— Удачных и ровных вам дорог, отважные тубаларцы, — вежливо поздоровалась Айлу. — Что привело вас на Священный холм?
— Зайсан Костька прислал, — коротко улыбнулся Акчабай. — Говорит, что нынче с Катунского хребта много чёрной силы спускается. А наш старый деревянный Ульгень уже не справляется — в одиночку — с охраной и сбережением Катанды. Помочь ему надо обязательно, — махнул рукой в сторону телеги.
— Так вы новых Идолов привезли?
— Привезли. Вкопаем их рядом с Ульгенем. Только так, чтобы он на голову повыше новеньких был. Так полагается.
— А можно взглянуть…э-э-э, на этих новеньких?
— Можно. Только, однако, подождать придётся.
Минут через десять-двенадцать, когда «брёвна» были освобождены от верёвок и мешковины, Акчабай позвал:
— Подходите, люди странствующие. Смотрите — сколько Душе угодно. Не жалко…
Они подошли.
— Ой, красивенькие какие! — восторженно захлопала в ладоши впечатлительная Анна Петровна. — Самые настоящие произведения народного деревянного зодчества. В музей бы их…. А кто это такие? Как их зовут?
— Узкоглазый юноша с рыбьим хвостом — это «Суг ээзи», то есть, Дух воды, — со знанием дела пояснила Айлу. — Старенький бородатый гном — «Таг ээзи», Дух гор. А худенькая симпатичная девушка — «Алтай ээзи», Дух-хозяйка всего Алтая.
— Значит, их вкопают рядом с деревянным Ульгенем и камушками обложат…. А что будет дальше?
— Ничего особенного. Изредка — в урочное Время — алтайцы будут собираться на вершине этого холма и песни петь — и обычные, и горловые «кай».
— Ещё сказки рассказывать, — охотно дополнил Акчабай. — И всякие занимательные дорожные истории. Боги и Духи, они очень-очень любопытные…
— Хороший обычай, — одобрительно вздохнула Анна Петровна. — А, вот…. Где сделали этих симпатичных деревянных Духов?
— Где-где, — горделиво ухмыльнулся молчавший до этого момента черноволосый Карачак. — В Катанде, вестимо…. Мы с отцом — плотники. Вот, и сработали этих ээзи. Ворон живородящий нарисовал их карандашом на листе бумаги. А мы и сработали. Очень старались.
— Странно…. А почему же они…м-м-м, такие тёмные? Словно бы очень-очень древние?
— Не знаю, русская женщина. Не знаю…. Ещё вчера все они были светлыми-светлыми. И пахли свежей стружкой. А сегодняшней ночью зайсан Костька разговаривал с ними. Заперся в сарае — там, в Катанде, — и беседовал. Всю ночь напролёт. А утром вышел и велел — срочно везти их на Священный холм. Глядь, а все деревянные ээзи потемнели. И пахнут совсем по-другому. Бывает…
— Стоп-стоп, — недоверчиво прищурился Писарев. — Вы, уважаемые, ничего не путаете? Зайсан Костька сейчас находится в Катанде? А не в летнем лагере-улусе?
— Чудак-человек, — смуглое лицо Акчабая расплылось в широченной улыбке. — Ворон живородящий, он сразу в нескольких местах может быть. Одновременно…. Понимаешь?
— Нет. Не понимаю.
— И я тоже. Совсем не понимаю. Но это так. Бывает. Сразу в нескольких местах. Одновременно…
От круглого светло-зелёного горного озера неторопливо шагали — по направлению к овальной каменистой площадке, на которой располагался светло-серебристый диск на трёх длинных телескопических ногах, — обнажённые мужчина и женщина. Мужчина нёс под мышкой плотно-скатанный синтетический плед.
— Как тебе сегодня? — спросил мужчина.
— Просто замечательно, — томно улыбнулась женщина. — А ты, милый, был просто бесподобен. Надеясь, что наш будущий ребёнок родится с отменным здоровьем. Не напрасно же мы преодолели — межзвёздными дорогами — столько «световых лет»…. Что делаем дальше? Взлетаем и возвращаемся на Мирру?
— Взлетаем и возвращаемся. Только чуть позже. Сперва я отнесу в условленное место посылку для шамана. Заказал он тут кое-что…
Глава десятая. Летний шаманский улус
Попрощавшись с отцом и сыном Тургаевыми, путешественники отправились дальше — вниз по юго-западному склону Священного холма, к летнему лагерю-улусу.
Примерно через сорок-пятьдесят минут окружавшая их местность значимо изменилась, и Анна Петровна, передав Айлу злосчастный дорожный баул, опять принялась (видимо, такая у неё была устоявшаяся привычка), восторженно комментировать:
— Здесь, действительно, всё по-другому — по сравнению с северным склоном. Никаких тебе скучных каменных россыпей, топких болот, пышных мхов и разноцветных лишайников. Сплошные густые травы и кустики с яркими цветочками на ветках, над которыми бодро кружат-жужжат трудолюбивые пчёлки. Ну-ка, попробую напрячь память…. Вот это, похоже, жимолость — листья характерные. Только низенькая-низенькая. А рядом с ней растёт жёлтая акация, «караган», если по официальному…. Ой, красотища-то какая с правой стороны! Метровый кустик, густо-густо опушённый белыми длинными волосками. Эстетичная такая вещица, слов нет. Словно бы из молочно-белого хрусталя сделанная…
— Ура! — обрадовалась Айлу. — Редкостная удача!
Оставив баул на тропе, девушка подошла к кустику, медленно опустилась перед ним на колени, осторожно потрогала пальцами белые волоски, нагнулась, понюхала.
— Ну, и как? — насмешливо поинтересовался Писарев. — Каков будет вердикт?
— Это она, — белозубо улыбнулась Айлу. — Причём, самая-самая настоящая. Ни малейших сомнений.
— И кто это — она? Или же — что?
— «Горькуша Ревякиной», самое-самое редкое растение Алтая: «Тон ээзи», по-русски — «Душа гор». Но дело даже не в том, что самое редкое…
— В чём же тогда?
— Есть такая древняя-древняя тубаларская легенда. Мол, если кто-то из беззаботных путников — совершенно случайно — встретится на лугу с Тон ээзи, то…. То обязательно сбудется — в скором времени — его самое сокровенное желание. Вот, как-то так…
— Только одно желание? — заинтересовалась Анна Петровна.
— Извините, но только одно, — подтвердила девушка. — Самое-самое сокровенное и не имеющее никакого отношения к пошлому обогащению и стремлению к власти над другими людьми…. Надеюсь, у вас отыщется такое?
— Имеется, слава Богу.
— Оно совместное?
— Безусловно.
— Тогда сбудется. Обязательно и всенепременно.
— Спасибо на добром слове, — Писарев был непривычно серьёзен, даже не ухмылялся.
— Пожалуйста….
— А у вас, милая барышня, есть заветное желание?
— Конечно.
— Небось — выйти замуж?
— Угадали.
— За самолётного штурмана?
— Можно и так сказать, — вздохнула Айлу, а про себя подумала: — «Мой Мисти владеет целой кучей самых разнообразных профессий-специальностей. Ни капли не удивлюсь, если выяснится, что он и с пассажирскими самолётами умеет управляться…».
Они вплотную приблизились к летнему лагерю-улусу.
— Упитанные и ухоженные здесь домашние животные, — похвалил хозяйственный Сергей Васильевич. — И коровы, и бычки, и барашки с овцами. А у коз шерсть длинная, пышная и белоснежная. Лошадки же необычные: буро-пегие, очень плотно сбитые и низкорослые.
— Специальная алтайская порода, — похвасталась Айлу. — Говорят, что очень древняя. Эти кони предназначены, в первую очередь, для дальних путешествий по горам. Думаю, что и мы без них не обойдёмся.
— Мы? Хотите составить нам компанию?
— Естественно, если вы не будете против…
— Не будем, конечно, — доброжелательно заверила Анна Петровна. — Наоборот, обрадуемся. Вы — отличный товарищ и замечательная собеседница…. Ага, два тёмно-серых волкодава появились в поле зрения. Жёлто-чёрные клыки щерят. И не отводят от нас недоверчивых тёмно-янтарных глаз. Но не бросаются, не лают и не рычат…. Вас, Айлу, узнали? Или же данный серебряный жетон «с рассерженным вороном» является охранным шаманским амулетом?
— Всё дело в безрукавке, вышитой цветным бисером. Её мне зайсан Костька недавно презентовал. Вытащил из сундука со своими вещами и подарил. Очевидно, это его запах так действует на псов. Мол, чёткий условный сигнал: — «Я — свой…»…. Как, кстати, вам архитектурные особенности летнего улуса?
— Сплошные юрты, — оглядевшись по сторонам, прокомментировал Писарев. — Или же чумы. Причём, самых различных конструкций. Самый большой, высокий и достаточно неаккуратный сложен из длинных жердей, брёвен, досок, коровьих шкур и кусков брезента. Ещё парочка — крытые берестой и корой лиственницы. Но большинство юрт выстроено с широким применением толстого войлока…. Есть, конечно, и несколько пятнистых армейских палаток — рядом с колодцем-журавлём. Даже один стандартный сборно-щитовой домик присутствует. Ну, и несколько коптилен, пашущих по полной программе, под высокими и длинными навесами…. А что это за чёрные треугольные пирамидки торчат из земли?
— Погреба, — пояснила Айлу. — Это алтайцы у русских переселенцев переняли. Как, впрочем, и баньки. Вон — в стороне, на берегу ручья, чёрный сруб. Русская баня, конечно же. Лет восемь тому назад построили…. Теперь по юртам-чумам. Который самый большой и высокий (именно в нём зайсан Костька и квартирует), называется — «айлу». То есть, «уют». Да-да, полное совпадение с моим именем. Случайность, конечно. Айлу — традиционное жилище тубаларов и челканцев. А эти компактные войлочные строения называются — «аланчик». В таких предпочитают селиться южные алтайцы: там серьёзных деревьев мало, а бескрайних степей, наоборот, много….
— Погреба, — пояснила Айлу. — Это алтайцы у русских переселенцев переняли. Как, впрочем, и баньки. Вон — в стороне, на берегу ручья, чёрный сруб. Русская баня, конечно же. Лет восемь тому назад построили…. Теперь по юртам-чумам. Который самый большой и высокий (именно в нём зайсан Костька и квартирует), называется — «айлу». То есть, «уют». Да-да, полное совпадение с моим именем. Случайность, конечно. Айлу — традиционное жилище тубаларов и челканцев. А эти компактные войлочные строения называются — «аланчик». В таких предпочитают селиться южные алтайцы: там серьёзных деревьев мало, а бескрайних степей, наоборот, много….
Из «главной юрты» им навстречу вышел зайсан Костька — такой же, как и тогда, в Питере: статный, высокий, широкоплечий, с невозмутимым тёмно-коричневым лицом, покрытым глубокими морщинами. Да и одет он был похоже, только поверх светлой рубахи — вместо кофейно-коричневой безрукавки — красовался тёмно-бордовый малахай без воротника. И амулет, сработанный из неизвестного белого металла, был на прежнем месте.
— Добрых дорог, любопытные странники, однако, — пророкотал шаман. — Рад видеть вас. И тебя, однако, внучка названная.
— И вам, отче, здравствовать, — почтительно потупилась Айлу.
— Добрый день, уважаемый зайсан, — поздоровался Писарев. — Вот, мы и прибыли в вашу вотчину. Как и договаривались…
— Ой! Не может быть! — неожиданно разволновалась Анна Петровна. — Степан, вы ли это?
— Когда-то, однако, меня величали этим русским именем, — чёрные глаза Ворона оставались бездонными и равнодушными. — Давно это было.
— А меня, меня вы помните?
— Нет, женщина. Извини, однако…. А когда наши жизненные Пути пересекались?
— В 1993-ем году, в отрогах Колыванского хребта. Вы тогда в нашей экспедиции разнорабочим трудились: вкусную походную кашу варили, злых медведей отпугивали, жирных куропаток добывали, полосатые геодезические рейки — от пункта к пункту съёмки — носили.
— Мне нынче те Времена неинтересны, — помолчав секунд десять, сообщил Челпанов. — Совсем, однако…. Непросто тогда жили. Шаманство было строго-настрого запрещено. Как, однако, и общение с Духами. Приходилось всегда осторожничать и приспосабливаться, однако. Всегда. Да и без конкретной цели, однако, бродить по алтайским горам было нельзя: могли обвинить в тунеядстве, бродяжничестве и посадить в тюрьму…. Прошу, гости дорогие, в мою юрту. Проходите, однако. Проходите…. Складывайте вещи вот здесь, чтобы не мешали. Поговорим. А потом, однако, и поужинаем…
В юрте, благодаря стараниям двух старинных керосиновых ламп, было достаточно светло. А ещё и очень уютно: много различных звериных шкур и полосатых домотканых половичков, светлая самодельная мебель, включая просторный обеденный стол и несколько приземистых табуретов, широкая кровать, аккуратно застеленная светло-бежевой кошмой, и несколько солидных антикварных сундуков. Сундуки были щедро оббиты иссиня-чёрными полосами железа, а на их крышках были расставлены бронзовые, деревянные и костяные фигурки людей, алтайских Духов, животных и птиц. За кроватью находилась плотная буро-серая ширма, искусно расшитая золотисто-серебристыми драконами и отделявшая, судя по долетавшим аппетитным запахам, основное помещение юрты от «кухонного уголка». Рядом с ширмой — на разноцветном полосатом половичке — сидел кот: очень большой, чёрно-белый, усатый, с огромными ярко-изумрудными глазищами. А на столе была расстелена подробная географическая карта, нарисованная от руки, которую с интересом изучал Иван Павлович Лазаренко — собственной профессорской персоной.
— О, ребятки прибыли! — выпрямившись, обрадовался Палыч. — Давайте-ка, я вас всех обниму по очереди. — Серёжа. Аннушку. Айлу. Рад вас всех видеть…. Как добрались? Надеюсь, без каверзных происшествий? Замечательно…. А я, вот, изучаю наш будущий маршрут, проложенный зайсаном на карте.
— Ну-ка, ну-ка, — подходя к столу, оживился Писарев. — Разрешите ознакомиться? Спасибо…. А где мы сейчас находимся?
— Это — река Катунь, — водя указательным пальцем по карте, приступил к пояснениям седобородый профессор. — Далее: урочище Кангай, Священный холм, наш летний улус. Стартуем из лагеря завтра на рассвете — вместе с лошадками, припасами и необходимым походным скарбом…. Вам же, ребятки, уже приходилось — в полевых партиях — путешествовать на лошадях? Вот, и замечательно…. Продолжаю. Идём вверх по течению реки Кураган. Естественно, не прямо вдоль её русла, а просто выдерживая общее генеральное направление и совершая — вслед за местным капризным рельефом — зигзагообразные движения между горными цепями, долинами, лощинами и озёрами. Придётся и многочисленные притоки Курагана форсировать. И не только Курагана, но и соседней реки Кучерлы…. Итак, идём-идём-идём. Вот, здесь очень опасное место — узкий проход между двумя горными массивами, оснащёнными тающими ледниками: сплошные камнепады, оползни крупных льдин и сходы селей. Преодолеем, конечно, не вопрос — с Божьей-то помощью. А также опираясь на знания и опыт уважаемого Ворона живородящего…. Это, братцы мои, примерно половина пути. Здесь предстоит слегка сместиться на запад. А вот тут, наоборот, на восток. Проходим через широкую долину и упираемся в безымянную гору — высотой порядка трёх километров четырёхсот метров над уровнем моря. Серьёзная такая вершина, без дураков…. Почему такая приметная гора осталась без имени? Зайсан Костька утверждает, что это место у тубаларов всегда, ещё с незапамятных Времён, считалось запретным. А зачем горе, к которой никто и никогда не ходит, имя? Правильно, совершенно ни к чему…. Значится, аккуратно огибаем данную вершину с востока и выходим на большой древний ледник, который, тая, образует два горных озера. А из этих озёр, в свою очередь, вытекает река Иолдо — восточная составляющая Курагана. Проходим мимо первого озера. Поднимаемся ко второму. Вот, его южный берег и является конечной точкой нашего маршрута.
— Местом, где э-э-э…, произрастаю чудодейственные чёрные помидоры? — уточнила Анна Петровна.
— Ага, оно самое…. Мне показалось, или же в вашем голосе, милая Аннушка, проскользнули нотки недоверия?
— Не то — чтобы недоверия. Просто…. Просто всё это немного похоже на сказку…
— Похоже, однако, — невозмутимо подтвердил Костька. — На сказку…. Только во многих-многих сказках, однако, есть только доля сказки. Маленькая, однако, совсем.… То есть, сказки, они — зачастую — основаны на чистой правде. Или же на реальных событиях, однако…. Хотите конкретного примера? Хорошо, однако, привожу…. История о деревянном пареньке Буратино, написанная знаменитым Алексеем Толстым, однако. А также и сказка о деревянной кукле Пиноккио. Итальянская. Только всё, однако, здесь непросто…. Под итальянской Тосканой есть старинная базилика Сан-Миниато-аль-Монте. Это тамошняя церковь такая, однако. При ней — старинное кладбище. На нём, однако, скромная-скромная могилка. А над могилкой — табличка с надписью, мол: — «Пиноккио Санчес, 1790–1834». Однажды, уже в самом начале двадцать первого века, эту могилу раскопали (уж и не знаю, однако, по чьей просьбе), чтобы установить личность погребённого. Раскопали, присмотрелись и очень сильно удивились, однако. Во-первых, найденный там скелет был — общей длиной — один метр тридцать сантиметров. Во-вторых, он оказался, однако, наполовину деревянным: деревянные протезы вместо ног и деревянная же вставка вместо носа, однако. В-третьих, на одном из протезов нашли клеймо мастера — «Карло Бестульджи»…. Как вам, гости питерские, такой, однако, поворот?
— Может, это — искусная мистификация? — чуть слышно хмыкнув, предположила Айлу. — Я уже наслышана о таких…
— Недоверчивые итальянские журналисты сначала так и подумали, однако, — согласно кивнул головой Челпанов. — Поэтому и начали расследование. Частное и, однако, дотошное. Подняли старинные церковные архивы. Потянули за эту ниточку. Со знанием дела потянули, однако. С умом и без спешки…
— И?
— И выяснили следующее, однако. В семье небогатых тосканцев Санчесов в 1790-ом году родился мальчик. Действительно, родился. Без всякого обмана, однако. Мальца нарекли — «Пиноккио». На тамошнем наречии, однако, это означает — «сосновый орешек». Через несколько лет выяснилось, что Пиноккио — от природы — карлик. Но тяжёлые тогда были Времена, однако. Тяжёлые, мутные, скользкие и, однако, жестокие. О понятии «инвалидность» тогда даже и не задумывались. И в восемнадцать лет карлика забрали в армию, однако. Барабанщиком. Тогда всех, однако, забирали. И здоровых, и больных…. Почти пятнадцать лет честно отслужил Пиноккио, однако. В барабан лихо бил. В атаку на врага, однако, звал. Даже парочку серебряных медалек заработал. А потом, однако, попал под злую вражескую шрапнель и стал калекой: ног нет, вместо носа на лице — безобразная дыра. Но, тем не менее, однако, он выжил и вернулся домой. Бывает…. И тут случай (или же всемогущая Судьба?), свёл его с медиком Карло Бестульджи. Говорят, что с гениальным, однако. Впрочем, другие утверждают, что Карло, однако, продал — ещё в юности — Душу дьяволу. Впрочем, дело не в этом, однако…. Врач сделал бедняге деревянные протезы ног. А позже даже смастерил, однако, деревянную вставку вместо носа. Был Пиноккио (без ног), не длиннее соснового полена. А стал — по сути — «деревянным человечком», однако…. Только жила в его хлипком тельце большая любовь к жизни. Очень и непомерно огромная. Устроился, однако, Пиноккио на работу в бродячий цирк. В качестве «живой деревянной куклы burattino[4]». Стал регулярно выступать на сезонных ярмарках. Публика его полюбила. Даже приличные деньги зарабатывал, однако. Но потом, идя по цирковому канату, упал с высоты. Упал, разбился и сразу же умер. Не самая плохая, однако, смерть…. Теперь про книгу. Итальянский мальчик Карло Лоренцини однажды посетил представление бродячего цирка, однако. Дело было в маленьком тосканском городке Коллоди. А на представлении, однако, выступал карлик Пиноккио Санчес — со своим длинным и смешным носом-деревяшкой. Пиноккио даже ловко ходил — на деревянных протезах — по канату, натянутому, однако, между двумя высокими столбами. Мальчик хорошо запомнил это. А потом вырос, однако. И написал — под псевдонимом «Карло Коллоди» — книжку: — «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы». Написал и, однако, прославился…. Кстати, в положенное время Карло Лоренцини умер. И был, однако, похоронен на том же самом кладбище, что и Пиноккио Санчес. Их могилы расположены совсем недалеко друг от друга. Вот, такая история. Однако…