- Пешими только до китайского участка. Там у нас машина стоит, вахтовый "Урал". За Гнилой китайцы всю зиму работали, лежнёвку проложили. Лес прямо в Красноярский край возят, на железную дорогу. Вырубают нашу Родину, Станислав!
- А разве не через Усть-Карагач возят? - усомнился он. - Я добирался на лесовозах.
- Это с других участков. Их же тут полно! Ползучая экспансия, захват экономических территорий. Даже служебных натасканных собак воруют. Но ничего, я их отсюда выдавлю!
В бараке располагался цех по обработке кедрового ореха, вероятно, оборудованный по последнему слову техники: новенькие станки, сушилки, веялки, лущильные машины - конвейер. Полковник превратился в экскурсовода.
- Ты подумал, что мы тут занимаемся эксплуатацией дешёвой рабочей силы? - горделиво спросил он.
- Ничего я не подумал, - хмыкнул Стас.
- Так все считают! Знаешь, сколько вложено в оборудование?
- Не знаю...
- Здесь шишки перемалывают, - Галицын остановился у громоздкого станка с бункером. - Смесь ореха и шелухи попадает на решёта, потом на калибровку. А это сушилки, отбор живицы, установка для отжима масла.
Рассохин слушал его вполуха, в голове неотвязно свербела мысль: как можно выехать к железной дороге, которая находилась километрах в двухстах на северо-восток? И почему дорогу с Рассошинского прииска когда-то потянули на запад, через урочище Гнилая Прорва, с выходом на Усть-Карагач, а не в ближний Красноярский край?
Когда-то он держал в голове все возможные маршруты в этом районе, помнил названия речек, урочищ, и надо же - годы так проветрили мозги, что напрочь стёрлась однажды затверженная география местности и ориентиры.
Галицын распахнул ещё одну дверь внутри цеха, за которой стояли двухъярусные зековские кровати-шконки, все аккуратно заправленные, как в армии.
- Это у нас братское общежитие, - сообщил он. - Строгость и аскеза.
- Они, что, взаперти живут? - на окне была решётка, и на двери - могучий запор с проушинами для замка.
Бывший опер поморщился.
- Откровенно сказать, это ещё не братья. Так, сброд, мусор человеческий. Половину хоть сразу сажай.
- И женщины тоже?
- Ну, скажешь! Женщины в привилегированном положении. Они тут царицы, богини. Матриархат! Эх, звал тебя - не поехал! Не застал наших красавиц. Знаешь, есть такие манкие!
И осёкся, огляделся, проверяя, не услышали ли посторонние.
- Кто не успел, тот опоздал.
- Ничего, скоро возвращаться начнут, - успокоил Галицын. - Они ведь от мира здесь быстро отвыкают. Трудно им потом в чужой среде. А тут у сестёр воля! И полная власть.
- Где китайцы работали? - спросил Стас, когда прошли весь цех.
Полковник что-то заподозрил, сказал с осторожностью:
- Километрах в шести от Гнилой... Там по гриве дорогу подсыпали. По болотам лежнёвки, - и добавил уже весело: - Это же китайцы! Они вон какую стену построили!
- Ну да... - неопределённо отозвался Рассохин.
- И как тебе производственная линия? - горделиво спросил Галицын. - Смотри: вот здесь масло уже разливается по флаконам. А потом упаковка... Кстати, ты пробовал на вкус?
- Не помню.
Полковник щедрой рукой достал из полупустой коробки пузырёк, отвинтил пробку и протянул.
- Глотни! Божественное зелье!
Стас пригубил, но вкуса не ощутил. Что-то маслянистое, густое и вроде даже без запаха.
- Всё удовольствие стоит триста семьдесят тысяч евро! - похвастался Галицын.
- Пузырёк?
- Да нет! - он расхохотался. - Производственная линия! Представляешь - окупилась за один сезон. Видал, этикетки на китайском и английском? Всё сразу за рубеж идёт. Это не считая лущёного ореха, живицы!
- Амазонки тоже пешком ушли? - перебил Рассохин.
И этот вопрос полковнику не понравился, но ничуть не погасил восторга.
- Что тут особенного? Знаешь, какие это женщины? Для них шесть километров!.. Думаешь, как свежую продукцию отправляем? Через китайский участок. Молоко хоть и консервированное, а долго держать нельзя. Пошли лосей смотреть!
Они вышли из цеха на улицу.
- А кто же вчера мычал? - вспомнил Стас.
- Мычал? - изумился полковник. - А, понял! Это запись, из динамиков. Обережные мантры, защита от сил зла.
И указал на угловую вышку, где виднелся серый квадрат уличной музыкальной колонки.
- Помогают мантры?
- Ещё как! Я со всем не разобрался, там что-то связано с материями, вибрациями... В общем, отпугивает злые сущности. Но ты не заморачивайся, погляди, какие телята!
В загородке бродило десятка полтора новорождённых лосят, совсем ручных, как у молчунов.
- Сейчас растёл идёт, - пояснил Галицын, с крестьянской любовью взирая на длинноногих неуклюжих сеголетков. - Уже двенадцать дойных маток! А всего у нас тридцать семь голов!
Матки чуяли близость своих детёнышей, и из отворённых зарешечённых окон фермы доносилось призывное хорканье.
- А что тут дикие самцы по осени делают! - вспомнил опер свой охотничий азарт. - Говорят, до десятка вокруг зоны собирается! Бои устраивают! Бабы глядят с вышек! Одомашненных коров не самцы огуливают. Искусственное осеменение...
И опять оборвался на полуслове.
- Лосих сам доишь? - съехидничал Рассохин. - Или Матёрая помогает?
Тот усмехнулся и поманил рукой.
- А ты иди сюда!
И завёл внутрь барака, приспособленного под ферму. В отдельном боксе было светло и бело, как в операционной. Тут же висели доильные аппараты, шланги, какие-то бачки из нержавейки и стеклянная тара для расфасовки.
- Всё оборудование - финское, - со сдержанным восторгом объяснил полковник. - Штучного производства. Здесь сами и консервируем по их технологии. Ещё на полтораста тысяч.
- Сами и пьёте? - Стас открыл массивный высокий холодильник, забитый бутылками молока.
- Пьём! - развеселился ясашный. - Водки больше не хочется! И продаём китайцам. Накопим крупную партию, сделаем отправку. Элексир бессмертия с витамином счастья. Они умеют ценить продукт. Это Клондайк, брат!
Он открыл внутреннюю двойную дверь - и сразу же пахнуло горьковатым скотским навозом, стойким запахом домашних животных. Только из сумрачных денников, устроенных, как на конюшне, торчали лосиные головы.
- Маточное поголовье, стельные самки.
И договорить не успел, как за спиной выстрелом хлопнула дверь - ив белом боксе очутилась Матёрая.
- Они летят, Яросвет, - без паники, но с апокалиптической значительностью в голосе сказала она. - Вертолёт!..
- Ну и пусть теперь летят! - как-то уж очень легкомысленно воскликнул тот. - У нас долгожданный гость, Матёрая!
Хозяйка Карагача была в своей скрипучей косушке, белоснежной блузке с низким, откровенным разрезом и брючках из змеиной кожи. Несмотря на свой трепетно-притягательный вид, эротичной не выглядела, как в первый раз. Матёрую трудно было представить рассеянной, однако она заметила Рассохина не сразу, но зато сразу же переменилась.
- Знала: ты придёшь сам, - сказала уже гипнотическим голосом и обласкала взглядом, словно крыльями. - Ты ведь тоже не хочешь контакта с внешним подлым миром?
Рассохин насторожился: гул вертолёта уже слышался и помещении.
- Да уж, лучше бы с ним не встречаться...
- Пойдём на улицу! - ревностно предложил Галицын. - Посмотрим!
Взял Матёрую под руку и повлёк к дверям. Та демонстративно отстранилась и вышла сама.
Вертолёт МИ-8 заламывал круг над Гнилой Прорвой. Ласточек в небе уже не было, словно ветром сдуло, перепуганные лосята жались к забору, а появившийся откуда-то кавказец носился возле административного корпуса и лаял в небо.
- А если сядет к нам? - полушёпотом предположила хозяйка.
Полковник сохранял спокойствие и рассудительность одновременно с улыбчивостью.
- Куда он сядет, сама подумай? Кругом разливы, ни одной площадки. Мы на острове, понимаешь?
- На берег...
- Откос крутой...
- Там и ровного места хватит.
- А ульи? Всяко на пасеку не сядет.
Этот их разговор был междусобойным, скорым, и вертолёт словно подтвердил уверенность Галицына, завершил круг и стал заходить на Гнилую Прорву. Ещё через минуту он скрылся за лесом, но Матёрая расслабилась, только когда стих шум винтов.
- Что я говорил?
Полковник приобнял Матёрую, но она высвободилась и заспешила на каблучках к угловой вышке. Не взбежала - вознеслась! Галицын взирал на неё влюблённо, однако сказал по-ментовски, хоть и весело, но всё-таки грубовато, забывшись, что перевоплотился и носит другое имя:
- Заменжевалась баба...
Хозяйка Карагача припала к биноклю. Когда-то сторожевые вышки лагеря спокойно просматривались из Гнилой, но пойменный лес поднялся, особенно тополя и вётлы, и теперь, пока не распустилась листва, проблёскивало лишь новое железо на кровлях. Однако в бинокль, сквозь сплетение голых ветвей, всё-таки можно было что-то разглядеть, особенно вертолёт, приземлившийся на берегу.
Минут десять Галицын стоял, задравши голову, но, так и не дождавшись комментариев от Матёрой, махнул рукой.
- Сесть к нам побоятся. Да ещё вода попёрла... Пошли, лосиную ферму покажу!
Они не успели дойти до барака, как сзади, словно щелчок бича, хлестнул уши окрик:
- Яросвет?!
Полковник мгновенно развернулся и бросился назад.
- Поднимись ко мне! - был приказ.
Галицын заметно похудал на травоедении, поэтому без напряжения взбежал на вышку и взял бинокль. Несколько минут они что-то разглядывали, совещались, после чего полковник поманил Стаса рукой.
- Гнилую шерстят! - сообщил шёпотом. - Прочёсывают. Должно, тебя ищут!
Омоновцы в пятнистой зимней форме, растянувшись цепью, брели по сгоревшему посёлку, головы в касках мелькали и возле вертолёта - всего человек пятнадцать! И ни Гохмана, ни Кошкина и вообще ни одного в гражданском.
- Мы тебя спрячем, - доверительно сказала Матёрая. - Есть бункер, тайник - не найдут.
- А сами? - похоже, в Гнилой прозвучала команда сбора, разрозненная цепь потянулась вспять.
- Нас никто не посмеет тронуть, - заявил Галицын. - Мы находимся здесь на законных основаниях. Кедровые угодья и все строения бывшего лагеря в аренде. Документы и порядке, даже налоги уплачены.
- У меня тоже уплачены...
- Тебя лучше спрятать, - перебила Матёрая. - Они прилетели за тобой.
- За тобой, Стас, - после долгой паузы согласился полковник. - Но мы не сдадим при любом раскладе. Мы своих не сдаём.
- С чего вы взяли? - Рассохин оторвался от бинокля и увидел, что ясашной улыбки у Галицына больше нет.
- Им ты нужен.
- Зачем? Участковый сегодня утром был.
- Вспомни свои прежние грехи, - откровенно намекнул бывший опер и замолк.
Полковник не должен был знать ничего о Жене Семёновой.
- Ну-ка, ну-ка...
- Ты застрелил женщину, - встряла Матёрая. - Давно... И об этом всем известно. До сих пор вспоминают.
- Возбудили дело по вновь открывшимся обстоятельствам, - пришёл на помощь юрист. - Это крюк, на котором ты висишь всю жизнь. На самом деле под таким предлогом тебя хотят убрать с Карагача. Ты мешаешь им своим присутствием. Вот и устроили тут шмон.
- Бурнашов проболтался, - утвердительно спросил Стас.
- Оперативная информация, - уклонился бывший опер и хохотнул уже не как ясашный. - Спрячем - и пусть хоть месяц ищут!
Рассохин сунул ему бинокль.
- Никому нельзя доверять.
- Мне можно, - заверила хозяйка Карагача. - Пойдём, провожу... Яросвет, отслеживай гостей!
Галицын что-то почуял.
- Сам провожу. Я же отвечаю за безопасность! Да и рано ещё! А если они ночевать собрались, ему в темнице париться, что ли? Насидится ещё...
- Не суетитесь, люди, - оборвал Стас. - Если надо, спрячусь сам.
- Станислав, послушай мудрую женщину, - Матёрая положила руку на грудь и словно обожгла. - В любом случае я должна показать убежище. Тебе не будет там одиноко.
- Пусть сам решает! - ревниво и как-то нерешительно засуетился Галицын. - Мы же не знаем тонкостей. Может, есть мотивы! Аргументы... Может, его и не тронут!
- Не позволю! - властно отрезала хозяйка. - Он нуждается в помощи. Мы несём ответственность за каждого, кто пришёл к нам по доброй воле.
- Да я что? - мгновенно сдался полковник. - Я не против!
Матёрая снисходительно усмехнулась.
- При имянаречении ты давал клятву, Яросвет.
- Помню.
- Ревность - это грязь общества. Пора изживать мирские привычки.
Полковник не хотел оставлять их вдвоём! И это неожиданным образом подогрело мстительное чувство Рассохина.
- Пожалуй, ты убедила меня, сестра, - согласился Стас. - Пойдём посмотрим на убежище. Это далеко?
- В священной роще, - она бессовестно манила его взглядом и в этом походила на Женю Семёнову.
Галицын сделал последнюю попытку удержать их, припал к биноклю и заговорил торопливо и успокоительно:
- Ну, точно! Будут ночевать! Выгружают какие-то ящики... Во, палатку растягивают!..
Хозяйка уже спускалась по лестнице вниз.
- Рацию включи! - запоздалым полушёпотом попросил полковник.
Она будто не услышала, сама принесла рюкзак, оставленный Галицыным возле производственного цеха, и вручила его Рассохину.
- Пойдём, - проговорила доверительно. - Покажу тебе прямые пути на свободу.
Похоже, лагерная община подготовилась к любому развороту событий, в том числе и к долгой осаде. Два запасных выхода было через потаённые калитки, устроенные в заборах, но в случае полного окружения можно было уйти подземным ходом, который начинался под угловой вышкой с тыльной стороны и заканчивался где-то в кедровнике. От забора до леса по всему периметру зоны ещё в давние времена была вырубленная полоса шириной в полсотни метров, сейчас густо поросшая осиновым и берёзовым молодняком, который уже доставал до середины забора. Матёрая и хотела вести его подземельем, однако открыла замаскированную крышку колодца и обнаружилось, что ход залило водой по колено!
- Ещё вчера не было, - тревожно проговорила она. - Ладно...
Вышли через потаённую низкую калитку и очутились в густом подлеске, нещадно изломанном и поеденном лосями. Земля под ногами оказалась много раз перепаханной уже заросшими противопожарными минполосами, и многие из них оказались залитыми талой водой. Не шли, а больше прыгали, и, надо сказать, Матёрая на каблучках делала это грациозно. Кедрач, который амазонки называли священной рощей, начинался сразу же за нейтральной полосой, причём стоял тёмно-зелёной стеной, настолько раскидистый и мощный, что иные толстые ветви доставали земли. Здесь было сухо, мягко и как-то покойно, словно и впрямь под кронами этих деревьев был иной мир.
Однако наслаждаться не пришлось. Матёрая сняла туфли и, босая, сразу прибавила скорости.
- Запоминай дорогу, - предупредила она его, словно школьника.
В глубине кедровника она остановилась возле сухостойного дерева и легко отвернула пласт хвойного подстила.
- Спускайся, - и подала фонарик.
Это был типичный подземный бункер молчунов, устроенный по всем правилам, в виде гробика, и разве что переживший капитальный ремонт - ступени лестницы, двери и кровля оказались новенькими, как, впрочем, и нехитрая мебель с крохотной железной печуркой. Вместо шкур на топчане - толстый мягкий матрас, одеяло и даже больничные простыни с казённым узором. В посудном шкафу на верхней полке стояли книги, тут же висела рация с подключённой наружной антенной - в общем, цивилизация, устроенная явно женскими руками.
- Здесь запас продуктов, топливо и свечи, - она достала из пачки самодельную восковую свечу и зажгла. - Только расходовать нужно аккуратно. Буду приносить тебе парное лосинное молоко - эликсир жизни. Ты пил когда-нибудь?
Манящий вопрос он пропустил мимо ушей и озабоченно спросил:
- А не затопит в этом гробике?
- Не затопит: высоко. - Матёрая села на постель и откинулась назад, показывая свой завлекательный разрез на блузке. - Я буду приходить к тебе каждую ночь. Посмотри, как романтично: полное уединение, горит свеча, и всего остального мира не существует. А мы с тобой вкушаем эликсир.
Стас вспомнил ревнивого полковника, но лишь ухмыльнулся про себя и промолчал: мстительное чувство в подземелье угасло.
- Разумеется, если позволят обстоятельства, - поправились она. - В любом случае буду всегда на связи. Рация настроена только на мой канал, нас никто не услышит.
- Добро, - буркнул он и, оставив рюкзак, стал подниматься наверх.
Сам вид подземного жилища выковырнул из памяти слежавшийся ком чувств, пробило в пот и даже одышка появилась, как тогда, на сосновой гриве Сухого залома. На улице он вздохнул свободно и опять ощутил покой и благодать кедровника.
Матёрая вышла на поверхность, опустив за собой мохнатый от игольчатого подстила, искусно маскирующий люк.
- Пойдём, покажу запасной выход.
Ни договорить, ни показать не успела, в кармане куртки запиликала рация. Связь была громкая, голос полковника под сводами кедрача звучал сварливо, как у кедровки.
- Они развернули лагерь, поставили палатки, - доложил он. - Тревога отменяется, возвращайтесь на базу!
Прозвучало как-то просительно. Матёрая усмехнулась и вызывающе осадила ревнивца:
- Не мешай мне, - подхватила туфли. - Я занята, буду нескоро. Наблюдай за гостями.
Огляделась, не нарушена ли маскировка, и направилась в сторону курьи.
Рассохин слышал, что рация у неё в кармане трезвонит через каждую минуту, но хозяйка упорно не отвечала - испытывала терпение. Можно было представить, как на вышке мечется и переживает Галицын. Потом остановилась, подождала и проговорила благосклонно, дыша в лицо:
- Мне нравится твоя сдержанность, - подала рацию. - Скажи ему что-нибудь. Например, как хорошо нам вдвоём. Ты же злишься на него? Яросвет сорвал экспедицию.
Ей нравилось дразнить и стравливать мужиков. Стас демонстративно и хладнокровно скосил глаз на грудь, едва вмещающуюся в упаковку тонкой блузки и сказал в лицо:
- Одну такую... матёрую я застрелил. Ты слышала.
И прошёл мимо. Хозяйка соблаговолила что-то ответить Птицыну, но Рассохин не прислушивался.
- Я позвала тебя сказать, - она догнала и вдруг заговорила с акцентом, подыскивая слова. - Сказать про твою женщину...
Стас уже забыл о своей предыдущей реплике, показалось, что она что-то знает о Лизе.
- Про какую? - спросил, скрывая настороженность.
- Которую ты застрелил, убил, - на лице её вызрел лёгкий испуг. - Блудницу звали Евгения?
- Её звали Женя.
Она мгновенно сняла с лица испуг, как паутинку, однако при этом всё равно осталась чуть озабоченной - вовсе не той хозяйкой Карагача, в образе которой предстала в первый раз на деревянном островке соры. И обращалась уже ни "ты", как со старым знакомым, что придавало её речи некую интимность.
- Ждала тебя три дня, - призналась Матёрая, - чтобы сказать. И звала... Если ты пришёл сам, значит, действуют мои чары. Пойдём со мной!