- Поехал грузин в Москву. Дома ему говорят, обязательно сходи в Большой театр на Жизэл, - поддатый очкарик очень убедительно копирует грузинский акцент, размахивает руками, жестикулируя, - приехал грузин в Москву, сделал все свои дела, сходил в Большой Театр, как ему советовали. Вернулся домой, его спрашивают, - ну, был в Театре. Конечно, был, говорит им грузин, в Большой ходил, Жизэл смотрел. Там один мужчина, красивый такой, сильный, хватал женщину, крутил её и смотрел - Жизэл или не Жизэл. Не Жизэл - отбрасывает в сторону, хватает другую, вертит - Жизэл или не Жизэл. Опять не Жизэл. Снова хватает другую женщину, вертит и так, и эдак, - вот она, Жизэл. Народ в зале вскочил, кричит "иБИС", "иБИС", "иБИС", а он, гордый, не стал на сцене этого делать, унес её за шторку.
Женщины, сидящие вокруг, начали заливисто хохотать, причем, некоторые до состояния истерического хохота, хлопая себя по коленям, взвизгивая и стукаясь затылком о верхнюю полку. Взрыв этого смеха минут на пять похоронил все окружающие звуки, так, что даже не слышно, как стучат колеса по стыкам рельс.
Я задумчиво смотрю на эту компанию и думаю о деградации в популяции теней. В этом есть что-то фатальное - эти особи уже не приспособлены выжить, если вдруг изменятся условия окружающей среды, а, значит, у них нет будущего.
Впрочем, будущего нет ни у кого.
Толстый очкарик перемещается в другое купе, и с ним часть женщин. Там открывается следующая пластиковая бутылка и веселье продолжается, но уже значительно тише, чем, когда это было рядом со мной.
Я отворачиваюсь в сторону окна и созерцаю мелькающие там виды - бесконечные лиственные леса, сменяющиеся бескрайними полями. Полуразрушенные деревеньки и одинокие полустанки, где рядом с деревянным домиком созревает урожай овощей на огородных грядках. Неширокие речки несут чистую воду, извиваясь в лесной чаще.
Несмотря на разрушительную человеческую деятельность, местами природа сохраняет свое девственное состояние.
Я слышу внизу разговор тех женщин, которые остались в купе.
- Я довольно хорошо знаю нашего президента. Классный мужик! - голос женщины, которая сидит под моей полкой, и которую я не вижу, имеет вполне убедительные интонации. - Я его запомнила еще пару лет назад, когда на одном из семинаров нас поселили в общежитии в комнатах на троих с туалетом в конце коридора. Он, с другими президентами, жил в гостинице в номерах "люкс". Представляете, у нас коридорная система, кормят в студенческой столовой мерзкими на вкус котлетами и слипшимися макаронами, а директора и президенты живут в отдельных номерах и едят со "шведского" стола различные деликатесы. Мы же все это видим, когда приходим на семинар, который проходил в этой гостинице.
Кто-то справа из соседнего купе громко позвал Галю, прерывая монолог, и одна из женщин, замахав руками, говорит:
- Тише, давайте послушаем "золотого" директора.
- Так вот, - говорит голос внизу торжествующе, - он, наш президент, добился того, чтобы нас переселили в комнаты по блочному типу, где на две комнаты по два человека был свой туалет. Именно после этого я его сильно уважаю.
Из дальнейшего разговора я понимаю, что еду вместе группой женщин, которые работают в сетевом маркетинге - продавая какой-либо товар среди своих знакомых и малознакомых людей, они еще пытаются вовлечь в эту пирамидальную структуру других людей. И чем больше вовлеченных в пирамиду, тем выше статус человека.
И еще я понял, что внизу едут лидеры продаж из моего города во главе с "золотым" директором.
18
Примерно через час толстый очкарик, которого все называют Сергеем, перемещается обратно в купе, напротив моей боковой полки.
И все начинается снова.
Из объемных баулов извлекается очередная порция пищи - рыбные консервы, помидоры и огурцы, хлеб и мясные пироги. Толстяк достает с верхней полки пластиковую бутыль и жизнерадостно говорит:
- Ну, что, лидеры, еще вдарим по боржоми.
По лицам некоторых женщин я вижу, что им этого не сильно хочется, но они, улыбаясь, согласно кивают и бодро говорят - конечно, давайте еще выпьем.
Очкарик, приняв очередные полстакана и смачно закусив огурцом, стал рассказывать очередную байку про то, как он ошпарил в бане свое "хозяйство".
- Помнишь, Галя, - толстяк смотрит на женщину, которую я не вижу, - мы тогда пива попили, и я в баню пошел. Смешиваю я, значит, кипяток с холодной водой, думаю о том, что сейчас помоюсь, и по инерции ковшик с кипятком не в таз выливаю, а на низ живота.
Снова взрыв хохота отрезал меня от всех остальных звуков. Каждая из женщин, представив себе эту ситуацию, попыталась прокомментировать - они, перебивая друг друга, сквозь смех пытаются что-то сказать, но голос Сергея прерывает их всех.
- Я заорал и бегом из бани. Холодной воды из бочки поплескал, и вроде лучше стало, но кожа красная и болит.
Часть женщин слушает Сергея, открыв рот в готовности смеяться, другие - не прерывая свой смех, уже доходят до икоты. Галя, тот самый "золотой" директор, оказывается женой толстяка, и, вступив в разговор, добавляет подробности пикантной ситуации, когда её муж стоит посреди дачного участка и пытается остудить свои гениталии холодной водой.
Из последующих словоизлияний Сергея, прерываемых дружным питием "боржоми", хрустом огурцов и звуками чавкающих ртов, я узнаю, как он садится в машину и на скорости около ста километров в час летит в травмпункт. Там, молодая докторица, брезгливо смотрит на его красное "достоинство" и говорит медсестре помазать это марганцем.
- Представьте себе, в наше время в этой убогой медицине все, как в прошлом веке, - я мог бы и сам помазать каким-нибудь антисептиком, - говорит возмущенно Сергей, и женский хор вразнобой хает российскую медицину, поддерживая мужа "золотого" директора.
Они снова разливают водку. Пьют из пластиковых стаканчиков. Закусывают рыбными консервами и овощами.
- Ну, и что дальше? - спрашивает одна из хохотушек, громко рыгнув.
- Что-что, - говорит Сергей, - пять дней мазал раствором марганца и спал отдельно от жены. Хорошо хоть это совпало с её критическими днями.
И вновь купе взорвалось дружным хохотом.
Может быть, именно это и стало последней каплей, переполнившей мою чашу терпения.
Я устал слушать этот дебильный хохот.
Я уже добрых полчаса с ненавистью взираю на толстого очкарика и жирные женские лица, которые в вагонной духоте лоснятся от пота.
Я неторопливо спускаюсь со своей полки. Также внешне спокойно протягиваю руку к своей сумке, которая лежала у меня в ногах и достаю свои ножи. Поворачиваюсь к группе веселящихся лидеров продаж, и - обеими руками сверху вниз рассекаю горло у двух сидящих с краю женщин.
Кровь, горячая красная кровь, брызнувшая в разные стороны, мгновенно окрасив лица в ужасную реальность, появившуюся перед ними, стерла с их лиц улыбки. И до того, как они до конца прочувствовали ситуацию, я ударом сбоку убиваю очкарика - очки сваливаются набок, когда он, как в замедленной съемке, хрипя и задыхаясь, валится на бок на одну из еще живых женщин.
Женщина, крашенная блондинка, сидящая слева у окна, визжит, вжимаясь в стенку купе, когда я, освободив правый нож из шеи Сергея, снова вонзаю оба ножа в очередные жертвы. К её визгу присоединяется крик "золотого" директора. Резко развернувшись, я встречаю ударом снизу, так, что мой острый нож легко вскрывает жирный живот женщины. Она неловко падает вбок и назад, ловя руками вываливающиеся кишки.
Мои руки уже по локоть в крови.
С моего лица стекают красные капли.
Я вдыхаю терпкий запах живой крови.
Мне некогда заниматься неестественной блондинкой, той жирной свиньей, которая сидела у окна и сейчас забилась под столик. Я иду налево, перешагивая через трупы и слушая дикие крики в вагоне - запах крови и ужас смерти распространился по вагону настолько быстро, что, когда я появляюсь в соседнем купе, там остался только один из мужчин. Он так пьян, что даже не понял, что умирает, когда я рассек ему горло - в его осоловелых глазах только пустота отсутствующего сознания.
Паника, которая толкает женщин к спасению, им же и мешает - отталкивая друг друга, они пробиваются к двери в другой вагон. Мне достаточно сделать один шаг, и я ударом обеих рук убиваю очередную жертву - одна из женщин, которая менее проворна, падает мне под ноги. Я наступаю на тело и взмахом правой руки рассекаю футболку вместе с кожей у той, что громче всех хохотала. Закричав от боли, она поворачивается ко мне лицом. В глазах ужас, окрашенный красным. Она, продолжая орать благим матом, бросается на меня и, нарвавшись на нож, переходит на тихий скулеж, сползая на пол.
У двери давка - одна из самых толстых баб, перекрыла возможность выйти остальным, застряв в дверном проеме. Последний из мужчин, быстрым и ловким прыжком преодолел женский затор, и врезался головой в закупорившее выход тело. Ничего не изменилось. Огромное тело, словно набухая, еще больше закрыло дверной просвет. Мужчина, сидя на головах женщин, сверху начал бить толстуху по голове, пытаясь как-то изменить ситуацию.
Издав боевой клич, а, может, просто выкрикнув что-то нечленораздельное, я бросаюсь в толпу, погрузившись в месиво тел и не переставая орудовать ножами. В этот момент я представляю себя героем, вычищающим вагон от мерзости человеческого мусора.
Я - Геркулес, вычищающий Авгиевы конюшни.
Я режу и кромсаю.
Я вонзаю ножи по самую рукоятку в мякоть тел.
Я чувствую кожей, как моя одежда насквозь пропитана горячей кровью.
Я ощущаю священный трепет.
Сейчас я практически на двести процентов уверен, что я - Бог.
Увлекшись, я не замечаю, как мужчина оказывается надо мной. Всем телом он падает на меня, придавив к скользкому от крови полу вагона. Его руки смыкаются на моей шее, я вижу в глазах решимость прекратить мое существование.
Я расслабляюсь, позволяя ему сдавить мою шею смертельной хваткой. И через пару минут отсутствующего дыхания, я медленно извлекаю левую руку из-под его ноги и вонзаю нож в правый бок. Удивление в его глазах сменяется болью, хватка его рук ослабевает, и следующим ударом ножа я сталкиваю его тело с себя.
Я встаю. Мужчина, пожертвовав жизнью, дал время остальным. В коридоре вагона никого нет. Крики, прерываемые стуком колес поезда, затихают вдали.
Я возвращаюсь в то купе, откуда начал убивать.
Присев, я заглядываю под столик. Места там так мало, что я с трудом могу представить, как такая толстая баба может там умещаться. Но она там, - дрожа всем телом, она смотрит и не видит меня. Её сознание уже отсутствует в этой реальности. Я могу убить её. И могу оставить в таком состоянии. По большому счету разницы нет.
Я милостив. Выбросив правую руку вперед, я погружаю нож в её левый глаз…
19
Вздрогнув всем телом, я выскакиваю из своего видения. Очередной взрыв хохота сотрясает вагон. Я смотрю вниз и вижу все те же ненавистные лица.
Конечно же, все это лишь моё видение. Как это ни печально, кровь хлестала только в моем сознании, а мертвые тела, падающие под ноги, были всего лишь грезами.
Я отворачиваюсь к окну и, зажав руками уши, тупо смотрю на зелень хвойного леса.
К счастью, может, для меня, а, может, и для них, лидеры вскоре успокаиваются. Первым засыпает Сергей - его оставляют там, где он и отключился. Остальные разбредаются по своим полкам, и в вагоне наступает благословенная тишина. Сверху я смотрю на столик, заваленный остатками надкушенной и недоеденной пищи, на валяющиеся на полу пластиковые бутылки из-под боржоми и, наконец-то, улыбаюсь.
Я выдержал. Мое нестерпимое желание убивать, я смог удержать в своем сознании.
Я спускаюсь вниз и вижу лицо женщины, сидевшей под моей полкой. "Золотой" директор именно такая толстая баба, какой я себе представил, - и в её глазах неприкрытая грусть. И бесконечная усталость. Она встает, уступая мне место, и тоже уходит.
Сходив в туалет, я достаю из сумки свои продукты - жаренные куриные котлеты и помидоры - и спокойно принимаю пищу. В этом спящем царстве пьяных лидеров продаж под стук колес поезда я думаю о том, что некоторые люди живут только лишь для того, чтобы завидовать. Они рвутся вверх к тем высотам, которые для них недостижимы. Они надрываются, пытаясь вылезти из дерьма, но - оно все больше и больше засасывает их. И виноваты в этом только они - даже, если ты выбьешься из лидеров продаж в "золотые" директора, ты все равно будешь сидеть в дерьме, только уровень его будет у пояса, а не у шеи. Кто-то может это понять, и останавливает свои безуспешные попытки, а кто-то всю жизнь бьется, как муха о стекло, с завистью глядя на тех, кто стоит чуть выше его.
Они живут, завидуя тому, кто больше имеет.
Они думают, что стремятся к тем же вершинам, но их удел - делать грязную работу и приносить доход тем, кто стоит у руля.
Мне не жалко их. И я знаю, к чему мне надо стремиться.
За окном темнеет. Приближающаяся ночь погружает в тишину весь вагон. Я сижу у окна и смотрю во тьму. Там, и только там, я вижу свою судьбу. И, может быть, впервые за последние пять лет, я вдруг понимаю, что Тростниковые Поля - это совсем не то, к чему я стремлюсь.
Да, Богиня уже давно пребывает там, но буду ли я с ней, когда приду туда? Совсем не факт.
Я думаю о том, что, сохранив тело Богини, я сделал все для того, чтобы её загробное существование было максимально комфортным, а если я покину этот мир, кто будет охранять её спокойный сон? Я могу предпринять все возможное, чтобы в ближайшие годы никто не потревожил её сон, но будет ли все так, как я хочу?
Я смотрю в окно и понимаю, что эти пять дней вдали от Богини изменят меня.
Вечер в раздумьях пролетает незаметно.
Около трех часов ночи, когда я лежу на своей полке и смотрю в полумрак вагона, я вижу, как Сергей, проснувшись, стаскивает с себя штаны и на ощупь переползает на соседнюю полку, где спит та самая хохотушка, которая все время смотрела на него с восхищением. Я слушаю, как они возятся в темноте, как Сергей что-то еле слышно шепчет, как рвется ткань, и после минутного сопения раздается тихий возглас очкарика. Он снова что-то говорит, и после нескольких минут тишины, снова начинает хрипловато сопеть. Возня вновь заканчивается еле слышным хрипом толстяка.
Он возвращается на свое место, бормоча что-то женщине, и снова все стихает в вагоне. Я слушаю перестук вагонных колес и смотрю в темноту, где хохотушка тихо плачет.
Когда в пять часов утра проводница зажигает свет в вагоне, я вижу опухшие лица лидеров, которые очень неохотно просыпаются, протирают глаза, и смотрят друг на друга с нескрываемой злостью. Утреннее похмелье меняет восприятие действительности - Сергей, старый толстый подслеповатый ловелас, уже не кажется умным и талантливым заводилой, который совсем недавно владел аудиторией восхищенных женщин.
Галя, "золотой" директор, у которой есть почти все и у которой такой классный мужчина, оказывается всего лишь толстой уставшей женщиной. И она уже давно не уверена в верности своего мужа.
На лице хохотушки гримаса отвращения - она ощущает себя так, словно она старая потасканная б….ь, которую использовали и отбросили в грязь. Она суетливо поправляет халат, чтобы никто не заметил, что под ним у неё ничего нет, и, уходя в сторону туалета, прячет в полотенце порванные трусики.
Крашенная блондинка с помятым лицом и растрепанными волосами, выглядит так, словно всю ночь не могла уснуть и вертелась на своей полке. Спустившись вниз, она смотрит на себя в зеркальце и, тихо выругавшись, тянет руку к сумочке. Используя все возможные средства из арсенала свое косметички, она, тем не менее, не может скрыть мешки под глазами и дряблую кожу лица.
Поезд приходит на Ярославский вокзал Москвы точно по расписанию. Я подхватываю свою сумку и ухожу, не оглядываясь.
Целые сутки в обществе лидеров продаж, едущих на очередной семинар, где они в очередной раз на мгновение почувствуют свою значимость, оставила глубокий след в моём сознании. Я вдруг понимаю, что в некотором роде эта поездка была для меня так же значима, как и моё первое убийство.
Я понимаю, что мне еще рано уходить в Тростниковые Поля.
20
Мария Давидовна раз за разом набирала номер телефона, но механический голос терпеливо объяснял ей, что абонент временно не доступен. После нескольких попыток, она отбросила трубку в сторону и снова посмотрела на экран монитора. Слова о принцессе Атоссе, сказанные доктором, она запомнила, но информацию об этом смогла найти только утром, когда пришла на работу, - компьютера дома у неё не было, а в тех справочниках, что у неё были дома, информация об этом отсутствовала. И вот теперь, она снова и снова читала фразу, найденную в многочисленных ссылках в Яндексе: "Древнегреческий историк Геродот (500 лет до н. э.), записав предание о принцессе Атоссе, страдавшей опухолью молочной железы, донес до нас одно из первых свидетельств несвоевременного обращения пациента за медицинской помощью. Из-за своей "природной" скромности принцесса обратилась к знаменитому врачевателю Демоседесу лишь тогда, когда опухоль достигла гигантских размеров. Сегодня медицинская наука справедливо гордится успехами, достигнутыми в области лечения рака молочной железы. Однако, как и тысячи лет назад, беспощадное время может свести на "нет" все усилия врачей, если пациент следует "заветам" незабвенной принцессы".
Первый раз Мария Давидовна нашла у себя образование в груди две недели назад. В общем-то, случайно - в душе она намыливала тело рукой и наткнулась на твердый участок в обычно мягкой правой молочной железе. В первый момент она не испугалась. Прощупав грудь снова, она поняла, что там что-то есть. Закончив мыться, она вышла из ванной комнаты и подошла к зеркалу.
Мария Давидовна смотрела на своё обнаженное отражение и - страх медленно вползал в её сознание. Правая грудь была чуть больше, чем левая. Пока еще еле заметно, но кожа над правым соском чуть изменилась. Маленький участок кожи, который выглядел, как апельсиновая корочка - слегка бугристый и немного подтягивал сосок вверх. Она снова пощупала образование в груди и, поняв, что ей это не показалось, внезапно для себя заплакала.
Мария Давидовна знала, что она нашла у себя в груди, и она знала, чем ей это грозит. И еще - она знала, что ни за что не сможет решиться на то, что бы ей удалили правую молочную железу.
Она снова потянулась к телефонной трубке и набрала номер телефона. Получив тот же ответ, она позвонила в справочное, и узнала номер телефона терапевтического отделения, где работал Михаил Борисович.
- Здравствуйте, будьте добры, позовите к телефону Михаила Борисовича, - сказала она, услышав в трубке женский голос.
- А вы кто? - равнодушно спросил голос.
- Знакомая.
- О, у Михаила Борисовича есть знакомые с таким приятным голосом, - сказала заинтересованно женщина.
- Позовите его, пожалуйста, - сказала Мария Давидовна, добавив немного металла в свой голос.
- К сожалению, его нет ни в отделении, ни в городе. Он сегодня рано утром уехал на конференцию в Москву.
- И когда он вернется?
- Через пять дней.
Мария Давидовна, не прощаясь, нажала на кнопку отбоя. И вздрогнула, услышав стук в дверь.
- Да, войдите, - сказала она, глядя на экран своего сотового телефона, словно видела там что-то важное для себя.