И все-таки он чем-то разительно отличался от того отца Гидеона, который распахнул эту же дверь днем ранее. Я не могла понять, что именно в нем переменилось, но ощущала эту перемену, как канарейка в опасном штреке ощущает перемену в окружающем воздухе. Возможно, все дело было в аромате опасности, разлитом в воздухе, том самом аромате, которым отец Гидеон давно привык дышать, но которого долгое время был лишен. Кажется, даже двигался он иначе - как-то собраннее, резче, увереннее. И глаза за стеклами очков уже не выглядели беззаботными и веселыми - они смотрели на мир внимательно, осторожно и с некоторой опаской. Это было объяснимо, ведь даже Бальдульф в минуты опасности преображался, превращаясь из благодушного немного ворчливого здоровяка во взведенную машину для причинения боли и смерти, опасную и непредсказуемую.
Наверно, если бы опасность грозила лично мне, я бы тоже как-то изменилась, только у меня никогда не было возможности это проверить - жизнь уже ничем не могла мне угрожать.
- Вот ваша комната, - сказал Бальдульф, - Она, конечно, тесновата, да и крыша, изволите видеть, в каком состоянии… Но сама она худо-бедно послужит. Я перенес койку и белье. Уж извините за обстановку, других помещений здесь нет, домишко-то маловат, да и время его особо не щадило, как изволите видеть…
- Пустяки, Бальдульф, - ничуть не огорчившись, сказал отец Гидеон, - Я привык к спартанской обстановке. Кроме того, это пойдет мне на пользу. Мягкие перины, знаете ли, развращают слабую плоть, делая ее податливой. Так что мне надо поблагодарить Всевышнего за то, что он задал мне эту небольшую встряску. Возьмите, пожалуйста. Это на провиант и за… неудобства в моем лице.
Отец Гидеон мягко положил на угол стола два увесистых кругляшка, издавших при этом немелодичный, но почему-то приятный звон. Такой звук не в силах издать грубая сталь. На одной из сторон блеснули отчеканенные в металле имперские жабы. Бальдульф посмотрел на монеты почему-то с испугом:
- Ва… Святой отец! Что ж вы такое… Позвольте… Для нас это ничуть не обременительно, даже вовсе… это…
- Ерунда, - отец Гидеон качнул седовласой головой, - Считайте это моим взносом. Я никогда не был нахлебником, и не собираюсь становиться им сейчас. Согласитесь, лишний едок - всегда обуза.
Изобразив что-то вроде поклона, Бальдульф убрал монеты в медную шкатулку под шкаф. Два полновесных золотых солида - хороший куш, его хватит не только на то чтоб прокормить священника в течение этих шести дней, но и на питание нам вперед месяца на три…
- А теперь я, пожалуй, разберу свою котомку.
- Конечно, святой отец, чувствуйте себя как дома. А ну-ка, Клаудо, страшилище безмозглое, помоги разобрать вещи!
Это Бальдульф сказал зря. Клаудо и в лучшие дни не отличался остротой ума, понимая лишь самые простые и конкретные указания. Сложный приказ терялся в недрах его изъеденного мозга и оставался либо не выполненным, либо выполненным, но не так, как требовалось. Однажды, когда Клаудо попросили убрать посуду, не уточнив, как и куда, он вышвырнул всю кухонную утварь на улицу, прежде чем мы спохватились. Некоторые команды были запрограммированы в его сознании, так, например, приказ "Вина!" не вызывал у него затруднений, оттого он был недурственным виночерпием. Но в отношении галантной помощи гостям подобные команды отсутствовали, поэтому Клаудо попытался выполнить приказ "Помоги разобрать вещи" со свойственной сервусу простодушностью.
Он с неожиданным проворством взял котомку отца Гидеона и попытался разорвать ее пополам. В его хилых руках не было силы, но и ветхая дерюга не была рассчитана на серьезные нагрузки - ткань затрещала, и все вещи священника в одно мгновенье оказались на полу.
Отец Гидеон, вскрикнув, бросился их подбирать. К моему удивлению, в первую очередь он подхватил не либри-терминал, куда более компактный и современный, чем мой, а тяжело загрохотавшую по половицам бутылку толстого стекла, наполненную темно-багровой, похожей на загустевшую кровь, жидкостью. Ей несомненно повезло, еще немного и на полу звенели бы осколки, но отец Гидеон вдруг с невероятной ловкостью присел, повернулся, расплылся в воздухе, как профессиональный атлет, и подхватил бутылку у самого пола.
- Безрукий олух! - рявкнул Бальдульф на несчастного сервуса, - Смотри, что ты наделал! Бога ради, отец Гидеон, не гневайтесь, у него болтушка вместо мозгов, ничего не соображает…
- Пустое, пустое… - отец Гидеон с видимым облегчением поднял невредимую бутыль, - Ничего непоправимого не произошло. Хотя я на какой-то миг и испугался.
- Теперь я вижу, что вы и в самом деле хорошо воспитаны, - заметила я, - Редкие люди нынче являются в гости не только с деньгами, но еще и с собственным вином. Как благородно было спасти из вашего кабинета эту интересную склянку. Ведь ее, несомненно, могли обнаружить адепты Темных культов. Если бы этим ублюдкам досталось не самое дурное, надо полагать, винцо, мое сердце было бы разбито навсегда.
- Держите бутылку подальше от этой особы, - предупредил Бальдульф, грозя мне пальцем, - Вино - это ее слабость. Она способна вылакать как шестеро портовых грузчиков, а уж ее характер, и так не ангельский, после этого делается и вовсе невыносимым.
- Вино помогает мне думать, - возразила я, - И, черт возьми, это единственная радость в моей несколько однообразной жизни. Что это у вас, отец Гидеон? "Лафит"? "Барбареско"? А может, чем черт не шутит, настоящая "Марсала"?
Отец Гидеон машинально сделал движение, словно прикрывал бутыль своим телом, но теперь уже от меня. Чисто инстинктивно, как обычно двигается человек, прикрывая что-то по-настоящему важное и ценное.
- Нет, Альберка, это нечто другое.
- "Херес"? "Аргаман"? Я не очень разбираюсь, какие вина предпочитают монахи. Но, думаю, той разбавленной мочи, что подают в трактире, вы не пьете.
- Это "Бароло", - сказал отец Гидеон, - И это очень особенное вино. Я бы даже сказал, совершенно особенное. Этот виноград был собран на пьемонтских виноградниках сто пятьдесят четыре года назад.
- Ого! - ахнула я, - Это уж точно не презренный "Лафит"! Скорее, налейте мне бокал, а то я умираю от нетерпения. Дьявол, после такого винца наверно даже то, что разливают на графском застолье из платиновых кубков, отдает лошадиной мочой!
- Извините, Альберка, но я не могу этого сделать. Бутылка запечатана, и я не случайно принес ее сюда, наравне с прочими необходимыми вещами. Она ни в коем случае не должна пострадать. Это… да, это особенная вещь. И ее ценность слишком велика.
- Настолько, что вам жалко расстаться с какой-нибудь пинтой? Бросьте, не так уж сильно от нее убудет!
- Увы, это совершенно исключено.
- Носить с собой вино и не пить его… Что это, часть какого-то ритуала?
- Можно сказать и так, - кивнул отец Гидеон, - В любом случае, эту вещь стоит хранить так же тщательно, как и мою жизнь. К тому же она стоит целого состояния.
- Вот уж не сомневаюсь. Пожалуй, я бы согласилась отрубить себе правую руку за стаканчик. "Бароло", подумать только… Мне приходилось о нем лишь читать. Это верно, что когда его готовят, в чан капают несколько капель крови незамужней девушки?
Отец Гидеон покраснел, не очень броско, но явственно.
- Я… кхм… Не разбираюсь в тонкостях процесса. Я лишь его, если можно так выразиться, хранитель. И, пока я жив, это вино будет в безопасности.
- В полной безопасности оно окажется только внутри меня… - проворчала я, - Но как вам угодно, конечно.
- Тогда, если вы не возражаете, я уединюсь в своих новых чертогах - разберу вещи и помолюсь на ночь. Час уже поздний, а день выдался сложный и хлопотный.
- Конечно, святой отец, валяйте. Клаудо, подай мне вина. От этих разговоров у меня разгорелась жажда.
Отец Гидеон прикрыл за собой дверь. Клаудо услужливо подал мне стакан. Проклятое "Бароло" растравило мне душу - херес показался едким и маслянистым, из желудка навстречу ему поднялась мутная волна изжоги.
- Неужели ему было жаль самую малость? - вздохнула я, - Теперь любопытство будет грызть меня до конца жизни.
- Лучше пусть это будет любопытство, чем кладбищенские крысы, - справедливо заметил Бальдульф, - Не нашего с тобой ума дело. Отец Гидеон ерунды не скажет.
- Вот именно. Здесь дело не в том, что он скажет, а в том, что он не скажет. Понимаешь?
- Ничуть.
- Ну и ладно. В общем, тут тоже сложное дело… Я скажу, когда явится Ламберт.
- Воля твоя.
Капитан Ламберт не слишком торопился - когда за дверью раздалось тяжелое уханье его шагов, хронометр показывал уже за полночь. За это время мы с Бальдульфом успели угоститься мясным пирогом, а я прикончила три стакана вина, так что короткий отрывистый стук стальной руки в дверь разметал только начавшие сгущаться надо мной мягкие узорчатые облака дремы. Это было таким грубым вторжением в мой мысленный, осоловевший от еды и питья, мир, что я глухо заворчала, как собака сквозь сон. Слишком мало в жизни таких моментов, когда ты можешь позволить себе дремать, и твой желудок полон, а разум поддернут легкой винной дымкой. Но я быстро вспомнила, что это Ламберт и оттого, когда он ловко протиснулся в дверной проем, уже забыла про злость. К чему знать этому пресытившемуся всеми жизненными яствами барону, какой сладкий момент он разрушил своим неуклюжим появлением?..
- Вы всегда приходите к друзьям за полночь? - я все же не удержалась от язвительности, - Отпечаток профессии, надо думать?
- Извините, госпожа Альберка, - Ламберт не выглядел уставшим, но заострившиеся, точно выведенные острым стеком по сырой белой глине, черты его лица подсказывали, что этот день для него выдался не самым простым, - Мне пришлось задержаться в казарме чтобы не возникло подозрений. Ведь отец Гидеон, так сказать, находится здесь на нелегальном положении…
- Верно, хорошая порция здоровой паранойи еще никому не повредила. Отец в порядке, сейчас молится или спит. В любом случае, это хорошо, что нам представилась возможность поговорить без его присутствия. А вы как-то осунулись. Плохой день?
- В этом городе нет хороших дней, - отозвался Ламберт, - На улицах вечно что-то происходит.
- Много происшествий за сегодня, господин капитан? - спросил Бальдульф.
- Не больше, чем обычно. Из трактира на Железном Углу вытащили нынче вечером трех мертвецов. Пьяные рубаки. Какая-то девчонка от неразделенной любви выпила склянку кислоты. Штук десять краж, пара разбойных случаев, всякие выходки… В Старом Порту вот троих нашли. Судя по всему, головорезы. Иной публики там и нет. Один точно головой под мельничный жернов сунулся, уже холодный, у другого челюсти не достает, третий и вовсе выглядит так, как будто решил кипящим маслом умыться. Бальдульф, не слышали нынче ничего на этот счет? Район не ваш, но может… Думаю, просто сил ребята не рассчитали. Интересно, на кого эта падаль нарвалась так неудачно?
- Не могу знать, господин капитан, - лицо у Бальдульфа осталось каменным, - Я в Старый Порт не ходок. Добра там не жди, а голова самому дорога.
- И верно. Ну же, госпожа Альберка, о чем вы хотели поговорить?
- Да уж о ценах на пряжу. Вы вообще помните, о чем мы сегодня говорили?
- Рад бы был забыть, - искренне сказал Ламберт, и в это мгновенье показался мне даже располагающим. Слишком уж искренняя усталость прозвучала в его обычно ровном, как гул моторизированного доспеха, голосе, - Насколько я понимаю, нам надо условиться о дальнейших действиях? Конечно, первостепенную задачу мы выполнили, святой отец в относительной безопасности, но знаете, если это действительно Темный культ, я не удивлюсь, если через пару дней они уже что-то пронюхают.
- Суеверия, - беззаботно отозвалась я. По крайней мере, я надеялась, что голос прозвучал беззаботно, - Только необразованные мужики вроде Бальдульфа да старые бабки верят во всю эту чертовщину про то, что адепты умеют оборачиваться летучими мышами или насылать порчу на воду…
- Чертовщина чертовщиной, да только, как говаривал философ Карл Фолесский, и на гнилом поле можно разыскать годное зерно. Мы не знаем, какими силами и способностями располагает Темный культ. Мне приходилось слышать, что в прошлом они многим могли дать фору по части темных технологий. Причем они не просто выпытывали или выкупали потаенные технологии из монастырей, но и создавали свои собственные. Подслушивающие устройства невероятной чувствительности или особый механизм, способный распознавать в воздухе уникальный след ДНК и идти по нему…
- Верно, - неохотно сказала я. Ламберт был прав, и признавать это было неприятно, - Вашу мысль я поняла - надо действовать, пока мы обладаем хоть каким-то запасом внезапности. Потому что каждая минута, проведенная без пользы для дела, может приближать крах нашей затеи.
- Именно так.
- Тогда и я не буду медлить. Я уже провела рекогносцировку и составила план боевых действий на завтра.
- Не сомневаясь в вашем стратегическом таланте, предпочитаю все же услышать обоснование этим действиям.
- О, как вы упрямы… Ну да ладно. Наша основная задача - убедиться в том, что мы действительно имеем дело с самым настоящим Темным культом. Самая страшная ошибка человека, ищущего черного кота в потемках - попытка увидеть его там, где пусто. А проще говоря, мы часто бессознательно полагаем верным тот вариант, к которому сами предрасположены. Например, вы с полной серьезностью считали, что речь идет о разбойниках. А отец Гидеон видел здесь умалишенных…
- А вы, значит, увидели происки Темного культа, - задумчиво кивнул Ламберт, - Что ж, это и в самом деле говорит о каждом из нас.
- Боже, мы знакомы с вами всего два дня, а вы уже проявляете зачатки сарказма, - проворчала я, - Определенно, я слишком хорошо на вас влияю. К делу! Мы должны быть уверены, что выбранный нами след верен. Потому что потом тропа, по которой мы двинемся, может привести нас не туда. А значит, никаких ошибок! Если нам предстоит схватиться с Темным культом, мы должны быть уверены в том, что знаем нашего врага.
- Разве сейчас мы не уверены? Вы рассуждали очень логично тогда, в доме отца Гидеона.
- А, болтовня… Не обижайтесь, Ламберт, это была лишь риторика, призванная образумить вас и заставить прислушаться ко мне.
- То есть вы говорили все это, не будучи сама уверена в подобном?..
- Нельзя так сказать, - уклончиво ответила я, - Но вообще да, в тот момент мне нужны были ваши чувства, а не ваш разум. Все версии, которые я отбросила, нуждаются в дополнительной проверке. И этим займемся мы все. Каждый из нас троих способен найти нужный ответ и знает, где искать. Отца Гидеона мы, конечно, в это пока не посвятим. Бальдульф, ты будешь моей тяжелой пехотой. Отец Гидеон ведь служил?
- Во Второй Конфланской сотне, - кивнул Бальдульф, - Ты же сама слышала. А что?
- То, что ты попытаешься найти следы его прошлого. Того прошлого, когда он ловко орудовал глефой, а не кадилом, как ты понимаешь. Мы должны быть уверены, что в пору своей буйной молодости, связанной с весьма разнообразными событиями, святой отец не оставил у себя за спиной кого-то, кто желал бы ему серьезных неприятностей. Надо поговорить с его сослуживцами, знакомыми… Кто-то из них может припомнить что-то интересное.
- Мы вместе не служили, но… Может, что и выйдет. У меня много приятелей из ветеранов, иные еще живы, и некоторые доживают свои дни в Нанте. Возможно, у меня выйдет найти кого-то из его сотни.
- Вот и замечательно. Теперь вы, Ламберт. Вы - моя моторизованная кавалерия. Вы - доверенное лицо графа и, несмотря на то, что это вряд ли сошло бы за комплимент в обычной ситуации, сейчас это представляет для нас несомненную ценность.
Ламберт улыбнулся - слишком вежливо чтобы эта улыбка могла служить обозначением его истинных чувств:
- Боюсь, госпожа Альберка слишком высокого мнения о моей персоне. Хоть я и имею честь служить графу Нантскому, это еще не относит меня к числу его доверенных людей. Я всего лишь капитан стражи, а в нашей иерархии это едва ли почетная должность, открывающая своему обладателю все двери. Скорее, напротив.
- Это неважно, - хотела бы я иметь в своем распоряжении руку, которой можно было бы беззаботно махнуть, - Главное - вы служите графу, а значит, вы толкуетесь с другими людьми, которые служат графу. Самое интересное - не в опечатанных инфо-фолиантах с надписью "секретно", дорогой барон, самое интересное как раз и содержится в людях. Секреты добывает не тот, кто способен подняться по отвесной стене, перебить две дюжины охранников голыми руками и взломать код высшей степени защищенности, а тот, кто умеет говорить с людьми.
- Если вы полагаете, что я собираюсь шпионить за графом в вашу пользу…
- Господи, вы раздулись как индюк на птичьем дворе весной! Не бойтесь, грязные секретики вашего графа пусть выведывают его фаворитки и любовницы. Нас интересует только отец Гидеон.
Ламберт был так удивлен, что позабыл о возмущении. И хорошо - в возмущении все высокородные черты его лица надувались и выпячивались так, что он становился похож на ожившую баронскую литографию руки придворного портретиста.
- Не понимаю вас. Отец Гидеон - клирик, и не имеет никаких служебных сношений с Его Сиятельством.
- Вы догадливы. Отец Гидеон - собственность Церкви, но кое-что мы выяснить все же сможем. Мы знаем, что собор отца Гидеона на особом счету у графа, граф же является и основным его меценатом. Как вам уже известно, между ними есть финансовый ручеек, чьи изгибы и излучины нам интересно рассмотреть. Как говорил господин Жак Тулузский, известнейший дознаватель прошлого, хочешь напасть на след преступления - иди на запах денег!
- Граф действительно жертвует в пользу собора значительные суммы, - хмуро подтвердил Ламберт, - Но ваш энтузиазм мне непонятен. Что, по-вашему, я могу обнаружить?
- О, что угодно. У графа больше слуг, чем блох на бездомной собаке. Счетоводы, учетчики, делопроизводители… У них у всех есть глаза, а у некоторых - еще и уши. А еще есть языки, которые в ваших силах развязать. Допрашивайте, выпытывайте, интересуйтесь. Никакого официоза, на вашем щите отныне знак не Закона, а благородного безумия тайного сыска.
- Кажется, я начинаю понимать, кто здесь по-настоящему безумен…
В другое время словесная пикировка с Ламбертом могла немало меня позабавить. Но не сейчас. Сейчас меня ждали более интересные дела.
- В общем, разузнайте все, что можно о финансовых сношениях нашего святого отца с вашим графом. Я не рассчитываю, что вы добудете ведомости или векселя, да они нам и не нужны. Просто копните поглубже - чем больше секретов закопано в землю, тем легче ее копать. Прежде, чем мы сосредоточимся на борьбе с Темным культом, я хочу удостовериться в том, что мы предусмотрели все иные варианты и не бежим по ложному следу.
- И по-вашему…
- Нет, я не думаю, что граф здесь как-либо замешан. И отец Гидеон и его древний собор по сравнению с ним - сущие мошки. Но кто-то при дворе графа - вполне. Может быть, щедрые пожертвования Собору Святого Демитиона стали для кого-то костью в горле. Мало ли любителей считать чужие солиды в наше время… Так что будьте спокойны, Ламберт, грязное белье вашего графа нам ни к чему.