- Я слышал об одном парне, - вставил Бальдульф, взволнованный не меньше прочих, - из Восьмой Пехотной Сорбонской. Ему в наступленьи в брюхо осколочный снаряд угодил, да так, что всю внутренность по ближайшим соснам развесило, ну чисто как прачка белье при стирке. Да только у него тестем церковник был, и вроде не последний. Этого парня едва ль не в корзинках в лазарет унесли, и там над ним три дня и четыре ночи ваш брат, клирик, колдовал. И вышел он как новенький, служил еще лет десять. Только заметили за ним, что пьет он, как все добрые люди, вино и воду, а выходит из него, извиняюсь, чистая сливовка, да такая ароматная и крепкая, что сам господин префектус изволил отведать и оценить. Такая-то у них сила, у монахов…
Спорить с ним никто не стал - не до того было.
- Возможно, и у нас в городе были бы толковые специалисты, - сказал Ламберт, упрямо мотнув головой, - Если бы Церковь расщедрилась хотя бы на треть тех технологий, которые она благоразумно придерживает в рукаве сутаны…
- Церковь защищает Империю от темных технологий, - ответил ему отец Гидеон, - А вам, мальчишкам, все бы вывалить все игрушки из сундука…
- Хоть бы и так. Половина лекарей графства не имеет представления не то что о своем деле, а даже об элементарной гигиене или профилактике. В то время, как в лазаретах монашеских орденов проводят операции по пересадке печени, наращивают сетчатку и упражняются в нейро-хирургии.
- Вот уж вздор! - дернулся и отец Гидеон, - Церковь милостью Божьей применяет накопленные ей за долгие века знания, и делает это осторожно и осмотрительно. И если хотите пенять ей и за это, не забудьте прежде всего своего графа и его высокородных предков, которые на протяжении проклятых чумных веков интересовались только своими игрушечными армиями. В то время, как они воевали, Церковь накапливала крохи знаний, служащих для спасения человеческих жизней. Теперь вы ставите ей это в вину, хорошо же!..
- Для спасении жизней? Охотно верю. Только стоит при этом и уточнять, чьих именно. Например, архиепископ милостью, так сказать, Божьей, сидит на своем стуле уже без малого триста лет, все благодаря вашей братии, отец Гидеон, которая переливает ему кровь, чистит костный мозг и обновляет нервную систему. В то время, как последняя эпидемия серой чумы только в графстве унесла под двести тысяч жизней!
- Вы судите о технологиях, как солдафон о каше! - резко парировал священник, - И это возмутительно. Технологии - это не кнопка, которую вы вольны нажать чтоб принести всем окружающим благо и процветание, они скорее сродни змеиному яду, который ядовит и смертелен, стоит ошибиться хоть самую малость… Именно поэтому Церковь много лет назад взяла на себя попечение человечества и защиту его от темных технологий, непригодных для мирной жизни. Хотите знать, отчего так велика смертность от эпидемий, а лекари лечат толченой сажей и пиявками? Спросите прежде всего своего хозяина, графа. Это ему выгодно чтоб его подданные плодились как кролики, проживали короткую жизнь в непосильном труде и мерли, как мухи осенью, обеспечивая места для новых душ и корм для его армейской машины!
- Ваш страх перед армией служит достаточным объяснением для того, чтобы понять, отчего вы оттуда так быстро дернули, святой отец!
- Настоящий страх у меня вызывает не армия, а дубоголовые солдафоны, не способные разбираться в предмете сложнее своей кокарды!..
Отец Гидеон и Ламберт смотрели друг на друга исподлобья, и воздух между ними, казалось, трещал от злых электрических разрядов. Ну и ну. Картина эта была столь грозной, что даже неустрашимый обычно Бальдульф с испугом глядел то на одного, то на другого, вероятно прикидывая, что делать, если обе дискутирующие стороны повысят накал беседы до того уровня, когда основными доводами выступают кастеты, ножи и булыжники. Меня эта ситуация откровенно забавляла - и мечущий громы Ламберт, замерший, как перед решительной атакой на ощетинившийся стволами бретонский редут, и отец Гидеон, расправивший плечи и ставший похожим не на добродушного священника, а на свирепого кряжистого гладиатора. Я бы с удовольствием любовалась этим и дальше, но с сожалением признала, что подобного рода развлечения тратят драгоценные крохи времени, которых в наших песчаных часах оставалось все меньше и меньше. Что ж, даже праздникам свойственно заканчиваться.
- Эй, вы! - гаркнула я, и оба спорщика от неожиданности едва ли не подскочили на месте, - Если многоуважаемые господа изволят наконец заткнуться, я смогу начать то, ради чего все мы сегодня собрались тут. Если же нет - продолжите полемику на улице. Этот дом выдержал два налета и одну атомную бомбардировку, но для ваших споров он определенно хлипковат.
Они смутились. Может, им показалось стыдным, что лежащая девушка вынуждена напоминать им, взрослым мужчинами, о рассудительности. Оба выглядели как увлекшиеся лаем молодые уличные псы, на чьих загривках уже встала дыбом шерсть в предвкушении славной драки.
Мальчишки. Я презрительно фыркнула. Надень на них хоть механизированный неподъемный доспех, хоть монашескую сутану, они всегда останутся прежними. Это в их природе. А в природе женщины - время от времени шлепать их по носу, чтоб не слишком забывались в своих играх. Этих глупых, опасных, безрассудных, бессмысленных, жестоких, извечных играх.
- Простите, госпожа Альберка, - Ламберт склонил голову, - Это моя вина. Приношу извинения отцу Гидеону.
- Я… кхм… тоже… погорячился, - пробормотал, покряхтывая, святой отец, - Простите меня. Это было недостойно священника.
- Закончили? Замечательно. Тогда избавим темных адептов от неприятной судьбы умереть от старости в своих постелях и перейдем к делу. Мне понадобится ваша помощь. Ламберт, поставьте эту штуку, которую вы приволокли, на стол. Надеюсь, он выдержит. Отец Гидеон, сможете заняться разморозкой? Вы не знахарь, но должны что-то в этом понимать… Просто приведите мне его к комнатной температуре. Бальдульф? Подавай мне Стальной Венец.
- Не стоило бы тебе его надевать, - неодобрительно прогудел Бальдульф, - Ты же сама знаешь, что после каждого сеанса у тебя голова раскалывается.
- Знаю. Да что толку? Кто из здесь присутствующих сможет меня заменить?
- Может, святой отец?..
- Он клирик, но не костоправ, и ланцета сроду в руках не держал.
- Ты тоже.
- Я проштудировала столько медицинских атласов, сохранившихся с древнейших времен, что легко получила бы патент лекаря хоть в самом Аахене. Кроме того, я читала периодические выпуски "Жизни и чуда", выпускаемые францисканцами. Так что во внутренностях человека я разбираюсь не хуже, чем во внутренностях фаршированной рыбы. Правда, мои пациенты должны быть неподвижны и холодны. Живые меня пугали бы.
Отец Гидеон, колдующий над тихо трещащими регуляторами и шкалами, оторвавшись от своей работы, с любопытством следил за тем, как Бальдульф вытаскивает из потайного места Стальной Венец.
- Это то, что я думаю? - осведомился он с интересом.
- Наверно. В зависимости от того, что вы думаете.
Стальной Венец выглядел неказисто - простой металлический обруч, похожий на какую-то причудливую, ощерившуюся электродами и проводами, корону. В руках Бальдульфа она выглядела не более, чем забавной игрушкой, но эта игрушка стоила, пожалуй, дороже всего прочего имущества в нашем доме.
- Я думаю, что это полевой нейро-трансмиттер, - сказал отец Гидеон, помедлив.
- Тогда вы угадали, отче. Не беспокойтесь, это не темная технология, вот клеймо Церкви.
- Одобрен для служебного пользования, - пробормотал он, не очень, впрочем, уверенно.
- А я и пользуюсь им сейчас именно по долгу службы. Разделка мертвечины не относится к сфере моего досуга, знаете ли. Это развлечение для детей…
- Если об этом узнают, у вас могут быть неприятности, - неуверенно сказал священник.
- Взгляните правде в глаза, - отозвалась я беззаботно, - Если о наших изысканиях станет кому-то известно, всем нам не поздоровиться. Ламберту крупно влетит от графа, вам от Церкви, а мы с Бальдульфом и подавно такие мелкие сошки, что нас сдует первым же порывом. Так что не время переживать из-за подобных мелочей, отче. Мы идем по следу.
- Если этот след приведет нас к Темному культу… То есть, если он действительно приведет…
- Обещаю вам, если присутствие культа станет зримым и несомненным, мы поставим в известность Церковь.
- И графа, - многозначительно сказал Ламберт.
- Черт с вами, и графа… А теперь открывайте!
Ламберта не пришлось просить дважды. Взявшись за рукоять, он легко распахнул контейнер, точно створки легкого трюмо. Изнутри, из его стылых, распространяющих тяжелый химический запах, недр, поплыли невесомые клубы липкого пара. То ли отец Гидеон не совсем верно провел разморозку, то ли это было в порядке вещей. Прежде мне не приходилось размораживать мертвецов.
- Это и есть он? - с сомнением спросила я, - Какой-то он тощий.
- Бескормица, - Ламберт пожал плечами, - Живым он не очень отличался.
- Господи, вы же разорвали его пополам!..
- Гидравлическая дыба, госпожа Альберка, инструмент грубый. Может, в ведомстве отца Гидеона его допрашивали бы, щекоча павлиньими перьями…
Я бросила быстрый взгляд на отца Гидеона, но опасения были напрасны - священник с такой внимательностью изучал лежащее в контейнере тело, что пропустил эту реплику мимо ушей.
- Значит, это и есть тот бедолага, что стащил у меня манипул? - наконец спросил он.
- То, что от него осталось.
- Несчастный… - отец Гидеон осенил мертвеца крестным знамением. Я хотела сказать на этот счет что-то язвительное, но священник был при этом столь серьезен, что я на всякий случай промолчала.
- Этот несчастный может быть исполнителем Темного культа, - сказал Ламберт, не без злорадства, - И как вы можете видеть, у него удалена метка, наложенная при крещении.
- Очень жаль.
- Насколько я знаю, метка содержит всю информацию о подданном Империи, от его группы крови до краткой биографии. Не удали он ее, ваши братья, думаю, живописали бы нам его жизнь за несколько секунд.
- Мне жаль не этого. Он обрек свою душу на вечные муки ада.
Это прозвучало достаточно сухо чтобы Ламберт не делал попыток устремиться в новую словесную атаку, и я мысленно поблагодарила его за это - когда тебе на голову водружают Стальной Венец, мозг и так грозит расплавиться.
Бальдульф делал это медленно и аккуратно. Я почувствовала, как прохладная сталь коснулась моих висков. Несмотря на клеймо Церкви этот головной убор явно был произведен не без дьявольского участия, и всякий раз, когда предстояло им пользоваться, меня била легкая дрожь.
- Приготовь Клаудо, - приказала я резко чтобы собственная нерешительность не бросилась им в глаза, - Дай ему ланцет и смотри чтоб не выронил. Мне понадобится секунд сорок на нейро-контакт.
На темени Клаудо Бальдульф укрепил небольшой датчик размером не больше ореха. Сервус смотрел в стену мертвым рыбьим взглядом и все происходящее его совершенно не интересовало.
- Начали! - приказала я.
Темнота упала на меня так быстро, что я чудом подавила испуганный вскрик. Это было точно падающий сверху потолок, только никакое перекрытие, пусть даже каменное, не может быть настолько плотным и неподатливым. Это была темнота другого, не нашего, мира, и, чувствуя как мое сознание тонет в ней без остатка, я успела подумать только о том, что, наверно, сейчас глупо смотрюсь со стороны…
Щелчок. Он был оглушающий, но с ним в этот изолированный мир, состоящий из сплошной бездонной темноты, вторгся звук. Я услышала чье-то громкое хриплое дыхание - так отчетливо и ясно, точно сидела на огромной чугунной трубе гигантского подземного трубопровода.
Только это дыхание уже не было моим.
Мутной невыносимой волной нахлынула тошнота, и какое-то время я задыхалась, пытаясь сопротивляться ее неумолимому давлению, выжимающему желудок и внутренности, точно грязную тряпку. Я знала, что это надо перетерпеть, и была готова к этому. В какой-то момент эта самовольная пытка стала казаться невыносимой - меня точно прокручивали во внутренностях огромной мясорубки, и органы чувств, смятенные, перепутанные и беспомощные, как слепые котята, выли от напряжения.
Это можно было легко прекратить. Один мысленный крик - на Стальном Венце загорится тревожный красный огонек, и Бальдульф с готовностью снимет его с моей головы, вернув в привычный мир, знакомый и понятный. Но я вспомнила капитана Ламберта и отца Гидеона, которые сейчас стояли где-то рядом со мной. Каждый из них уже рискнул больше, чем собиралась я, и не оправдать их надежд было бы стократ отвратительнее, чем сплющится в желеобразную медузу в недрах этого непроглядного черного мира, чьим ветром было чужое мерное дыхание.
- … за дьявольщина эта штука?
Кажется, это был Ламберт. Наверняка сказать я не могла - слух восстановился едва-едва, и чужие голоса звучали хриплым вороньим карканьем с рваным тембром.
- Полевой нейро-трансмиттер, - теперь я уже различала интонации отца Гидеона, - Неприятная штука, насколько я слышал.
- Судя по ее лицу, она сейчас переживает все муки ада.
- Не стану опровергать это предположение.
- И она…
- Собирается управлять сервусом. Точнее, управлять - не совсем то слово. Она подключилась к его нервной системе и фактически на время стала ее симбионтом.
- Она будет внутри его тела?
- И да и нет. Она будет воспринимать мир его органами чувств, но это не полное слияние, если вы это имеете в виду… Просто способ установить связь оператора с подопечным. Увеличивает координацию и слаженность действий. Это как радио-связь напрямую, тактильно, для которой не нужны слова. Оператор думает - и подопечный безошибочно понимает его мысль мгновенным импульсом.
- Уже жалею, что спросил… Конечно, из ваших закромов штучка?
- Старая довоенная разработка, - сказал отец Гидеон неохотно, - Изначально предполагалась для полевых лазаретов монашеских орденов. Как раз для тех случаев, когда опытный лекарь вынужден направлять на расстоянии действия обслуживающего персонала…
- Судя по тому, что прежде я таких аппаратов не замечал, идея оказалась не очень удачна?
- Как сказать, - сказала я, - Если считать, что в двадцати процентах случаев этот трансмиттер выжигал часть мозга подопечному, можно сказать, что не очень удачна.
Собственный голос звучал неестественно, глухо и в высшей степени омерзительно. Точно рождался не в человеческом рту, а в сырой каменной пещере. Но я могла управлять им, а это значило, что попытка была успешна.
Теперь я снова могла видеть. Но мир, который я теперь видела, хоть и не был миром сплошной тьмы, через который я прошла, не походил и на тот, что я оставила. Он был… Больше. И у него были настолько иные пропорции, что мне стоило огромного труда унять накатившее головокружение. Это было нормально. Разум просто пытался освоиться в своей новой скорлупе, и беспокойно ворочался. Теперь я взирала на мир с высоты роста Клаудо.
- Святая Матерь! - воскликнул обычно невозмутимый Ламберт, отшатываясь. Даже сейчас он казался высоченным, как колокольня собора. Но из этого ракурса худо-бедно походил на человека, а не на нависшую крепостную стену.
- Где ваше хладнокровие, барон? - губы Клаудо двигались с отвратительным негромким скрипом. И понятно - его ротовая полость много лет назад перестала выделять слюну. Поэтому слова, рожденные в его глотке, казались высеченными рашпилем на нёбе.
- Вы… Вы уже там?
- Тут. Теперь я вижу то, что видит Клаудо, и чувствую то, что чувствует он сам. Я не могу управлять напрямую его действиями, но могу… скажем так, нашептывать ему необходимое. Это хлопотнее, чем обычные приказы, но на порядок эффективнее. Как вы заметили, Клаудо не очень сообразителен. Даже вымести пыль для него непосильная задача. Поручить ему важную операцию невозможно. Зато о сохранности его мозга можно не переживать. Так что сегодня мы будем работать вместе.
Зрение Клаудо функционировало нормально, как для старого сервуса. Он видел мир в немного иных цветах, но к этому можно было быстро привыкнуть. Я приказала ему выпрямить руку с ланцетом, и тело с небольшой задержкой отреагировало. Это было похоже на управление башенным краном, только потрепанным и медлительным. Но я знала, что уже через несколько минут полностью освоюсь в этом теле.
А еще я видела себя со стороны, и эта картина не выглядела очень привлекательно. Сухая восковая статуя с полупрозрачной кожей, возлежащая на простынях. Она выглядела жалкой, какой-то брошенной и бесполезной, как скинутая змеей кожа. Истончившиеся пальцы, заострившийся нос и тонкие губы выдавали крайнюю степень истощения, а волосы цвета меди, рассыпавшиеся вокруг ее беспомощно задранной головы, выглядели неестественно живыми. Я всмотрелась в это лицо, знакомое и в то же время пугающе новое. Глаза закатились и веки быстро подрагивали, из уголка рта протянулась ниточка слюны, которую Бальдульф заботливо стер платком.
Это не было похоже на живого человека. Скорее - на какое-то загадочное человекоподобное лабораторное устройство. Живой сосуд, созданный старанием неизвестного вивисектора. И этот сосуд жил и дышал - я видела, как поднимается и опадает грудь, как по побелевшему от напряжения лицу пробегает судорога, как подрагивают веки. В этом зрелище было что-то отвратительное, но вместе с тем и завораживающее. Точно я наблюдала за тем, как шевелится жизнь в чем-то, для этого вовсе не предназначенном. За человекоподобной куклой, в которую какой-то проходящий волшебник скуки ради вложил искру жизни. И тотчас ушел, позабыв про свое неудачное творение.
Не человек. Лишь жалкое подобие.
"Ее зовут Альберка, - сейчас, когда мой разум был вплетен в рудиментарный мозг сервуса, мысли приходили словно бы издалека, со стороны, и иногда я сама удивлялась тому, что эти мысли принадлежат мне, - Она вздорная, смешная и в высшей степени безрассудная девчонка. Но трое человек, стоящие у ее постели, смотрят на нее с тревогой. А значит, кому-то в этом мире она еще нужна".
- Ваши коновалы успели что-то узнать об… этом теле? - спросила я вслух, примериваясь к первому разрезу.
- Немногое, - ответил Ламберт, - Все-таки мы…
- …обычная городская стража, спасибо, я знаю. И все же?
- Мужчина, лет тридцати пяти. Я настоял на вскрытии, но без каких бы то ни было результатов. Единственное, что мне смогли сказать точно - никаких имплантов. По крайней мере, видимых. Что и не удивительно, откуда у такого деньги на импланты…
- Не забывайтесь, барон, - одернула я его, - Если наш молчаливый друг имеет отношение к Темному культу, его тело может быть нафаршировано железом получше, чем молочный поросенок трюфелями на графском столе. Вы можете поручиться, что знаете, какая аппаратура в нем может быть?
- Понятия не имею. Прежде мне не приходилось иметь дела с подобным. Вы… считаете, это может быть опасным? Я имею в виду, если им пришло в голову включить в него какой-нибудь блок самоликвидации…
- Самоликвидации? - взревел Бальдульф, вскакивая, - Сорок три печеночные колики Святого Августа! Я сейчас вышвырну эту падаль на улицу от греха подальше!
- Спокойней, Баль, - сказала я ему поспешно, - Я не думаю, что здесь есть реальная опасность. Он умер три дня назад. Кого ему ликвидировать? Кладбищенских крыс?..