- Неужели не понимаешь, - почти кричал Роман, - ничем мы город не спасем! Не испугаются они, не отступят, их вдесятеро больше, за ними сила, орден, Европа, Магдебург, папа… Конрад Мазовецкий им войско даст, датский король ждет не дождется. Вы же темные, вам кажется, что весь мир вокруг нашего городка сомкнулся! Я и башню жечь не хотел… Вячко меня прижал. Лучше смириться, ордену кровь не нужна, орден бы князю город оставил… Неужели вам крови мало?
- Ты заговорил иначе, боярин, - сказал Мажей. - Я с тобой всегда был, потому что верил. Может, других городов не видал - наши литовские городки по лесам раскиданы, но, пока орден на нашей земле, мне не жить. Мы орден не звали.
- Бороться тоже надо с умом, - стукнул кулаком по столу Роман. - Сегодня ночью они на приступ пойдут. Возьмут город, могут нас пощадить. Если мы поднимем руку на Альберта - они всех нас вырежут. И детей, и баб, и тебя, шут, и меня…
- Я убью епископа, - сказал Мажей.
- А я, дяденька, - сказал шут, - с тобой не согласен. Волки добрые, а овец кушают.
- Молчи, раб! - озлился Роман. - Я тебя десятый год кормлю и спасаю от бед. Если бы не я, тебя уж трижды повесили бы.
- Правильно, дяденька, - вдруг рассмеялся шут. - Зато я иногда глупость скажу, умные не догадаются. Рабом я был, рабом умру, зато совесть мучить не будет.
- Чем болтать, иди к княжне, - сказал Роман жестко. - Дашь ей приворотного зелья. Так, чтобы старуха не заметила.
- И это гений, - вздохнула Анна.
- А что? - спросил Кин.
- Верить в приворотное зелье…
- Почему же нет? И в двадцатом веке верят.
- Иду, - сказал шут, - только ты к немцам не убеги.
- Убью. Ты давно это заслужил.
- Убьешь, да не сегодня. Сегодня я еще нужен. Только зря ты епископа бережешь. Он тебе спасибо не скажет.
Шут подхватил склянку и ловко вскарабкался вверх.
Мажей вернулся к печи, помешивал там кочергой, молчал. Роман прошелся по комнате.
- Нет, - сказал он сам себе, - нет. Все не так…
Отрок присел у стены на корточки. Роман вернулся к столу.
- Может, пойти за шутом? - спросила Анна.
- Мне сейчас важнее Роман, - сказал Кин.
- Поди сюда, Глузд, - сказал Роман, не оборачиваясь.
Отрок легко поднялся, сделал шаг. И тут же обернулся.
Роман резко поднял голову, посмотрел туда же. Вскочил из-за стола. Мажея в комнате не было.
Роман одним скачком бросился за печку. Там оказалась низкая массивная дверь. Она была приоткрыта.
- Глузд, ты чего смотрел? Мажей сбежал!
- Куда сбежал? - не понял отрок.
- Он же с горшком сбежал. Он же епископа убить хочет!
Роман толкнул дверь, заглянул внутрь, хлопнул себя по боку, где висел короткий меч, выхватил его из ножен и скрылся в темноте.
Отрок остался снаружи, заглянул в ход, и Анне показалось, что его спина растет, заполняя экран. Стало темно - шар пронзил отрока, пронесся в темноте, и темнота казалась бесконечной, как кажется бесконечным железнодорожный туннель, а потом наступил сиреневый дождливый вечер. Они были метрах в ста от крепостного вала, в низине, заросшей кустарником. Между низиной и крепостью медленно ехали верхом два немецких ратника, поглядывая на городскую стену. На угловой башне покачивались шлемы стражников.
Вдруг в откосе образовалась черная дыра - откинулась в сторону дверь, забранная снаружи дерном. В проеме стоял Роман. Он внимательно огляделся. Дождь усилился и мутной сеткой скрывал его лицо. Никого не увидев, Роман отступил в черный проем, потянув на себя дверь. Перед глазами был поросший кустами откос. И никаких следов двери.
Кин вернул шар в подвал, на мгновение обогнав Романа.
Отрок, так и стоявший в дверях подземного хода, отлетел в сторону - Роман отшвырнул его, метнулся к столу. Отрок подошел, остановился сзади. Роман рванул к себе лист пергамента и принялся быстро писать.
- Стучат, - сказал Кин. - Анна, слышишь?
В дверь стучали.
Анна сделала усилие, чтобы вернуться в двадцатый век.
- Закрой дверь, - быстрым шепотом сказал Кин. - И хоть умри, чтобы никто сюда не вошел. Мы не можем прервать работу. Через полчаса я ухожу в прошлое.
- Есть, капитан, - сказала Анна также шепотом.
От двери она оглянулась. Кин следил за шаром. Жюль следил за приборами. Они надеялись на Анну.
За дверью стоял дед Геннадий. Этого Анна и боялась.
- Ты чего запираешься? - сказал он. - По телевизору французский фильм показывают из средневековой жизни. Я за тобой.
- Ой, у меня голова болит! - сказала Анна. - Совершенно не могу из дома выйти. Легла уже.
- Как легла? - удивился Геннадий. - Воздух у нас свежий, с воздуха и болит. Хочешь, горчишники поставлю?
- Да я же не простужена. У меня голова болит, устала.
- А может, по рюмочке? - спросил дед Геннадий.
Анне надо было не пускать деда в сени, где на полу сохранялись следы трудовой деятельности Жюля.
- Нет, спасибо, не хочется.
- Ну, тогда я пошел, - сказал дед, не делая ни шагу. - А то французский фильм начинается. Эти не возвращались? Реставраторы?
- Нет. Они же на станцию уехали.
- А газика-то сначала не было, а потом взялся. Удивительное дело. Здесь разве газик проедет?
- Они с холма приехали.
- Я и говорю, что не проедет. Но люди приятные, образованные. Изучают наше прошлое.
- Я пойду лягу, можно?
- Иди, конечно, разве я держу, а то фильм начинается. Если захочешь, приходи, я смотреть буду.
Наконец дед ушел. Анна не стала дожидаться, пока он скроется за калиткой, - бросилась обратно в холодную горницу.
За время ее отсутствия сцена в шаре изменилась.
Он вернулся на верхний этаж терема - в угловой комнате была лишь польская княжна Магда. Анна не сразу увидела, что на полу, скрестив ноги, сидит шут.
- Я слышала шум, - сказала Магда. - Начался приступ?
- А что им делать? Пришли к обеду, значит, ложку подавай. А если блюдо пустое, а они голодные…
- Ты где научился польскому языку, дурак?
- Мотало шапку по волнам, - ухмыльнулся шут. - То здесь, то там.
- Это правда, что твой хозяин сжег орденскую башню?
- Он и десять башен сжечь может. Был бы огонь.
- Он чародей?
- И что вам, бабам, в чародеях? Где щекочет - туда пальчики тянете. Обожжетесь.
- Везде огонь, - сказала княжна. Она вдруг подошла к шуту, села рядом с ним на ковер. И Анна поняла, что княжна очень молода, ей лет восемнадцать.
- Я в Смоленск ехать не хотела, - сказала она. - У меня дома котенок остался.
- Черный? - спросил шут.
- Серый, такой пушистый. И ласковый. А потом нас летты захватили. Пана Тадеуша убили. Зачем они на нас напали?
- Боярин говорит, что их немцы послали.
- Мой отец письмо епископу писал. Мы же не в диких местах живем. А в Смоленске стены крепкие?
- Смоленск никто не тронет. Смоленск - великий город, - сказал шут. - Нас с боярином Романом оттуда так гнали, что мы даже бумаги забрать не успели. И печатный станок наш сожгли.
- Какой станок?
- Чтобы молитвы печатать.
- Боярин Роман с дьяволом знается?
- Куда ему! Если бы дьявол за него был, разве бы он допустил, чтобы монахи нас в Смоленске пожгли?
- Дьявол хитрый, - сказала княжна.
- Не без этого, - сказал шут. - Люб тебе наш боярин?
- Нельзя так говорить. Я в Смоленск еду, там меня замуж отдадут. За княжьего сына, Изяслава Владимировича.
- Если доедешь, - сказал шут.
- Не говори так! Мой отец рыцарям друг. Он им землю дал.
- А ночью кто разберется?
- Князь Вячко их в город не пустит. Он красивый.
- Ребенок ты, ну прямо ребенок. - Шут поднялся и подошел к столу. - Это квас у тебя?
- Мне тоже дай напиться, - сказала, легко поднимаясь с ковра, девушка.
Шут вдруг резко обернулся, взглянул на дверь:
- Пить, говоришь, хочешь?
- А ну-ка, - сказал Кин и метнул шар к двери, пронзил ее, и в узком коридоре Анна увидела прижавшегося в угол Романа.
- Он ее любит, - сказала Анна.
- Этого еще нам не хватало, - сказал Жюль.
- А тетка ее ругала за склонность к князю, помните?
- Помню, - сказал Кин, возвращая шар в комнату. Как раз в тот момент, когда шут ловко, фокусником плеснул из склянки в кубок приворотное зелье. Протянул девушке.
- Спасибо. Ты не уходи, Акиплеша. Мне страшно одной.
- Все, - сказал Кин. - Пора собираться.
19
- Как вы думаете, - сказала Анна, пока Кин подбирал с кровати рубаху и сапоги, - тот литовец убьет епископа?
- Нет, - сказал Кин. - Епископ умрет лет через пятнадцать. Жюль, проверь, чтобы ничего не оставалось в сенях.
- А вы не вернетесь? - Анна вдруг поняла, что представление заканчивается. Последнее действие - похищение чародея. И занавес. Зрители покидают зал. Актеры заранее собрали реквизит и переезжают в другой городок.
- Если все обойдется, - сказал Кин сухо, - то не вернусь. Жюль перебросит нас домой. Дед Геннадий приходил?
Анна кивнула.
- Сварить кофе?
- Только себе и Жюлю, - сказал Кин. - Перед переброской лучше не есть. Я завтра утром позавтракаю. Дома…
- Все-таки этот шут мне неприятен, - сказала Анна. - Девушка ничего не подозревает…
- Он его раб, - сказал Кин. - Роман его спас от смерти. Но приворотного зелья не существует. Это уже доказано наукой.
- Не знаю, - сказала Анна. - Вы же сами говорили, что Роман - универсальный гений. Может, придумал.
- Я буду переодеваться, - сказал Кин. - И боюсь вам помешать. Вы хотели сделать кофе.
- Конечно, - сказала Анна.
Она разожгла плиту - хорошо, что взяла с собой молотого кофе, - и вдруг страшно рассердилась. И поняла, почему. Ее присутствие терпели, как присутствие деда Геннадия, и забыли о ней в первый же удобный момент. А чего ты ждала, голубушка? Что тебя пригласят на экскурсию в будущее? Чепуха, ты просто ни о чем не думала, а решила, что бесплатное развлечение будет длиться вечно… Кин за перегородкой чем-то загремел. Интересно, он берет с собой оружие?
- Ну как? - спросил Кин.
Анна обернулась. В дверях кухни стоял обросший короткой бородой мужчина из тринадцатого века, зажиточный, крепкий, меч сбоку, кольчуга под накидкой, на шее странный обруч - в виде серебряной змеи. Был этот мужик пониже ростом, чем Кин, пошире его в плечах, длинные пегие волосы собраны тесемкой.
- Я бы вас никогда не узнала, - сказала Анна.
- Спасибо, - сказал Кин.
- А почему змея?
- Это уж. Я литовский воин, из охраны Романа.
- Но они же друг друга знают.
- Сейчас темно. Я не буду соваться на передний план.
- А я кофе сварила, - сказала Анна.
- Кофе? Налейте Жюлю.
Жюль уже собрал один из пультов, закрыл чемодан и вынес в прихожую. Сам вернулся к пульту связи.
- Жюль, - сказала Анна, - выпей кофе.
- Спасибо, девочка, - сказал Жюль, - поставь на столик.
Анна поставила чашку под выключенный шар. Если не нужна, лучше не навязываться. В прихожей ее догнал голос Жюля:
- Мне будет жаль, если я тебя больше не увижу, - сказал он. - Такая у нас работа.
- Такая работа, - улыбнулась Анна, оборачиваясь к нему. Она была ему благодарна за живые слова.
На кухне Кин стоял, прихлебывал кофе.
- Вам же нельзя! - не удержалась Анна.
- Конечно, лучше не пить. Только вот вам не осталось.
- Ничего, я себе еще сварю.
- Правильно, - сказал Кин.
20
Выход в прошлое чуть было не сорвался. Они все стояли в прихожей, над чемоданами и ящиками. И снова раздался стук в дверь.
- Кто? - спросила Анна.
- У тебя все в порядке? - спросил дед Геннадий.
- А что?
- Голоса слышу, - сказал дед.
Кин метнулся на кухню. Жюль закрылся в задней комнате. Анна медлила с засовом.
- У меня радио, - сказала она. - Радио я слушала. Я уже спать легла.
- Спать легла, а свет не тушишь, - проворчал дед. - Я тебе анальгин принес.
- Зачем мне анальгин?
- От головной боли, известное дело. Раз жаловалась.
Пришлось открыть. На улице дул сырой ветер. Яркая луна освещала шляпу деда, лицо под ней казалось черным. Дед постарался заглянуть за спину Анны, но в прихожей было темно. Пачка таблеток была теплой, нагрелась от ладони деда.
- Беспокоюсь я за тебя, - сказал он. - Вообще-то у нас места тихие, разбойников, понятно, нет, нечем им интересоваться, но какое-то к тебе есть опасное притяжение.
- Я не боюсь. Спасибо за лекарство. Спокойной ночи.
Анна быстро захлопнула дверь, решив, что, если дед обидится, у нее будет достаточно времени с ним поладить… Дед еще постоял на крыльце, повздыхал, потом заскрипели ступеньки. Кин подошел к окну в прихожей - дед медленно брел по тропинке.
- Спасибо, Анна, не знаю, что бы мы без тебя делали, - сказал Кин.
- Не лицемерьте. Он приходит именно потому, что я здесь. Не было бы меня, он бы и не заподозрил.
- Ты права, - сказал Кин.
Он прошел, мягко ступая по половицам, в холодную комнату, включил шар и повел его из горницы польской княжны, сейчас темной, наружу, через залитую дождем площадь, мимо коновязи, где переминались мокрые кони, мимо колодца, в закоулок, к дому Романа. За забором во дворе шар опустился к земле и замер. Кин выпростал руки из столика, перешел в другой угол комнаты, где стояла тонкая металлическая рама - под ней металлическая платформочка, похожая на напольные весы. Воздух в раме чуть колебался.
- Давай напряжение, - сказал Кин.
- Одну минуту, - сказал Жюль. - Дай я уберу вещи, а то потом некогда будет отвлекаться.
Сзади Анны зашуршало, щелкнуло. Она обернулась и увидела, как исчез один чемодан - с лишней одеждой, потом второй, с пультом. Прихожая опустела.
Кин вступил в раму. Жюль подвинул табурет поближе к шару, натянул на левую руку черную перчатку.
- Начинается ювелирная работа, - сказал он.
Кин бросил на Анну, как ей показалось, удивленный взгляд, словно не понимал, с кем разговаривает Жюль.
- Не отвлекайся, - сказал он.
Шар показывал темный двор. Под небольшим навесом у калитки съежился, видно, дремал, стражник, похожий на Кина.
- Чуть ближе к сараю, - сказал Кин.
- Не ушибись, - сказал Жюль, - желаю счастья.
Кин поднял руку. Раздалось громкое жужжание, словно в комнату влетел пчелиный рой. И Кин исчез.
21
Кин вышел из тени сарая - на дворе стояла темень, угадывались лишь силуэты предметов. Слабый свет выбивался из щели двери в сарай. Кин скользнул туда, чуть приоткрыл дверь - лучина освещала низкое помещение, на нарах играли в кости два стражника. Кин пошел к воротам. Стражник у ворот дремал под навесом, кое-как защищавшим от дождя.
Кин был уже возле стражника, когда трижды ударили в дверь - по ту сторону забора стоял Роман, у его ног сгорбленной собачонкой - шут Акиплеша.
Стражник вздохнул, поежился во сне. Кин быстро шагнул к воротам, выглянул, узнал Романа, отодвинул засов.
- Ни черта не видно, - проворчал Роман.
- Я до двери провожу, - сказал Кин. - За мной идите.
- В такую темень можно уйти, - сказал Роман. - По крайней мере часть добра мы бы вынесли.
- А дальше что? - спросил шут. - Будешь, дяденька, по лесу посуду носить, медведей кормить?
- Не спеши, в грязь попаду, - сказал Роман Кину. Он шел по деревянным мосткам, держась за край его плаща.
Анна вдруг хмыкнула.
- Ты чего? - спросил Жюль.
- Знал бы Роман, что коллегу за полу держит.
- Лучше, чтобы не знал, - серьезно ответил Жюль.
- Ты зачем подсматривал, дяденька? - спросил шут. - Не поверил, что дам любезной зелье?
- Она придет ко мне?
- Кого поумней меня спроси!
Заскрипели ступеньки крыльца.
Дверь, отворившись, обозначила силуэты людей. Кин сразу отступил в сторону. Донесся голос шута:
- Что-то этого ратника не помню.
- Они все одинаковые, - сказал Роман.
В приотворенную дверь видно было, как шут откинул люк в подвал. Заглянул внутрь. Выпрямился.
- Мажей не возвращался, - сказал он.
Голос его вдруг дрогнул. Анна подумала, что и шуты устают быть шутами.
- Лучше будет, если он не вернется, - сказал Роман.
- Разум покидает тебя, боярин, - сказал шут жестко. - Мажей верно служил тебе много лет.
- Город не выстоит, даже если вся литва придет на помощь.
- Если погибнет епископ, будет справедливо.
- И рыцари отомстят нам жестоко. Мы погибнем.
- Мы выиграем день. Придет литва.
- Я думаю о самом главном. Я на пороге тайны. Еще день, неделя, месяц - и секрет философского камня у меня в руках. Я стану велик… Князья государств и церкви будут у моих ног… Никто не посмеет отобрать у меня Магдалену.
- Дурак, - сказал спокойно шут, - умный, а дурак, хуже меня. Епископ…
- А что, епископу золото не нужно? Власть не нужна? Епископ будет беречь меня как золотую птицу.
- Но в клетке, дяденька.
- Условия будут мои.
- Птичка в клетке велела хозяину щи подавать?
- Будут подавать. Как миленькие.
- Рыцари прихлопнут тебя, не станут разбираться…
- Епископ знает, что я здесь. Не даст меня в обиду.
- И ты его поэтому бережешь?
- Любой ценой. Не ради меня - ради великой тайны.
- Ой, боярин…
- Ты не веришь?
- Нет.
Роман вдруг выхватил нож.
- Я убью тебя!
- Нельзя! - крикнул шут. С неожиданной ловкостью он перепрыгнул через открытый люк в подвал, перед слабо освещенным зевом которого остановился Роман. Ухмылка не исчезла с его лица. Он бросился наружу. Кин еле успел отшатнуться.
На крыльце шут нахохлился, голова ушла в широкие плечи.
- Дождик, - сказал он, - дождик какой… До конца света дождик… Жизни нет, один дождик.
Заскрипели ступеньки. Шут спустился во двор…
Кин стоял посреди верхней горницы. Роман спустился в подвал, но люк оставил открытым.
Кин осторожно заглянул вовнутрь. Шар, повиснув над ним, глядел туда же.
Роман стоял у стола, постукивая концами пальцев по его краю. Вдруг он вздрогнул. Он увидел, что у потухшей печи, мокрый, замерзший, стоит отрок.
- Ты что же молчишь? - спросил Роман.
- Я не догнал его, - сказал отрок.
- А я и не ждал, что ты его догонишь. А там ты был?
- Был, - сказал отрок.
- Что сказали?
- Сказали, в час после полуночи.
- Ты грейся, грейся, - сказал Роман. - Потом поможешь мне.
- Бьет меня дрожь, - сказал отрок. - Орден нас примет?
- Ты не бойся. Меня везде знают. Меня в Венеции знают. И в Магдебурге, и в Майнце знают… Меня убить нельзя…
В этот момент все и случилось.
Шар висел над самой головой Кина. Поэтому не было видно, кто нанес Кину удар сзади. На мгновение изображение исчезло, затем возникло удивленное лицо Кина. Он попытался обернуться и тут же, потеряв равновесие, рухнул в люк, медленно сполз в подвал по ступеням лестницы.
- Стой! Он же разобьется!