– Она хорошая, честная женщина.
– Ты на ней не женился, а?
– Нет.
– А урод этот из посёлка её бросил?
– Да.
– И она охапку детей одна тянет. А?
– Да.
Течение сильное, лодку чуть сносит, и Горбатый налегает на весла. Пыхтит. На шее выступает пот. Некоторое время они не разговаривают.
– Ну не курица? – спрашивает наконец.
>Юна
– Юна… Ну, даёшь… Тьфу, мерзота, – он смачно сплёвывает в реку. – Значит, ты всё-таки из этих. Ага.
– Почему?
– Потому что это их имя.
– Чьё?
– Их. Технообщины. Врагов.
Он плюётся ещё и продолжает с яростью:
– Их никто не звал! Мы жили в нашей деревне, как отцы, деды, прадеды. А они пришли и устроили всё это… Помнишь эти лыбящиеся хари?.. Роботы их, сортиры красивые, звон этот из телевизора… Звон-звон-звон, как раньше мы плохо жили: и то не так, и это не этак – а сейчас мы заживём, так заживём; честно, по справедливости, по плану! Ага, нах такую справедливость!..
– Но Юна…
Горбатый с силой налегает на весла.
– ЮНА – это машина. Рычаги, кнопки, мозг компьютерный… А внутри был человек. И кто знает про этого человека? Как его звали? А ведь он был главным в полёте! Он был пламенем… В этом суть. Зырь: они хотят сделать из нас машины. Все эти программы, правила – это способ нас контролировать. Нас программировать!.. А души наши, всполохи огня мирового – загасить, растоптать… Несчастные мы, несчастные…
Когда лодка уже почти касается носом противоположного берега, Горбатый наклоняется вперёд и говорит:
– Ты умный, да. Ты сразу понял, куда дует ветер. И отрёкся от нашей веры. Самым первым. Мы помним.
– Простите, но…
Он отрыгивает, выпускает облако вони, прикрывает рот рукавом, скалится.
– Мы не осуждаем. Новый мир – новые правила.
– Но…
– Главное: пусть дочь знает, откуда вышла. Свои корни. Нашу деревню. Бабку-жрицу… И тогда она сама найдёт путь к Пламени.
Лодка причаливает.
Другой берег. Здесь всегда была жизнь. Школа, почта, магазин, пожарная вышка, остановка автобуса. Одноэтажные деревянные дома с резными ставнями, зелёные сады вокруг, низкие заборчики, картофельные поля. На разбитых улочках – дети, собаки, козы, гуси.
Молчан давно здесь не был. Несколько лет. Теперь он идёт по заросшей, едва видной тропинке к остановке. Смотрит на знакомые дворы, дома. Все запущенные, покосившиеся, заросшие…
Здесь жил дед, который построил самолёт. Все мальчишки помогали ему. Самолёт был неказистым, страшным, но всё же смог подняться в воздух и даже перелететь на другой берег. Это было счастье.
А здесь обитал дядя, которого однажды ночью зарубили топором и бросили в ближайший ручей. Мирный дядя. Попивал, конечно. Но по пьяни не буйствовал. Плакал больше. Убийцу не нашли. Хотя и не искали, кажется.
В небе над домом дяди висит аппарат, отдалённо напоминающий голову чёртика. Из прямоугольного беззубого рта во все стороны тянутся провода. На кончиках антенн-рогов мигают лампочки. Это местный сервер Технообщины. Хотя поток сообщений через него небольшой, он часто отключается без причины.
Молчан грозит ему кулаком. Едва заметно улыбается.
Вот и автобусная остановка. Вся какая-то волнообразная, металлическая, гладкая, новая. Такая, что и не поймёшь сразу, остановка ли это. Всё-таки остановка. С табло и встроенным терминалом электронного правительства. Ничего не работает. В углу терминала кто-то успел намалевать похабное слово.
– Ты с того белега, да?
Мальчуган лет пяти. Беленький, ясноглазый, чумазый. В больших не по размеру штанах с вытянутыми коленками. В руках держит резиновый мяч.
– Да.
– Пливет!
– …Доброе утро.
– А где твой голп? – спрашивает мальчуган и чихает.
– … Голп?
– Ну… голп. Такой, – Он показывает на спину. – У вас тем все такие, голпатые. Ты же с той стороны?
– А! Горб!
– Угу.
– У меня нет.
– Угу.
Мальчуган ещё раз чихает. Разговор заходит в тупик.
– Ты не знаешь, случайно, когда придёт автобус?
Он пожимает плечами и отвечает:
– Сколо. А куда ты едешь?
– В столицу. У меня дочь родилась…
– Маленькая?
– Не знаю. Маленькая, полагаю.
– Должна быть маленькая.
– О…
– А как назовёшь? Буля, наверное?
– Буля?
– Всех маленьких девочек называют Буля. Б-у-у-у-у-ля! Смешно.
– Я назову её…
>Агния
– Бууу, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.
>Мара
– Пщ, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.
>Тамила
– А мама говорит… – произносит было мальчуган, но останавливается на полуслове, чешет нос и подбрасывает мяч.
>Юна
– Беееее, – говорит мальчуган и подбрасывает мяч.
Автобус. Появляется из-за леса. Медленно тарахтит по кочкам. Маленький, жёлтый, грязный.
К этому времени Молчан уже дремлет. Бросил на траву рюкзак, сел, прислонился к нему, скрестил ноги, повернул лицо к солнцу, прикрыл глаза.
На пастбище за деревней мычат коровы, скрипит ржавый флюгер на ближайшем заброшенном доме, каркает ворона, крякают утки, шумит лес.
Родилась дочь… Такие дела…
Автобус подъезжает к остановке. Кренится на правый бок. Стёкла опущены. Салон весь забит. В окнах головы. Квадратные, металлические головы разных размеров… Не люди. Роботы.
– Деревня Вороний Куст! – громогласно объявляет водитель. Дородная тётка в шерстяной шапке и оранжевом жилете.
– Мелкий, давай на выход! – орёт после паузы. Внутри начинается какое-то копошение, но никто не появляется. Тётка вздыхает так, что дрожит весь автобус, задом выбирается из своей кабины и заходит в салон.
– Ну-ка убрали свои клешни из прохода! Ты, длинный, голову пригнул! Вот так! И ничего пищать.
Наконец она выкидывает на улицу маленького робота на гусеницах. В лапках он держит что-то отдалённо напоминающее метлу. Глянув по сторонам, тут же подползает к остановке, брызгает едкой жидкостью на похабную надпись и принимается тереть.
– О… Ты ко мне, что ли, красавец? – спрашивает тётка-водитель у Молчана.
– Да.
– Ну, заходи, – открывает она дверь кабины.
– А туда?.. – указывает он на салон с роботами.
– Они там друг на друге штабелями лежат. Железяки хреновы. Не поместишься.
В кабине тесно, пахнет супом, везде шелуха от семечек. Громко играет музыка. Старые песни. Из детства.
Сидеть приходится на маленьком откидном стуле, подогнув ноги. В бок упирается огнетушитель. Неудобно.
Едут.
– Развожу вот, понимаешь, – говорит тётка. – Всю кровь выпили болваны эти. Говорили: они умные, что люди. Сами будут входить, выходить, все дела делать, ты им только остановки объявляй. Ага, накося выкуси!
– А зачем вы их, простите?..
– Потому что больше некому. По расписанию транспорт им сделают через полгода. Понимаешь, да? План, загрузка, то-сё… А я вози!.. Но зато вот честно скажу: что они там обещают в электронном правительстве, всё выполняют. И вовремя! Тютелька в тютельку!..
– Да… – Молчан кивает.
– Не знаю уж, кто там всё решает, машины – не машины, главное, чтобы результат был, я так рассуждаю… Вот ломался у меня автобус – пылесос, знаешь, древний, заслуженный, с норовом… Подожди-ка… Эй! Не орать там!.. Слышал, да? Распищались! Кнопку зажало у кого-то, и пошло… Так вот, сломался мой пылесос. Я думаю, ну, сейчас пойдёт бюрократия, но нет! Посчитали, повертели, красной лампочкой помигали из ящика ихнего – и через час ремонтника прислали. Первой категории ремонтника, не хухры-мухры. Вот так вот! Важное дело делаю! Роботов развожу!
Молчан кивает ещё раз.
– Слушай, красавец, а ты-то куда намылился? Чего не на работе? Чего план не выполняешь, как все люди?
– У меня дочь родилась. В столице. Еду.
– О! Ну, поздравляю, папаша! От души, от души… Как назовёшь?
>Агния
Тётка цокает языком.
– Не в почёте сейчас такие имена… Но если в деревне будете жить, то сойдёт.
Молчан ничего не отвечает. Рассматривает старые рекламные объявления на пожелтевшей газете. Куплю, продам, обменяю… Теперь ничего этого нет. Ни "куплю", ни "продам", ни бумажных газет, ни объявлений, ничего.
– По мне так, конечно, давно пора было всю эту пламенную братию разгонять, – продолжает тётка. – Ну, хорошо, ну вот Бог. Я верю в Бога. Я вот честно говорю… Много лет прожила. Понимаю, что не так просто всё тут у нас вертится. Тут кто-то должен и за рулём сидеть, и масло в мотор вовремя подливать. Ну, как бы мир наш – это автобус, понял, да? Не поедет сам автобус. Развалится, заржавеет, и все дела… Ну, так вот. Бог есть. Но почему же своими посланниками он выбрал этих прохиндеев? Все такие расфуфыренные, в халатах. Банных!.. Подайте, де, служителям Великого Пламени. А у самих морда от жратвы трескается… А те, кто не прохиндеи, те того. – Крутит пальцем у виска. – Видела раз, как демонов один изгонял. Сначала бил палкой мужичка со всей силы. Потом забрался к нему на спину и давай кругами ездить. Оба вопят истошно: и жрец, и мужичок – ужас!
Молчан вспоминает, как сам в юности высказывал что-то подобное матери. Та сидела, закрыв глаза. Мозолистые руки лежали на подлокотнике кресла. Слушала. Потом сказала усталым, простуженным голосом: "Дурачок ты. Смотришь на стену, а видишь лишь грязь на кирпичах". Грязь на кирпичах… Да…
>Мара
Тётка хохочет:
– Ты чё, красавец, сбрендил?
– Простите…
– Кикиморой бы ещё назвал. Хорошее имя. Кикимора. Звучное.
Молчан предпочитает ничего не отвечать. Смотрит в окно. По полю медленно едет трактор. За ним аккуратно ступает с кочки на кочку похожий на цаплю механизм. Время от времени берёт длинным клювом пробы грунта. Обучается.
– Слушай, это мода, что ли, такая на это?
– На что?
– Ну, на сказочные эти имена. Мара там, Яга… Кощея вот знаю одного, малолетку… Кощей, ёлки-моталки…
Он снова ничего не отвечает.
– Я всё поняла. Ты чудик!.. Послушай меня, чудик, опытного человека, не называй дочь Марой. В школе все дразнить будут. Дети они такие, знаешь… А у нас тут особенно. Где в городе, оно, может, и ничего… В общем, надо оно тебе? Не надо! Я говорю.
>Тамила
Тётка шарит одной рукой в ящике и ставит в магнитофон древнюю как мир кассету. Высокий мужской голос запевает:
– Ох, Тамила, краса моя, Тамила… Ла-ла-ла….
Она мурлыкает в такт.
Молчан прислоняет голову к стеклу между салоном и кабиной, прикрывает глаза.
– Хорошее имя! – говорит тётка. – Наше. Простое.
– Ага.
– У тебя ещё дети есть?
– Нет.
– Припозднился ты. Ну ничего, теперь будет кому молоко тебе в старости принести… Семья – это семья. Ничего не попишешь. Слышала я о новых всяких делах в городах… Что молодёжь вытворяет. Нет, не к добру это… Технообщина Технообщиной, а семья семьёй. Пусть не трогают! Верно говорю?
– Да…
– Я вообще считаю, нужно плюнуть на это всё. Идеи, программы, роботы… Надо просто жить. Жить, и всё!
Автобус забирается на холм. Дорога извивается внизу замысловатыми петлями и ныряет в лес далеко-далеко впереди. Жить, и всё…
– И вам с Тамилочкой этого и желаю!.. – добавляет тётка.
>Юна
– Покорять космос, значит, решили, а? – посмеивается тётка.
– Если позволите, я…
– Да ладно. Я же шучу. И потом, разве покорять космос – это плохо? Я в новостях слышала, что для благодетелей наших, машин-вычислителей – это сейчас самая важная задача… С другой стороны, ну вот поднимется человек в космос. По-настоящему. Зачем это надо-то? Что он там увидит?
– Не знаю, – отвечает Молчан.
Тётка смотрит на него с некоторым удивлением.
– Ха, а я думала, ты идейный. Идейные так не говорят. Зачем тогда имя такое выбрал? Взял бы чего попроще.
– Так… получилось.
– Ну да, ну да, – она снова посмеивается. – Жена небось?
Молчан смотрит на плывущие по небу облака, раздумывает. Жена. Прекрасная розовощёкая жена в мотокомбинезоне… Как же всё-таки удивительно, что они встретились, что она забралась в его глухую, миром забытую деревню…
– Ей, не грусти, папаша! – пихает его кулаком в плечо тётка.
Автобус приезжает на следующую остановку. Такую же красивую и блестящую.
Она стоит на опушке леса. Рядом просека, закрытая ржавым шлагбаумом, и видавшая виды сторожка.
Выходит лесник. Статный. Видимо, молодой. На голове фуражка и тёмные очки.
Бум-бум-бум – это роботы один за другим выбираются наружу. Неуклюже спрыгивают со ступенек, наталкиваются друг на друга, падают, встают и с грехом пополам строятся в шеренги. В салоне теперь маячат всего две квадратные головы.
Лесник достаёт откуда-то планшет и зычным голосом начинает перекличку.
– Видал, а? – говорит тётка. – Тут какая-то большая стройка затевается. Аэродром, или что-то в таком духе.
– Угу, – отвечает Молчан.
– Слушай, красавец… Что-то хотела спросить и забыла. Дырявая голова.
Скоро они уже должны приехать. Впереди видны пятиэтажки райцентра. Молчан схематично записывает в дневник мысли после утреннего разговора с Горбатым. "Люди – машины". "Люди – огонь". Подчёркивает двумя чертами слово "машины". Ставит жирный знак вопроса. Интересно, что бы сказал отец?
– А! Вспомнила! Ты чем занимаешься-то, а?
– Я программист-консультант. Помогаю составлять запросы в электронное правительство. Старикам, инвалидам… – Молчан говорит ровным голосом, будто на автомате. Продолжает черкать в блокноте.
– Это дело, это дело… Слушай, у меня тут есть юноша один… Хороший. Но вот всё у него, знаешь, не складывается с этими новыми правилами… То девки какие-то, то работу прогуляет… То одно, то другое. Пропадает парень… А руки у него золотые. Может, глянешь на него? Подправишь что?
– Да, но… Инициатива должна идти от человека. Я только могу переформулировать запрос на техническом языке. Там есть некие правила. Несложные, но…
– Инициатива будет! – Она взмахивает рукой. – Короче, я тебе брошу контактик в сети, а?
Молчан пожимает плечами:
– Да, но…
– Вот и хорошо. Вот и хорошо, – быстро говорит она. – Всё устроится… Очень ладно будет.
В райцентре Молчан бывал всего три раза в жизни. Дважды с отцом в детстве и один раз для знакомства со своим координатором.
Отцу было везде хорошо, и везде у него была куча друзей из прошлой жизни. Молчан смутно помнил какие-то бесконечные застолья, песни, танцы… Было шумно, весело. А отец в этой круговерти ещё и успевал что-то записывать. Он был лингвистом, этнографом. Всю жизнь работал над книгой о жизни в этих северных краях. Проклятой книгой.
Глухой тупик. Пыльные стёкла. Безликие кирпичные коробки вокруг. Везде асфальт. Серые буквы на вывеске: "Библиотека". Где-то внутри координатор.
Странно получилось, что библиотекарь раздаёт теперь задачи программистам. С другой стороны, почему странно? Сам Молчан тоже должен был стать жрецом, но не стал. Технообщина определила ему другое, самое эффективное, по беспристрастным расчётам, занятие. В новом мире каждому позволено начать с чистого листа.
Молчан толкает дверь и входит.
– Великое Пламя! – она вскакивает, несётся к нему и кидается на шею. – Это я! Это я всё наделала! Прости меня! Дура я! Дура! Всё порчу только!
Непривычно. Странно. Непонятно.
Стеллажи с книгами теряются в полутьме. Между ними горит белым светом экран терминала. Не один. Два. Три. Целая станция. На столе под лампой недопитая чашка кофе, зеркало, пакет с орешками, несколько яблочных огрызков, открытый глянцевый журнал с платьями.
– Ну как ты, бедняжка? Держишься? – спрашивает она.
Координатора зовут Рада. Маленькая, худая, остроносая. На плечах чёрный платок. Глаза печальные. А сейчас ещё и влажные от слёз.
Молчан пожимает плечами, слегка отстраняется.
– Ну говори же, говори!
– Здравствуйте.
– О, Великое Пламя! Скорее проходи-проходи, садись сюда, за стол. Как стыдно!.. Забываешь всё. Теряешь… Есть же правила, да? Простые правила… Человеческие. А когда вокруг эти судьбы. Одна, другая, третья… Не моё это, ох, не моё… Будешь чай?
Он кивает.
Пьют чай. Рада суетится, причитает, всплёскивает руками. И вот вроде уже успокаивается, садится и вдруг снова вскакивает.
– Не хочу сидеть напротив! Это как экзамен. Ненавижу экзамены. Давай посидим лучше рядышком, как друзья. Мы не друзья, я знаю, но мне приятно так думать… Ладно? Хорошо! Скажи наконец, как ты? Ты здоров? Ты не обиделся на меня?..
– Я?
– Ох, вот имя у меня – Радость… Ну вот какая Радость? Глупость я. Суета…
Она мечется ещё некоторое время, а потом без перехода продолжает:
– Это же я послала к тебе ту женщину! Не помню уж, как звали её. Никак не звали. На большущем снегоходе… Я гадала-гадала, кто это – никак не могла разобраться. Вот ты сразу понял, по её виду?
– Нет.
– Вот и я тоже. Даже мыслей не было. А оказалось, что она серверный инженер. По нашей жалобе приехала. На то, что соединение с сетью в твоей деревне постоянно падает. Ну, я и отправила её к тебе… Ну, и рассказала всё про тебя, конечно. Какой ты хороший.
Он хочет что-то произнести, но не успевает. Рада снова разражается слезами:
– Ну я же не знала, что так будет! Не знала!..
– А что… случилось? – спрашивает Молчан наконец.
– Как что случилось?.. Она же!.. Она же!.. Эта женщина!.. Она же совратила тебя! А ты же жрец! Ты давал обет!
– Нет.
– Как нет? Как нет?.. Ты жрец Пламени. Ты отшельник. Святой. Только ото всех это скрываешь.
– Это неправда, – он медленно качает головой.
– Но мне же говорил… Мне говорил…
Она садится, трёт виски, потом вдруг откидывается на спинку стула, раскручивается и принимается хохотать. Весело у неё получается. Легко. Задорно. Как у настоящей Радости.
– Твой отец мне говорил! Вот кто. Он же постоянно заходил в библиотеку, пока в городе жил. Сразу после развода. Такой классный старикан! Мы с ним подружились!.. Но дуралей! Прямо как ты. Всё перепутал, наверное… Это что же получается? Это получается, вы женитесь теперь?
– Не знаю.
– Так это я сваха получилась? Вот уж не думала, не гадала!.. Сваха-координатор. Есть что в отчёт за пятилетку вписать. Глядишь, община премию выпишет! Ишь, ты! Жених! А то бы так и просидел всю жизнь в своей конуре…
Вдруг она снова мрачнеет. Это происходит без всякого перехода. Мгновенно.
– С другой стороны, вспоминая эту парочку, твоих родителей. Твой прекрасный отец и твоя… мать.
– Не надо про мать…
– Не надо, так не надо… Ну и потом, не встреть они друг друга, не было бы и тебя, а?.. Теперь вот ещё одна душа к нам прилетела, откуда ни возьмись… Дитя Технообщины. Да… Мальчик, девочка?
– Девочка.
– Как назовёте, уже решили?
>Агния