- Я не говорю, что все книги должны стать такими, - торопливо добавил Бакстер, - но мы хотим сделать книги крутыми и привлекательными для молодежного рынка. Общество идет вперед, и, если мы не будем идти с ним в ногу, книги - и мы - исчезнем.
Для подкрепления своего аргумента он указал рукой в сторону Читометра, который, словно в подтверждение, упал еще на семнадцать пунктов.
- Почему бы нам просто не писать лучшие книги? - спросила я.
- Потому что это дорого, времязатратно и нет гарантии, что сработает, - ответил сенатор Эймсворт, впервые подавший голос. - Из того, что я видел в реальном мире, интерактивность - беспроигрышный вариант. Бакстер прав. Будущее за реалити-книгами, основанными на демократическом принятии решения совместно создателями и читателями. Дайте людям то, что они хотят, и именно в той форме, в какой они этого хотят.
- Как только шар стронется с холма вниз, его уже не остановить, - заметила я. - Это ложный путь - я чувствую это.
- Ваше упорство несвоевременно, мисс Нонетот. Что плохого в том, чтобы предложить читателю выбор? Предлагаю голосовать. Все, кто за направление фондов и ресурсов на интерактивную реалити-книгу, поднимите руки.
Руки подняли все, кроме меня и сенатора Красавчика. Я - потому что была не согласна с ними, а Красавчик - потому что у него было копыто. Не важно. Он был против.
- Как обычно, - проворчал сенатор, - белая ворона знает лучше. Ваши возражения, мисс Нонетот?
Я набрала побольше воздуху.
- Суть в том, дамы и господа, что мы не в книжном бизнесе. Это не издательская конференция с объемами продаж, целями, рыночными исследованиями и фокус-группами. Книга может быть средством передачи информации, но чем мы тут на самом деле занимаемся, так это повествованием. Человеческие существа любят истории. Человеческим существам нужны истории. Истории - это хорошо. Истории работают. История очищает и улавливает сущность человеческого духа. История во всех ее формах - о жизни, о любви, о знании - отмечает стремление человечества вверх. И история, попомните мои слова, будет с последним человеком при последнем издыхании, и мы будем там, поддерживая того самого последнего человека. Я говорю, мы уповаем на хорошо рассказанные хорошие истории и оставим интерактивность как мимолетную потустороннюю причуду, каковой она и является. Вместо подобострастного обслуживания читательского мнения нам следует его направлять.
Я на миг умолкла и обвела взглядом море неубежденных лиц. Читометр щелкнул, упав еще на двадцать восемь книг.
- Послушайте, падение рейтингов чтения беспокоит меня не меньше, чем любого из вас, но дикие и отчаянные меры не ответ. Надо докопаться до исходной причины и сообразить, почему люди предпочитают смотреть "Самаритянин отдает почку", а не читать хорошую книгу. Если мы не способны создавать лучшие книги, тогда мы должны делать гораздо больше, нежели выдумывать всякие уловки, дабы потрафить самым низменным вкусам.
Повисло молчание. Я говорила серьезно процентов на семьдесят пять, но мне требовалось донести идею до остальных. На этой планете должно быть место и для "Доктора Живаго", и для "Экстремального исправления шпателем", но чаша весов накренилась уже достаточно, и я не хотела, чтобы она опускалась еще ниже. Все они взирали на меня в молчании, Жлобсворт барабанил пальцами по столу.
- Означает ли это, что вы налагаете вето?
- Означает.
Остальные делегаты дружно застонали, и я вдруг подумала, а не слишком ли далеко я зашла. В конце концов, для них, как и для меня, главным было благо Книгомирья, а ничего лучшего мне было не придумать.
- Я бы хотела провести собственное исследование, - сказала я в надежде, что, услышав корпоративный жаргон, они согласятся, - и посмотреть, не удастся ли мне выдать на-гора какую-нибудь подходящую стратегию. Если не получится, последуем вашей интерактивной идее, как бы глупо это ни звучало.
- Очень хорошо, - нараспев произнес Жлобсворт, и все они раздраженно переглянулись. - Я слишком хорошо знаю вас и не рассчитываю, что вы передумаете, так что мы обсудим положение повторно через неделю и двинемся дальше. Следующий пункт?
Полковник Барксдейл поднялся и оглядел нас с тем мрачным видом, с каким всегда преподносил плохие новости. Ничего другого от него никогда и не слышали. Подозреваю, что он сам фабриковал плохие новости ради удовольствия их преподнести. Он был главой Книгомирной обороны последние восемь лет и явно хотел поднять свои ставки, развязав пару-тройку межжанровых войн. Шанс достичь величия, если угодно.
- Полагаю, все вы слышали об озвученной недавно Торопыгой Глушаком угрозе стабильности Книгомирья?
В ответ раздалось утвердительное бормотание.
- Хорошо. Что ж, поскольку безопасность - моя сфера, я хочу, чтобы вы все согласились с планом действий, который является одновременно решительным и окончательным. Если Глушак может применить грязную бомбу, никто из нас не в безопасности. Сторонники жесткой линии в богословии и феминизме готовы мобилизоваться на войну для защиты своих с таким трудом завоеванных идеологий, и, по моему мнению, превентивный удар покажет этим безнравственным ублюдкам, что мы настроены серьезно. У меня наготове три бригады дэнверклонов, ожидающие приказа хлынуть через границу. Это не займет много времени - Бульварный роман как жанр и так на ладан дышит.
- А не слишком ли вы торопитесь с войной? - поинтересовалась я. - Глушак пойдет на все, чтобы придать себе вес. И даже если он действительно разработал грязную бомбу, он ее еще не взорвал. Как он протащит что-либо подобное в Феминизм? У них одна из самых защищенных границ в Книгомирье.
- Из надежного источника нам известно, что бомбу можно замаскировать под двусмысленность в Альковном фарсе и доставить ее через черный ход в Комедии.
- Чистая спекуляция. Как насчет старой доброй дипломатии? Вы могли бы предложить Глушаку излишки подтекста из Кладезя или даже диалог, дабы смягчить худшие крайности жанра, - возможно, на это он отреагировал бы положительно. В конце концов, они всего лишь хотят развиваться.
Полковник Барксдейл нетерпеливо забарабанил пальцами и уже открыл рот, но Жлобсворт его опередил:
- Это повод для беспокойства. Богословы озабочены экспансионистскими настроениями бульварников: говорят, они хотят занять деюморизованную зону. Кроме того, - добавил он, - подтекст и диалог доходят до семисот пятидесяти гиней за килограмм.
- А мы точно знаем, что у них есть грязная бомба? - спросила я. - Вдруг это голый блеф?
Жлобсворт подал знак Барксдейлу, и тот передал мне досье с грифом "ужасно секретно".
- Это не блеф. Нам прислали несколько весьма тревожных докладов касательно прорывов неподобающей непристойности аж из классики - из Чарльза Диккенса, ни больше ни меньше.
- "Николас Никльби", - прочла я на переданном мне листке бумаги. - Цитата: "…он наградил ее пристальным взглядом и осведомился, кончила ли она…"
- Видите? - сказал Барксдейл, в то время как прочие делегаты бормотали что-то про себя и ошеломленно качали головами. - А как насчет вот этого?
Он вручил мне очередной листок, на сей раз из "Тэсс из рода д'Эрбервиллей" Томаса Харди.
- "…Тэсс следует пойти к этому члену…".
- И, - добавил он решительно, - в "Оливере Твисте" у нас появился персонаж по имени Чарли Бейтс.
- Чарли Бейтса всегда так звали, - заметила я. - Помнится, мы еще в школе хихикали над этим именем.
- Несмотря на это, - ответил полковник Барксдейл, не теряя уверенности, - остальных двух более чем достаточно, чтобы воспринять это крайне серьезно. Дэнверклоны готовы. Мне нужно только ваше одобрение…
- Подобные явления называются смысловой флуктуацией.
Это была Четверг-5. Никогда еще на заседании не случалось такого дерзкого нарушения протокола, и я бы вышвырнула ее сама, когда бы не ее правота.
- Извините, - саркастически произнес сенатор Жлобсворт, - должно быть, я пропустил заседание, на котором другая Четверг была выбрана в Совет безопасности. Беллетрицейские курсанты должны тренироваться, поэтому на сей раз мы закроем глаза. Но еще хоть слово…
Четверг-5 не дрогнув добавила:
- Сенатор Глушак сам прислал вам эти примеры?
Сенатор Жлобсворт, не теряя времени, кликнул через плечо одну из множества маячивших поблизости Дэнверс.
- Охрана! Видите ту Четверг с цветком в волосах? Ее надо вернуть в ее…
- Она со мной, - сказала я, глядя в упор на Жлобсворта, который грозно вытаращился на меня в ответ, - и я ручаюсь за нее. По-моему, ее мнение стоит того, чтобы к нему прислушаться.
Жлобсворт и Барксдейл умолкли и переглянулись, прикидывая, нет ли какого-нибудь правила, к которому они могли бы прибегнуть. Такого правила не было. И именно ради таких моментов Большая Шишка и даровала мне право вето - чтобы замедлять ход вещей и заставлять Совет жанров думать, прежде чем действовать.
- Ну? - повторила я. - Торопыга Глушак сам прислал вам эти примеры?
- Ну, не то чтобы… как таковые, - пожал плечами полковник Барксдейл, - но улики неопровержимы и совершенно, абсолютно не вызывают сомнений.
- Я утверждаю, - не унималась Четверг-5,- что это просто слова, чьи значения с годами изменились, и данные книги были написаны в точности теми словами, которые вы нам сейчас процитировали. Смысловая флуктуация.
- Едва ли такое возможно, дорогая, - покровительственно отозвался сенатор Жлобсворт.
- Да ну? - влезла я. - Вы хотите мне сказать, что когда Лидия из "Гордости и предубеждения" думает о Брайтоне, то "…перед ее мысленным взором вставал во всем блеске…" не военный лагерь, а нечто иное?
- Нет, конечно, - ответил сенатор, внезапно почувствовав себя неуютно под нашими с Четверг-5 гневными взглядами.
Среди делегатов пошел шумок, и я продолжила:
- Слова меняются. Кто бы ни послал вам эти примеры, он имел целью скорее конфронтацию, нежели мирный исход кризиса. Я намерена снова использовать свое право вето. Предлагаю попытаться найти дипломатическое решение, пока у нас нет неопровержимых доказательств, что Глушак действительно располагает заявленными возможностями.
- Это не выход, - прорычал Жлобсворт с едва сдерживаемой яростью, поднимаясь с места и собирая свои бумаги. - Вы ступаете на морально зыбкую почву, становясь на сторону Бульварного романа.
- Я окажусь на куда более зыбкой почве, если не встану на их сторону. Я не готова санкционировать войну из-за нескольких случайных слов в отдельных классических произведениях. Покажите мне нарочито грубую и плохо написанную сексуальную сцену в романе "На маяк", и я лично возглавлю битву.
Жлобсворт уставился на меня, а я в ответ сердито уставилась на него.
- Но тогда вред уже будет нанесен. Мы хотим остановить их до того, как они даже начнут. - Он умолк и взял себя в руки. - Два вето в один день. Вы должны быть особенно довольны собой. Надеюсь, у вас найдется столько же остроумных ответов, когда "Второй пол" окажется щедро пересыпан грязными намеками.
И, не говоря больше ни слова, он вылетел с заседания, сопровождаемый по пятам Барксдейлом, Бакстером и всеми остальными, каждый из которых цокал языком и качал головой в тошнотворной демонстрации вдохновенного подхалимажа. Не присоединился к ним только сенатор Красавчик. Он покачал на меня головой в смысле "скорее ты, чем я" и затрусил наружу.
Мы остались в тишине, не считая Читометра, зловеще упавшего еще на тридцать шесть пунктов.
- Пассаж про "смысловую флуктуацию" был по-настоящему хорош, - сказала я Четверг-5, когда мы снова оказались в лифте.
- Ничего особенного, правда.
- Ничего? - эхом откликнулась я. - Не прибедняйся. Возможно, ты только что предотвратила межжанровую войну.
- Время покажет. Я хотела спросить… Вы говорили, что вы ПБЗС. Что это значит?
- Это значит, что я последний бастион здравого смысла в Совете. Поскольку я с Той Стороны, то больше склонна к независимому мышлению, нежели в целом предопределенное Книгомирье. Ничего не происходит без моего знания или комментария.
- Должно быть, за это вас иногда не любят.
- Нет, - ответила я, - за это меня не любят все время.
Мы спустились обратно в контору беллетриции, где я официально вручила свой бедж Брэдшоу, который бесстрастно принял его у меня и вернулся к работе. Я уныло поплелась к своему столу, где меня с нетерпением ждала Четверг-5. Стажировка ее кончилась, и я знала, что она жаждет хоть какой-то определенности.
- Я могу дать три рекомендации, - начала я, опускаясь на стул. - Первое: отправить тебя на дальнейшее обучение. Второе: вернуть тебя на базовый курс. И третье: ты полностью оставляешь службу.
Я взглянула на нее через стол и увидела самое себя. Так я обычно смотрела в зеркало, и ответный взгляд приводил в замешательство. Но следовало проявить твердость и принять решение на основе того, как она справилась с заданиями, и общей пригодности.
- Тебя едва не сожрал граммазит, и ты позволила бы Минотавру убить меня, - начала я, - но, с положительной стороны, ты додумалась до объяснения про смысловую флуктуацию, а это дорогого стоит.
На миг в ней вспыхнула надежда.
- Однако я должна принять во внимание и обдумать все моменты без предубеждения - в твою ли пользу или наоборот. Эпизод с Минотавром - слишком важный промах, чтобы его проигнорировать, и как бы мне ни нравились твои слегка эксцентричные повадки, извини, но я рекомендую тебе не поступать в беллетрицию, ни сейчас, ни в будущем.
Она молчала, и вид у нее был такой, словно она сейчас заплачет, что она и сделала пару секунд спустя. Из нее мог бы получиться приличный агент, но слишком велик был риск, что она даст себя убить. И меня-то в процессе выполнения экзаменационной задачи едва не прикончила кучка эмоциональных наркоманов в "Тень, пастуший пес". Четверг-5 в подобной ситуации не выжила бы, а я не собиралась брать это на свою совесть. Она была не просто версией меня, она была в чем-то ближе мне, чем родные, и я не хотела, чтобы с ней что-то случилось.
- Я понимаю, - выдавила она между всхлипами, промакивая нос кружевным платочком.
Она поблагодарила меня за потраченное время, извинилась еще раз за Минотавра, положила свой жетон мне на стол и исчезла в свою книгу. Я откинулась на спинку стула и вздохнула. Увольнение обеих Четверг далось мне нелегко. Я хотела домой, но на пустой желудок прыжок через границу вымысла и реальности мог оказаться мне не по зубам - энергии не хватило бы. Я взглянула на часы. Стрелка еще только подбиралась к четырем, а в это время агенты беллетриции любили пить чай. А чтобы попить чаю, они, как правило, отправлялись в лучшие чайные Книгомирья - или куда угодно, коли на то пошло.
Глава 25
"Парагон"
В жизни есть три вещи, благодаря которым даже самые худшие проблемы кажутся чуточку легче. Первая из них - чашка чая: крупнолистовой ассам с ноткой лапсанга и налитый до того, как слишком сильно потемнеет, а потом чуть-чуть молока и крошечную толику сахара. Успокаивающий, утешающий и почти несравненный. Второе, естественно, отмокнуть в горячей ванне. Третье - Пуччини. В ванне с чашкой горячего чая и Пуччини… Блаженство.
Лучшая чайная 1920-х годов называлась "Парагон" и располагалась в безопасной и неприметной фоновой ткани "Летней молнии" Вудхауса. Слева и справа от резных деревянных дверей помещались стеклянные витрины, где были выставлены самые роскошные домашние пирожные и печенье. За ними находились правильные чайные комнаты, с кабинками и столами из темного дерева, безупречно сочетавшимися со стеновыми панелями. Сами стены были украшены лепными рельефами с изображением персонажей греческой мифологии, упражняющихся в верховой езде и атлетическом мастерстве. Позади находились две дополнительные частные чайные комнаты, одна - светлого дерева, а вторая - отделанная изящной резьбой самого милого свойства. Излишне говорить, что здесь обитали наиболее многочисленные персонажи произведений Вудхауса. То есть чайная была полна болтливых и самоуверенных тетушек.
За столиком, который мы обычно резервировали для себя на чай с пирожными в три тридцать пополудни, сидели два агента беллетриции. Первый был высок и облачен в угольно-черный сюртук с высоким воротником, наглухо застегнутым доверху. У него было бледное лицо, высокие скулы и маленькая, очень аккуратная эспаньолка. Он сидел, скрестив руки на груди и озирая всех прочих посетителей чайной с надменным высокомерием, повелительно вскинув брови. Это и впрямь был тиран из тиранов, безжалостный вождь, истребивший миллиарды в бесконечном и слабо мотивированном стремлении к безусловному подчинению всех живых существ в известной Галактике. Вторая, разумеется, была шестифутовая ежиха, облаченная во множество нижних юбок, передник и чепец, с плетеной корзинкой предназначенного в стирку белья. Ни до, ни после не складывалось более знаменитого альянса в беллетриции - то были миссис Ухти-Тухти и император Зарк. Ежиха происходила из книг Беатрис Поттер, а император - из низкопробного научно-фантастического сериала.
- Добрый день, Четверг, - нараспев произнес император при виде меня, и на его надменном лице попыталась мелькнуть улыбка.
- Привет, император. Как нынче дела в галактическом доминировании?
- Тяжкая работа, - ответил он со вздохом. - Честно говоря, я из прихоти вторгаюсь в мирные цивилизации, разрушаю их города и вообще устраиваю гору неприятностей, а они потом абсолютно ни с того ни с сего ополчаются на меня.
- Как безрассудно с их стороны, - заметила я, подмигивая миссис Ухти-Тухти.
- Именно, - продолжал Зарк с печальным видом, не замечая иронии. - Не то чтобы я предал мечу их всех - я великодушно решил оставить несколько сотен тысяч в качестве рабов, чтобы построили восьмисотфутовую статую меня, победно шагающего по искалеченным телам погибших.
- Может, потому они тебя и не любят, - пробормотала я.
- Ой? - переспросил он с искренней озабоченностью. - По-твоему, статуя выйдет слишком маленькая?
- Нет, из-за "победно шагающего по искалеченным телам погибших". Люди, как правило, не любят, когда их тычет носом в их несчастье персона, которая оные несчастья и вызвала.
Император Зарк фыркнул.
- В том-то и проблема с подданными, - сказал он наконец. - Никакого чувства юмора.
И, погрузившись в мрачное молчание, извлек из-за пазухи старую школьную тетрадку, лизнул огрызок карандаша и начал писать.
Я села рядом с ним.
- Что это?
- Моя речь. Таргоиды милостиво признали меня Богом-Императором их звездной системы, и, мне кажется, было бы мило с моей стороны сказать несколько слов - вроде как поблагодарить их за доброту, но приправить скромность завуалированными угрозами массового уничтожения, если они переступят черту.
- Как начинается твоя речь?
Зарк прочел из записок:
- "Дорогие никчемные рабы, я сожалею о вашей бесполезности". Ну, как тебе?