* * *
На церемонии погребения присутствовали только он, леди Голди, миссис Морис да с десяток знакомых Огденса - дворецких и старших лакеев. Седрик не появился. Джеймс, впрочем, был этому даже рад, чем реже кузен встречается с Элизабет, тем лучше.
Собратья по службе держались одной группой, но почти не разговаривали между собой. Лица их выражали не то чтобы скорбь, но обычную для них невозмутимость, спокойствие и сосредоточенность. Все они служат в лучших домах Лондониума, и каждый из них, безусловно, идеальный образец атлантийского слуги.
Один из приглашенных подошел к Джеймсу, представился Стивенсом и выразил глубокое сожаление. Затем спросил, нет ли у лорда Леонидаса уже кандидата на освободившуюся должность? Если нет, Стивенс обязательно наведет справки в своей среде, не ищет ли кто-то из опытных и прекрасно зарекомендовавших себя дворецких новое место. Но вся сложность в том, что такие дворецкие обычно не меняют место службы. А рекомендовать в дом Мальборо кого-то, стоящего ступенью ниже, пусть даже это старший лакей с многолетним опытом, просто не допустимо!
Слуги имеют свою иерархию, отражающую положение их хозяев. На большие светские мероприятия принято брать с собой своего слугу, и пока хозяева веселятся в гостиных и залах, их слуги устраивают своё застолье в лакейской. Огденс как-то даже рассказывал, что дворецкий некоего высокопоставленного лица наотрез отказался сопровождать своего патрона на такие приемы. А всё потому, что его наниматель лишился должности и места в Парламенте, и теперь слугу этого неудачника садят на самом дальнем конце стола в лакейской. Слуги рассаживаются за своим столом в соответствии с титулом и положением их хозяев. Огденс искренне сочувствовала бедолаге, чья репутация упала вместе с репутацией его работодателя.
Впрочем, Огденс-то во всех лакейских всегда занимал самые почётные места. Джеймс очень хотел верить, что собратья по ремеслу искренне скорбят о нем.
Опять принялся накрапывать мелкий дождик, что заставило всех ускорить шаг.
Джеймс думал о письмах. Если убийца Огденса был не единственным, кто проникал в его дом, то… То чего еще можно ожидать? "Мой дом - моя крепость" - до чего наивно!
Уже подходя к оставленному за оградой парокару, Джеймс обернулся и вдруг заметил поодаль человека. Тот казался потерянным, у него не было ни зонта, ни шляпы, пальто небрежно распахнуто. Но всё же Джеймс сразу узнал профессора Адамаса. Тот смотрел на них, не отводя взгляда, даже когда его заметили.
Джеймс быстро отвернулся и открыл дверцу парокара перед Элизабет. Дождь усиливался, но скачки в Аскоте состоятся при любой погоде.
Королевские скачки в Аскоте вот уже почти двести лет открывали летний светский сезон. Со времен королевы Анны, повелевшей выстроить ипподром близ Жемчужного дворца, сие увлекательное мероприятие свято хранило традиции. И лошади тут были далеко не самым главным. Главное - это шляпки. Ежегодная выставка самых невообразимых дамских шляп. И, конечно, клубника со сливками - самое традиционное угощение на Королевских скачках.
Шутники-журналисты острят, что почтенная публика посещает Королевские скачки с одной лишь целью: убедиться, что в этом году на них всё точно так же, как было в прошлом. Стремление к коллективному де-жавю. И это не скучно - это традиция.
Джеймс проводил Элизабет до трибуны почетных гостей и, неловко извинившись, сказал, что пойдет, поищет Седрика. Элизабет оставалась мрачнее сегодняшнего неба. Джеймс догадывался, что это не только из-за Огденса. Она всё еще беспокоится о своём отце.
Места лорда Леонидаса и леди Голди были совсем близко от "королевский ограды", но сама королева с семьёй еще не прибыла. Джеймсу стоило вернуться до её появления.
Впрочем, до появления королевы и официального открытия скачек оставалось еще достаточно времени, и большинство гостей не спешили занимать места, предпочитая прогуливаться среди столиков с напитками и угощением. Джеймс быстро шел мимо гостей, иногда даже толкая кого-нибудь и бормоча на ходу извинения. Непонятно, как в таком собрании найти Седрика, а уж тем более, Риплинга, которого он даже не знает. Хотя, возможно, репортёр окажется среди прочих журналистов, поджидающих важных гостей.
А еще не стоило забывать о мисс Лайтвуд. Рената знает, когда и где они могут встретиться с репортером, и тоже должна быть где-то поблизости.
Озираясь по сторонам, Джеймс вдруг почувствовал себя как-будто в одинокой шлюпке посреди океана. И в то же время ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он вдруг поймал себя на мысли, могут ли вампиры выходить днем, хотя-бы в пасмурную погоду? Выходить и преспокойно гулять среди людей… И как странно погиб его отец! По сути, Джеймс очень мало знает о своих врагах, а рыцари говорят лишь, что знают не больше того.
Он невольно всматривался в окружающие лица, надеясь заметить среди них Посланника Уила. Когда же тот соизволит с ним поговорить?
Джеймсу становилось трудно дышать от быстрой ходьбы. В воздухе витали запахи жареных стейков, конюшни, табака, духов и сырой земли. На каждом столике непременно стояла клубника со сливками. И, конечно же, шампанское. Много клубники, много сливок и много шампанского. А к концу вечера обязательно случится хотя бы одна пьяная драка. И это тоже традиция.
- Джей, вот ты где! - возникший как из-под земли Седрик фамильярно повис у него на плече. В правой руке кузен, разумеется, держал бокал шампанского, перевязка ему не мешала.
Можно было смело делать ставку, кто сегодня поддержит традицию пьяной драки.
- Наконец-то, - процедил Джеймс, резко отпихивая его, - где этот твой репортер?
- Там, под навесом для журналистов, - мотнул головой кузен, - идем скорее, а то у него мало времени.
- Конечно, давай поспешим, - язвительно согласился Джеймс. Хорошее будет объяснение для леди фининспектора, почему он её не дождался.
- Что ни говори, а приятно видеть этих расфуфыренных бездельников всё теми же, - заметил Седрик, умудряясь на ходу оставить пустой бокал и схватить наполненный, - по крайней мере, это значит, что конец света еще не случился.
Джеймс предпочел не поддерживать беседу, тем более, что до нужного навеса они дошли очень быстро.
Риплинг стоял под самым краем навеса и возился с каким-то треножником. Выглядел репортёр как настоящий пилигрим: взъерошенный, неопрятно одетый и смуглый, словно какой-нибудь осман. Можно подумать, он только что сошел с парохода, прибывшего из далеких краёв.
- А, мистер Леонидас, рад знакомству! - дружелюбно воскликнул Риплинг, протягивая руку. Специфический выговор и рыжая шевелюра выдавали в нем шотландские корни.
- Я тоже рад, - вполне честно ответил Джеймс, - признаться, я давно ждал нашей встречи.
- Уж простите, я не мог встретиться с Вами раньше, у меня буквально все дни расписаны, вот Седрик подтвердит, хотя он вечно пьян…
- Что? - нарочито возмущенно фыркнул виконт Спенсер. - Да я трезвее всех здесь вместе взятых! Расскажи, дружище Зеф, каким важным делом ты занимаешься.
- А, - Джозеф Риплинг небрежно похлопал закрепленный на треноге аппарат, оказавшийся синема-камерой новейшей модели, - меня, старого бродягу, можно сказать, вписали в историю. Я теперь официальный синема-хроникер газеты "Времена", первый, кто будет занимать эту должность.
- Вы словно этому не рады, - осторожно заметил Джеймс.
- Да скучно ему здесь, - заявил Седрик, деловито обходя вокруг треножника.
- Признаться, это правда, - вздохнул тот, - после всех моих странствий, после Африки, в нашей столице мне скучновато…
- Да, Вы же были на хедгенарской войне, - насторожился Джеймс, - в Родезии.
Риплинг при этих словах слегка нахмурился.
- Еще бы, в Африке-то он не дамочек в шляпах фотографировал! - присвистнул Седрик.
Репортер скромно пожал плечами.
- Наши военные верно оценили возможности искусства синема. В Родезии генерал-квартиймейстер, сэр Эвелин Вуд, предоставил мне возможность снять двадцать коротких фильмов об армейской жизни. По сути, это были те же военные репортажи, только не на бумаге, а на синема-пленке, - Риплинг опять постучал по корпусу камеры, глаза его оживились азартным блеском, - но самым интересным было работать над частично постановочным фильмом об этой войне. Может быть, слышали, "Стычка кавалерийских разведчиков, прикрепленных к боевой колонне генерала Френча, с хедгенарами под Кимберли".
- Ах да, его показывали в синема-театрах, я помню, - вежливо кивнул Джеймс, хотя никогда сего произведения не видел, - прекрасная сьемка. Но, наверное, работать там было опасно? Вы, должно быть, изъездили полконтинента…
- Не опаснее, чем служить в войсках, - отмахнулся репортёр, - я рад, что смог привнести свою маленькую пользу. Но теперь я бы лучше отправился обратно в Африку. Или в Аравию, я ведь исходил весь Ближний восток и всю Азию, отлично знаю, какие там нравы и порядки. Там совсем другие соревнования. И нашим леди там не до шляпок.
Джеймс невольно вспомнил о своей матери, о Хиндии и о тропической лихорадке.
Риплинг тем временем продолжал, со вздохом оглядывая светскую публику:
- Знаете, пару лет назад я задержался в нашем кабульском посольстве и, чтобы убить свободное время до поезда, покопался немного в посольском архиве. Так, ничего особенного, старые бумаги, не содержащие ничего важного… Но среди них я нашел прелюбопытные записи одного агента нашей Тайной службы, его звали Артур Коноли, его раскрыли и казнили в Бухаре почти полвека назад. В его дневнике мне очень понравилось одно замечание. Он пишет, что в Азии идет "Большая игра" между Атлантией и Бареей. И все мы играем в эту игру. Так вот, за синематографом будущее, это уж вы мне поверьте. И я бы хотел заниматься настоящим делом, а тут…
- Тут, поверь, игра не меньше, - ухмыльнулся Седрик, осушая очередной бокал.
Джеймс вздрогнул и нервно покосился на кузена. Знал бы тот, насколько он прав! Впрочем, лучше ему и не знать…
- Ты прав, - произнес Риплинг, словно подслушав мысли лорда, - в столице тоже есть, чем заняться, - он со вздохом кивнул своим словам, - Джо Баглз мне основательно так растолковал, вторая по важности тема для синематографа - это показ нашей знати и особ королевской крови. По новому "Акту о синематографе" у нас местные власти лицензируют синема-театры, и чтобы получить лицензию, владельцы лондониумских синема-фабрик создали механизм самоцензуры, "Атлантийский Совет Цензоров Синема". И, представьте себе, всего за год работы им пришлось запретить двадцать два фильма и изменить еще сто шестьдесят!
- Всё настолько серьезно? - удивился Джеймс. До сих пор он как-то не интересовался развитием новомодного "искусства". - За что их запрещают?
Риплинг задумчиво потер шею:
- Ну, критерии связаны с общественной моралью и религиозностью. Советом не приветствуется показ королевской семьи, судей, священников, министров и других важных чиновников в неприличном виде. Ни над одним из ныне живущих публичных лиц нельзя насмехаться, и ни один общественный деятель или организация не могут быть унижены. А также нежелательно любое бросание тени на стиль жизни жен атлантийских чиновников в заморских владениях.
- Что б всё смотрелось пристойно, морально и "в интересах короны и государства", - кузен описал бокалом в воздухе широкую дугу.
- Нет, это всё, конечно, тоже очень важно, - серьезно возразил Риплинг, - но для таких съемок не нужно знать все улочки Тегерана и пять азиатских наречий…
- А еще, скажи, Зеф, - Седрик, не обращая внимания на его реплику, похабно ухмыльнулся, - введена цензура расовых вопросов - полный запрет на показ отношений между белыми женщинами и небелыми мужчинами.
- Да…
- А если наоборот? - Спенсер незаметно подмигнул Джеймсу. - Но знаешь, что меня огорчает больше всего? Им запрещен показ общественных беспорядков и конфликтов рабочих и фабрикантов!
- Ну, не совсем, - вскинулся Риплинг, - зато они пропускают фильмы, где показывается отказ от такого конфликта ради общей цели. Например, недавно вышел фильм "Алый вымпел", в котором по сценарию рабочие отказывались от забастовки для завершения строительства нового корабля.
- Очаровательно, - Седрик даже закатил глаза, - надеюсь, мои друзья-спичечники посмотрят этот шедевр!
- Если ты такой друг рабочих, переходи с шампанского на пиво, - не удержался от язвительности Джеймс.
Кузен только фыркнул в ответ, как бы давая понять, что такая перспектива его ничуть не пугает.
- Не ручаюсь насчет твоих друзей, но их дети точно его посмотрят. Во всяком случае те, которые не прогуливают школу, - заметил Риплинг, - дети рабочих в наше время становятся самой большой группой в школах, и для должного воспитания недостаточно только новой школьной программы. Необходимо с детства погружать разум будущих солдат Империи в обстановку, в которой они будут работать на дальних рубежах. И синематограф должен в этом помочь.
- Так сказать, идеи "твердой имперской поступи", - ввернул Седрик, - а что там за новая программа?
- Мне об этом рассказал секретарь из Департамента образования, - пояснил репортёр, опять потирая шею. - Новый метод обучения истории. Смысл в том, что повествование ведется от настоящего к прошлому. Ну, и сам стиль повествования изменился: раньше учебник истории был просто собранием дат и фактов, то теперь появился воспитательный тон. История Атлантии излагается как триумфальное движение сквозь века, прогресс среднего класса, несущего свободу и реформы в торговле и производстве. Любой политик и военный, работавший "на Империю", представляется героем, а кто противился такой работе - недостойным человеком.
- О, как жаль, что этого не делали раньше, правда, Седрик? - опять съязвил Джеймс, вспомнив их общего "друга". - Мистеру Джонсу бы не помешало…
Кузен как-то недобро сощурился.
- Но Вас, кажется, интересуют мои африканские дела? - торопливо вмешался Риплинг. - К слову сказать, еще одна важная для моей работы тема - привлечение эмигрантов в наши новые владения. Я участвовал в сьемках фильма "Родес Африканский", в котором Родезия показывалась как идеальное место для колонистов…
- Что ж, будем надеяться, теперь детей перестанут похищать у родителей и отправлять в колонии насильно, - вставил Седрик, мечтательно глядя в небеса.
- Да, Родезия. И Родс, - жестко подтвердил Джеймс и без лишних церемоний добавил, - Седрик, ты не прогуляешься немного?
- О, не буду вам мешать, - тот презрительно махнул левой рукой, - пойду, поздороваюсь с Элизабет.
Глава 27. Граф
Джеймс проводил кузена тяжелым взглядом. Потом перевел этот же взгляд на Риплинга:
- Как Вам, должно быть уже известно, я расследую нападение на магазин мистера Карла Кинзмана, - терпеливо произнес он, - расскажите, что связывало Вас с мистером Кинзманом?
- Торговые дела, - просто ответил репортёр, - можно сказать, что я подрабатывал его торговым агентом. Моя задача состояла в том, чтобы вести переговоры с обладателями интересующих Кинзмана вещей и совершать сделки от его имени.
Джеймс напряженно слушал, не пытаясь перебивать Риплинга.
- Про Кинзмана тут, в столице, болтают, что, мол, не все его дела были законными, - продолжал тот, - но лично мне его упрекнуть не чем, ни меня, ни тех, с кем я сговаривался, он ни на пенни не обманул. Жаль его, бедолагу… Как думаете, кто сотворил с ним такое?
- Я стремлюсь это выяснить, - процедил Джеймс. - Седрик рассказывал мне, что Вы, будучи в Персии, искали там некие культовые вещи. По заказу мистера Кинзмана, верно?
- Да, точно так. Он просил меня раздобыть ему меч пророка Мухаммеда, представляете! Но, да мне такие заказы не по зубам. Пришлось ему обойтись ножами персидских колдунов.
- А примерно год назад, - Джеймс понимающе кивнул, - Вас направили в Африку, но ваши дела с Кинзманом не прервались?
- Нет, ничуть не прервались, - мотнул головой репортёр, - к Африке он имел не меньший интерес, чем к Аравии.
- Припомните, пожалуйста, что Вы покупали для него в Африке?
Риплинг озадаченно потер свой рыжий затылок. А затем начал рассказывать то, что Джеймс и предполагал услышать:
- Когда я только там появился, он много чего мне заказывал, тоже в мистическом стиле. Всякие туземные штуки, типа шаманских посохов, бубнов, ножей. Он всё просил, чтобы я разыскивал как можно более редкие и древние вещи. Всё покупал, на плату не скупился.
- Он оставался доволен товаром? - быстро спросил Джеймс.
- Вроде бы, - пожал плечами Риплинг, - он покупал всё, что мне удавалось найти. А чуть больше полугода назад вдруг как-то резко потерял интерес к Африке. Наверно столичным покупателям эти штуки надоели. Только один заказ сделал, месяца полтора назад, и то, похоже, у него начались проблемы с деньгами, пришлось занимать у Родса.
- И что же он купил?
- Старинную глиняную вазу, из личной коллекции Крэгера.
- Вазу? - переспросил лорд. - Что это была за ваза? Она имела какое-то ритуальное значение?
- Насколько я знаю, нет, - пожал плечами Риплинг, - просто глиняная посуда для хозяйственных нужд. Я, признаться, не знаток. Я только передавал и получал от Кинзмана описание предметов, а уж он потом телеграфировал мне, что покупать, а что - ерунда.
- Понятно, - ровным голосом ответил Джеймс, - это всё, что Вы можете сообщить?
Риплинг виновато вздохнул.
- Да, уж простите, мы и общались-то больше по телеграфу. Не знаю, кому он мог помешать. Как по мне, это был честный человек. Жаль его…
- Спасибо, что уделили мне время.
Больше спрашивать было нечего. Риплинг не знает, просто не может знать, что за покупатели были у Кинзмана. Он вообще ничего не знает о Кинзмане!
Джеймс еще раз механически кивнул и зашагал в сторону трибун. Он опять наталкивался на гостей, опять бормотал извинения, сам того не замечая.
Нужно поговорить с Посланником. Уил обязан ответить на его вопросы! Если они хотят, чтобы Джеймс им помогал…
Но кто и когда мог украсть письма?
И куда, интересно, делать мисс Лайтвуд?!
- Милорд Мальборо? - кто-то осторожно взял его за рукав и остановил. - Вы, похоже, ничего вокруг не видите и не слышите. Не удивительно. Можно задержать Вас на пару минут?
Джеймс мотнул головой, пытаясь стряхнуть мрачное оцепенение.
Перед ним стоял граф Гелифакс, отец Седрика, собственной персоной.
Троюродного брата своей матери Джеймс последний раз видел на похоронах отца. Но и при жизни бывшего герцога Мальборо почтенный граф не стремился к родственному общению. В столице он появлялся редко, предпочитая своё загородное имение. А после скандала между Джеймсом, Элизабет и Седриком Гелифакс-старший и вовсе предпочел сделать вид, что они не знакомы.
- Сэр Гелифакс? - глупо спросил Джеймс, хотя, конечно же, узнал его. - Я рад Вас видеть!
- Это заметно, - с холодной иронией ответил граф, - так мы можем поговорить?
Седрик очень походил на своего отца внешне, но характерами они были противоположны друг другу. По крайней мере, Седрик очень старался, чтобы так было.
- Да, конечно, - торопливо закивал Джеймс, - Вы, должно быть, хотите узнать, как дела у Седрика…
- Нет, не угадали, - саркастически перебил его граф, - о делах моего сына я знаю достаточно, и побольше Вас, хоть он и живет в Вашем доме.
Это замечание вонзилось как тонкая отравленная игла. Граф Гелифакс мастер светских бесед. Но что же ему всё-таки нужно?