- Наш начальник Сан Саныч обрушился сегодня на Вас трехэтажным матом, - продолжала свои откровения новая посетительница. - И, что самое возмутительное, все остальные наши сотрудники его поддержали. Я была единственная, кто промолчал…
- Достаточно, - перебил ее я, понимая, что последует дальше. - Меня, в первую очередь, интересуют результаты работы вашего отдела, а не кто у вас что сказал. Возьмем, например, Вас. Сколько новых заказчиков Вы привлекли за это полугодие?
Растерянное выражение лица Ольги Николаевны красноречиво высветило цифру ноль.
- Трудно сейчас найти заказчиков, Илья Сергеевич, - стала оправдываться она. - Заводы стоят, экономика в кризисе.
- Да хватит Вам! - резко сказал я. - Просто работать надо, а не чай гонять, да на сотрудников доносить. Всего хорошего. Я Вас не задерживаю.
Изумленная моими словами, Ольга Николаевна вскочила с перепуганным видом, и буквально вылетела из кабинета. Я попытался снова взяться за речь перед студентами, но меня опять оторвали.
Следующим моим гостем оказался один из тех самых двух старичков, которых я видел накануне в конструкторском отделе. Я сначала хотел его с ходу спровадить, думая, что он тоже явился по "доносному" вопросу. Но, заметив в его руках свернутые чертежные листы, передумал.
- Входите, - сказал я. - Садитесь. Слушаю Вас.
Старичок робко сел.
- Кондратий Степанович, - представился он.
Я кивнул головой.
- Работаю на заводе уже двадцать пять лет. Вы вчера спрашивали, есть ли у нас разработки новых изделий. Совсем новых разработок пока нет. Но я бы хотел поделиться с Вами своими соображениями, которые в свое время были отклонены.
Кондратий Степанович развернул чертежи и положил их передо мной.
- Я не считаю их бесперспективными, поэтому и пришел к Вам.
Предложения Кондратия Степановича оказались интересными. Чтобы не вдаваться в технические подробности, скажу только, что это были достаточно простые изделия, которые периодически требовались на любом машиностроительном предприятии, но которые крупные заводы изготавливать давно перестали по причине их невысокой прибыльности. Их теперь завозили из-за границы и продавали по космическим ценам. Таким образом, имелась свободная ниша, которую наше предприятие могло бы занять.
Я поблагодарил Кондратия Степановича за чертежи, и пообещал ему показать их Генеральному директору. Кондратий Степанович ушел. Его визит оставил у меня приятное впечатление. Если бы все приходили с конкретными предложениями, а не с доносами, глядишь, и завод быстро пошел бы в гору. Чтобы предотвратить дальнейшую инициативу "общественных контролеров", я решил повесить объявление. Взял чистый лист бумаги, и написал на нем черным маркером "С доносами не входить", после чего прикрепил листок кнопками на двери кабинета. Больше "доброжелатели" меня не беспокоили, и я наконец смог продумать свое завтрашнее выступление в политехническом институте.
- 10 -
- Ты уже здесь? - крикнул я, отперев дверь квартиры.
- Да, - отозвалась Таня из глубины комнаты, и выглянула в прихожую. Она была вся покрыта мелом. Ее чумазый вид свидетельствовал о том, что она смывала побелку с потолка.
Мы обняли друг друга и поцеловались.
- Ужин на плите, - сказала она. - Пять минут назад разогрела.
Я стал разуваться. Таня уже неделю как переселилась ко мне, и все свое свободное время, остававшееся после работы, мы с ней теперь отдавали ремонту моей квартиры. "Гнездо", в котором нам предстояло вести семейную жизнь, должно было приобрести шикарный вид. Нам обоим этого хотелось.
Из комнаты неспешным, прогулочным шагом вышел Маркиз. Он потерся о мою ногу и мяукнул, что, по всей видимости, означало "добрый вечер". Маркиз последнее время жил в беспокойстве. Изменения в привычном укладе жизни сыпались на него один за другим. Ему явно не нравилось, что квартира, в которой он прожил всю свою жизнь, вдруг подверглась стихийному бедствию. Увы, я не знал кошачьего языка, и поэтому не мог объяснить ему, что все это - временное явление, и что весь этот бардак придется немного потерпеть ради будущего уюта. Что касается Тани, то Маркиз поначалу принял ее в штыки. Он немилосердно на нее шипел, видимо воспринимая ее как конкурентку за съестные ресурсы, и за внимание хозяина. Но Таня любила животных, и довольно быстро нашла с моим котом общий язык. Каждый ее приход домой приносил Маркизу то кусок ливерки, то порцию "Ките-кэта", то еще что-нибудь вкусненькое. И Маркиз своим прагматичным кошачьим умом быстро уловил, что присутствие Тани в доме для него очень даже выгодно. Он больше на нее не фыркал, не уворачивался от ее руки, и милостиво позволял себя гладить.
Я переоделся в домашнюю одежду, прошел на кухню и стал ужинать.
- Ой, Илюша, совсем забыла, - крикнула мне Таня. - Тебе звонил какой-то Павел. Очень просил ему перезвонить. Телефон я записала. Посмотри на холодильнике белый листок бумаги.
Я вздохнул. Опять этот Павел. И не иначе снова с каким-нибудь жуликом, которого милиция своими силами не может вывести на чистую воду. Нашел себе консультанта. Сейчас, когда я строил свою семейную жизнь, мне меньше всего хотелось отвлекаться на борьбу с преступностью.
Я доел ужин, помыл посуду, и набрал номер Павла.
- Привет, старик! - раздался в трубке его голос. - Слушай, нам опять нужна твоя помощь.
- Что случилось? - недовольно спросил я.
- Да, понимаешь, взяли одного типа, фанатика, из этих самых "воинов джихада". Мы точно знаем, что он где-то заложил мину. Но никак не можем его расколоть. Уже и мы с ним работали, и ГБэшники, а он все молчит, как будто немой. Старик, ты пойми, ни дай бог ночью в городе где-то шарахнет. Ты представляешь, сколько людей может погибнуть? Кто его знает, может он мину именно в твоем доме заложил. Подсобишь?
Я озабоченно нахмурился. Ситуация действительно вырисовывалась серьезная. Не помочь в таком деле было нельзя.
- Ладно, заезжай, - сказал я.
- Сейчас буду, - обрадовался Павел. - Я мигом.
Я положил трубку и прошел в комнату.
- Что-нибудь случилось? - спросила Таня, с беспокойством глядя на меня.
Я махнул рукой.
- Да так, ребятам нужно немного помочь. Ты не обидишься, если я отъеду на часок-другой?
- Пожалуйста, - пожала плечами Таня. - Надо, так надо.
Я был ей благодарен за то, что она не стала задавать других вопросов. Вопросов, на которые мне пока не хотелось ей отвечать.
В милиции меня встретили, как родного. Сам начальник отделения, высокий, грузный подполковник, с большими пышными усами, как у Тараса Бульбы, почтительно пожал мне руку, и самолично проводил в камеру, где происходил допрос.
Орешек, который мне предстояло в этот раз расколоть, оказался угрюмым субъектом с восточными чертами лица и с безумным блеском в глазах. Это был чеченец. Как сообщил мне Павел, они уже несколько часов всеми возможными способами пытались заставить его заговорить, но безуспешно. "Воин джихада" стойко вынес все примененные к нему приемы оперативно-следственной работы, но не проронил ни слова. Видимо, он чувствовал себя героем, и был готов умереть.
Оперативники были вне себя от злости. Фанатик был бледен, как мел, но сохранял на лице ледяное спокойствие. После того, как мы с Павлом зашли в камеру, оперативники с багровыми от ярости лицами вышли в коридор, а возле допрашиваемого остался только интеллигентного вида старичок в очках, больше похожий на профессора, чем на сотрудника карающих органов.
- В "психушке" работает, - шепнул мне Павел, показывая на него глазами.
- Меня зовут Иван Максимович, - негромко обратился к задержанному старичок. - Я врач. Вы можете назвать свое имя?
Задержанный не ответил, продолжая сидеть, крепко сжав кулаки. Я напрягся, пытаясь настроиться на его мысли.
- Ну, не хотите себя называть - не надо, - миролюбиво сказал психиатр после некоторой паузы. - У Вас есть семья? Жена, дети?
"Погибла вся моя семья", - отчетливо донеслось до меня. Но на лице фанатика не дрогнул ни один мускул.
- А вот у меня есть, - продолжал психиатр. - У меня есть жена, с которой мы живем вместе уже тридцать лет. У меня есть два взрослых сына, которые пошли по моим стопам, и тоже стали врачами. Я считаю себя счастливым человеком. У меня есть те, кто мне близок, и кому близок я. У меня есть те, о ком я забочусь, и кто заботится обо мне.
В мыслях задержанного всплыли образы. Я увидел какую-то женщину, а также мальчика и девочку. Очевидно, это были его жена и дети.
- Почему Вы так озлоблены на мир? - продолжал говорить Иван Максимович, внимательно глядя задержанному в глаза. - Что этот мир сделал Вам плохого? Почему Вы хотите убивать? Что заставляет Вас идти на убийство ни в чем не повинных перед Вами людей? Почему Вы не хотите мне это рассказать? Я хочу Вам помочь. Не нужно видеть в людях только зло. Ведь мы люди, а не звери. А люди должны друг другу помогать. Это только в волчьей стае господствуют волчьи законы. А мы не в волчьей стае. Мы в человеческом обществе. Поверьте мне, я обязательно Вам помогу.
В мыслях задержанного снова стали всплывать образы, и я увидел ужасную картину. Горящий в огне дом. Люди в военной форме. Лежащие на земле в лужах крови женщина и дети. Очевидно, эти воспоминания были очень тяжелы для задержанного. Его глаза немного покраснели. Но, тем не менее, он продолжал сохранять на своем лице маску непроницаемости.
- Я понимаю, что у Вас, может быть, есть какие-то веские причины, которые не дают Вам возможность жить обычной мирной жизнью, - продолжал говорить Иван Максимович. - Я хочу помочь Вам устранить эти причины. Что Вам мешает? Вы не можете найти постоянную работу? Вас кто-то серьезно обидел? Давайте разберемся. Кстати, Вы верующий?
Фанатик молчал.
- Если Вы верующий, Вы должны понимать, что убивая людей, Вы совершаете страшный грех. Любая религия, будь то христианство, или ислам, или мусульманство, во главу угла ставит человеколюбие. Никакая религия не одобряет убийств. Голубчик, Вы только представьте себе картину, которая возникнет, если мина, которую Вы где-то заложили, взорвется?…
Иван Максимович продолжал увещевать задержанного, но я его уже не слушал. Я всецело сконцентрировался на мыслях "Голубчика". В них, словно из тумана, стали материализовываться различные объекты. Сначала я увидел большой двенадцатиэтажный жилой дом из белого кирпича, с серой металлической дверью. На стене дома отчетливо просматривался номер "13", нарисованный от руки белой краской. После этого в памяти "Голубчика" появился темный подвал. Видимо, это был подвал того самого дома. В углу подвала, возле трубы, просматривался старый потрепанный коричневый чемодан. Раннее утро. Часы. Стрелки показывают четыре. Громкий взрыв. Задержанный так натурально представил в своем воображении этот взрыв, что у меня зазвенело в ушах. Нижние этажи дома охвачены огнем. Из окон валит дым. Душераздирающие крики мечущихся в панике людей. Дом рушится. После этого в мыслях "Голубчика" снова возникли образы его жены и детей. Они улыбались и говорили: "Спасибо, папа!". Меня передернуло. Я посмотрел на фанатика. Его глаза светились злорадством. Мне стало не по себе. Этот взрыв обязательно нужно предотвратить. Но как заставить этого безумца назвать улицу, на которой находится тот самый двенадцатиэтажный дом, в подвале которого он заложил мину? Дома с номером тринадцать есть на каждой улице. А улиц в нашем городе было много. Если все их прочесывать, уйдет уйма времени. По доброй воле этот фанатик ничего не скажет. Он скорее умрет, чем позволит вырвать у себя признание. Страдания сделали его дерзким и смелым. Человек, доведенный до отчаяния, способен на самые безумные поступки, и готов выдержать все, что угодно, лишь бы осуществить задуманную им месть. Силой его не сломать. Здесь нужна хитрость. А что, если попробовать обратиться к нему от имени его погибших жены и детей? Изобразить из себя экстрасенса, способного общаться с душами умерших, и убедить его не делать того, что он задумал. Конечно, это жестоко. Но разве не жестоко, если по его милости погибнут десятки людей? Я бросил взгляд на Павла. Он смотрел на меня с надеждой. И я решился.
- Разрешите задать ему вопрос, - перебил я Ивана Максимовича.
Врач обернулся и с возмущением посмотрел на меня. Кто это посмел помешать ему работать? Но в моих глазах светилась такая решимость, что Иван Максимович спасовал.
- Ну, задайте, задайте, - снисходительно произнес он.
- На какой улице находится этот дом? - спросил я задержанного. - Двенадцатиэтажный дом номер тринадцать с серой металлической дверью. В подвале этого дома, в углу, возле трубы, Вы положили старый потрепанный коричневый чемодан. В чемодане - мина, детонатор которой поставлен на четыре часа утра. Я повторяю свой вопрос, на какой улице находится этот дом?
"Голубчик" вздрогнул и посмотрел на меня. Его щеки слегка зарумянились. Впервые за все время моего пребывания в камере на его лице проявились эмоции. Иван Максимович удивленно раскрыл рот. Только один Павел сохранял спокойствие. Видимо, он уже привык к моим "ясновидящим" штучкам. Задержанного пробрала дрожь. Его лицо вдруг показалось мне очень усталым. Он вытер ладонью пот со лба. Этот жест красноречиво свидетельствовал, ценой какого сильного нервного напряжения давалось ему то ледяное спокойствие, которое он демонстрировал до сих пор. Теперь он казался совершенно растерянным и сбитым с толку.
- Вам передает привет Ваша жена, - мягко сказал я "Голубчику". - Она сейчас стоит рядом с Вами. С ней Ваши дети, дочь и сын. Вы их не видите, и не слышите. Но я их вижу и слышу. Они просят Вас никого не убивать. Они Вас любят, и просят меня Вам это передать. Они не хотят, чтобы Вы мучились всю оставшуюся жизнь в тюрьме. Они хотят, чтобы Вы были счастливы.
"Голубчик" затрясся, как в лихорадке, и отшатнулся.
- Кто Вы? - проговорил он нервным шепотом.
- Это не важно, - ответил я.
"Голубчик" обхватил голову руками, стал раскачиваться из стороны в сторону, и застонал.
- Гуля, Рашид, Дина, - стонал он. Очевидно, это были имена его жены и детей.
Иван Максимович хотел что-то сказать, но я глазами показал ему, что это излишне. Иван Максимович согласно кивнул головой. Его взгляд был наполнен изумлением, и непрерывно следил за мной.
- Вы выполните просьбу Вашей семьи? - тихо спросил я "Голубчика".
Наступила тишина.
- Да, - произнес "Голубчик" после небольшой паузы. За эти минуты с ним произошла резкая перемена. Все демоны, сковывающие его тело, словно разом покинули его. Весь его фанатизм куда-то исчез, и перед нами предстал совершенно измученный человек, которого постигло тяжкое горе.
- Этот дом стоит на улице Мира, - сказал он. В его голосе явственно чувствовалось облегчение.
Павел пулей вылетел из камеры. "Голубчик" поднял голову. Из его глаз текли слезы.
- Как Ваше имя? - спросил я.
- Ильхам, - ответил он. - Ильхам Юнусов. Я смогу их когда-нибудь еще увидеть?
Я опустил глаза и ничего не сказал.
Ильхам схватился за голову и закричал:
- Выйдите все отсюда! Выйдите, прошу вас! Оставьте меня одного! Я вам все сказал!
Мы с Иваном Максимовичем вышли из камеры. Охранник в коридоре запер дверь на ключ. Через приоткрытое окошко я посмотрел на Ильхама. Он сидел, крепко обхватив голову руками, и плакал.
- Как Вас зовут? - спросил Иван Максимович?
- Илья, - ответил я.
- Илья, а Вы что, действительно можете общаться с мертвыми?
- Нет, ну что Вы! - улыбнулся я.
- Тогда откуда Вы все это узнали? Про дом, про подвал, про чемодан, про его жену и детей?
- Да просто угадал, - уклончиво ответил я, и попытался уйти. Но Иван Максимович меня не отпускал. Его профессиональная гордость явно была задета. Он, профессор, доктор наук, светило психиатрии, не смог подобрать ключ к замкнувшемуся в своем безумстве фанатику, а я, неизвестно кто, неизвестно откуда, совершенно посторонний для науки человек, вдруг взял, и в один момент решил эту проблему. Иван Максимович, наверное, долго бы мучил меня своими расспросами, но тут к нам подбежал запыхавшийся Павел.
- Машина уже выехала, - сообщил он, и восхищенно потрепал меня по плечу. - Старик, ты не перестаешь меня удивлять. Только не говори, что ты опять все это угадал. Не поверю. Может, ты и впрямь телепат? Скажи, не стесняйся.
- Мне домой надо, - произнес я. - Меня невеста ждет.
- Илья, мне бы очень хотелось с Вами побеседовать, - настойчиво произнес Илья Максимович.
- В другой раз! - твердо сказал я.
- Папаша, не приставай к академику, - заступился за меня Павел. - Ты слышал, его невеста ждет.
Врач с какой-то загадочной ревностью посмотрел на меня, но больше ничего не сказал. Я решительно направился к выходу. Павел побежал за мной.
- Старик, ты волшебник! Ей богу волшебник!..