему. Он глянул вниз: наручники.
Одно движенье – и они полетели вниз. Глухо брякнули оземь.
Мрачная, голая равнина, ни кустика, ни деревца. И тёмное небо, низко над этой мёртвой землёй, без родной знакомой синевы, без облаков, без ветра – драконье небо.
Николай пошёл по ней так, словно он точно знал, куда ему идти. И пришёл – вот стоит полуразрушенный кирпичный дом, руины. Гордеев вошел в него, и коридоры этого дома сами привели в пустую, голую комнату со сводчатым потолком.
В другом конце её стояла фигура. Мужчина – рослый, массивный, с короткой стрижкой. Стоял к нему спиной в темном… нет, не в плаще, в куртке – такой черной кожанке.
Незнакомец медленно повернулся.
Мать-перемать!..
Лицо его было скрыто чёрной маской. Той самой, что была на чёрном всаднике в волшебном лесу, той самой, что показывал Николаю теософ Сергей Никанорович… Той, да не той! На этой не было никакого следа удара.
И как тогда, вспыхнуло красное в прорезях глазниц, и – не успел Гордеев моргнуть, как тварь мощным прыжком рванулась к нему.
Гордеев сделал обманный выпад левой, сам ударил правой. Тот легко ушел в сторону, рука скользнула в пустоту.
И тут же Николай получил хлёсткий удар по печени. Он хватанул воздух ртом, в глазах на миг помутилось.
Это здорово рассердило его. Ах, так! Ну, получи – и в противоход, всей массой корпуса – джеб левой, точно в челюсть!
Любой другой от такого подарка рухнул бы. Но этот – у него не только маска, у него вся морда точно железная была. Хоть бы хны!
Они принялись кружить по комнате. Нырки, уклоны, выпады. Мелькали руки, ноги, раздавались короткие резкие выдохи – понеслась рукопашная…
Поначалу Николай держался на равных, но очень скоро стал выдыхаться – враг теснил его. Убийца явно превосходил своего супротивника по уровню подготовки, был более опытен и силен. Предплечья, локти, кисти Гордеева ныли от бесчисленных блоков, которые он, защищаясь, ставил на пути кулаков и тяжелых ботинок противника. Болели ребра, плечи, голени, куда метил – и попадал! – его супостат. Гордееву приходилось все хуже…
Очередной коварный удар ногой с разворота отшвырнул его на несколько метров. Николай шлепнулся наземь, больно ударившись спиной о стену. В глазах потемнело.
Он вдруг понял, что проиграл этот бой. Убийце оставалось лишь добить его.
И урод не оставил и тени сомнения, что сделает это. Под маской радостно сверкнуло. И могучая фигура неспешным пружинистым шагом направилась к поверженному противнику.
– Господи, помоги!
Никогда раньше Николай Гордеев не говорил таких слов. Да и не мог он их сказать. Вернее, мог, но если б и сказал, это было бы так – пустышка, вздор. Ибо раньше не было в нём веры.
А теперь – миг! – и она озарила душу.
Это нельзя было описать словами. Вообще никак! Это надо было пережить. Николай – пережил.
Он встал. Сжал правую руку и почувствовал в ней твёрдую рукоять.
Он взглянул – меч. Короткий обоюдоострый, как у римского воина.
И убийца увидел этот меч. Он вдруг застыл на месте. Правая рука его сделала судорожное движение – как бы взять, достать нечто.
Но было поздно.
Точным молниеносным посылом Николай бросил себя вперёд. Удар! – и клинок пробил кожу куртки. Прямо в сердце.
Бросок был так силён, что инерция швырнула Николая на врага. Тот вскинул руки, точно хотел обнять Гордеева – и обнял-таки, на мгновенье – но руки его уже обвисли бессильно, и сам он обмяк, колени подкосились – он упал на них, секундно замер так – и повалился на бок.
Всё.
Гордеев какое-то время стоял. Затем, как бы опомнившись, шагнул, выдернул меч из груди трупа.
И опять остановился. Что дальше?
А дальше – надо снять маску. Увидеть мёртвый лик того, кто сеял смерть и ужас на Земле.
Окровавленным лезвием Николай поддел маску и отшвырнул её.
Трудно сказать, растут ли в астральном мире волосы – на астральных головах астральных тел. Наверно, всё же да, ибо Николай ощутил их – вернее, ощутил, как они встали дыбом, а сам он похолодел, и точно потерял своё сердце – оно упорхнуло куда-то на миг, а когда вернулось, то стукнуло так, что эхо отдалось по всему телу.
Мёртвое лицо с мёртвыми открытыми глазами было лицо Николая Гордеева. ЕГО ЛИЦО.
Время застыло. Николай смотрел в мёртвого себя. Разум тоже куда-то делся, а когда начал возвращаться, то от этого возвращения лучше не стало.
Ноги не держали. Николай ватно опустился наземь рядом с трупом.
Боже мой!..
Значит, сыщики всё же не ошиблись. Значит, он, Николай Гордеев, и есть монстр! Только не сознательная часть его, Гордеева, а некое Альтер-эго, каким-то образом блуждавшее само по себе – но ведь его же, его!.. Всё злое, паскудное, вся дрянь, какая есть в гордеевской душе – всё это собралось, облеклось в плоть, вышло в мир, чтоб творить смерть и обмануло всех: милицию, клан Пинского, и клан "Стражей", и самого Николая…
И вот теперь валяется дохлое. Только от этого не легче.
И ничего уже не исправишь.
Но так не должно быть!!!
Гордеев схватился за голову. Сидел так. Мыслей не было никаких. Пустота – внутри, снаружи, во всем мире пустота.
И в этой пустоте за спиной Николая раздался тихий смех.
Николай сперва не услышал его. Затем почудилось, что слышит, но не поверил. Откуда?.. И лишь потом понял, что не чудится.
Он резко крутанулся.
Перед взором мелькнули подъезд, квартира – та самая, где он смотрел в спину неизвестного, потом сгоревший дом в пригороде… а потом… потом Николай увидал недавний для него дом – Адмиралтейская, четыре!
И с земли поднимался человек. Мертвец, который больше не был мертвецом. И не Николаем Гордеевым. Он поднимался, смеясь.
Это был он, тот самый светловолосый и улыбчивый его клиент, чьё лицо показалось тогда знакомым.
И с поразительной яркостью память Гордеева вырвала из прошлого:
первое – как он пошёл погулять и у газетного киоска столкнулся с парнем в спортивной куртке
второе! – как молодой мужчина на троллейбусной остановке попросил сигарету
и третье! – переезд на Адмиралтейскую
И вот четвёртое.
Четвёртая встреча! – громыхнуло в голове. Слова Ивана Еремеева.
Четвёртая! Всё сбылось.
– Вспомнил? – весело рассмеялся парень. – Вспомнил, вижу… Ну, здравствуй, родной.
– Конь педальный тебе родной, – возмутился Николай.
Тот снова засмеялся, так же добродушно.
– Ну, извини, извини, прибавил немного. Не родной, двоюродный.
Николай так и выпучился:
– Чего?..
– Того! – слегка передразнил блондин. – Здравствуй, кузен – если тебе так больше нравится.
И, видя, что родственничек обалдел, пояснил:
– Дядька-то твой, Миша, того… блудил по молодости лет. Зачать-то зачал, да начать не начал. Начать воспитывать сына, я имею в виду. Меня, то есть.
Гордеев только сглотнул судорожно.
– То… – не сразу выговорил он, – то есть как?
– Вот так, – с удовольствием молвил "кузен". – Он, видишь ли, считал почему-то, что у него не может быть детей. Потому всю силу свою решил передать тебе – единственному своему племяннику.
– Ка… – опять не вышло с первого раза у Николая. – Какую силу?
– О-о, – насмешливо протянул визави. Глаза сузились. – Ты, видно, главного-то и не понял…
И умолк. Коля тоже молчал. Говорить не хотелось. Даже плечами пожать. Даже взглядом ответить ЭТОМУ не хотелось.
А тот улыбнулся. Что-то недоброе сверкнуло в этой улыбке.
– Не понял, не понял, Колян… Ну да ладно, я объясню.
Вновь пауза. Но краткая – секунды три. Кузен заговорил:
– Дядя твой, а мой папенька, Михаил Евграфович Гордеев, был таким супером, что всем этим, – голос изменило презрением, – всем этим клоунам до него… как могилам до Эвереста. Собственно… они тебе, поди, пели песни о богах, или там дэвах? Было такое?
– Да, – вынужден был буркнуть Коля. – Пинский говорил.
– А, Пинский… Ну, слышал звон, да не знает, где он. Так вот, Колян: почтенный предок наш человеком не был. Вернее, только человеком. На одном из своих уровней он, конечно так и был – часовщик, который жил, никем не замечаем. И ещё жил бы поживал, если бы…
Он запнулся и прервал сам себя:
– Но обо всём по порядку! Итак, да будет тебе известно, что планета наша Земля на высших планах бытия – астральном и ментальном – собственно и есть Вселенная. Весь мир! Хотя на плане физическом мы действительно видим такой вот мёртвый космос, где почему-то затерялись… Да! Но мы сейчас говорим о планах иных. Так вот, на них Вселенная – или ноосфера, как угодно – населена сверхсущностями. Они настолько выше, что большинство людей о них и не подозревают, а если кто догадывается, то догадки эти носят характер самый нелепый – отсюда сказки о драконах, монстрах… Ну да не мне тебе об этом говорить – ты сам видел, я знаю.
Николай вздрогнул. Лик дракона возник в его памяти. Лик… и слова:
– Я – это ты, а ты – это я!..
Это как громом поразило Гордеева. Заволокло взор… а когда рассеялось, он увидел, что кузен смеется, искренне наслаждаясь обалделым видом родственничка.
– Что? Доходит?.. То-то же, то-то и оно!.. Да, число сверхсущностей строго ограничено. Их не может быть меньше, не может быть больше. Они могущественны, но не вечны – и у них свой срок… Откуда берутся новые? В том числе, и из нас, людей. Именно с этой целью Мишаня наш так долго и тусовался здесь. Ему надо было подготовить супера. Одного! – заметь, одного, одна вакансия, её он и должен был заполнить. Такое, видишь ли, ему было спецзадание… Ну, а воплотить себя в облике серенького человечка, чтобы ни родители, ни братья, ни друзья не знали – нашему дракону было раз плюнуть. Что он и сделал. Жил тихой сапой, семью, детей не заводил – помеха; а супера из кого делать? Ясное дело, из кого-то поближе – вот он и выбрал. Племянника. Тебя!
Смех давно исчез с лица говорившего, оно стало жёстким, злым – а тут вновь губы искривились, задрожали… впрочем, этот смех тоже стал злой.
– Да, Колян! Тебя. Он тебя готовил исподволь – а ты ни сном, ни духом. Ощущал на себе заботу дядюшкину, конечно: вспомни-ка, как у вас на выпускном с Маришкой твоей всё рухнуло, а?.. Вспомнил! Ну да чего там, и не забывал… Ну вот, дяде Мише спасибо скажи – это он вас расчекрыжил. Зачем? Да испугался, что любовь закрутит, и шиш из тебя выйдет, а не супер… Он же тебя и в десантуру тайком наладил, чтобы подтянули там, подразвили. А ты думал, военкомат, да? Вот! – кузен сделал скверный жест. – Он тебе был и сват, и военкомат!..
Николай видел, что ЭТОТ не врёт. Всё было так – и крыть нечем. Но никакой обиды на покойного не ощутил. Мелькнула странная какая-то грусть – как осеннее облачко, одно в бездонной синеве сентябрьского неба – мелькнула и пропала. Гордеев ожесточился вновь.
– …так вот и вёл, хранил тебя архангел твой, втихую до поры до времени. А когда они, пора да время? Да вот – ровно четверть века должен был ты оттоптать по земле нашей грешной. У тебя когда день рожденья-то, в июне? Ну да. Вот как стукнул бы тебе четвертак, так бы тебя дядюшка и ввёл в курс дела… Ввёл бы, если бы!
Теперь он не смеялся совсем. Речь ускорилась, слова летели:
– Если бы не один прокол. Всё-таки человек он был, как ни крути, а? Errare humanum est! Ну, вот он и errare. Клюнул когда-то на одну юную особу. Клюнул, а потом плюнул! Тоже испугался – слишком, мол, человеческое. А он-то кто? Дракон!.. Только уж поздно было. Пошла гулять драконья кровь! Он думал, ничего не выйдет – а оно взяло, да вышло. А?! Кто вышел, как думаешь, Колян?
Что было говорить? Нечего. Николай и не стал. Молча ткнул пальцем, и в ответ услышал хохот – дикий, страшный.
– Ну! Вот так-то, Коля… Ничего не ведал, не знал змий наш крылатый! Не знал, кого породил. А я… ну, в детстве, конечно, не мог понять: почему мне со сверстниками скучно, кажутся они мне дураками… Учителя мной нахвалиться не могут: ах-ах, какой мальчик, талант! а мне на их восторги плевать, и они для меня такие же ослы… Ну да, нашлись и умные, приметили вундеркинда.
– Стражи… – сквозь зубы проскрипел Николай.
– Точно! Нашли, Коля, на это у них острый нюх. Тебя-то ведь тоже не пропустили, а?.. Ну, а меня тогда давай обхаживать, да так сладко да гладко – я и уши сперва развесил… Ну да ведь я тогда и не знал, кто я. Но и они не знали! Думали, орудие себе растят… Вот!
И повторил похабный жест.