- Я понял. Хорошо, посмотрю, могу ли я что-то сделать. Результатов я не обещаю - все-таки я стражник, а не Жак Тулузский.
- Не переживайте, природа и так сполна наделила вас всем необходимым. Увидев вас в темном переулке, любой с радостью расскажет все известные ему секреты, и с такой поспешностью, что вы вряд ли успеете все записать.
- А вы, конечно, возьмете на себя роль управления и координации?
- Ваш сарказм, барон, крепчает час от часу. Наверно, компенсирует многие годы унылой службы с постным лицом. Да, считайте меня координирующим звеном. Видит Бог, я бы с удовольствием поменялась местами с любым из вас…
- Простите, госпожа Альберка, - смутился Ламберт, - Я вовсе не хотел указать на…
- Ерунда. Глупо извиняться перед деревом за то, что оно не умеет ходить или перед водой за то, что та не в силах гореть. На самом деле, это единственная возможная для меня роль и, кстати, я вовсе не собираюсь отлынивать от работы. Собственно, я примусь за нее уже вскоре. И мои результаты могут опередить ваши.
- За какую работу, госпожа Альберка?
- За ту, в которой ценны не потраченные на службе годы или благородное происхождение. За умственную, - я подмигнула, - Вы забыли, что у меня есть либри-терминал, господа. Конечно, это малость, но в ином деле и соломинка ломает верблюжий хребет. Либри-терминал подключен к церковному информаторию. Ах да, вы же не грамотны… Бальдульфа еще можно понять, но вы, барон… Неужели в высшем свете уже не модно получать образование?
Эта шпилька была недостаточно заточена чтобы уязвить плоть под стальными доспехами, Ламберт лишь усмехнулся:
- Моим образованием была служба, госпожа Альберка. С шести лет я был пажом, а с двенадцати - воевал на южной границе.
- Можете не распространяться, я уже поняла, что грызть вражьи кости для вас предпочтительнее, чем пресный гранит науки.
- Заканчивай болтать! - буркнул Бальдульф, - А то получишь пониже спины, грамотная особа.
Я фыркнула. Эта угроза была совершенно бесперспективна, и Бальдульф знал это.
- Информаторий - это знания. Не все знания Церкви, методично скопленные ею за долгие века информационной монополии, но некоторые из них. Своего рода это огромная библиотека, глобальная информационная сеть, которой пользуются монастыри и отдельные монахи для доступа к знаниям. Да, там сложно обнаружить секреты, но, если по существу, секрет есть тщательно замалчиваемый факт, а весь наш мир, если следовать учению Фридриха Гасконского, великого математика и философа, есть не более чем древо фактов, на котором каждому факту определено особое место. Не видя самого факта, можно определить его положение по ветви или по иным фактам. Проще говоря, даже в святая святых Церкви, информации, можно иногда обнаружить что-то любопытное, не предназначенное для посторонних глаз. Невымаранные вовремя воспоминания, перекрестные ссылки, оставленные иносказания, забытые архивы… Если уметь с этим обращаться, даже из информатория можно увести жирную овцу.
- Вы, видимо, разбираетесь в этом.
- Немного. Долгие годы либри-терминал был моим единственным источником знаний о внешнем мире. Неудивительно, что я приноровилась в тамошних джунглях. А ведь это действительно информационные джунгли, в которых заблудиться проще простого. Петабайты самой разной информации, сваленные в кучу вроде позабытого пиратского клада. Обрывки книг доисторических времен, осколки знаний проклятых чумных веков, разрозненные хаотичные куски и огрызки мемуаров, баз данных, летописей, формуляров, энциклопедий, дневников, приказов, капитуляриев, ведомостей, послужных списков и любовных писем… Даже всесильная Церковь, прибравшая к рукам науку и технологию, оказалась бессильна справиться с этим бушующим информационным морем. И в нем-то я и собираюсь порыбачить. Я буду искать сведения об отце Гидеоне.
- Глупо надеяться, что там попадется нечто скрываемое, - скривился Ламберт.
- Как знать? Иногда самая страшная тайна может шлепнуться в руки, как перезрелое яблоко, если хорошенько потрясти древо фактов, - я улыбнулась ему, - А меня пока интересуют самые простые факты из жизни нашего святого отца. Где родился, где вырос, где получил воспитание, где служил, кем рукоположен в сан, как оказался настоятелем Собора Святого Дометиана. Каждое событие порождает информационную волну. Больше всего меня сейчас интересуют отношения отца Гидеона и Церкви.
- Ого! - Ламберт покачал головой, - Не глубоко ли вы собрались нырнуть, госпожа Альберка?
- Я уже объяснила вам, отчего даже самый скрываемый факт может быть легко обнаружен, стоит лишь определиться, где закинуть удочку. Узнав детали биографии святого отца, я смогу точнее определить, где возможна нестыковка, где замалчивание, а где - неуклюжая попытка сокрыть очевидное. Возможно, у нашего святого отца есть враги в лоне церкви, о которых он предпочел не распространяться. Или могущественные соперники. А то и завистники. Всякая власть по своей природе есть определенная система отношений со своими субъектами, функциями и проистекающими процессами. Вне зависимости от кого она, от Императора, Бога или самого черта. Если отец Гидеон был с нами не до конца откровенен, мы это узнаем, только и всего.
- Допустим, - кивнул Ламберт, - Пусть ни один из нас трех не отыщет ничего предосудительного, это будет означать, что…
- На вашем месте я бы надеялась на обратное, господин барон… Потому что если мы ничего не найдем, это будет означать, что нам действительно предстоит иметь дело с Темным культом. И, видит Бог, я охотнее предпочла бы сразиться с Люцифером в покер, имея ставкой свою бессмертную душу.
- Неужели и вы боитесь? - поинтересовался Ламберт, не очень искусно пряча улыбку.
- Боюсь, - призналась я, - Мои сведенья о Темных культах отрывочны и скудны даже по сравнению с информацией отца Гидеона, но их хватает чтобы напугать меня до полусмерти. И любого человека, сохранившего в голове хоть чуток мозгов. Смею вас заверить, мне очень страшно. Потому что я, хоть и смутно, но представляю, с чем нам предстоит схватиться.
- Судя по вашей готовности… м-м-мм… Я имею в виду, ваш изначальный энтузиазм говорил об обратном.
- Не обращайте внимания. Этот страх мне ничуть не мешает. Более того, я ему благодарна.
- Страху? За что?
- Только он может избавить меня от скуки. А теперь, господа, если вы не против, Клаудо отвезет меня в спальню. Мы накануне грандиозного сражения, а перед таким делом всегда имеет смысл хорошенько выспаться. Завтра мы встретим врага во всеоружии! Доброй ночи, капитан Ламберт.
Неприятно просыпаться, когда тебя будит сервус. По степени неприятности это, пожалуй, может сравниться только с ударом дохлой крысой по носу сквозь сон. И я бы охотно поразмыслила над альтернативным вариантом, если бы у меня была хоть какая-то возможность договориться с дохлой крысой о том, в котором часу меня разбудить. Но в моем распоряжении был лишь сервус.
Клаудо разбудил меня, прикоснувшись ладонью к лицу. На ощупь его рука была мягкой и бархатистой, но нежность тронутой гниением плоти была отвратительна. Иного способа разбудить Клаудо не знал - мое тело ниже шеи было совершенно нечувствительно, он же сам был лишен голоса.
Как бы то ни было, прикосновение сервуса заставило меня быстро проснуться. Обычно раннее пробуждение мне несвойственно - Бальдульф может час к ряду тормошить меня, сердиться, чем-то стучать, возмущаться - просыпаюсь я только тогда, когда ощущаю запах состряпанного завтрака, который способен смирить меня с необходимостью провести еще один день в этом опостылевшем мире.
Но сегодня мне предстояло много дел, и я не собиралась терять даром время.
- В гостиную! - приказала я Клаудо, - И пинту вина. Нет, сперва вино, потом гостиная.
Стакан прохладного вина подчас воздействует на меня чудотворно, как мощи какого-нибудь уважаемого святого на старую кликушу. Всего несколько глотков густого, отдающего землей и уксусом, зелья, наполняют меня смирением и покоем. А именно это мне сейчас требовалось в первую очередь чтобы не сорвать злость из-за ранней побудки на первом встречном. Я уже слышала доносящиеся из гостиной залы звон посуды, скрип половиц и прочие звуки, сопутствующие человеческому присутствию. Несомненно, там уже кто-то хозяйничал. Что ж, в этом доме всегда водились ранние пташки.
- Ты уже не спишь, старый разбойник? - вопросила я, когда Клаудо выкатил мою кровать в гостиную, - Давай же поднимай свое брюхо и принимайся стряпать, потому что мое уже приросло к спине!
- Да прибудет с тобой сегодня милость Господня, дочь моя, - сказал кто-то рядом тихим приятным голосом.
- А дьявол! - мои губы дрогнули, отчего подставленное к ним услужливым Клаудо вино пролилось, - Тьфу… Простите, святой отец, я не собиралась взывать к конкурирующей организации, просто неожиданность. Вы… э-э-э… всегда так рано поднимаетесь?
- Седьмой час, - сказал отец Гидеон, - Для меня - позднее утро. Я ведь привык вставать к заутрене. Привычка тела так же сильна, как и привычка духа.
- И она похвальна, - согласилась я, - Я тоже собираюсь привыкнуть к чему-то хорошему, но пока не могу привыкнуть даже не сквернословить до завтрака. Кстати, а где проклятый завтрак и куда подевался Бальдульф?
- Завтрак на столе, Бальдульф же собрался еще раньше и ушел по своим делам. Кажется, он собирался на рынок.
"Ага, - прикинула я, - Значит, Бальдульф собрался с утра пораньше прощупать прошлые делишки нашего почтенного клирика. Вот уж кто точно не теряет ни минуты".
Отец Гидеон с утра выглядел свежим, энергичным и деятельным. Казалось, за ночь он утратил несколько десятков ливров веса, который притягивал его к грешной земле, и теперь едва ли не отрывался от нее. И сутана его казалась новенькой, чистенькой и наглаженной. Да и сам он весь был такой же чистенький и наглаженный - как будто ночь провел не на грубой койке, добытой откуда-то Бальдульфом, а в специальном хранилище для священников, где их озонируют, ионизируют и спрыскивают особым низкомолекулярным елеем. Даже очки блестели как-то радостно, по-утреннему. Чтобы не сказать чего-то дурного и богохульного мне пришлось сделать большой глоток вина.
- Что на завтрак? - поинтересовалась я.
В этих стенах подобный вопрос всегда был чреват самыми неожиданными ответами. Иногда мы с Бальдульфом неделями напролет питались сухой треской. И пресытились ею достаточно чтобы считать себя ее дальними родственниками. Иногда, если в шкатулке под шкафом еще водились медяки, можно было перехватить утром краюху хлеба из ржаной муки с отрубями - весьма хорошая штука, особенно если удавалось раздобыть крынку свежего молока. Хороша была и пшеничная каша, сдобренная кусочком масла, если дело было не в пост, такая густая, что приходилось резать ее ножом на ломти. Из гусиных потрохов Бальдульф мастерки варил похлебку с чесноком и кориандром. Этот рецепт он раздобыл где-то в Бретани. Он говорил, что для аутентичной рецептуры требуется дохлая лошадь и пучок крапивы, но у нас пока не получалось раздобыть эти ингредиенты. Если же шкатулка отзывалась лишь скупым вялым дребезжанием, мы с Бальдульфом переглядывались и затягивали ремни. Это означало, что праздники чрева миновали, и начинаются суровые будни - с их извечной треской, жестким как кровля хлебом из овсяной муки пополам с тертыми желудями, пустой похлебкой и кислым прогорклым квасом из ближайшего трактира, который наливали нам бесплатно из оставленного посетителями в кружках.
- Галеты и сыр, - беззаботно отозвался отец Гидеон. Кажется, он уже освоился здесь, несмотря на ужасающий беспорядок - ловко выхватывал тарелки, столовые приборы и прочую утварь.
- Га… что?
- Галеты, дочь моя. Это такие пряные монастырские хлебцы с тмином. Они достаточно сытны, как для непривередливого едока. И головка саардамского сыра. Он не может похвастаться королевским ароматом и слезой, но сытен и полезен для желудка. Ну и малое количество способствующих пищеварению вещей - апельсин, пара печеных каштанов и немного яблочного джема.
- Понятно. Ночью Бретань нанесла комбинированный ядерный удар, и мы все погибли, - вздохнула я, - Впрочем, я-то не могла попасть в Царствие Небесное, и окружающая обстановка лишь подтверждает это. Святой отец, с вашей стороны было очень благородно опуститься сюда, в самые глубины ада, лишь для того чтобы накормить меня.
- Вы вполне живы, - рассмеялся отец Гидеон, - Я взял на себя смелость припасти немного съестного в котомке, как делаю всегда, когда предстоит долгий путь. Тоже солдатская привычка. Иногда она оказывается полезной.
- Так вот как вы завоевываете путь к людским сердцам! Признаться, я уже подумываю о причастии. Огорчает только то, что вкусно кормить после него скорее всего перестанут… Черт возьми, а это еще что за запах?
- Кофе, - невинно сказал отец Гидеон - У меня завалялась горсточка. Я не нашел турки, поэтому сварил его в котелке, как по-моему, вышло не так и плохо.
- Кофе?! Настоящий кофе?
- Насколько я могу судить.
- Дьявол! Если подобным искушают неверующих, то чем же искушают вас, крещенных?.. Давайте-ка его сюда!
Клаудо подал мне жестяную кружку, наполненную чем-то обжигающим, из нее настолько пряно пахнуло, что у меня даже голова закружилась. Кофе! Впрочем, могла бы догадаться, что настоятели соборов привыкли питаться не только сушеной треской.
"Это моя награда, - подумала я, осторожно пригубив темную, извергающую пар, жидкость, - За настойчивость и безрассудство. И за то, что, может быть, спасла жизнь отцу Гидеону".
Несмотря на то, что я сразу обожгла язык, кофе был бесподобен. Густой, как лава, сладкий как мед, оставляющий на языке привкус каких-то никогда мною не виденных выжженных солнцем степей. Давно мне не приходилось пить чего-то столь ароматного. Утренняя сонливость постыдно бежала, зато аппетит остался - и отменный.
В течении следующих двадцати минут я была слишком занята чтобы говорить. У моего языка и так было забот невпроворот, я лишь указывала Клаудо интересующие меня куски, и тот спешил протянуть их мне. Отец Гидеон сам не ел, видимо, успел перекусить с Бальдульфом, только с улыбкой наблюдал за тем, как стремительно пустеет стол.
- У вас здоровый желудок, дочь моя, - сказал он, когда я сыто икнула и закатила глаза.
- Расскажите об этом Бальдульфу. Он жалуется, что прокормить меня сложнее, чем сотню солдат. Впрочем, на счет этого он, может, и не грешит против истины… Клаудо, давай попробуем запихнуть в меня вон ту дольку апельсина и проверим, не лопну ли я. Уф… Спасибо за завтрак, отче, и за кофе. Кстати, вы знаете, что отлично идет после сытной утренней трапезы и завершает ее? Стаканчик хорошего крепкого винца - чтобы разогнать кровь и раззадорить мысли. А то, признаться, после такой обжираловки я чувствую себя тупой как старая корова. Как на счет откупорить бутылочку "Бароло", а? По-моему, она как нельзя подойдет к случаю.
- Извините, Альберка, но я не могу этого позволить себе.
- Понимаю, хотите набить цену. О, эта иезуитская хитрость… Хорошо, я целый час не буду сквернословить и, кроме того, два дня не буду издеваться над Бальдульфом.
- Нет.
- Три!
- Простите.
- Пять дней, черт вас возьми!
- Вы не понимаете меня, - он мягко улыбнулся, - Это вино для особого случая. И я отвечаю за него головой.
- Быть может, ваша голова и неплохая цена за него… - проворчала я, - И жалко вам уважить просьбу несчастной больной девушки!
Отец Гидеон быстро убрал со стола пустую посуду. Даже убирал он как священнодействовал - быстро, легко, невесомыми, но значимыми движениями. И очки его блестели сосредоточенно, как у всякого человека, занятого важным и серьезным делом.
- Что дальше? - спросила я, когда он закончил и сел на скамью.
- Ждать Бальдульфа и ждать капитана Ламберта с новостями, - пожал плечами отец Гидеон, - Или…
- Или?
- Можем поговорить, - просто сказал он.
- Догадываюсь, в чем состоят ваши разговоры. Нет, я еще не надумала пройти через крещение, хотя, что греха таить, хорошая жратва весьма способствует подобным мыслям. Еще пара подобных трапез - и считайте, что моя душа у вас в кармане.
- Я не покупаю души, дочь моя.
- И правильно! - согласилась я, - Никогда нет гарантии, что я не приберегла парочку на потом, а вам всучу какую-нибудь никчемную дрянь. Нет, говорить мне неохота, но если вы желаете почесать языком, я бы послушала. Только я имею в виду не молитвы на латыни, как вы понимаете, а что-то другое.
- Что же?
- Не знаю. Быть может, какой-то случай из жизни. Жизнь-то у вас, насколько я понимаю, была богатая.
- Вполне, - согласно кивнул отец Гидеон, - Могла бы быть и победнее…
- Бальдульф не любит рассказывать мне про службу. Может, вы расскажете?
Он задумался. Лицо у него, обычно сосредоточенное, озарившись отсветом неизвестных мне воспоминаний, стало кротким, как у святого со старой оплывшей иконы.
- В моем прошлом было не очень-то много забавных историй, - сказал наконец он, - По крайней мере таких, которые я счел бы уместным рассказывать за столом при юной даме.
- Юная дама, когда переберет вина, поет матросские песни, от которых сам Бальдульф краснеет, - заметила я, - И на счет нее вы можете быть абсолютно спокойны.
- Я не могу припомнить сейчас веселых историй. Видимо, влияние момента. Не лезет в голову.
- Валяйте невеселую. На сытое брюхо, ей-Богу, невелика разница. Ну и да, я не какая-нибудь юная монашка, святой отец, и жизнь улиц мне известна не понаслышке. Кого еще напугают истории, ваши меня, или мои вас - я бы еще побилась об заклад…
- Ну хорошо. Могу вам рассказать одну историю. Это будет довольно грустная история. И довольно обычная. Такую историю или подобную ей может рассказать почти всякий, побывавший на войне. Но для меня эта история особенная. После нее я иначе взглянул на мир, и сохранил это видение до сих пор.
- Интригует, продолжайте.
- Это случилось, когда я был в Испанской марке. Наша сотня именовалась Его Сиятельства Конфланской, хотя по сути собрали нас по нитке со всей Империи. Ребята туда подбирались самые разные, но в основном такие, которые за кусок хлеба и за стакан вина готовы залезть в сам ад и поднять Сатану на копье.
- Теперь понимаю, почему Бальдульф сразу вас зауважал, - согласилась я, - Компания, верно, была славная. Уж не спрашиваю, как вас туда занесло.