Мы обменялись еще парой дежурных сплетен, я сообщил мистеру О`Хара о том, что инспектор Ланиган ожидает его в кабинете аббатисы обители Святой Урсулы, и день вновь потянулся, неспешно, неторопливо. Один раз на оперативной карте отобразился знак свистка по второй форме, а чуть позже констебли Стойкасл и Мерфи притащили в участок мужчину в халате, задержанного по заявке соседей за то, что смертным боем бил свою супругу (я сразу, после того как оформил арест, сплавил его мировому судье Дредду, покуда тот не ушел из присутствия), являлись несколько свидетелей, вызванных инспекторами по расследуемым ими делам, приходил отметится выпущенный судом на поруки брачный и финансовый аферист О`Бендер, вдова Дринкс явилась забрать заявление о пропаже золотого кольца (старушка нашла его в стакане со вставной челюстью, - в общем дежурство выдавалось совершенно ничем не примечательное. Никак не могу сказать, что меня это обстоятельство расстраивало.
Наконец, часам к трем дня, в участок вернулись господа Ланиган, О`Ларри и О`Хара. Художник нес с собой тубус с, надо полагать, зарисовками из кабинета матери Лукреции.
- …видимо, придется резать проклятый шкаф, - из этих слов мистера О`Ларри я сделал вывод, что до тайн аббатисы инспекторы добраться не смогли.
- Это, боюсь, будет слишком долго. Крупповская броня в пять дюймов – да чтобы распилить такую дверцу потребуется уйма времени, - отвечал ему мистер Ланиган.
- А если подорвать, - подал голос художник.
- Исключено, - отрезал старший инспектор. - Даже если не учитывать то обстоятельство, что мы при этом разнесем весь кабинет, предметы внутри несгораемого шкафа, особенно бумаги, могут изрядно пострадать.
- Ну, не знаю, - развел руками мистер О`Ларри. - Лично мне не известен ни один человек, что смог бы его вскрыть.
- Мне известен, - ответил Ланиган. - Но ему еще пять лет сидеть. Нет, однозначно, из стены шкаф придется выковыривать, и…
Инспекторы и художник, пересекши Зал Приемов, скрылись в отделе детективов-инспекторов. Чуть позже господа О`Ларри и Ланиган поднялись в кабинет суперинтенданта, и почти сразу вслед за этим в Зале Приема появился элегантно, даже не без шика, одетый мужчина средних лет. Сняв цилиндр, и бросив внутрь него перчатки, он прошествовал к моей конторке, и лучезарно улыбнулся.
- Добрый день, констебль. Меня зовут Патрик О`Лири, я солиситер юридической фирмы "Джекил, Хайд и Ко". Как я могу увидеть сэра Эндрю Канингхема?
- Он у себя сэр, - ответил я. - Я могу доложить господину суперинтенданту о вашем визите, если вы сообщите мне его цель.
- О, дело в том, что мы ведем дела семьи Фартингдейл, а Третий участок, как нам известно, расследует дело о смерти матери Лукреции, в миру носившей имя леди Лидия Фартингдейл, и также нам стало известно то, что инспекторы уже обнаружили личный сейф покойной. Нам с сэром Эндрю необходимо обсудить вопрос о недопустимости его взлома.
- Я извещу сэра Эндрю о вас.
Поднявшись к кабинету мистера Канингхема (место дежурного я ненадолго оставил констеблям из дежурного наряда) и постучав в дверь, я, дождавшись разрешения, вошел.
- Что вам, констебль? - суперинтендант, что-то обсуждавший до моего прихода с инспекторами О`Ларри и Ланиганом, задал свой вопрос довольно сухо.
- Сэр, солиситер О`Лири из "Джекил, Хайд и Ко" просит вас его принять.
- Что еще потребовалось этому крючкотвору? - поморщился начальник участка.
- Насколько могу судить, сэр, он намерен, от имени клана Фартингдейл, препятствовать вскрытию несгораемого шкафа матери Лукреции.
- Вот, господа, а вы еще сомневались. Добрые монахини не преминули накляузничать семейству своих покровителей, - обратился сэр Эндрю к инспекторам, и, повернувшись ко мне, добавил. - Что же, ведите сюда этого плута, мой мальчик.
Впрочем, сам я провожать судебного представителя не стал, отправив его к мистеру Канингхему с одним из посыльных. Спустился от суперинтенданта солиситер спустя примерно полчаса, и вид при том имел весьма собой довольный. Видимо, ему удалось найти какие-то доводы в пользу своего дела, которые убедили мое начальство.
Инспекторы Ланиган и О`Ларри, напротив, довольными жизнью не выглядели, даже невзирая на то, что от сэра Эндрю, ввиду уже довольно позднего часа, отправились по домам. Недолгое время спустя начали собираться констебли ночной смены, которым сегодня инструктаж проводил сержант Сёкли, произошла пересменка, и суперинтендант тоже направился домой. В участке, на какое-то время, установились тишина и покой.
На очень и очень непродолжительное время, надо заметить. Едва загорелись газовые фонари на улицах, как в участке началось истинное "веселье": за ночную часть смены мне пришлось пять раз отправлять на вызовы дежурный наряд: три попытки взлома стоящих на сигнальном заклинании особняков удалось предотвратить, еще на одном жуликов даже задержали, в пятом же случае тревога оказалась ложной – хозяин дома установил охранный амулет совсем недавно, и попросту запамятовал его отключить перед тем, как лезть в собственный несгораемый шкаф. Это еще не говоря о куче задержанных драчунов, хулиганов, бродяг и прочих обитателей городского дна, вылезающих из своих нор с наступлением ночи.
Дежурному инспектору тоже трижды приходилось выезжать на убийства – один раз даже, по горячим следам, убийцу удалось задержать (морячки в кабаке повздорили). Все "прелести" оформления задержанных и размещения их по камерам так, чтобы друг друга не попереубивали, лежали, разумеется, на мне. За всю ночь присесть и отдохнуть удавалось буквально пару раз, так что к моменту сдачи смены я был совершеннейшим образом измотан, и мечтал лишь о том, чтобы добраться до своей кровати, и вытянуться на ней во весь рост.
Впрочем, сначала я зашел позавтракать в кафе мистера Сабурами – и голод давал о себе знать, и несколько волнительно было – все же раз почтенный трактирщик попал в число подозреваемых, у него запросто могли отозвать лицензию, а лишаться места, где можно сытно и недорого поесть мне вовсе не хотелось. Следовало получить информацию из первых рук: как верно заметил инспектор О`Ларри, в "Цветке вишни" привыкли есть половина констеблей, и, случись что, ходатайство наше о сохранении дела мистера Сабурами вес будет иметь.
По раннему времени в кафе никого еще не было: лишь сам хозяин протирал полотенцем посуду, да его старший сын, тринадцатилетний Хейхотиро, намывал полы шваброй.
- Здравствуйте, Айвен-сан, - вежливо поприветствовал меня владелец, едва я переступил порог. - Вы пришри нас арестовать?
- Нет, что вы, мистер Сабурами, - ответил я. - С чего вы взяли?
- Вчера заходири О`Рьарьри-домо и Рьаниган-домо, задаварьи вопросы, - печально ответил трактирщик, как всегда путая букву "Л" с буквой "Р" (которую ниппонцы произносят мягко, "рь"). - Я так понярь, что моими пирожными отравирься кто-то из знатных господ. В бырьые времена, у меня на родине, за такое казнирьи и кондитера, и всю его семью.
- Нет-нет, почтенный, вы совершенно напрасно волнуетесь, - поспешил успокоить его я. - Никто от ваших пирожных не умер. Я вам скажу больше – вы тут совсем ни при чем, и дабы заверить вас в том, что полиция Дубровлина, как и прежде, относится к вам с наивысшим доверием, я сразу после окончания дежурства направился в "Цветок вишни", дабы заказать у вас завтрак. Несомненно и то, что прочие констебли, из тех, что привыкли делать у вас заказы, посетят вас сегодня или завтра.
- Вы просто возвращаете меня к жизни, констебрь, - мистер Сабурами поклонился мне так, как это принято у них, в Ниппоне, и некоторое напряжение, ранее бывшее на его лице, сменилось облегчением. - Вам как всегда, Айвен-сан? Да? Ну что же, присаживайтесь, прошу вас, сейчас все будет готово.
Стульев в "Цветке вишни" отродясь не водилось: вместо них, у низких-низких столиков, лежали некие подушечки или пуфики – я даже затрудняюсь как определить эти ниппонские предметы для сидения. Вот располагаться на них не затрудняюсь. Привык.
Удобно усевшись "по-турецки" и положив шлем на стол, я дождался, когда владелец кафе принесет мне рис и палочки. Тот не заставил себя долго ждать, и скоро передо мной стояла чашка с рисом и рыбой, лежали палочки, и, к тому же, мистер Сабурами выставил на стол маленькую чашечку, почти блюдце, и небольшой кувшинчик.
- Простите, - удивился я. - Что это? Я не заказывал питья.
- Это саке, наше ниппонское рисовое виски. Мне захотелось отбрьагодарить вас за добрые известия, Айвен-сан. Не побрезгуйте моим скромным угощением, - ответил владелец кафетерия кланяясь.
Обижать ниппонца мне не хотелось (а откажись я – он и впрямь мог смертельно оскорбиться), да и, положа руку на сердце, ничего дурного в том, чтобы пропустить рюмашечку после тяжелого дежурства я не видел. К тому же, в настоящий момент я не находился при исполнении своих обязанностей, так что и подношением, сиречь взяткой, это ниппонское виски тоже считать было никак нельзя.
- Благодарю вас, мистер Сабурами, - ответил я. - Полагаю, не будет никакого греха, если я выпью одну рюмку, чтобы снять усталость.
- Вы оказываете мне верьикую честь, Айвен-сан, - поклонился хлебосольный хозяин, присел напротив меня, и налил в чашечку прозрачной жидкости из кувшина.
Меня, честно говоря, эта ниппонская церемонность, когда к тебе постоянно обращаются словно к важному барину, несколько смущает, тем более что мистер Сабурами и постарше меня, но объяснять ему, что не стоит так себя вести имеет примерно такой же смысл, как убеждать кошку не охотится на воробьев. Не поймет. В крови у него это.
Я в виски не разбираюсь, поскольку и не пью его почти никогда, так что судить о достоинствах его ниппонской разновидности не возьмусь: по мне, так обжигает пищевод и шибает в нос сивухой как и любой другой. Но для аппетита, надо заметить, это очень даже неплохо, хотя я на него и так, обыкновенно, не жалуюсь.
- А скажите, Айвен-сан, - ниппонец налил мне в чашечку еще саке, чему я возразить никак не мог – рот был забит едой, - что же не так бырьо с моими пирожными, которые я послал иэмото Рьукреции?
- С пирожными было все хорошо, - ответил я, после того, как прожевал и проглотил пищу. - Но ими воспользовался злоумышленник, подложил в них наркотик, через что несколько достойных леди и один репортер впали в беспамятство.
- Ай-я-яй, как нехорошо, как неприятно, - покачал головой почтенный содержатель кафетерия. - Хейхотиро, подойди-ка к нам.
Мальчик немедленно отставил швабру к стене, и поспешил приблизиться.
- Скажи, сын, - обратился к нему мистер Сабурами, - точно ли ты отдавал те пирожные Епифании-тян, а не кому-то еще?
- Да, отец, точно, - мальчик стоял чуть поклонившись, не поднимая глаз. - Я отдал ей посылку из рук в руки. Разве что уже она потом отдала ее той второй, невысокой, монахине, лица которой я не видал, но это мне уже неизвестно.
- И они ничего при тебе не крьарьи в пирожные, - строго спросил его отец.
- Нет, я уже говорил это вчера. Я отдал посылку и ушел сразу же после этого.
- Хорошо, иди.
- Мистер Сабурами, а почему вы говорили с сыном на ирландском, а не на ниппонском? - удивился я.
- Как можно, Айвен-сан? Это бырьо бы вопиющее неуважение к вам!
Ну что же, ему виднее, конечно. Хотя, может, думал – буду подозревать, что они о чем-то сговариваются.
Так или иначе, но я доел свой завтрак, позволил мистеру Сабурами уговорить себя выпить еще чашечку ниппонского виски, тепло с ним попрощался и отправился домой, где сразу же уснул без задних ног.
Снилась мне склонившаяся над столиком в чайном домике монахиня, разделяющая пирожные пополам, и вакидзасей намазывающая на нижние бисквиты коричневую массу, как масло на бутерброд. На груди у нее, отчего-то, вместо креста, висела тихо позванивающая "музыка ветра", вимпл и корнетт были не белоснежными, а кроваво-красными, лицо же и вовсе скрывала черная повязка, наподобие тех платков, что кавалеристы натягивают на лицо, защищая дыхание от пыли.
Вот ведь, до чего уработался.
Несмотря на довольно сумбурные и неприятные сновидения, проспал я до двух часов дня, и продолжил бы это занятие и дальше, если бы не настойчивый стук в дверь. Недоумевая, кому и что от меня могло понадобиться (ведь все соседи знали, что я вернулся после суточного дежурства, и сегодня у меня отсыпной день), я поднялся с постели, чтобы поинтересоваться, кого же это по мою душу принесло.
За порогом обнаружился мальчик лет двенадцати, облаченный в форму почтмейстера.
- Мистер Айвен Вильк? - важно поинтересовался он, глядя на меня, и, дождавшись утвердительного ответа протянул мне сложенный лист коричневой бумаги. - Вам телеграмма, распишитесь в получении.
Поставив свой автограф и вручив посыльному полпенни на чай, я вернулся в свою комнату, чтобы ознакомится с содержимым послания. Телеграфировал мне, как оказалось, доктор Уоткинс, с просьбой как можно скорее навестить его у него дома, на улице Архитектора Бейкера.
Послание это меня изрядно озадачило – определенно не могу понять, зачем бы это я ему понадобился. Так, теряясь в догадках, я немедленно собрался, сел в кэб, и уже спустя полчаса был у дома 221б.
Дверь открыла миссис Кристи, которая проводила меня в знакомый уже мне, заставленный стеллажами с книгами кабинет, угостила чашечкой чая, и удалилась. Минуту спустя в кабинет вошел и мистер Уоткинс.
- Здравствуйте, сэр, - я поднялся из кресла, приветствуя хозяина.
- Добрый день, констебль, - кивнул мне доктор. - Понимаю, вы удивлены моей просьбой о визите, к тому же я, верно, вытащил вас из постели. Вы ведь отдыхали после дежурства, верно?
- Ничего страшного, мистер Уоткинс, - поспешил успокоить его я. - К трем я все равно обыкновенно встаю, иначе не смогу уснуть ночью, так что недоспал я буквально самую малость. Наверстаю вечером, сэр.
- Если примете мое предложение, то сильно в этом сомневаюсь.
- Прошу прощения? - не понял его слов я.
- Не буду ходить вокруг да около, констебль. Вы показались мне человеком весьма решительным и сообразительным, к тому же вы очень сильны физически, и по этим причинам я решил просить вас составить мне компанию в одном предприятии, - решительным тоном произнес доктор. - По своим каналам мне стало известно, что сегодня в Дубровлин, утренним поездом, прибыл некий мистер Джон Доу, крупный криминальный специалист в области несгораемых шкафов. С учетом того, что за его голову негласно объявлено довольно солидное вознаграждение сразу в нескольких дубровлинских бандах, вернуться в столицу его могло заставить лишь обещание очень и очень солидного вознаграждения, и у меня нет ни малейших сомнений в том, что вознаграждение это ему назначено за вскрытие тайника матери Лукреции.
- Но, позвольте, сэр, - удивился я. - Ни один, даже самый умелый взломщик не вскроет дверь, которая в принципе не открывается снаружи, а Обитель и Институт на ночь запираются на засов – мне сестра Епифания об этом как-то говорила. Как же он доберется до кабинета настоятельницы?
- Ах, мистер Вильк, мистер Вильк, - покачал головой доктор Уоткинс. - Ну неужто вы еще не поняли, что у злоумышленников есть свой человек внутри? Ведь все на это указывает. Двери, безусловно будут отперты, и он войдет внутрь совершенно невозбранно. Я решил устроить засаду на негодяя и арестовать его, но, поскольку он может оказаться и не один, я прошу вас составить мне компанию в этом предприятии.
- Сэр… Но имею ли я право на такие действия без разрешения начальства?
- Вам не о чем беспокоиться, констебль, - начал было говорить доктор, но в это время дверь отворилась, и миссис Кристи доложила:
- К вам мистер Ланиган, сэр.
Вслед за этим в кабинет стремительным шагом проследовал и сам инспектор.
- А, Вильк, вы уже здесь? Превосходно, - произнес он.
Глава VI
В которой констеблю Вильку выпадает шанс продемонстрировать свои навыки уличного бокса и игры в "городки", а также доказать истинную, а не мнимую чудотворность старинной иконы, после чего инспектору Ланигану остается лишь надеть наручники на не раскаявшихся грешников.
Сидеть в засаде в платяном шкафу, это не самое приятное занятие из тех, что только можно себе вообразить. Нет, если бы одному – то это, наверное, было бы еще ничего, а вот когда в нем находятся разом три джентльмена, присесть даже и на корточки никак не получается. Стоять же, почти неподвижно, несколько часов подряд – это несколько утомительно.
В кабинет матери Лукреции мы проследовали уже к вечеру. Инспектор Ланиган и доктор Уоткинс здраво рассудили, что по дневному времени проникнуть в обитель хотя и гораздо легче, но слишком велики шансы на то, что кто-то заметит злоумышленников и поднимет шум, а потому взлом несгораемого шкафа, наверняка, будет происходить в ночное время.
Тайно проникнув через садовую калитку, у которой нас уже ожидала сестра Амброзия, мы, следом за ней, тихонько, покуда большая часть монахинь была на вечерне, прокрались к кабинету матери Лукреции. Инспектор Ланиган осмотрел дверь, на которой еще виднелись остатки сургучных печатей, и довольно хмыкнул.
- Комната не вскрывалась. Все мои метки на месте.
- Никак не могу сказать, что меня это расстраивает, - заметил доктор Уоткинс.
Ну, я тоже, в общем-то, не увидел тут повода огорчаться, однако благоразумно промолчал.
Сестра Амброзия притворила за нами дверь, не забыв перед тем осенить крестным знамением и, прошептав "In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen", заперла ее на ключ.
- Sub tuum praesidium confugimus, sancta Dei Genetrix, – пробормотал мистер Уоткинс, и с интересом оглядел кабинет, подсвечивая себе и нам светящимся шаром на гальваническом элементе Лекланше (штуке новой, и весьма дорогой). - И где же расположен несгораемый шкаф, инспектор?
- За вон той иконой Святой Урсулы двенадцатого века, - мистер Ланиган указал на огромную и толстую доску на стене. На потемневшей от времени поверхности, в свете шара, лик святой великомученицы был почти неразличим. - Претяжелая вещица, доложу я вам, доктор, хотя и, по слухам, чудотворная.
- Нечто подобное я и предположил, когда узнал, что сестра Епифания была наперсницей матери Лукреции, - в задумчивости ответил Уоткинс.
Инспектор с доктором перекинулись еще парой фраза, после чего мы засели в засаду.
Ждать злоумышленников пришлось долго: старинные башенные часы на обители прозвонили десять, затем – одиннадцать, и, судя по тому сколь давно это было, готовились бить полночь, когда за дверью сначала скрипнула половица, а затем в ее замочной скважине раздалась какая-то возня.