Взгляд моего собеседника похолодел, и он недовольно громыхнул в ответ:
– Сдается мне, ты так до конца и не осознал, во что вляпался по самые холодные от непроходимой глупости уши. Тебе никто не обещал увеселительную прогулку на лечебные воды. И я, намедни, помниться, предлагал отыграть все назад. Что ты тогда мне орал вот здесь, прямо на этом самом месте, а?
– Ну ладно, ладно, – понимая справедливость отповеди, я виновато потупился и демонстративно поднял вверх руки, – сдаюсь и больше не скандалю. Но, все же, а помягче никак было нельзя?
– Никак! – отрезал Богдан. – В твою бестолковую башку итак воткнули максимально возможный при аппаратном использовании уровень сведений по универсальной системе боя. И быстро активировать записанную напрямую в подсознание программу можно было только в экстремальных условиях, которые, собственно, мои бараны благополучно и создали. Кстати, – тут он остановиться на полуслове, но, после секундного колебания, с трудом выдавил из себя неприятную правду, – медик сильно сомневался в благополучном исходе эксперимента.
Оставалось только зябко передернуть плечами, живо представляя, во что бы превратилось мое тело, не сработай новые знания. Во рту моментально пересохло и, тяжело ворочая непослушно-шершавым языком, я поинтересовался:
– А если бы не получилось, что тогда?
Богдан нахмурился и уколов меня темным взглядом, буркнул:
– Тогда бы мне срочно пришлось искать нового исполнителя.
Как бы там ни было, я оценил его откровенность. Тем более, сделанного было все равно не вернуть и, следуя народной мудрости, снявши голову, не стал плакать по волосам. Затушив о край пепельницы наполовину выкуренную сигару, я недвусмысленно дал понять Богдану, что готов к продолжению.
Он же расслабленно откинулся на спинку кресла, выдерживая многозначительную паузу. Задумчиво выпустил в потолок несколько дымных колец, провожая их взглядом до полного растворения, и лишь после этого отправил меня в комнату, напутствуя пожеланием хорошенько отдохнуть и набраться сил.
На следующее утро после душа я долго крутился возле громадного, выше моего роста зеркала. Придирчиво рассмотрев себя с ног до головы, с немалым удивлением не обнаружил даже малейшего намека последствия избиения.
На очередную встречу с Богданом я шел со смешанным чувством. С одной стороны новые возможности организма сулили головокружительную перспективу, с другой – откровенно пугали. Если так пойдет дальше, кто может гарантировать, что, в конце концов, я незаметно для себя вообще лишусь человеческой сущности.
Масла в огонь сомнений подлило странное происшествие. На подходе к кабинету руководителя базы в обычно пустынном коридоре мне навстречу попался стандартно бесстрастный великан, бесшумно шагающий по пружинистому пластику пола. Но еще до того, как он появился из-за угла, под костями черепа ни с того ни сего побежали сотни ледяных паучков, неприятно щекочущих мозг когтистыми лапками.
Непроизвольно обхватив голову ладонями, я напрягся и неожиданно сообразил, как избавится от напасти. Поднатужившись до хруста в судорожно стиснутых зубах и привкуса крови во рту, невероятным усилием воли, на бесконечно долгую секунду превратив всю свою кожу в зеркально бликующий металл, все же сумел отбить непрошенное вторжение. Успевший поравняться со мной гигант вдруг побледнел, споткнулся на ровном месте и затравленно зыркнув, откровенно бросился наутек.
Чем-то озабоченный Богдан напряженно работал с замысловатым компьютерным терминалом и только молча кивнул, указав пальцем на кресло перед журнальным столиком под непонятно откуда взявшейся легкомысленной пальмой на волосатой ноге. С окончательно испортившимся настроением я плюхнулся на печально скрипнувшую кожу и, закурив, погрузился в невеселые раздумья.
– О чем задумался, детина? – вернул меня в реальность, заставив вздрогнуть от неожиданности, тяжелый бас.
Аккуратно пристроив на краю пепельницы погасшую сигару, я неожиданно для себя на одном дыхании вывалил все терзающие душу сомнения, включая эпизод, произошедший буквально перед входом в кабинет.
Опустившийся в соседнее кресло Богдан внимательно, не перебивая, выслушал меня, а когда я выдохся, гулко захохотал. Отсмеявшись и утерев выступившие слезы, он также внезапно, как развеселился, посерьезнел.
– Какой же ты малохольный, однако, – пробурчал он то ли с осуждением, то ли с сожалением, – прямо барышня-гимназистка какая-то. Ну, сунулся сдуру один недоумок в твою башку, можно подумать в ней водится что-то путное. И что теперь? Западать до потери пульса? Тем более что ты его предметно проучил, дабы другим неповадно было. Короче, некогда мне с тобой психоанализом заниматься, комплексы твои врачевать. Делом надо заниматься. Время совсем не осталось. Программу обучения придется сократить до минимума. В запасе у нас в лучшем случае пара дней, не больше. Поэтому, если хочешь выжить, придется попотеть.
И попотеть действительно пришлось. Если до этого пребывание на базе было сравнимо с отдыхом в санатории, то последние сорок восемь часов превратились в непрерывный кошмар. За двое суток забыться тревожным сном удалось едва ли минут на сорок, а все остальное время в меня пихали и пихали информацию. Казалось, внутри вот-вот сгорит последний предохранитель, после чего я окончательно и бесповоротно лишусь рассудка.
Однако резервы моего организма оказались поистине беспредельными. В результате я, с гудящей, готовой лопнуть головой, серый от недосыпания, похудевший на шесть килограмм, но, тем не менее, все же счастливо избежавшей печальной участи пускающего слюни идиота, сидел в том же кресле под пальмой.
На этот раз Богдан сам встретил меня у порога, нетерпеливым жестом отпуская сопровождающих, которые то ли довели, то ли донесли меня до кабинета своего начальника. Теперь во взгляде безмолвно сидящего напротив седобородого исполина читалось неподдельное изумление.
В конце концов, мне надоело играть в молчанку и, крепко, до красноты растерев лицо ладонями, я раздраженно прохрипел:
– Чего уставился? На мне узоров нет, и цветы не растут, – и непроизвольно хихикнул, когда после этой фразы в памяти тут же всплыл молодой Куравлев, блистательно сыгравший домушника в фильме "Иван Васильевич меняет профессию", кстати, где-то тоже товарищ по несчастью, не по своей воле попавший в чужое время.
Изумление во взгляде Богдана сменилось тревогой:
– Ты вообще-то как себя чувствуешь? – участливо поинтересовался он. – Голова не болит?
– Болит! – с вызовом, злобно рявкнул я, прочищая горло кашлем. – И голова, и грудь, и руки, и ноги! А главное, – скрюченные пальцы рванули ворот, – душа болит. Рвется душа-то. Пополам рвется.
– Понятно, – как-то очень спокойно отреагировал на мою эскападу Богдан. – Вот это как раз дело поправимое. Погоди-ка секунду, – он поднялся и вышел в соседнюю комнату.
Вернулся великан со странным аппаратом. Из блестящей зеркально полированным металлом прямоугольной коробки, чем-то отдаленно напоминающей тостер, торчали два гибких шланга с раструбами на концах. Небрежно брякнув устройство на стол, Богдан устроился напротив, потянул к себе гофрированную трубку и пристроил резиновую по виду нашлепку себе на нос. Невнятно прогундосил:
– Чего истуканом застыл? Не тушуйся, присоединяйся.
Я нерешительно провел пальцем по прохладному пластику тонкого рукава, прикоснулся к неожиданно мягкому, нежно-теплому, словно живая кожа раструбу и, повинуясь красноречивому взгляду гиганта, пристроил его на нос. Удивительный материал моментально прилип к лицу, перекрывая доступ воздуха. Вздрогнув от неожиданности, я непроизвольно вдохнул и тут же улетел в другую вселенную.
В этой вселенной раскинулось бездонное перламутровое небо с редкими легкомысленными облачками. Источая неземные ароматы, буйствовали поистине райские сады. Чуть слышно шипящий прибой накатывал на пляжи из белоснежного песка. В ласковой, невероятной прозрачности морской воде смеясь и брызгаясь, плескались обнаженные, загорелые блондинки. Неприятности поблекли, истончились, и уже не так остро резали душу, переполненную не веданным ранее блаженством. Я был готов свернуть горы по пути к любой, даже самой сомнительной цели.
Когда герметичная нашлепка сама по себе отклеилась от носа, мне показалось, что состояние абсолютного счастья продолжалось часа три-четыре, не меньше, а на самом деле минутная стрелка отсчитала не более десяти делений.
Хитро ухмыляющийся Богдан, вольготно развалившись в кресле, ритмично постукивал пальцами по столу. Дождавшись моего окончательного возвращения в реальность, он выдвинул ящик стола, достал резную деревянную шкатулку и извлек две сигары. Одну катнул в мою сторону, а кончик второй отсек сверкнувшей золотом гильотинкой и, чиркнув зажигалкой, прикурил. Затем неуловимым движением кисти бросил мне глянцевитый цилиндрик. Я же, не прекращая кулаком правой руки тереть пересохшие глаза, практически вслепую поймал его в вилку между указательным и средним пальцами левой руки, чем заслужил одобрительный кивок великана.
– Что это было? – мой голос заметно сел и показался незнакомым самому себе.
– Понравилось? – вопросом на вопрос ответил Богдан и, не дожидаясь моей реакции, довольно хохотнул. – Вижу, по вкусу пришлось. Вот и я грешник, иной раз позволяю себе расслабиться, особенно, если повод имеется. Увлекаться, конечно, не стоит, но этот способ гораздо безопаснее вашей водки и опиума. Во всяком случае, здоровью никак не вредит.
– Веселящий газ, что ли? – с удовольствием затянулся я сигарой.
– Какая тебе, в сущности, разница? Главное – результат налицо. Сразу вон порозовел, на человека стал похож, а не на ходячего мертвеца. Кстати, – поднял указательный палец собеседник, – я сразу приметил, ты сигары неверно куришь. Дым в легкие тянешь, вместо того, чтобы во рту подержать и выдохнуть.
Демонстративно выпустив через ноздри тугую, горячую струю, я презрительно скривил губы:
– Курить не затягиваясь, все равно, – на секунду запнувшись, щелкнув пальцами, подбирая сравнение, – что заниматься любовью с женщиной по переписке.
Богдан же, не обращая внимания на мое ехидство, невозмутимо продолжил:
– Теперь можешь курить сколь душе угодно любую гадость, хоть сушеный навоз, потому что побочным эффектом работы моих эскулапов по совершенствованию твоего организма стало значительное увеличение сопротивляемости различным токсинам и, как следствие, продолжительности жизни.
– И сколько же мне ныне отмеряно? – не придав особого значения новости, думая о своем, механически поинтересовался я.
Гигант, почесывая нос, с хитрецой прищурился и глухо, как в бочку ухнул:
– К тому что прожил, еще лет триста, минимум… Если раньше сам башку под топор не сунешь.
Когда я осознал смысл сказанного, то поперхнулся дымом. Долго и мучительно откашливался, а затем с натугой прохрипел:
– Сколько, сколько?
– А ты у нас как, никак на ухо туговат? – откровенно потешался Богдан. – Я ж русским языком сказал, три сотни годков в запасе у тебя есть. Но ты не думай, что это необъятная уйма времени. По собственному опыту знаю, пролетят, не успеешь обернуться. – Он раздавил в пепельнице окурок. – Однако, все это лирика. Пора уже и к делу. Готов?
Погасив свою сигару, я подобрался, понимая, что наступает главный момент моего пребывания на базе. Собеседник тоже затвердел лицом и, скрестив руки на могучей груди, заговорил тяжелым, на грани инфразвука, басом:
– Твое обучение подошло к концу. Не скажу, что я доволен результатом, но это лучше, чем ничего. По крайней мере, теперь у тебя появился шанс. Не обольщайся, шанс по-прежнему мизерный. После того, как окажешься за воротами, каждый твой шаг будет шагом по лезвию бритвы.
Богдан скривился, словно раскусил незрелый лимон. Меня же ничуть не тронула суровая отповедь. Я и так, не без его непосредственного участия последние несколько месяцев, считай, разгуливал по минному полю. Появление на нем пары-тройки лишних фугасов уже не имело существенного значения. Подумаешь, одним врагом больше, одним меньше. Тем более что я все еще продолжал пребывать в приподнятом расположении духа после недавнего сеанса релаксации.
Великан нахмурился, чутко уловив мое не соответствующее моменту благодушное настроение и недовольно крякнув, продолжил:
– Пришло время поговорить о твоей миссии. Но прежде, я хотел бы детально обрисовать происходящее, – он достал из коробки очередную сигару, но, несколько раз легонько пристукнув ее концом по столешнице, отправил обратно. – Начнем, пожалуй, с твоих знакомцев – хоров, тех, кого небезызвестная дама так романтично именует Странниками. Их, я уже об этом упоминал, активизировали игроки одной из первых дуэлей. Как подавляющее большинство гуманоидных цивилизаций хорры выбрали техногенный путь развития и весьма преуспели, став практически недосягаемыми для соседей. Этому немало способствовала социальная структура общества – диктатура по типу муравейника, а также основной принцип существования – цель оправдывает средства.
– Какие симпатяги, – невольно поежившись, чуть слышно пробормотал я под нос. – То-то мне этот Георгий сразу не по душе пришелся.
Тем не менее, Богдан меня услышал и нервно дернул уголком рта:
– Это, дорогой, еще цветочки. Их противники, маэны, вообще негуманы.
– То есть? – я не сразу сообразил, о чем идет речь.
– Так и есть, – тяжело вздохнул гигант, – маэны – типичные негуманоиды. Более того, в своем обычном состоянии они представляют собой полевые образования, не имеющие определенной телесной структуры в нормальном понимании.
– Трудно представить, – озадаченно почесал я в затылке. – А здесь они что, тоже бестелесными духами порхают?
– Не совсем, – усмехнулся Богдан. – Маэны решили этот вопрос просто. Взрослая особь внедряется в любой биологический организм и полностью подчиняет его себе. Со временем носитель перерождается, и от него остается лишь внешняя оболочка. Когда же ресурс тела подходит к концу, маэн просто выбирает новую жертву.
– И как долго биологический объект выдерживает паразита? – сделал я нажим на "биологический объект", прекрасно понимая, что под ним подразумевалось "человек", а не собака скажем, или енот какой-нибудь.
– Трудно сказать, – беспомощно пожал плечами гигант. – С этими негуманами до сих пор ничего толком не понятно. Сведения приходится по крупицам собирать, да и то все больше на уровне слухов и домыслов. Сам понимаешь, никакая разведка не способна действовать в их мире, а сами они не горят желанием раскрывать свои тайны. Откровенно говоря, совсем на контакт не идут. Их представителя даже нет в Совете. Когда сочтут нужным, общаются через посредника. Вот, например, сейчас, когда обстановка до предела накалилась, как в рот воды набрали. И делегат их, бездна его раздери, бесследно испарился, – Богдан раздраженно хлопнул ладонью по столу. – Что же касается продолжительности существования носителя, то тут, как водится, данные весьма разноречивые. Пока получается – от нескольких часов, до нескольких десятков лет, как внедрившемуся маэну заблагорассудится.
– Погоди, так они, по сути, медленно убивают тех, в кого забираются. Правильно? – у меня в желудке замутило от нехорошего предчувствия.
– И что с того? – искренне изумился Богдан. – Каждый крутиться, как может. Правила этого не запрещают. Тем более, по-другому им за пределы своего континуума не выйти.
– Да плевать я хотел на ваши идиотские правила!!! – мой голос сорвался от возмущения. – Какие-то твари используют людей для своих гнусных целей, а их правила, понимаешь, это запросто позволяют! Сволочи вы все! Ненавижу!
– Вот и помоги мне их остановить, – не обращая ни малейшего внимания на истерику, осадил меня мерно поглаживающий бороду великан. И лишь светлые искры, проскочившие в кошачьих глазах, показали, каких внутренних усилий стоит ему показное внешнее спокойствие.
Я глубоко вдохнул. Шипя, выпустил воздух сквозь плотно стиснутые зубы, загоняя эмоции внутрь, и мертвенным тоном спросил:
– Что конкретно нужно сделать?
– Вот это совсем другой коленкор, – обозначил улыбку Богдан, при этом, нисколько не потеплев взглядом. – Еще несколько слов о сложившемся положении дел. Напомню о том, что дуэлянты, в нашем случае, гуманоиды хорры и негуманы маэны, зарвались. Вцепившись друг другу в глотки, топчутся как слоны в посудной лавке, ни на йоту не озаботясь о последствиях. К величайшему сожалению мне, как судье, и моей команде правила приходится соблюдать и ждать подтверждения полномочий, позволяющих, наконец, прекратить творящиеся бесчинство. Твоя же задача помочь мне удержать ситуацию от сползания в хаос, чего, похоже, и добиваются игроки, в частности, маэны.
– Как-то все слишком обще, – недовольно поджал я губы. – Хотелось бы побольше конкретики.
– Как скажешь, – не стал возражать собеседник. – Так сложилось, что сейчас вокруг столицы Российской империи, и даже не столько столицы, а в большей степени одного государственного деятеля, завязался такой узел, который, пожалуй, уже невозможно развязать, и остается только разрубить.
– И, само собой, деятель этот – мой недавний благодетель Александр Юрьевич Прохоров, – я даже не пытался скрыть ядовитую иронию, при упоминании имени всемогущего вельможи.
– Но не только он, – невозмутимо продолжил Богдан, – а вся его семья предмет особого интереса игроков. По расчетам аналитиков, Прохоров сейчас, а его дети и внуки в будущем во многом определят развитие местной цивилизации.
– Каким же это образом? – я даже не подумал скрывать скепсис в голосе.
– А таким, – усмехнулся в усы гигант. – Сомневаюсь, что ты детально осведомлен об истории своей страны. А история Российской империи в этом временном слое немногим отличается от твоего мира. Так вот, для справки, в прошлом, семьдесят девятом году родились Лева Бронштейн, больше известный под фамилией Троцкий, а также Иосиф Джугашвили, впоследствии взявший псевдоним Сталин. Символично, не правда ли? И их судьбы непосредственным образом пересекутся с потомками Прохорова. Однако, это все еще впереди. А вот сам Прохоров имеет хорошие шансы спасти в марте следующего, восемьдесят первого года ныне царствующего императора Александра II от роковой бомбы. Причем дважды. Первый раз, когда он ближе к лету возглавит Третье отделение имперской канцелярии у него появится реальная возможность арестовать фанатика Игнатия Гриневицкого и добившись от него показаний, стереть с лица земли террористов из "Народной воли". И как запасной вариант, а история непредсказуема в деталях, более или менее достоверно можно определить лишь вектор развития, ему будет достаточно настоять на присутствии врача в злополучном кортеже. В результате своевременно оказанной квалифицированной медицинской помощи император не истечет кровью и благополучно оправится от ранения, а к концу года страна получит конституцию. В четырнадцатом году двадцатого века парламент не даст внуку нынешнего царя Николаю II ввязаться в войну с Германией на стороне Антанты. Достаточно?
– Пожалуй, да, – озадачено почесал я в затылке. – Чудны дела твои, Господи. Так мне теперь что же, Прохорова охранять?
Ощутив перемену в моем настрое, Богдан тоже смягчился. Из его баса исчезли грозовые перекаты, а в глазах растаял лед.